У каждого композитора есть самые известные песни, которые как бы являются его визитными карточками. Мне лично представляется, что такой "самой, самой" у Дунаевского стала песня, в которой справедливо поется о том, что все пройдет, и печаль и радость". А для большинства поклонников творчества композитора самой знаменитой стала песня из фильма "Три мушкетера". Помните, как Михаил Боярский призывает: "Пора, пора порадоваться"...
Интересно, какие взаимоотношения сложились бы у Максима Дунаевского с мушкетерами, если бы, предположим, ему удалось бы на машине времени перенестись в те прекрасные времена, когда влюблялись без оглядки, когда шпаги защищали честь людей, и справедливость всегда торжествовала, посрамляя коварство, своекорыстие и грязные интриги. Итак, что бы сказал композитор реальным мушкетерам, из крови и плоти, если бы их встретил?
- Сказал бы, пойдемте в студию и выучим новую песенку. Александр Дюма для меня давно прошедший этап. Им написанное было прочитано лет 40 назад. Но с удовольствием было перечитано уже в зрелом возрасте. И это, наверное, возбудило ко мне интерес режиссера, который пригласил меня написать музыку к фильму.
Для нас эта была игра, для всех, кто работал над этой картиной с огромным удовольствием и самозабвением. Мы пытались создать своих мушкетеров, что и послужило причиной резкой критики этой киноленты в свое время. Приятно, что песни из фильма стали популярными.
- А как у вас песни рождаются? По наитию, вдохновению или по принципу "ни дня без ноты".
- По разному. Иногда песня рождается сразу, иногда приходится долго сидеть, иногда она рождается без текста, и требуются стихи, иногда наоборот, стихотворный образ толкает на создание музыки. Я не работаю просто с песней для эстрады, у меня практически все песни написаны для фильмов и для мюзиклов. А у меня более 60 фильмов и больше 20 мюзиклов. Драматургия, сама обстановка, в которой находятся герои, историческая эпоха, вот они и рождают во мне мелодии.
- Когда вы слушаете свои песни через годы после того, как они были написано, вы их воспринимаете как свои, родные или уже посторонним ухом?
- Посторонним не могу, песни ведь как дети. Они вырастают, и даже стареют, и все равно к ним относишься как к детям.
- Музыка для кино - это же не главное, наверное, для вас, вы ведь в свое время в молодости писали серьезную музыку.
- Вот именно, в молодости я писал симфоническую музыку. Я не просто писал, я серьезно учился, окончил музыкальную школу, музыкальное училище, консерваторию, полный набор, как говорится. В консерватории овладел несколькими музыкальными специальностями, фортепьяно, дирижированием, сочинением музыки, теорией музыки. Я имел полный классический набор, который обучает серьезной музыке глубоко и по-настоящему, тем более с теми педагогами, с которыми мне очень повезло. Это и Альфред Шнитке, и Николай Раков, и Дмитрий Кабалевский, и Тихон Хренников, и Андрей Эшпай... И лишь со временем эту тягу к серьезной музыке переломила любовь к театру. Это как пепел Клааса. Это генетически. Отец мой тоже в свое время был серьезным композитором, писавшим симфонии и балеты и потом перешедшим в область кино и музыкального театра. Такая же история ждала и меня.
- Ваш отец, великий Исаак Осипович Дунаевский умер, когда вам было всего десять лет. Он хотел при жизни, чтобы вы пошли по его стопам?
- Во всяком случае, он серьезного значения этому не придавал. Он считал, в отличие от многих родителей, которые силком усаживают своих бедных, плачущих детей у пианино, что если проснется во мне желание, то оно проснется само, и говорил, что пусть он лучше пока бегает и играет в футбол с мальчишками, чем станет хлипким интеллигентиком, которого с детства засадили за фортепьяно.
- Роль отца в вашей жизни... Вас, конечно же, много раз об этом спрашивали. Замечательно быть сыном такого человека, как Исаак Дунаевский. Но иногда слава родителей настолько довлеет над их детьми, пошедшими по их стопам, что они психологически чувствуют себя дискомфортно в тени отношения к их родителям.
- Действительно, как бы, само собой разумеется, что какое-то психологическое давление это на меня должно оказывать. На самом деле так получилось, может быть это плод воспитания, в нашей семье никогда не педалировалось, что отец известный композитор, которого знает вся страна и не только вся страна. Я воспитывался достаточно скромно, в хороших русских интеллигентских традициях и этот психологический груз не перенесся на меня, он не стал на меня давить. Я сам после смерти отца решил серьезно заняться музыкой, это решение было осознано, я отдался музыке по-настоящему и шел по этому пути и вышел на жанры, освоенные отцом, но самостоятельно. Влияние отца ощущалось в одном - я действительно глубоко изучал его творчество, и многие из его принципов вошли в меня естественно и как школа и как родственная душа.
- Максим, люди разные бывают. И сентиментальные, они, наверное, говорят - ой, сын Исаака Осиповича, пошел по стопам отца, как хорошо. А люди желчные, недоброжелательные, наверное, говорили - ага, сын Исаака Дунаевского, умеет выбрать для себя дорогу, пристраиваться. Но раз он сын знаменитости, это еще не значит, что он что-то из себя представляет... С этим вы сталкивались?
- Разумеется, это бывало достаточно часто, и я уже говорил как-то, что враги отца достались мне по наследству. Но я не могу сказать, что мне кто-то сильно мешал. Наоборот, был интерес ко мне и от многих соратников отца, композиторов, с которыми он дружил, я чувствовал помощь и какую-то отеческую поддержку.
- А у отца были враги?
- Конечно, были. Практически враги и свели его так рано в могилу, потому что в последние годы его жизни появилась целая когорта недругов, критиков, которые бесконечно терроризировали его и в прессе и просто какими-то письмами, это было очевидно совершенно. Почти все эти люди уже ушли из жизни. Это все стало уже достоянием истории.
- В прессе в последнее время мне довелось читать разные версия смерти вашего отца. В том числе писалось и о самоубийстве.
- Это абсолютная сплетня. Она не только фактически и исторически сплетня, она даже сплетня по своей психологической подоплеке, потому что те, кто знал Исаака Осиповича Дунаевского, те, кто был с ним вместе и работал, никогда в жизни даже не могли бы этого предположить, настолько жизнелюбивым он был, веселым и неунывающим никогда. Это был человек, для которого нормой была кипучая деятельность, он спал всего несколько часов в сутки, остальное время уделялось людям, работе, общественной деятельности. Ничто не могло его вывести до такой степени из состояния равновесия, чтобы он мог покончить жизнь самоубийством. Есть психологические факторы, которые просто кричат, что этого не могло произойти.
Но, как говорится, не бывает дыма без огня. Просто была такая обстановка вокруг него. Он был, как человек и как художник, настолько обложен в эти годы недоброжелателями, что многим это дало основание запустить эту сплетню, которая была подхвачена его недругами.
Все это было не так. Были свидетели, очевидцы. Он практически скончался на руках у моей матери от единственного в его жизни сердечного приступа.
- Недавно отмечалось 100-летие со дня рождения Исаака Осиповича. А как сейчас в России относятся к его наследию?
- Не могу пожаловаться. Музыка моего отца звучит достаточно много и по радио, и по телевидению, идут фильмы с его музыкой, он продолжает жить, его знают все, от маленьких детей до пожилых людей.
Что касается издания его музыкального наследия, то издано далеко не все. Но это, пожалуй, участь практически любого композитора, любого классика. В истории остаются наиболее популярные, известные и любимые произведения. А те произведения, которые возможно по случайности, а возможно и потому, что попросту не выдержали испытание временем, остаются для библиографов и специалистов. Что поделаешь, это нормальная, как мне кажется, история искусства.
- Самые радостные минуты вашей музыкальной жизни - с чем они связаны, с каким конкретно произведением или событием?
- Самые радостные моменты для меня не столько премьера какого-то произведения, сколько отношение людей к моей музыке. Таких премьер было много и все они радостны и вызывают волнение, это всегда завершение какого-то этапа, если это удача. Но самое памятное и главное, чтобы созданное мною понравилось людям. Тогда радуешься и ты сам.
Для меня одним из самых радостных событий в жизни был выход именно того фильма, с которого мы начали наш с вами разговор. Фильм "Три мушкетера" был для меня тем же, что "Веселые ребята" для моего отца. Этот фильм сделал меня за несколько дней известным композитором.
- Как складывалась ваша американская музыкальная жизнь?
- Не могу похвастаться, хотя были работы в Голливуде, были продюсерские проекты. Но, тем не менее, я не могу сказать, что мне сопутствовал большой успех, как это делают многие наши соотечественники, приезжающие в Москву и не устающие говорить, что они такие успешные в Америке, что они чуть ли не круглосуточно снимаются в Голливуде, ставят спектакли, пишут музыку. Это можно услышать и увидеть почти в любой российской газете. Я ничего не хочу преувеличивать в моей биографии.
- Жизнь продолжается и сейчас, недавно у вас был новый этап в вашей жизни.
- Абсолютно новый и очень интересный. Несмотря на то, что у меня уже солидный возраст, я продолжаю стремиться к чему-то новому и ломать свою жизнь на разных этапах.
Это новое - с одной стороны итог моей давней любви к театру, потому что я начинал в 18 лет со студенческого театра в МГУ, из которого вышла масса известных актеров, режиссеров. После этого я уже никогда не изменял театру. Был этап в моей жизни, когда я руководил оркестром театра Вахтангова. Я работал главным дирижером и музыкальным руководителем Московского мюзик-холла, я руководил оркестром Утесова после смерти Леонида Осиповича. Это был не просто оркестр, а театрализованный коллектив, через который прошло много знаменитых певцов.
У меня всегда было тяготение к театрально-эстрадным жанрам. Это вылилось в последние годы в стремлении создать такой театр, сделать его своим. Но, к сожалению, в России это сделать трудно, потому что все, что было задумано, дорого стоит и вряд ли может окупить себя. Кроме того, этот жанр сегодня в России не очень популярен. А в Америке музыкальный жанр был и остается одним из ведущих жанров.
Два с лишним года назад я познакомился с талантливейшим молодым режиссером и хореографом Алексеем Шелякиным, мы сделали пробный тур в Лос-Анджелесе. В течение полугода там проработала наша труппа из 30 человек.
А потом уже в большем составе в очень дорогом шоу мы начали представления в Атлантик-сити в отеле "Тропикана". Это один из самых красивых театров на побережье. Состав у нас был смешанный - цирковой, балетный, музыкальный. Думаю, получилось очень интересно. Для меня все это очень важно. Все в жизни надо добывать своими руками. Лучше, чтобы это был твой собственный проект, чтобы не зависеть от продюсеров Голливуда, Бродвея и не ждать с открытым клювиком, как птенец, когда тебе что-то предложат или бегать с высунутым языком, бесконечно унижаясь и предлагая свое. Нужно сделать свое дело.
Живу я в Америке и в Москве, где у меня есть интересные предложения, связанные с чисто композиторской деятельностью. Сравнительно недавно закончена работа над фильмом "Граница" вместе с известным режиссером Александром Миттой. Есть и другие предложения.
- Вы работали со многими песенниками. Кто из них вам ближе по сердцу?
- Я не могу обидеть никого из своих соавторов. Я работал с Леонидом Дербеневым, к сожалению, безвременно ушедшим их жизни, это один из моих любимых авторов.
- Все пройдет, и печаль, и радость...
- Да, это его. И еще "Городские цветы". Много песен с ним написано. Это и Наум Олев. Известны его стихи в фильмах "Мэри Поппинс", "Трест, который лопнул". Это Юрий Ряшенцев, с которым делались "Три мушкетера". Это Лариса Рубальская. Это американский поэт, написавший стихи к нашему мюзиклу - Джонатан Осгуд. Много хороших поэтов.
- Вы говорили о том, что мюзикл - это дорого. А вообще в наше время, может ли прогреметь музыка, если в нее не вложены солидные деньги? Может себя раскрутить человек без денег?
- Трудно. Хотя я не склонен односторонне смотреть на это. Плохой музыкант может прогреметь при помощи материальной поддержки и связей. А вот хороший... Хорошему нужно, может быть, гораздо больше времени, чтобы пробиться. Но вся же я верю, может быть, я наивен, что талантливый человек возможно позже, чем бездарный с деньгами, но все-таки рано или поздно пробьется, потому что кроме денег существует человеческая энергия и желание. А талант - это огромное желание творить и делать. У талантливого человека колоссальная энергетика. Она все сметает на пути.
- Максим, вы на каком-то мистическом, интуитивном уровне ощущаете, что вас с отцом что-то и сейчас связывает, то, что трудно выразить?
- Да, разумеется, разумеется... Не говоря о том, что он мне часто снится по ночам в том неизменном возрасте и качестве человеческом, в котором он оставил этот мир. Удивительная вещь.
- А какой жест отца, какое выражение его лица вы чаще всего вспоминаете?
- Он был настолько живой, энергичный человек, что не было какой-то одной позы. Но вот сейчас вы меня спросили, и у меня всплыло такое видение, когда при любом количестве народа (а у нас всегда и дома и на даче был народ, он был очень общительный человек, жизнелюбивый, контактный), он мог вдруг неожиданно отключиться, уйти куда-то в угол и, морща лоб и поддерживая его рукой с сигаретой (этот жест унаследовал и я) начать на любом куске бумаги писать какую-нибудь мелодию.
- Ваш отец, как вы говорите, был большим оптимистом в жизни. И добрым человеком. А вы? У вас такая музыка жизнеутверждающая.
- Я оптимист и думаю, что я добрый человек (об этом судить не мне), что часто мешает в жизни, честно говоря.
- Это вы преувеличиваете. Доброта и идеализм никогда не мешают. В конечном счете, Дон-Кихоты всегда побеждают.
- Да, хотя бы в романах, которые потом о них пишут. Хорошо бы так было и в жизни.
Добавить комментарий