Эзотерическая страничка Эзотерическая история Моисея

Книга Эдуарда Шюре "Великие посвященные", написанная в конце XIX века, до сих пор является одним из блестящих примеров эзотерической литературы. Автору удалось увлекательно и информативно изложить истории великих Посвященных, приходивших когда-то на землю: Рамы, Кришны, Гермеса, Моисея, Орфея, Пифагора, Платона, Иисуса. Предлагаем вниманию наших читателей отрывок из книги, посвященный Моисею.

* * *

МОНОТЕИСТИЧЕСКОЕ ПРЕДАНИЕ И ПАТРИАРХИ ПУСТЫНИ

Предание столь же древнеe, как и сознание человечества; вызванное вдохновением, оно теряется во мраке веков. Достаточно внимательно посмотреть священные книги Ирана, Индии и Египта, чтобы убедиться, что основные идеи эзотерического учения составляют их сокровенный нерушимый фундамент. В них заключена невидимая душа, творческое начало этих великих религий. Все их могучие основатели проникали хотя бы на мгновение в сияние центральной истины; но свет, который они извлекали из нее, преломлялся и окрашивался сообразно их гению и сообразно временам и странам, в которых осуществлялась их миссия. Мы прикоснулись к арийскому посвящению вместе с Рамой, к браманическому вместе с Кришной, к посвящению Изиды и Озириса с жрецами Фив. Можно ли отрицать после всего уже известного нам, что духовное начало Бога, лежащее в основе монотеизма и единства природы, было известно браминам и жрецам Аммона-Ра? Несомненно, что они не вызывали к жизни вселенную посредством внезапного акта творчества благодаря произвольной прихоти Творца. Нет, они извлекали последовательно и постепенно, основываясь на божественной эманации и на законе эволюции, видимое из невидимого, проявленную вселенную из неизмеримых глубин живого Бога.

Двойственность мужского и женского начала исходила из первичного единства; троичность человека и вселенной - из творческой двойственности и т.д. Священные числа составляли вечный глагол, ритм и орудие Божественности. Проводя эти идеи с ясностью и силой перед сознанием посвящаемого, брамины и жрецы вызывали в нем понимание сокровенного строения вселенной на основании аналогии и строения самого человека, подобно тому, как верная нота, вызванная к жизни смычком, проведенным по покрытому песком стеклу, чертит на нем в малом виде те же гармонические формы вибраций, какие наполняют своими звуковыми волнами необъятные воздушные пространства.

Но эзотерический монотеизм в Египте не выходил никогда из пределов святилищ. Священная наука была там привилегией самого ограниченного меньшинства. Внешние враги начинали пробивать брешь в этом древнем оплоте цивилизации. В эпоху, о которой пойдет сейчас речь, в двенадцатом столетии до н. э., Азия погружалась в культ материальности.

И Индия быстро подвигалась к своему упадку. Могучее государство возникло на берегах Тигра и Евфрата. Вавилон, этот страшный колосс среди городов, производил огромное впечатление на кочевые народы, которые бродили вокруг. Ассирийские цари объявили себя властителями четырех частей света и мечтали распространить свое царство по всему миру. Они завоевывали народы, изгоняли их целыми массами, употребляли их на защиту своих границ и натравливали друг на друга.

Человеческие права и религиозные принципы были ничто для преемников Нина и Семирамиды, единственным законом которых было беспредельное личное честолюбие. Наука халдейских жрецов была глубока, но в то же время она была менее чистой, менее возвышенной, и действительной, чем наука жрецов египетских. В Египте власть не разрывала своей связи с наукой. Жреческое влияние действовало обуздывающим образом на царскую власть. Фараоны оставались учениками посвященных и никогда не превращались в ненавистных народу деспотов, какими были цари Вавилона. Там, наоборот, раздавленное жреческое сословие сделалось орудием царской тирании. На одном из барельефов Ниневии изображен Нимврод в виде могучего великана, задушившего мускулистыми руками молодого льва, которого он прижимает к своей груди. Это красноречивый символ: он означает, что монархия Ассирии задушила иранского льва, героический народ Зороастра, уничтожив его первосвященников, разрушив его оккультные школы, обложив тяжелыми податями его царей. Если считать, что святые Индии и жрецы Египта содействовали своей мудростью проявлению Божественного Провидения на земле, можно сказать, что господство Вавилона являлось символом Рока - силы слепой и жестокой. Вавилон сделался, таким образом, тираническим центром всемирной анархии, средоточием социальной бури, охватившей Азию своими вихрями, страшным, неподвижным оком судьбы, всегда открытым, как бы подстерегающим народы, чтобы поглотить их.

Что мог сделать Египет против этого стремительного насильнического потока? Перед тем его едва не поглотили Гиксы. Египет мужественно сопротивлялся, но это сопротивление не могло длиться бесконечно. Еще шесть веков, и персидский циклон, последовавший за вавилонским нашествием, смел с лица земли его храмы и фараонов. Египет, обладавший в высокой степени гением посвящения и отличавшийся консервативностью, никогда не проявлял склонности к пропаганде тайных знаний и миссионерству. Неужели же накопленные сокровища его науки должны были погибнуть? Большая часть их была погребена под песками, и, когда появились александрийцы, они в состоянии были откопать лишь обрывки погибших сокровищ. И тогда два народа, одаренные противоположными гениями, зажгли свои факелы в святилищах, восстановленных александрийцами, и факелы эти изливали два потока света, один из которых освещал глубины неба, другой - преображал своим сиянием землю: первый был гений Израиля, второй - гений Греции.

Большое значение израильского народа для человечества обусловлено двумя причинами: первая состоит в том, что он дал миру единобожие, вторая - в том, что от него произошло христианство. Но вся миссия Израиля во всей своей целостности становится понятной только тому, кто поймет, что в символах Ветхого и Нового Заветов заключается все эзотерическое предание прошлого, хотя в форме значительно поврежденной - в особенности Ветхий Завет - многочисленными редакциями и переводчиками, из которых большинство не понимало первоначального смысла этих символов. Только для разобравшихся в их внутреннем смысле станет ясной роль Израиля в мировой истории, ибо этот народ является необходимым звеном между древним и новым циклом истории, между Востоком и Западом. Идея единобожия должна иметь своим последствием объединение человечества под господством единого Бога и единого закона. Но эта идея не в состоянии осуществиться, пока представители теологии стараются удержать Бога на уровне, пригодном для детей, а люди науки или не признают, или отрицают Его. Пока это положение вещей не изменится, нравственное, общественное и религиозное единство нашей планеты останется лишь добрым пожеланием или безжизненным догматом, неспособным осуществиться. Наоборот, подобное органическое единство становится вполне возможным, если в божественном начале будет признан ключ к пониманию как мира и жизни, так и человека и общества в их эволюции.

Моисей, египетский посвященный и жрец Озириса, был, несомненно, учредителем единобожия. Через него этот принцип, скрытый до того тройным покрывалом мистерий, вышел из глубины храмов на поверхность, чтобы начать открыто воздействовать на историю человечества. Моисей с мужеством гения сделал из высочайшей идеи посвящения единый догмат национальной религии, и, в то же время, он выказал мудрую осторожность, открыв всю глубину ее лишь небольшому числу посвященных, народной же массе, еще не подготовленной, он ту же идею внушал посредством страха. В этом пророк Синая имел, очевидно, очень отдаленные цели, которые намного превышали судьбу его собственного народа. Единая, вселенская, всемирная религия человечества - вот к чему сводится истинная миссия Израиля, которая была понята вполне лишь его великими пророками. Чтобы эта миссия могла осуществиться, нужно было пожертвовать народом, который являлся; е представителем: еврейская нация была рассеяна по лицу земли. Но идея Моисея и пророков продолжала жить и расти. Преображенная посредством христианства, возобновленная - хотя и на низшей ступени - Исламом, она должна была оказать воздействие на варваров Запада и повлиять косвенным образом и на Азию. И с этих пор, что бы ни случилось с человечеством, как бы оно ни возмущалось и ни боролось против своего собственного духа, сознание его не перестанет вращаться вокруг этой центральной идеи, как туманность вращается вокруг солнца, которое организует ее. Вот в чем состояло величие Моисея.

Для осуществления этого предначертания, наиболее великого со времен доисторического пришествия арийцев, Моисей нашел уже готовое оружие в еврейских племенах, в особенности в том из них, которое водворилось в Египте, в долине Гошена, и жило там в рабстве под именем Бен-Иакова. Предшественниками Моисея в деле утверждения единобожия были те кочующие мирные цари, которых Библия рисует нам под образами Авраама, Исаака и Иакова.

Посмотрим же, что представляли собой эти евреи и их патриархи. А затем попробуем освободить образ их великого пророка от миражей пустыни с мрачными ночами на горе Синай, где гремели раскаты грома Иеговы. Многие тысячелетия были известны эти неутомимые кочевники, эти вечные изгнанники под именем Иври. Средством передвижения служили для них верблюды и ослы, жилищем - палатка, единственным богатством были стада, такие же бродячие, как и они сами, питающиеся на чужой земле. Подобно предкам своим, Гиборимам, подобно кельтам, эти непокорные племена чувствовали отвращение к обтесыванию камня, к укрепленным городам, к податям, к подневольным работам и к каменным храмам. И рядом с этим, чудовищные города Вавилона и Ниневии с их гигантскими дворцами, с их преступной роскошью и с их мистериями. Привлекаемые время от времени этими каменными темницами, заманиваемые солдатами ассирийских царей в ряды их войск, они безудержно предавались вавилонским оргиям. Иногда сыны Израиля были соблазняемы женщинами из племени моавитов, смелыми обольстительницами, славившимися ярким блеском своих глаз. Они заставляли их поклоняться своим идолам из камня и дерева, увлекая их вплоть до страшного культа Молоха. Но кончалось всегда тем, что жажда пустыни захватывала их снова, и тогда они бросали все и убегали на простор.

Возвратившись в суровые долины, где не было слышно ничего, кроме рева диких зверей, в необъятные степи, где можно было направлять свой путь лишь по небесным созвездиям, и где не было другого освещения, кроме светил, перед которыми преклонялись их предки, эти люди начинали стыдиться самих себя, и если при этом один из патриархов начинал вдохновенно говорить о едином Боге, Элоиме, Саваофе, о Владыке Небесного воинства, который все это видит и не преминет наказать виновного, - эти большие дети, пламенные и дикие, склоняли головы, приникали молитвенно к земле и позволяли вести себя, как стадо послушных овец.

И постепенно эта идея великого Элоима, Бога единого и всеобъемлющего, наполняла их душу.

Что же представляли собою патриархи в действительности? Ав-рам, Авраам был царем Ура, халдейского города, невдалеке от Вавилона. Ассирийцы изображали его, по преданию, сидящим в кресле с видом благоволения. Эта древняя личность, перешедшая в мифологию всех народов, упоминаемая Овидием, в библейском рассказе переселяется из Ура в землю Ханаанскую по велению Господа: "Господь явился Аврааму и сказал ему: Я, Бог Всемогущий, ходи предо Мною и будь непорочен; Я поставлю завет Мой между Мною и тобою и между потомками твоими после тебя в роды их, завет вечный в том, что я буду Богом твоим и потомков твоих, после тебя" (Бытие, гл. 17, ст. 1 и 7). Это место, переведенное на язык наших дней, означает, что древний "начальник" семитов, по имени Авраам, получивший, по всей вероятности, халдейское посвящение, был руководим внутренним голосом, который внушил ему вести племя свое к Западу и внедрить в него культ Элоима.

Исаак, Иаков, Иосиф - из этой легендарной генеалогии выступает один важный факт: преемственная связь культа единобожия у посвященных патриархов пустыни. В том, что патриархи имели внутренние предуведомления и духовные откровения иногда под видом снов, а иногда и под видом видений в состоянии бодрствования, нет ничего противоречащего эзотерической науке или мировому психическому закону, который господствует над душами и мирами. Эти явления передаются в библейских рассказах в наивной форме посещения ангелов, которым предлагают угощение в палатке.

Обладали ли эти патриархи глубоким прозрением духовности божественного Начала и великой цели человеческого бытия? Без всякого сомнения. Уступая в положительных знаниях как халдейским магам, так и египетским жрецам, они превышали их в той нравственной высоте и широте души, которые являются обычными спутниками бродячей и свободной жизни.

Для них божественный порядок, посредством которого Элоим управляет вселенной, переходит в патриархальный семейный строй, в уважение к своим женщинам, в страстную любовь к потомству, в попечение обо всем племени, в гостеприимство по отношению к чужеземцам. Патриархи являлись естественными посредниками между семьей и племенем; посох патриарха являлся одновременно и жезлом правосудия. Влияние их было цивилизующим и дышало кротостью и миром. Но время от времени сквозь легенду о патриархах просвечивает и эзотерическая идея. Так, когда Иаков видел в Вефиле видение - лестницу с Элоимом на вершине, по которой всходили и нисходили ангелы, в видении этом можно узнать иудейский вариант видения Гермеса и учение о восходящей и нисходящей эволюции душ. Исторический факт величайшего значения, относящийся к эпохе патриархов, дается нам двумя библейскими стихами. Речь идет о встрече Авраама с собратом по посвящению. После окончания войны с царями Содома и Гоморры, Авраам идет засвидетельствовать свое почтение Мельхиседеку. Этот царь пребывал в крепости, которая позднее получила название Иерусалима. "Мельхиседек, царь Салимский, вынес хлеб и вино - он был священник Бога Всевышнего - и благословил его и сказал: благословен Авраам от Бога Всевышнего, Владыки неба и земли" (Бытие 14, 18, 19).

Речь идет о царе Салимском, который одновременно был первосвященником того же Бога, которому поклоняется и Авраам. Последний относится к Мельхиседеку как к высшему, как к господину, и сообщается с ним при посредстве хлеба и вина во имя Элоима, что в древнем Египте было знаком общения между посвященными. Была, следовательно, братская связь и существовали условные знаки и общая цель у всех поклонников Элоима от пределов Халдеи до Палестины, и вплоть до некоторых святилищ Египта.

Эта невидимая монотеистическая цепь ожидала только своего организатора.

Таким образом, между крылатым Быком Ассирии и Сфинксом Египта, издали охранявшим пустыню, между давящей тиранией и непроницаемой тайной посвящения, выдвигались избранные племена Авраамитов, Иаковитов и Бен-Израилей. Они спасаются бегством от разнузданных пиршеств Вавилона, они отворачиваются от оргий моави-тов, от ужасов Содома и Гоморры, от чудовищного культа Ваала. Под защитой патриархов племена эти следуют по дороге, отмеченной оазисами с редкими источниками и стройными пальмами. Под палящим зноем дня, под пурпуром заката и под покровом сумрака, теряются они длинной лентой в необъятности пустыни, над которой властвует Элоим. Женщины и дети не знали цели своего вечного передвижения, но все подвигались вперед, уносимые безропотными, терпеливыми верблюдами. Куда стремились они в своем вечном движении, про то знали патриархи, о том поведает им Моисей.

ПОСВЯЩЕНИЕ МОИСЕЯ В ЕГИПТЕ. БЕГСТВО К ИОФОРУ

Рамзес II был одним из великих монархов Египта. Его сын носил имя Менефтах. По египетскому обычаю он получил образование у жрецов в храме Аммона-Ра в Мемфисе, ибо в те времена искусство царствовать рассматривалось как ветвь священнической науки. Менефтах был в юности робок, любопытен и обладал ограниченными умственными способностями. Он был одержим страстью к оккультным наукам, которая и толкнула его впоследствии во власть магов и астрологов низшей ступени. Его товарищем по учению был молодой человек, одаренный острым гением и сильным, замкнутым характером. Хозарсиф считался двоюродным братом Менефтаха, сыном царственной сестры Рамзеса II. Был ли он родным сыном или приемным - об этом нет достоверных сведений. Хозарсиф был прежде всего сыном египетского храма, выросшим под сенью его колонн. Посвященный Изиде и Озирису своей матерью, он провел отрочество среди священников, принимал участие во всех священных праздниках, в жреческих процессиях - носил эфуд, кадильницу; внутри же храма, серьезный и внимательный по природе, постоянно прислушивался к священной музыке, к гимнам и глубоким поучениям жрецов.

Хозарсиф был небольшого роста, вид у него был смиренный и задумчивый; отличительной чертой его наружности был широкий лоб и черные, проницательные глаза с глубоким пристальным взглядом, вызывавшим тревогу. Его прозвали "молчаливым", настолько он был сосредоточен и почти всегда нем. Разговаривая, он часто заикался, как бы подыскивая слова и как бы боясь высказать свою мысль. Он казался застенчивым, но время от времени, подобно вспышке молнии, великая идея вырывалась из его слов и оставляла сверкающий след. И тогда становилось ясным, что если "молчаливый" начнет действовать, он проявит устрашающую смелость. Уже в молодости между бровями его появилась та роковая складка, которая отличает человека, предназначенного для трудного подвига; казалось, на лбу его как бы застыла грозовая туча.

Между тем, его мать, дочь фараона, мечтала о царской власти для него. Хозарсиф был несравненно умнее Менефтаха; с помощью жрецов он мог надеяться взойти на трон Египта. Правда, по обычаю страны, фараоны назначали своих преемников из числа своих собственных сыновей. Но время от времени жрецы отменяли постановления фараонов после их смерти в интересах государства. Не раз они устраняли от трона недостойных и слабых и вручали скипетр одному из посвященных царской крови. Менефтах с самого начала завидовал своему двоюродному брату; Рамзес не выпускал из виду молодого молчаливого жреца и не доверял ему. Однажды мать Хозарсифа встретила своего сына в Серапеуме Мемфиса - огромной площади со множеством обелисков, мавзолеев, больших и малых храмов, триумфальных пилонов - нечто вроде огромного музея национальной славы под открытым небом, вход в который пролегал по аллее шестисот сфинксов. Увидев свою царственную мать, жрец склонился до земли и ждал, по обычаю, чтобы она первая заговорила с ним.

- Настало время для тебя проникнуть в мистерии Изиды и Озириса, - сказала она. - В течение долгого времени я не увижу тебя, мой сын. Не забывай никогда, что в тебе - кровь фараонов, и что я - твоя мать. Посмотри вокруг себя... Если ты захочешь, со временем... все это будет принадлежать тебе!

Говоря это, она указала на окружающие обелиски, дворцы, Мемфис и на весь видимый горизонт.

Улыбка презрения скользнула по лицу Хозарсифа, в обыкновенное время неподвижному, как лик, отлитый из бронзы.

- Ты хочешь, - сказал он, - чтобы я властвовал над этим народом, поклоняющимся богам с головою шакала, ибиса и гиены? Что сохранится от всех этих идолов через несколько лет?

И Хозарсиф, наклонившись, поднял пригоршню песка и, пропуская его между тонкими пальцами перед удивленной матерью, сказал: "Вот что останется от них".

- Ты презираешь религию наших отцов и науку наших жрецов? - спросила она.

- Наоборот, я стремлюсь к ней. Но пирамида неподвижна. Нужно, чтобы она двинулась вперед. Я никогда не буду фараоном. Моя родина далеко отсюда... Она - там, в пустыне!

- Хозарсиф! - воскликнула дочь фараона с упреком. - Зачем ты кощунствуешь? Огненный вихрь зародил тебя в моем лоне, и я вижу - грозовая сила унесет тебя от меня! Я родила тебя на свет, и я же не знаю тебя! Во имя Озириса скажи: кто ты и что собираешься делать?

- Могу ли я это знать? Один Озирис знает. Он научит меня, когда настанет время. А ты, мать моя, дай мне свое благословение, чтобы Изида покровительствовала мне и чтобы земля Египта оказалась благоприятной для меня.

Хозарсиф преклонил колено перед своей матерью и, скрестив руки на груди, склонил голову.

Сняв с чела цветок лотоса, который она носила по обычаю женщин храма, она подала его своему сыну, и постигнув, что мысль его остается для нее вечной тайной, удалилась, шепча молитву.

Хозарсиф прошел победоносно все посвящения Изиды. С душой непоколебимой, с железной волей, он с легкостью перенес все испытания. Обладая синтезирующим гением, он проявил силу гиганта в понимании и владении священными числами, прикладной символизм которых был в те времена безграничен. Его дух, презиравший мишуру повседневности и временные личные интересы, дышал свободно лишь на высоте вечных идей. С этой высоты он спокойно и уверенно проникал во все явления, над всем господствовал и не проявлял при этом ни желания, ни возмущения, ни любопытства.

Для своих учителей, так же как и для своей матери, Хозарсиф оставался загадкой. Что их особенно поражало - это его цельность и непоколебимость. Они чувствовали, что его нельзя ни согнуть, ни свернуть с намеченного пути. Он шел по этому неизвестному для них пути с такой же непреклонностью, с какой небесные светила следуют по своим невидимым орбитам. Первосвященник Мембра захотел узнать, до каких пределов простирается его глубоко сосредоточенное честолюбие. Однажды Хозарсиф с тремя другими жрецами Озириса нес золотой ковчег, который предшествовал первосвященнику во всех больших религиозных церемониях. Этот ковчег заключал в себе десять наиболее сокровенных книг храма, в которых заключалась священная наука магии и теургии.

Возвратившись в святилище вместе с Хозарсифом, Мембра сказал ему:

- Ты - из царского рода. Твоя сила и твое знание превышают твой возраст. Чего добиваешься ты?

- Ничего кроме вот этого.

И Хозарсиф положил руку на священный ковчег, прикрытый сверкающими крыльями литых из золота символических птиц.

- Следовательно, ты хочешь стать первосвященником Аммона-Ра и пророком Египта?

- Нет, я хочу знать, что заключено в этих книгах.

- Как же узнаешь ты их содержание, раз никто, кроме первосвященника, не может знать его?

- Озирис говорит когда хочет, как хочет и кому хочет. Заключенное в этом ковчеге - лишь мертвые книги. Если Дух захочет говорить со мною, Он заговорит.

- Что же думаешь ты предпринять для достижения твоей цели?

- Ждать и повиноваться.

Эти ответы, переданные Рамзесу, усилили его недоверие. Он начал страшиться честолюбия Хозарсифа, думать - как бы он не отнял трон у сына его, Менефтаха. Вследствие этого фараон приказал, чтобы сын его сестры был назначен священным писцом храма Озириса. Эта важная должность приводила занимающего ее в соприкосновение с символизмом во всех его формах, с космографией и астрономией; но в то же время она удаляла его от трона. Сын дочери фараона предался с тем же жаром и с той же полной покорностью своим обязанностям иерограммата, с которой исполнял и должность инспектора различных областей или провинций Египта.

Обладал ли Хозарсиф той гордостью, которую приписывали ему? Да, если можно назвать гордостью, когда плененный лев поднимает голову и устремляет свой взор на далекий горизонт, теряющийся позади железных запоров его клетки. Да, если можно назвать гордостью, когда прикованный орел трепещет в неволе и, вытянув шею и развернув крылья, устремляет свой орлиный лик к солнцу. Как все сильные, отмеченные для великого подвига, Хозарсиф чувствовал, что неисповедимое Провидение бодрствует над ним и приведет его к намеченным целям.

В то время, когда Хозарсиф выполнял должность священного писца, его послали на проверку начальников провинций Дельты. Евреи, данники Египта, жившие тогда в долине Гошен, выполняли тяжелые общественные работы. Рамзес решил соединить Пелузий с Гелиополисом целой цепью крепостей. Все провинции Египта обязаны были предоставить определенное число рабочих для выполнения этого гигантского предприятия. Самые тяжелые работы доставались при этом на долю Израиля. Люди этого племени должны были, по преимуществу, обтесывать камни и делать кирпичи. Независимые и гордые, они не подчинялись так легко, как туземцы, египетским надсмотрщикам, и когда над ними поднималась палка, они выражали возмущение, иногда даже отвечая ударом на удар. Жрец Озириса не мог отрешиться от тайной симпатии к этим непокорным, с "непреклонной волей", старейшины которых, верные преданию Авраамитов, преклонялись перед единым Богом и в то же время сопротивлялись ярму рабства и протестовали против несправедливости.

Однажды он увидел, как египетский надсмотрщик осыпал ударами беззащитного еврея. Сердце Хозарсифа загорелось: он бросился на египтянина, вырвал у него оружие и убил его наповал. Это убийство, случившееся под влиянием благородного гнева, решило его судьбу. Жрецы Озириса, виновные в убийстве, были строго судимы всей жреческой коллегией. И без того фараон подозревал в сыне своей сестры будущего похитителя престола. Жизнь его висела на волоске. Он предпочел покинуть родину и сам назначил себе искупление своего греха. Все толкало его в одиночество пустыни, в обширное неизведанное: его тайное желание, предчувствие своей миссии и более всего тот внутренний голос, таинственный и непреодолимый, который говорил ему: "Иди, там твое призвание".

По ту сторону Красного моря и Синайского полуострова, в стране Мадиамской, находился храм, не зависевший от египетских жрецов. Эта область простиралась зеленой лентой между Эламитским заливом и Аравийской пустыней; по ту сторону морского залива виднелись темные массы Синая и его обнаженная вершина. Заключенная между пустыней и Красным морем, защищенная вулканическим гребнем, эта уединенная страна была в безопасности от вторжений. Упомянутый храм был посвящен Озирису, но в нем поклонялись Богу и под именем Элоима, ибо это святилище эфиопского происхождения служило религиозным центром для арабов, для семитов, а также и для представителей черной расы, искавших посвящения. В течение веков горы Синай и Хорив представляли собой мистический центр культа единобожия. Величественный вид, пустынный и дикий, горы Синай, одиноко возвышавшейся между Египтом и Аравией, вызывал идею Единого Бога. Множество семитов стекалось сюда для поклонения Элоиму. Они проводили несколько дней в посте и молитве в глубине пещер и галерей, высеченных внутри Синая. Перед этим они подвергались очищению и получили наставления в храме Мадиамском.

Здесь-то и нашел убежище Хозарсиф.

Первосвященником Мадиамским был в то время Иофор. Это был человек черной расы. Он принадлежал к наиболее чистому типу древней эфиопской расы, которая за четыре или пять тысяч лет до Рамзесов господствовала над Египтом и которая еще не забыла свои предания, доводившие ее происхождение до самых древних рас. Иофор не обладал ни выдающимся вдохновением, ни деятельной энергией, но он был большим мудрецом. Он владел сокровищами знания, накопленными в его памяти и вырезанными на камне в Мадиамском храме. Кроме того, он был защитником обитателей пустыни: ливийцев, арабов, кочевых семитов. Эти вечные странники, никогда не изменявшие своему смутному стремлению к Единому Богу, представляли собой нечто постоянное среди изменяющихся культов и сменявщих одна другую цивилизаций. В них чувствовалось как бы присутствие Вечного, как бы отражение далеких веков, как бы запасное войско Элоима. Иофор был духовным отцом непокоренных, свободолюбивых скитальцев. Он знал их душу и предчувствовал их судьбу. Когда Хозарсиф попросил у него убежища во имя Озириса-Элоима, тот встретил его с распростертыми объятиями. Возможно, он угадал судьбу этого человека, предназначенного стать пророком изгнанников, вождем народа Божьего. Прежде всего Хозарсиф решил подвергнуть себя искуплению греха, которое закон посвященных предписывал убийце из своей среды. Когда посвященный совершал убийство, даже если бы оно было и невольное, он признавался потерявшим преимущество преждевременного воскрешения из мертвых в "сияние Озириса", преимущество, достигаемое благодаря испытаниям посвящения, которое поднимало его высоко над простыми смертными. Чтобы искупить свое преступление, чтобы восстановить свой внутренний свет, он должен был пройти испытания гораздо более страшные, подвергнув себя еще раз опасности смерти. После продолжительного поста, посредством особым образом приготовленного питья, посвященного погружали в летаргический сон; затем его оставляли в склепе храма. Он оставался там несколько дней и даже несколько недель. В это время он должен был совершить странствие в потустороннем мире, где "плавают" души мертвых, еще не вполне отделившиеся от земной атмосферы. Там он должен был найти свою жертву, подвергнуться всем ее страданиям, получить ее прощение и помочь ей найти путь к Свету. Лишь после этого его считали искупившим свой грех, обмывшим свое астральное тело от черных пятен, которыми загрязнил его отравленный дух и проклятия его жертвы. Но из этого странствия согрешивший мог и совсем не возвратиться, и случалось, что когда жрецы появлялись в склепе, чтобы пробудить искупавшего свой грех от глубокого сна, они на месте его находили лишь труп.

Хозарсиф не колеблясь подверг себя этому испытанию. Под влиянием убийства, совершенного им, он понял неизменное значение законов духовного порядка, вызывающее глубокое смятение в глубине человеческой совести, когда законы эти нарушены. С полным самоотречением предложил он себя в жертву Озирису, прося об одном: если суждено ему вернуться на землю, да будет ему дана сила проявить закон справедливости.

Когда Хозарсиф пробудился от страшного сна в подземелье храма Мадиамского, он почувствовал себя преображенным. Его прошлое словно не существовало для него; Египет перестал быть его родиной и перед ним развернулась необъятность пустыни с ее кочующими племенами, развернулась как предназначенное для него поле деятельности. Он смотрел на гору Элоима, возвышавшуюся на горизонте, и в первый раз - подобно видению грозовой бури в молниеносных облаках Синая - сознание его миссии пронеслось перед его душою: создать из этих подвижных племен сильный народ, способный отстоять закон Единого Живого Бога посреди идолопоклонства и всеобщей анархии народов, - народ-воин, который понесет в будущие времена истину, скрытую в золотом ковчеге посвящения.

В этот день, чтобы отметить новую эру своей жизни, Хозарсиф принял имя Моисей, что означает спасенный.

СЕФЕР БЕРЕШИТ

Моисей женился на Сепфоре, дочери Иофора, и оставался много лет вблизи мудреца Мадиамского. Благодаря эфиопским и халдейским преданиям, которые он нашел в его храме, он мог дополнить и проверить все то, что узнал в святилищах египетских, мог расширить свой взгляд на древнейшие циклы человечества и проникнуть пророчески в отдаленнейшие перспективы будущего. У Иофора же он нашел две книги о космогонии, упоминаемые в Библии: войны Иеговы и Поколения Адама. Он погрузился в изучение их.

Для подвига, который он замышлял, нужно было приготовиться. Перед ним Рама, Кришна, Гермес, Зороастр, Фо-Хи создавали религии для своих народов. Моисей же хотел создать народ для вечной религии. Для осуществления этой цели, столь новой и необъятной, нужна была могучая основа. Ради этого Моисей написал Сефер Берешит - Книгу Начал, сжатый синтез науки прошлого и очерк науки будущего, ключ к мистериям, факел посвященных, центр соединения для всего народа.

Попробуем же понять, как складывалась книга Бытия в сознании Моисея. Конечно, в нее вливался иной свет, в ней заключены миры иных размеров, чем тот младенческий мир и та ничтожная земля, которые являются перед нами в греческом и латинском переводах.

Религия не может быть создана без инициатора. Судьи, Пророки и вся история Израиля доказывают существование Моисея.

Если же принять, что книга Бытия содержит в себе всю сущность Моисеева предания, каким бы превращениям она ни подвергалась, под налетом вековой пыли и бесчисленных прикосновений священства, она все же должна сохранить свою основную идею, живую мысль, завещание пророка Израиля.

Израиль вращается вокруг Моисея таким же неизменным, роковым образом, как земля обращается вокруг солнца. Допустив это, попробуем понять, каковы же были основные идеи книги Бытия? Что, собственно, Моисей хотел заповедать потомству в тайном завещании Сефер Берешит?

Задача эта может быть разрешена только с точки зрения эзотеризма. Ее можно попытаться выразить так: в качестве египетского посвященного, разумение Моисея должно было стоять на уровне египетской науки, которая признавала, как и современная наука - неизменность законов вселенной, развитие миров путем постепенной эволюции и, сверх того, обладала обширными и точными понятиями относительно невидимых миров и души человеческой. Если такова была наука Моисея - а как мог жрец Озириса не знать ее - как примирить это с детскими мыслями книги Бытия относительно сотворения мира и происхождения человека? Эта история сотворения, которая, взятая буквально, вызывает улыбку у школьников наших дней, не скрывает ли глубокий символический смысл, и нет ли ключа, который мог бы раскрыть ее?

Если это так, каков этот смысл и где найти этот ключ?

Этот ключ можно найти: во-первых, в египетской символике; во-вторых, в символах всех религий древнего цикла и, в-третьих, в синтезе учений посвященных, который получается из сопоставления эзотерических учений, начиная с ведической Индии и до христианских посвященных первых веков нашей эры.

Египетские жрецы, по словам греческих авторов, владели тремя способами объяснять свою мысль. Первый способ был ясным и простым, второй - символическим и образным, третий - священным и иероглифическим. То же самое слово принимало, по их желанию, либо свой обычный смысл, либо образный, либо трансцендентный. Так велик был гений их языка. Гераклит прекрасно выразил эти различия, определяя их язык как говорящий, обозначающий и скрывающий.

Когда дело касалось теософских и космогонических наук, египетские жрецы всегда употребляли третий способ письма. Их иероглифы имели при этом три смысла - и соответствующие, и различные в то же время. Два последние не могли быть поняты без ключа. Этот способ письма, таинственный и загадочный, происходил из основного положения герметической доктрины, по которой один и тот же закон управляет миром естественным, миром человеческим и миром божественным. Этот язык, поразительно сжатый и совершенно непонятный для толпы, обладал своей особой выразительностью, доступной только Адепту, ибо посредством единого знака он вызывал в его сознании принципы, причины и следствия, которые, исходя от Бога, отражаются и в слепой природе, и в сознании человеческом, и в мире чистых духов. Благодаря этому способу письма Адепт обнимает все три мира сразу. И нет сомнения, что Моисей, обладавший герметическими знаниями, написал свою книгу Бытия, зашифровав ее. Когда мы читаем книгу Бытия в существующих переводах, мы имеем лишь низший, первый смысл ее содержания. И даже сами толкователи и ученые теологи, православные или свободомыслящие, и те сверяются с еврейским текстом через Вульгату. Смысл же, и уподобляющий, и высочайший, который и есть истинный смысл первоначального текста, ускользает от них. Но это не мешает им зарываться в тонкости еврейского текста, который корнями своими прикасается к священному языку храмов, переплавленному Моисеем, языку, где каждая гласная и каждая согласная имеют вселенский смысл, имеющий отношение и к акустическому значению буквы, и к душевному состоянию произносившего ее человека. Для одаренных интуицией этот скрытый смысл вырывается иногда, как яркая искра из текста; для ясновидящих он просвечивает в фонетическом расположении слов, принятых или созданных Моисеем: те магические слоги, в которые посвященный Озириса вливал свою мысль, как звучный металл в совершенную литейную форму. Благодаря изучению его звукового способа, который носит на себе печать священного языка древних храмов, благодаря ключам, которыми нас снабжает Каббала и часть которых восходит к временам Моисея, и, наконец, благодаря сравнительному эзотеризму, для нас является уже возможным угадать и восстановить истинную книгу Бытия. И, таким образом, мысль Моисея вновь появится из горнила веков, сияющая, как чистое золото, освободившаяся от шлака первобытной теологии и из-под пепла отрицающей критики.

Два примера могут пояснить, как слагался священный язык древних храмов, и каким образом три кроющиеся в нем значения оказались тождественными в символах Египта и в книге Бытия. На множестве египетских памятников встречается такой символ: венчанная женщина держит в одной руке крест - символ вечной жизни, а в другой - скипетр, украшенный цветами лотоса - символ посвящения; это - богиня Изида. Изида же имеет три различных значения. В прямом смысле она изображает женщину, следовательно, и все мировое женское начало; в сравнительном смысле она олицетворяет совокупность всей земной природы со всеми ее зарождающимися силами; в высшем смысле она символизирует невидимую небесную природу, элемент душ и духов, духовный свет, который сам достигает сознания, который один только может даровать посвящение.

Первосвященник Иерусалима произносил один раз в год божественное имя, провозглашая его - буква за буквой - следующим образом: Iоd, Не, Vau, Не. Неизреченный содержит в своих глубоких недрах Вечно-Мужское и Вечно-Женское начала. Их нерасторжимый союз составляет Его силу и Его тайну, но Моисей, заклятый враг всякого изображения Бога, не говорил о том народу; он внес образно эту идею в построение Божественного Имени, объяснив его значение своим адептам. Таким образом, природа, не получившая выражения в иудейском культе, таится в самом имени Бога. Супруга Адама, женщина любопытная, наивная и очаровательная, раскрывает перед нами свое глубокое сродство с Изидой земной и божественной, матерью богов, которая хранит в своих недрах вихри душ и светил.

Другой пример. Большую роль в истории Адама и Евы играет змея. Книга Бытия называет ее Нахаш. Какое значение имела змея для древних храмов? Мистерии Индии, Египта и Греции отмечают в один голос: змея, свернувшаяся кольцом, означает мировую жизнь, магической силой которой является астральный свет. В еще более глубоком смысле Нахаш означает силу, которая приводит жизнь в движение. Греки называли это притяжение Эросом, Любовью или Желанием. Попробуйте применить эти два смысла к истории Адама, Евы и Змея, и вы увидите, что грехопадение первой пары или "первородный грех" превратился в великое устремление природы с ее царствами, видами и родами, в могучий круговорот жизни.

Эти два примера дают нам возможность заглянуть в глубины Моисеевой космогонии. Уже из этого мы можем предположить, чем была космогония для древнего посвященного и в какой степени она отличается от космогонии в современном смысле. Для современной науки она сводится к космографии. В ней заключается описание части видимой вселенной и изучение связи физических причин и последствий в данной сфере. Такова, например, мировая система Лапласа, в которой наша солнечная система познается по ее настоящей деятельности и выводится лишь из материи, находящейся в движении, что представляет чистую гипотезу; или история земли, в которой различные наслоения почвы являются неопровержимыми свидетелями. Древняя наука не была в неведении относительно развития видимой вселенной, и хотя она имела об этом менее точные данные, чем современная наука, тем не менее интуитивно установила общие законы этого развития.

Но для мудрецов Индии и Египта все видимое было лишь внешним аспектом мира, его отраженным движением. И они искали объяснил его в аспекте внутреннем, в его движении прямом и изначальном. Они находили его в другом порядке законов, который открывается нашему разуму. Для древней науки безграничная вселенная не была мертвой материей, управляемой механическими законами, она была живым целым, одаренным разумом, душой и волей. Это великое тело вселенной имело для нее бесконечное число органов, соответствующих его бесконечным способностям.

Как в человеческом теле все движения происходят от мыслящей души и от действующей воли, так же в глазах древней науки видимый порядок вселенной был лишь отражением порядка невидимого, то есть космогонических и духовных монад всех царств, видов и родов, вызывавших в своей беспрерывной инволюции в материю эволюцию жизни. В то время, как современная наука рассматривает лишь внешнее, поверхность вселенной, наука древних храмов имела целью раскрыть внутреннюю суть, распознать скрытый состав вещей. Она не выводила разума из материи, но материю из разума. Она не приписывала рождение вселенной слепому сцеплению атомов, но зарождение атомов объясняла вибрациями мировой души. Она подвигалась концентрическими кругами от общего к частному, от невидимого к видимому, от чистого Духа к организованной Материи, от Бога к человеку. Этот нисходящий порядок Сил и Душ, обратно направленный восходящему порядку Жизни и Тела, представлял онтологию или науку об общих свойствах сущего и составлял основу космогонии.

Все великие посвященные Индии, Иудеи и Греции, посвященные Кришна, Гермес, Моисей и Орфей знали - в различных формах - этот порядок начал, сил, душ и поколений, который исходит из Первопричины, от неизреченного Отца. Нисходящий порядок воплощения одновременен с восходящим порядком жизни, и он один служит пониманию последнего. Инволюция производит эволюцию и объясняет ее.

В Греции храмы дорийские, представлявшие религию мужского начала, храмы Юпитера и Аполлона, ив особенности Дельфийский храм, были единственными, обладавшими вполне знанием нисходящего порядка. Ионические храмы, представлявшие в религии женское начало, были знакомы с ним лишь отчасти. А так как вся греческая цивилизация была ионической, дорийская наука и дорийский порядок подавлялись там все более и более. Но несомненно, что все великие инициаторы Греции, ее герои и ее философы, от Орфея до Пифагора, от Пифагора до Платона и до александрийцев, придерживались именно этого порядка. Все они признавали Гермеса своим учителем.

Но вернемся к книге Бытия. В мысли Моисея первые десять глав книги Бытия составляют истинную онтологию. Все, что имеет начало, должно иметь и конец. Книга Бытия повествует одновременно об эволюции во времени и о творчестве в вечности, единственном, достойном Бога.

Что касается космогонии Моисея, в ней сказывается суровый характер семитского гения и математическая точность гения египетского. Самый стиль повествования напоминает образы, украшающие внутренность царских гробниц: прямые, сухие и строгие, они таят в своей суровой наготе непроницаемую тайну. Цельность этой космогонии заставляет думать о циклопических постройках, но временами, подобно потоку раскаленной лавы между гигантскими гранитами, мысль Моисея прорывается с огненной силой среди колеблющихся стихов перевода. В первых главах, неподражаемых по величию, чувствуется, как под дыханием Элоима переворачиваются - одна за другой - могучие страницы Вселенной.

Прежде чем идти дальше, взглянем еще раз на некоторые из этих величавых иероглифов, созданных пророком Синая. Как за дверью, ведущей в подземный храм, за каждым из них раскрывается целая галерея оккультных истин, которые, подобно неподвижным светочам, освещают ряды миров и тысячелетий. Попробуем проникнуть в них с ключами посвящения. Попытаемся увидеть эти странные символы, эти загадочные формулы в их магической силе, какими их видел посвященный Озириса, когда они выступали огненными буквами из пламенного горнила его мысли.

В склепе храма Иофора, прислонившись к саркофагу, Моисей размышляет в глубокой тишине. Стены и колонны покрыты иероглифами и живописью, которые изображают имена и образы богов всех народов земли. Эти символы рисуют историю исчезнувших циклов и предсказывают циклы будущие. Таинственно мерцающий светильник освещает эти знаки, и каждый из этих знаков говорит с ним своим собственным языком. Но вот он уже не видит более ничего внешнего: он ищет в глубине души живой Глагол своей Книги, образ своего творения, то Слово, которое превратится в Действие. Светильник погас, но перед его внутренним взором, во мраке склепа запылало имя: ИЕВЕ.

Первая буква окрашена белым светом, три остальные сверкают подобно переливающемуся огню, в котором вспыхивают все цвета радуги. И какой удивительной жизнью исполнены эти начертания! В заглавной букве Моисей приводит мужское начало, Озириса, Духа творческого по преимуществу; в остальных - ЕВЕ - способность зарождающую, небесную Изиду. Таким образом, божественные силы, которые заключают в себе все миры, развертываются и располагаются в недрах Бога. Своим совершенным союзом, неизреченные Отец и Мать образуют Сына, живой Глагол, который творит вселенную. Это - тайна всех тайн, закрытая для земного разума, говорящая посредством знамени Вечного, как Дух говорит с Духом. И священная тетраграмма разгорается все более ярким светом. Моисей видит исходящими из нее в блистающих снопах света три мира, все царства природы и божественный порядок познания. И тогда его пламенный взор сосредоточивается на знаке мужского начала творческого духа. Его он призывает, в Его верховной воле ищет он силы совершить свое личное творчество после созерцания творчества Предвечного.

И вот во мраке склепа перед ним заблистало другое божественное имя: ЭЛОИМ.

Оно означает для посвященного: Он - Боги, Бог Богов. Это уже более не Сущность, углубленная в себя и в Абсолютное, но Господь проявленных миров, мысль которого распускается в миллионы светил, в миллионы подвижных сфер вращающейся вселенной.

"Вначале Бог создал небо и землю". Но это небо было сначала лишь мыслью о времени и беспредельном пространстве, наполненном пустотой и безмолвием. "И дух Божий носился над бездной". Что же взойдет всего ранее из его недр? Солнце? Туманность? Одна из субстанций видимого мира? Нет. Прежде всего от него родился Ор... - Свет.

Но этот свет не был физическим, это был свет разума, рожденный от содрогания небесной Изиды в лоне Бесконечного; всемирная душа, астральный свет, субстанция, в которой распускаются души; тончайший элемент, благодаря которому мысль переносится в бесконечном пространстве; божественный свет, который был ранее и будет после того, как погаснут все солнца вселенной. Вначале он распространился в Бесконечности - это могучее выдыхание Бога. Затем он возвращается обратно, движимый побуждением любви, это - глубокое вдыхание Бога. В волнах божественного эфира, как бы под просвечивающим покровом, трепещут астральные формы миров и существ. И все это для мага-ясновидца вливается в произносимые им слова, которые сверкает во мраке огненными буквами:

"Да будет свет, и стал свет". Дыхание Элоима есть Свет!

Из глубин этого изначального, невещественного света появляются шесть первых дней Творения, то есть семена, начала, формы, живые души всякого бытия. Это - Вселенная во всей своей мощи, проявленная в Духе. Каково же последнее слово Творчества, какова формула, выражающая Бытие в действии, живой Глагол, в котором проявляется первая и последняя мысль Абсолютного? Это последнее слово следующее: АДАМ ЕВЕ.

Мужчина - женщина. Этим символом не обозначается, как учат церковные догматы, первая человеческая пара на нашей земле; им обозначается Бог, действующий во вселенной, и символическое Человечество, проявленное во всех космических сферах. "Бог создал человека по образу Своему... мужчину и женщину сотворил их". Эта божественная двойственность и есть творческий Глагол, посредством которого ИЕВЕ проявляет свою собственную природу во всех мирах. Обитаемая им изначала сфера, которую Моисей охватил своей могучей мыслью, не есть легендарный земной рай, Эдем; она есть безграничная сфера Зороастра, сверхфизический мир Платона, всемирное небесное царство, субстанция всех миров. Но какова будет эволюция человечества во времени и пространстве? Моисей созерцает ее в символической форме в истории падения. В книге Бытия Психея, человеческая душа, названа Аиша - другое имя Евы. Ее родина - небо. Она живет там в божественном эфире, счастливая, но не сознающая себя. Она наслаждается небом, не понимая его, ибо чтобы его сознавать, нужно забыть его и снова вспомнить; чтобы его любить, нужно потерять и вновь обрести его.

Она познает его через страдание, она поймет его через падение, инволюцию. И возможно ли представить себе более глубокое и более трагическое падение, чем то, о котором рассказано в повествовании Бытия! Притягиваемая к темной бездне жаждой познания, Аиша не противится падению... Она перестает быть душою чистой, обладающей лишь звездным телом и живущей божественным эфиром. Она облекается в материальное тело и вступает в круг рождений. И воплощения ее повторяются бессчетно, в телах все более плотных и грубых, соответственно мирам, в которых она обитает. Она спускается из сферы в сферу... она спускается и забывает...

Темное покрывало закрывает ее внутренний взор: погасло божественное сознание, исчезло воспоминание о небесах в глубокой ткани материи.

Бледные поникшие надежды, слабое воспоминание о потерянном счастье все еще тлеет в ней. Из этой тлеющей искры она должна будет возродиться и сама преобразить себя.

Да, Аиша все еще живет в этой человеческой паре, пребывающей без защиты на одичалой земле, под враждебным небом, в котором, не переставая, гремит гроза. Потерянный рай? Это беспредельность сокрывшегося неба, позади и впереди нее. Так созерцал Моисей роль Адама во вселенной. Затем он исследовал земные судьбы человека. Он видел прошедшие циклы и настоящие.

В земной душе человечества божественное сознание просвечивало некогда огнем Агни в стране Куш, на склонах Гималаев. Но оно уже готово было погаснуть, затоптанное идолопоклонством, уничтоженное мрачными страстями, среди враждующих народов и борющихся культов. И Моисей дал себе клятву, что он разбудит в человечестве угасающее божественное сознание. И для этого он учредил культ Элоима.

Собирательное человечество, так же, как и индивидуальный человек, должно быть образом ИЕВЕ.

Но где найдется народ, который мог бы воплотить его и стать живым глаголом человечества?

Тогда Моисей, завершив в духе своем предстоящий ему подвиг и измерив глубины человеческой души, объявил войну земной Еве, физической природе человека, слабой и испорченной. Чтобы победить ее и затем возвысить, он воззвал к всемогущему Духу, к источнику которого поднялась его собственная душа. Он чувствовал, что его излияния зажигают и закаляют его, как сталь. Имя ему Воля.

И в черном безмолвии склепа Моисей услышал голос. Голос этот исходил из глубины его собственного сознания, он приказал ему: "Поднимись на гору Божью, у Хорива".

ВИДЕНИЯ СИНАЯ

Темная масса гранита, оголенная и изрытая под сиянием палящего солнца, словно молния провела по ней борозды, словно ударами грозы изваяны ее склоны. Это - вершина Синая, трон Элоима, как называют ее сыны пустыни. Перед ней менее высокая гора, скалы Сервала, такие же обрывистые и дикие. В их недрах целые залежи меди и множество пещер. Между горами целый хаос каменных глыб, черная долина, которая называется Хорив. Эта печальная долина производит зловещее впечатление, когда ночью тень Синая падает на нее, и еще мрачнее становится она, когда вершина горы окутана темными тучами, из которых вырываются огненные зигзаги молний. В такие минуты страшный ветер стонет в узком проходе.

Моисей поднялся без страха по ущелью Хорива. Он прошел бесстрашно долину смерти с ее хаосом скал. Как всякое человеческое усилие, посвящение имеет свои фазы смирения и гордости; поднявшись на священную гору, Моисей достиг вершины гордости, он был на высоте человеческого могущества. Уже он чувствовал себя единым с Господом. Солнце, окруженное пламенным пурпуром, спускалось над вулканическим хребтом Синая и лиловые тени ложились на долины, когда Моисей подошел к пещере, закрытой от глаз колючими растениями. Он собирался проникнуть туда, но был ослеплен внезапным светом, озарившим все вокруг.

Ему показалось, что почва загорелась под ним и что гранитные горы превратились в море пламени. При входе в пещеру ослепительно сияющее видение появилось перед ним и огненным мечом загородило ему дорогу. Моисей упал ниц, как пораженный молнией. Вся его гордость разбилась в прах. Взгляд лучезарного Ангела пронзил его своим светом. С тем глубоким проникновением, которое возникает у ясновидца, он понял, что это лучезарное существо поведает ему нечто страшное. И ему захотелось уклониться, скрыться в недра земные.

Но голос произнес: "Моисей, Моисей!" И он ответил: "Здесь я, Господи". - "Не приближайся сюда, сними обувь с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, свято".

Моисей скрыл лицо свое. Он страшился снова увидеть Ангела и встретить его пылающий взор.

И Ангел сказал ему: "Ты, который ищешь Элоима, почему ты дрожишь передо мной?"

- Кто ты?

- Я - луч Элоима, вестник Того, который был, есть и будет вовек.

- Что приказываешь ты?

- Ты скажешь сынам Израиля: Господь Бог отцов ваших, Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова, послал меня к вам, чтобы извлечь вас из страны рабства.

- Кто я, - сказал Моисей, - чтобы извлекать сынов Израиля из Египта?

- Дерзай, - сказал Ангел, - ибо я буду с тобой. Я вложу пламя Элоима в твое сердце, его глагол в твои уста. Сорок лет подряд ты призывал Его. Твой голос достиг до Него, и вот я беру тебя во имя Его. Сын Элоима, ты принадлежишь мне навсегда.

И Моисей, ободренный, воскликнул: "Покажи мне Элоима, дабы видеть мне его живой огонь!"

Он поднял голову. Но море пламени погасло и Ангел исчез, подобно сверкнувшей молнии. Солнце спустилось за погасшие вулканы, мертвое молчание повисло над долиной Хорива, и голос, который пронесся по лазури неба и замер в бесконечности, сказал:

- "Я Тот, который есмь".

Моисей пробудился после этого видения глубоко потрясенный. В первую минуту ему показалось, что тело его сгорело в огне эфира. Зато дух его обрел новую силу. Когда он спустился к храму Иофора, он был готов для своей миссии. Его пламенная мысль предшествовала ему, подобно Ангелу, вооруженному огненным мечом.

ИСХОД - ПУСТЫНЯ - МАГИЯ - ТЕУРГИЯ

Намерение Моисея было самое необыкновенное и самое дерзновенное, какое когда-либо возникало в душе человеческой. Вырвать целый народ из-под ярма столь могущественной державы, как Египет, повести его к завоеванию страны, занятой враждебным населением, значительно лучше вооруженным, влачить его в течение десяти, двадцати или даже сорока лет по пустыне, изнурять его жаждой, морить голодом, довести до смертельного утомления под стрелами хеттов и амалекитян, готовых растерзать его на куски, разобщить его вместе со Скинией Завета от всех языческих народов, внушить ему Единобожие под угрозой огненного меча и исполнить его таким страхом и таким благоговением перед этим Единым Богом, чтобы Он воплотился в самое тело народа, сделался его национальным символом, целью всех его стремлений, смыслом самого существования народного. Таков был ни с чем несравнимый подвиг Моисея.

Чтобы привести свой план в исполнение, Моисей воспользовался моментом, когда Менефтах, прежний его товарищ по занятиям, став фараоном, должен был отразить страшное вторжение ливийского царя Мермаиу. Египетская армия, занятая на Западе, не могла удержать евреев. И массовое переселение совершилось.

Племя Израиля двинулось в путь. Эта длинная цепь караванов с верблюдами, несущими палатки на спинах, сопровождаемая большими стадами, собиралась обойти Красное море. Всех переселенцев было вначале несколько тысяч человек. Позднее к ним присоединились "всякого рода люди", как говорит Библия, - ханаане, эдомиты, арабы и семиты всех видов, привлеченные и очарованные пророком пустыни, который призывал их со всех концов, чтобы переплавить их душу по-своему. Ядро этого создаваемого Моисеем народа составлял Бен-Израиль, характера прямого, но жестокого, упрямого и мятежного. Его начальники внушали ему культ единого Бога, у них существовала возвышенная патриархальная традиция. Но для этих первобытных, страстных натур Единобожие представляло собой лишь идеал, и как только пробуждались их дурные страсти, инстинкт многобожия, столь свойственный человеку в начале его развития, брал верх. И тогда они впадали в дикие суеверия, в колдовство и идолопоклонство соседних с Египтом народов, с чем Моисей боролся с помощью истинно драконовских законов.

Вокруг пророка и повелителя народного образовалась группа священников с Аароном во главе, братом Моисея по посвящению, и с пророчицей Мириам, которая представляла собой женское посвящение у Израиля. Из этой группы и образовалось сословие священников.

Наряду с ними пророка окружают семьдесят начальников, избранных или посвященных мирян, которых он посвятил в свое тайное учение, которым передал часть своего могущества, допустив их участвовать в своих вдохновениях и видениях.

В центре этой группы двигался золотой ковчег, идея которого была заимствована Моисеем у египетских храмов, где ковчег служил вместилищем священных книг. Но Моисей приказал вылить ковчег по новому образцу, составленному им самим; ковчег Израиля был окружен с четырех сторон херувимами из золота, напоминавшими сфинксов или четырех символических зверей - видения пророка Иезекииля. Один из них имел голову льва, второй - быка, третий - орла, а последний - человеческую голову. Они олицетворяли четыре космических элемента: землю, воду, воздух и огонь, а также и четыре мира, изображенные буквами священной тетраграммы. Своими крыльями херувимы прикрывали священную жертву примирения.

Этот ковчег был орудием электрических и световых явлений, производимых магией жреца Озириса, явлений, которые, пройдя через легенды, послужили основанием для библейских рассказов. Кроме того, Ковчег Завета содержал Сефер Берешит, написанную Моисеем, и магический жезл, упоминаемый в Библии. В нем же будут сохраняться и Скрижали Завета, законодательство Синая. Моисей назвал золотой ковчег - троном Элоима, потому что в нем заключены и священные писания, и миссия Израиля, и идея Иеговы.

Какое же политическое устройство намерен был дать Моисей своему народу? По этому поводу следует привести одну из самых любопытных страниц Исхода. Эта страница носит на себе тем более древний и подлинный характер, что она указывает на слабую сторону Моисея, на его теократический деспотизм, сдерживаемый посвятившим его Иофором.

"На другой день сел Моисей судить народ, и стоял народ перед ним с утра до вечера.

И видел Иофор, тесть Моисея, все, что он делает с народом, и сказал: "Что это ты делаешь с народом? Для чего ты сидишь один, а весь народ стоит перед тобой с утра до вечера?"

И сказал Моисей тестю своему: "Народ приходит ко мне просить суда у Бога;

Когда случается у них какое дело, они приходят ко мне, и я сужу между тем и другим и объявляю им уставы Божий и законы Его".

Но тесть Моисея сказал ему: "Нехорошо ты это делаешь. Ты измучил и себя и народ сей, который с тобою, ибо слишком тяжело для тебя это дело, ты один не можешь исправлять его;

Итак, послушай слов моих: я дал тебе совет и будет Бог с тобою; будь ты для народа посредником перед Богом, и представляй Богу дела его;

Научай их уставам Божиим и законам Его, указывай им путь Его, по которому они должны идти, и дела, которые они должны делать.

Ты же усмотри себе из всего народа людей способных, боящихся Бога, людей правдивых, ненавидящих корысть, и поставь их над ним тысяченачальниками, стоначальниками, пятидесятиначальниками и письмоводителями;

Пусть они судят народ во всякое время и о всяком важном деле доносят тебе, а все малые дела судят сами: и будет тебе легче, и они понесут с тобою бремя;

Если ты сделаешь это, и Бог повелит тебе, то ты можешь устоять, и весь народ сей будет отходить в свое место с миром".

"И послушал Моисей слов тестя своего и сделал все, что он говорил ему".

Из этого отрывка следует, что в учрежденном Моисеем общественном строе Израиля исполнительная власть рассматривалась как исходящая из власти судебной и была поставлена под контроль власти священнической. Таково было народное управление, заповеданное Моисеем своим преемникам. Оно оставалось неизменным во времена Судей от Осии до Самуила.

Во времена царей подавленная священническая власть начала терять истинную традицию Моисея, которая сохранилась в своей чистоте лишь у пророков.

Мы уже сказали, что Моисей был укротителем народа, и имел в виду судьбы всего человечества. Израиль был для него лишь средством. Целью была всемирная религия и, проникая далее судьбы ведомых им кочующих племен, мысль его стремилась в неизведанные дали будущего. Со времени исхода из Египта до самой смерти Моисея, вся история Израиля была одним непрестанным единоборством между пророком и его народом.

Моисей повел племена Израиля сначала в бесплодную пустыню, посвященную Элоиму, туда, где он сам получил впервые откровение. Там, где его гений овладел душой пророка, пророк решил овладеть своим народом, и наложить на его чело печать Иеговы - десять заповедей, могучий вывод из нравственного закона в дополнение трансцендентальной истины, заключенной в герметической книге Ковчега Завета. Трудно себе представить что-либо более трагическое, чем эта первая беседа между пророком и его народом. Там происходили необычайные драмы, страшные и кровавые, налагавшие как бы раскаленным железом печать на укрощаемый Израиль. Под покровом библейской легенды можно лишь догадываться о событиях, происходивших в действительности.

Избранные из всех племен раскинули свой лагерь на нагорной равнине Фаран, у входа в дикое ущелье, ведущее к скалам Сербала. Грозная вершина Синая господствует над этой каменистой равниной, вулканической и изрытой. Перед всеми собравшимися Моисей объявил торжественно, что он поднимется на вершину к Элоиму, который даст ему закон, и закон этот он принесет людям, написанным на каменных скрижалях. Он приказывает всему народу бодрствовать, поститься и ожидать его с душою целомудренной, в чистоте и молитве. Он оставляет переносной ковчег под охраной семидесяти старейшин. Вслед за тем, он исчезает, сопровождаемый лишь одним верным учеником Иисусом Навином.

Проходили дни за днями - Моисей не возвращался. Народ сначала беспокоился, затем начал роптать: "Зачем увели нас в эту пустыню, подвергая нападению амалекитян? Моисей обещал повести нас в страну Ханаанскую, где текут молоко и мед, а теперь мы умираем в пустыне. Лучше было рабство в Египте, чем эта жизнь, полная бедствий. Если бы Господь послал нам те мясные кушанья, которые мы ели там! Если Бог Моисея есть истинный Бог, пусть Он это докажет, пусть наши враги рассеются и пусть мы немедленно войдем в страну обетованную". Ропот все увеличивался, начинался мятеж; начальники принимали в нем участие.

В разгар этого мятежа появилась группа женщин, исполненных ропотом. То были дочери Моава с черной кожей, с гибкими телами, наложницы или служанки эдомитян, примкнувших к Израилю. Они вспомнили, что были жрицами Астарты, вспомнили, как устраивали оргии в честь своей богини в священных рощах родной страны. Они чувствовали, что час их торжества настал. Они появились разукрашенные в золото и яркие ткани, с улыбкой на устах, сверкая на солнце гибкими телами и металлическими отливами своих нарядов. Они ходили среди раздраженной толпы, смотрели на мятежников разгоревшимися глазами и, обольщая их сладкими речами, говорили: "Что, в сущности, представляет собой этот жрец Египта со своим Богом? Он, наверное, умер на Синае. Рефаимы сбросили его в бездну, и он не поведет наши племена в Ханаан. Пусть же дети Израиля обратятся с мольбой к богам Моава, Бельфегору и Астарте! Этих богов можно видеть, и они творят чудеса! Они поведут народ в землю Ханаанскую!" Мятежная толпа слушала моавитянок, бунтующие возбуждали друг друга, крики разрастались и неслись от всей толпы: "Аарон, Аарон! Сделай нам богов, которые бы вели нас; ибо мы не знаем, что стало с Моисеем, который увел нас из страны Египетской". Аарон тщетно пытался успокоить толпу. Дочери Моава призвали финикийских жрецов, пришедших с караваном; жрецы принесли деревянную статую Астарты и воздвигли ее на жертвеннике из камня. Мятежники заставили Аарона под страхом смерти отлить золотого тельца, который представлял собой одну из форм Бельфегора. Начались жертвоприношения быков и козлов чужим богам, начался пир, и вокруг идолов возникли сладострастные пляски, ведомые дочерьми Моава под звуки гуслей, кимвалов и тимпанов, потрясаемых руками женщин.

Семьдесят старейшин, избранных Моисеем для охранения Священного Ковчега, напрасно старались остановить разгорающийся мятеж. Бессильные, они опустились на землю, посыпав головы свои пеплом. Окружив тесным кольцом Скинию с Ковчегом, они с глубоким смущением слушали дикие крики, необузданные песни и заклинания, обращенные к страшным божествам, демонам сладострастия и жестокости; с ужасом смотрели они на этот народ, объятый исступлением бунта против своего Бога. Что станется с Ковчегом Завета, с Книгой Израиля, если Моисей не вернется?

А между тем, Моисей возвратился. Плодом его долгого уединения, его одиночества на горе Элоима был Закон, начертанный на каменных скрижалях.

Спускаясь с горы со скрижалями в руках, он увидел сразу всю оргию своего народа перед воздвигнутым идолом. При виде жреца Озириса, пророка Элоима, танцы прекратились, чужие жрецы бежали, мятежники, дрогнув, заколебались. Пожирающим огнем разгорелся великий гнев в душе Моисея. Он разбил каменные скрижали, и всем стало ясно, что он в силах разбить таким же образом и весь народ, и что Божья сила владеет им.

Израиль задрожал, но под страхом, покорившим мятежников, таилась скрытая ненависть. Одно слово, один колеблющийся жест со стороны первосвященника-пророка, и чудовище, облеченное в идолопоклонство анархии, подняло бы против него свои бесчисленные головы и смело бы под дождем камней и священный Ковчег, и самого пророка, и его идею. Но Моисей не дрогнул. Он стоял перед народом, окруженный невидимыми охранявшими его силами. Он понял, что, прежде всего, нужно поднять дух семидесяти старейшин до своей собственной высоты и через них поднять весь народ. Он призывал Элоима, Иегову, Небесный Огонь из глубины своего духа и из глубины Небес.

- Ко мне, семьдесят избранных! - воскликнул Моисей. - Да возьмут они священный Ковчег, и да поднимутся со мной на гору Божию, народ же пусть ждет и дрожит. Я принесу ему суд Элоима.

Левиты вынесли из палатки золотой Ковчег, прикрытый пеленами, и шествие из семидесяти старейшин с пророком во главе исчезло в ущельях Синая. И неизвестно, кто более дрожал: левиты, пораженные всем совершившимся, или народ, приведенный в ужас ожидаемой карой, которую Моисей поднял над их головами, как невидимый меч.

Если бы только можно было уклониться от страшной силы этого жреца Озириса, этого пророка несчастья! - говорили мятежники. И половина лагеря спешно складывала свои палатки, седлала верблюдов и готовилась к бегству. Но вот какой-то странный туман, густой, сумрачный покров разостлался по небу; острый северный ветер поднялся с Красного моря, пустыня окрасилась красновато-бледным цветом, позади Синая взгромоздились тяжелые тучи. Небо почернело. Порывы вихря приносили горы песка и молнии пронизывали крутящиеся облака, которые проносились над вершиной Синая, низвергая на нее потоки дождя. Вслед за тем разразилась гроза, и ее громовые голоса перекатывались по всем горным ущельям и донеслись до Израильского лагеря устрашающим грохотом. Народ не сомневался, что то был гнев Элоима. Моавитянки исчезли, идолы были повержены, начальники племен пали ниц, женщины и дети искали спасения за телами верблюдов. И это продолжалось целую ночь и целый день. Молнии зажигали палатки, убивали людей и животных, и гром не переставал грозно греметь.

К вечеру следующего дня гроза начала затихать, но облака продолжали дымиться над Синаем, и небо оставалось черным. Внезапно у выхода из горного ущелья показались семьдесят старейшин во главе с Моисеем. И в неверном освещении наступивших сумерек, лица пророка и его избранных сияли сверхъестественным светом, словно они несли на себе отблеск божественного видения. Над золотым Ковчегом, над пылающими крыльями херувимов сверкал, подобно фосфорическому столбу, колеблющийся электрический свет. При этом необычайном зрелище священники и народ, мужчины и женщины пали ниц.

- Пусть все, кто остался верным Единому Богу, приблизятся ко мне, - сказал Моисей.

Три четверти из представителей Израиля выстроились вокруг Моисея; мятежники спрятались в своих палатках. Тогда пророк, подвигаясь вперед, приказал всем, сохранившим верность, поразить мечом зачинщиков восстания и всех жриц Астарты, дабы Израиль трепетал навек перед Элоимом, дабы он вспоминал закон Синая и его первую заповедь: "Я Господь Бог твой, который вывел тебя из страны египетской, из дома рабства; да не будет у тебя других богов перед лицом Моим. Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли" (Исход, XX, 24).

Так перемежая страх с таинственным, Моисей внедрил свой закон и свой культ в народ Израиля; он хотел запечатлеть идею Иеговы пылающими буквами в глубине его души, и без этой беспощадности единобожие не могло бы победить многобожия, наводнявшего из Вавилона и Финикии окрестные страны.

Но что же видели семьдесят старейшин на вершине Синая? Второзаконие (ХХШ, 2) говорит о величественном видении, о тысячах святых, появившихся среди грозовых туч на вершине Синая в ярких молниях Иеговы. Не было ли то появление мудрецов древнего цикла, посвященных арийских, Индии, Персии, Египта и всех благородных сынов Азии, не пришли ли они все на помощь Моисею, чтобы воздействовать решающим образом на сознание его соратников? Духовные суды, неизменно бодрствующие над человечеством, всегда окружают нас, но покров, отделяющий нас от них, разрывается лишь в великие часы и только для редких избранников. Как бы то ни было, Моисею удалось передать семидесяти старейшинам божественный огонь своей собственной энергии и непоколебимой воли. Они являли собой Первый храм, предшествовавший храму Соломона: живой храм, двигавшийся впереди Израиля, его сердце, свет, освещавший ему путь.

Благодаря явлениям на вершине Синая и благодаря казни мятежников, Моисей приобрел великую власть над семитами, которых он крепко держал в своей железной руке. И, тем не менее, новые возмущения, сопровождаемые новыми карами, возникали, время от времени при бесконечных переходах по пути в Ханаан. Моисей должен был одновременно проявлять и гений пророка, и свойства воина, и общественного организатора. Он должен был бороться и с общим изнеможением, и против клеветы, и против заговоров. Вслед за народным восстанием, ему предстояло поразить гордость священников-левитов, которые желали сравняться с ним и выдавали себя за непосредственно вдохновляемых Богом; а позднее ему приходилось бороться с опасными заговорами честолюбивых начальников, вроде Корея, Датана и Абирама, которые разжигали народные восстания, чтобы свергнуть пророка и провозгласить царскую власть, как это и осуществилось впоследствии с Саулом, несмотря на противодействие пророка Самуила. В этой борьбе Моисей переходил от негодования к состраданию, от отеческой нежности к страшному гневу против своего народа, который бился в крепких тисках его неукротимого духа и поневоле покорялся ему. Отголосок этой борьбы мы находим в беседе, которую библейский рассказ приписывает Моисею и Богу, раскрывающей все, что творилось в глубине души пророка.

В Пятикнижии Моисей побеждает все препятствия невероятными чудесами. Иегова, понимаемый как личный Бог, всегда к его услугам. Он появляется над священной скинией в виде светлого облака, названного славой Господней. Один Моисей может приблизиться к Нему; все остальные, приближаясь, падают замертво. Скиния Завета, заключавшая в себе священный Ковчег, играет в библейском рассказе роль гигантской электрической батареи, батареи, заряженной огнем Иеговы, который поражал насмерть целые толпы людей. Сыновья Аарона, двести пятьдесят единомышленников Корея и Датана и, наконец, четырнадцать тысяч людей из народа были убиты этим огнем. Более того, Моисей вызывает в определенный час землетрясение, которое и поглощает трех возмутившихся начальников с их палатками и с их семьями. Этот последний рассказ проникнут устрашающей поэзией. Здесь уместно будет сказать несколько слов о так называемых чудесах Моисея, освещая их светом теософии и оккультной науки. Способность вызывать всякого рода электрические феномены могучей волей посвященных относилось в древности не только к одному Моисею. Халдейское предание приписывало то же самое умение своим магам, греческая и латинская традиция - известным жрецам Юпитера и Аполлона. Во всех подобных случаях феномены принадлежат к области электричества. Но при этом само электричество приводится в действие силою гораздо более тонкой, разлитой во всей вселенной, которую великие адепты умели привлекать, сосредоточивать и направлять. Эта сила носит название Аказа у браминов, Огненное Начало у халдейских магов, великая магическая сила у каббалистов средних веков. С точки зрения современной науки ее можно назвать эфирной силой. Можно привлекать эту силу или непосредственно, или вызывать ее при помощи невидимых посредников, сознательных и полусознательных, которыми кишит вся земная атмосфера, и которых воля магов умеет подчинить себе. Эта теория не заключает в себе ничего противоречащего разумному представлению о вселенной, и она даже необходима для объяснения множества феноменов, которые иначе остались бы непонятными. Следует только прибавить к этому, что все подобные феномены управляются неизменными законами, и размер их всегда соответствует умственным, нравственным и магнетическим силам адепта.

Было бы противно разуму приписывать такие явления тому, что человек приводит в действие Первопричину, самого Бога, что привело бы к отождествлению смертного с Богом. Человек поднимается к Богу лишь опосредованно, путем мысли или молитвы, путем действия или экстаза. И Бог не проявляется в мире непосредственно, а лишь путем всемирных и незыблемых законов, которые служат выражением Его мысли, осуществляемой человечеством, являющимся представителем Его во времени и пространстве.

Утвердив эту точку зрения, мы считаем вполне возможным, что Моисей, поддержанный духовными силами, которые ему покровительствовали, и, владея эфирной силой с полным сознанием, мог пользоваться Ковчегом как своего рода приемником для производства электрических феноменов угрожающего характера.

Он изолировал себя, своих священников и доверенных лиц льняными одеждами и курениями, защищавшими их от ударов эфирного огня; но подобные феномены вызывались лишь в редких случаях: Моисею было достаточно поразить нескольких мятежных начальников или непослушных левитов подобным способом, чтобы устрашить весь народ и овладеть им.

СМЕРТЬ МОИСЕЯ

Когда Моисей привел свой народ ко входу в Ханаан, он почувствовал, что дело его завершено. Чем являлся Иегова - Элоим - для ясновидца Синая? Божественным Порядком, проявленным сверху донизу, на протяжении всех сфер вселенной и осуществленными на видимой земле по образу небесных иерархий и вечной истины. Он не вотще созерцал лик Вечного, который отражается во всех мирах. Его книга Бытия была заключена в Ковчег, Ковчег охранялся сильным народом, живым храмом Господа. Основание культа единого Бога совершилось на земле; имя Иеговы засияло пламенными буквами в сознании Израиля; отныне века могут катить свои волны над изменчивой душой человеческой, они уже не в силах будут стереть с нее имя Вечного.

Убедившись в этом, Моисей стал призывать Ангела смерти. Он благословил своего преемника, Иисуса Навина, перед Ковчегом Завета, чтобы Дух Божий сошел на него, он благословил все человечество в лице двенадцати племен Израиля и поднялся на гору Нево, сопровождаемый Иисусом и двумя левитами. Аарон в это время был уже отозван к праотцам, и пророчица Мириам последовала за ним. Настала очередь и Моисея. Каковы были мысли столетнего пророка, когда из глаз его исчезал лагерь Израиля, и когда он поднимался в великое одиночество Элоима? Что испытывал он, окидывая глазами обетованную землю, от Галаада до Иерихона, оттененного пальмами?

Все могучие души познали одиночество, которое создается истинным величием; но Моисей был особенно одинок, потому что его руководящее начало было наиболее абсолютным и наиболее трансцендентальным. Его Бог был, по преимуществу, олицетворением мужского начала, олицетворением чистого Духа. Чтобы внедрить его в человечество, он должен был объявить войну началу женскому, богине Природы, Еве, Вечной Женщине, которая живет в душе земли и в сердце человека, он должен был с ней бороться беспощадно не для того, чтобы уничтожить ее, но чтобы ее подчинить и овладеть ею. Что же удивительного, если природа и женщина, между которыми существует таинственный союз, дрожали перед ним? Что же удивительного, если они радовались и, желая снова поднять головы, ожидали, чтобы тень Моисея перестала бросать на них предвидение смерти? Таковы были, вероятно, мысли ясновидца, когда он поднимался на пустынную гору Нево. Люди не могли любить его, ибо сам он любил только Бога. Но дело его - будет ли оно жить? Останется ли народ верным его миссии? О, роковое ясновидение умирающих, трагический дар пророков, срывающий все покровы в последний час! По мере того, как дух Моисея освобождался от земного праха, он провидел будущее: он видел измены Израиля; анархию, поднимающую голову; царства, сменяющие Судей; преступления царей, пятнающие храм Господа; его Книгу, искаженную и непонятую; его идею, искалеченную и униженную невежественными священниками или лицемерами; отступничества царей; греховную связь иудейского племени с идолопоклонниками; чистое предание и священное учение, потерявшие свою чистоту; и владеющих живым глаголом пророков, преследуемых и изгоняемых в глубину пустыни.

Во время своего пребывания в пещере горы Нево Моисей созерцал все эти образы внутри своей души. Но приближавшаяся смерть уже развернула над ним свое темное крыло и прикоснулась холодной рукой к его сердцу. И тогда это львиное сердце вспыхнуло еще раз великой яростью: разгневанный на свой народ, Моисей призвал на него возмездие Элоима. Он поднял свою отяжелевшую руку и Иисус Навин, и левиты, окружавшие его, услышали с ужасом следующие слова, исходящие из уст умирающего пророка: "Израиль предал своего Бога, да будет он рассеян по всем четырем концам света!"

Между тем Иисус и левиты смотрели с трепетом на своего господина, который не подавал более признаков жизни. Последним его словом было проклятие. Испустил ли он и дух свой вместе с ним? Но Моисей открыл глаза в последний раз и сказал: "Вернитесь к Израилю. Когда настанут времена, Господь воздвигнет пророка из среды братьев ваших, такого, как я, и вложит слова свои в уста его, и он будет говорить им все, что Господь повелит ему. А кто не послушает слов его, которые пророк тот будет говорить именем Божиим, с того Господь взыщет" (Второзаконие, ХУШ, 18-19). После этих пророческих слов Моисей испустил дух. Ангел света с пылающим мечом, который являлся ему на вершине Синая, увлек его в глубокие недра небесной Изиды, в блистающие волны ее света. Вдали от земных пространств, они проносились мимо легионов душ все увеличивающейся славы, пока Ангел света не показал ему Духа с печатью чудной красоты и небесной кротости, и такого великого сияния, и такой сверкающей ясности, что его собственный свет показался ему тенью рядом с ним. Он нес не меч возмездия, а пальму жертвы и победы. Моисей понял, что именно Он закончит его дело и приведет людей к Отцу силою вечной женственности, благодатью Божьей и совершенством любви.