Публикация Ирины Роскиной
В опубликованных ранее в журнале “Чайка” коротеньких воспоминаниях Н.А. Роскиной о К.И. Чуковском она пишет: “Вообще, когда я его вспоминаю, будто две струи воздуха смешиваются во мне - тепло и холод.” Письмо Н.А. Роскиной ее тетке Л.Д. Гринберг, написанное в начале марта 1951 г., показывает, как много восторженного тепла было в ее первоначальном отношении к нему. Напомним читателям, что Наталья Роскина некоторое время работала литературным секретарем К. И. Чуковского.
Дорогая моя Лидочка, прости меня, солнышко, что я так по-свински не отвечаю на письма. Сажусь писать, и в первую очередь пишу бабуле, а потом уже времени не остается, работаю неимоверно много, и усталость не замечается, только когда отправит Корней меня домой, приду и валюсь, встать не могу. Сам он живет такой напряженной жизнью, дня не проходит, чтобы он не работал 18 часов в сутки. Не понимаю, как у него хватает сил, ведь ему, слава богу, 69 лет. Энтузиазму полно, и дай бог нашему поколению, чтобы мы дожили хотя бы до 50 с таким отношением к жизни и к работе.
Что тебе написать про него? Как ты понимаешь, он меня теперь целиком занимает. Человек он очень крупного масштаба, недостатков у него бесконечно много; несмотря на это, а может быть, именно благодаря этому, мне хочется говорить о его достоинствах. Он прежде всего талант. Приятно видеть такой яркий талант, любоваться его блеском, но еще дороже, еще ценнее ощущать его подземные толчки, чувствовать глубину его волнения. Поэтому-то Наталья Николаевна не могла жить с мужем, а Софья Андреевна считала это своим счастьем при всех ее муках. Общение с Корнеем Ивановичем для меня прекрасно именно таким проникновением моим в существо его работы. Этим я и ценна для него и ненавистна для его жены. Наше дело правое, но победа будет за нею, - и я предчувствую большие трагедии для нас обоих.
Отношения наши очень односторонни: я сторона только отдающая, а он – жадно берущая. Пусть это тебя не удивляет. Во-первых, в этом заключается моя служба, - но дело даже не в этом, ни одного дня К.И. не держал себя как работодатель, дело в его страшном одиночестве, и в его подходе к жизни – художническом подходе, и в той щедрости, которую я сама проявила по отношению к нему. Думаю, что и душевно, и умственно я отнюдь не прогадываю, во-первых, пишу массу стихов, а во-вторых, много умнею от работы, которая исключительно интересна. Дело в том только, что ты даже не можешь себе представить, что это за дом, и вообще ни один нормальный человек не может себе этого представить. Все существование К.И. дома – беспрерывное страдание, и я невольно должна в это включаться. Мадам меня естественно ненавидит лютой ненавистью, пока меня еще отстаивают К.И. и, особенно, Л.К[1]., но не знаю, сколько им это удастся. Она, как мне уже совершенно ясно, просто душевнобольная. Словом, сил у меня уходит столько, что кому-нибудь хватило на всю жизнь. Ты знаешь, как интенсивно у меня идут все душевные реакции.
Корней продолжает петь мне дифирамбы, говорит, что работать без меня не сможет, и что если жена меня выгонит, то мы будем встречаться на нейтральной территории, и ни одной его строчки не выйдет без моей визы, - и один этот разговор уже естественно выводит меня из равновесия на два дня. Словом, все это придумано специально для нервных.
Последняя моя работа была такая. К.И., как ты, может быть, знаешь, перевел «Робинзона», и этот перевод сейчас выходит для нерусских школьников. Поэтому его просили несколько переработать текст в сторону облегчения, убрать трудные слова и русские идиомы. Он дал это мне домой и попросил сделать поскорее. Я принесла на следующий день. «Как? Вы уже сделали? Да вы шутите! Это же работа на две недели!» - «Я не знаю, Корней Иваныч, может быть, я не так сделала?» Корней стал смотреть, побежал к Лиде, заставил гостя принять в этом участие, кричал, что он не знает человека, который мог бы это так сделать, что половину поправок он перенесет в обычное издание, что я не только не обеднила текст, что должно было произойти, но сделала еще лучше и т.д. Ну вот, а раз нам так интересно работать, то должно быть Марья Борисовна это уже судьба, и я от нее прихожу в отчаяние.
Лидуся, как ужасно будет, если меня выживут, я тебе сказать не могу, если не одно, так другое, но в общем, жить совершенно немыслимо. Я уже ни о чем другом думать не могу.
Добавить комментарий