24 июня. 00-32. Экран телефона освещает комнату неоновым светом, раздается мерный звон колокольчика. Выскакивает сообщение. Читаю:
«У тебя за окном балет начался?»
«Какой балет?»
«Как какой?! “Лебединое озеро”. А ты не знала?»
Подхожу к окну, смотрю на расстилающуюся под ним одну из старинных и самых центральных московских улиц, на пробку из такси и всякого рода машин, которая по пятницам образуется здесь всегда, невзирая на полночь.
«Нет никакого балета. Только вчера джазовый фестиваль был. Но это ближе к Большому».
«Значит жди! Скоро начнется!»
«Еще этого не хватало!» — думаю я. По выходным, с тех пор, как установилась хорошая погода, гвалт на нашей улице стихает только к утру. Музыка из ресторанов, пьяные споры, участники которых почему-то думают, что всем остальным интересно узнать про то, что они думают и о чем, или, может быть, считают, что в центре города никто не живет и он существует только для пьющих. Все это превращается в ужасающую уши какофонию, объединяясь со звуками уличных музыкантов, с грохотом коммунальных машин, с трескучим визгом проносящихся под окном мотоциклов, от одного приближения которых хочется взять ружье и... или бежать в лес... куда угодно, чтобы только прервать эту мотоциклетную муку.
Через пять минут пишу:
«А что за балет? Где ты это прочла?»
«”Вагнер” на Москву вышел. Танки в Москву идут».
«Как в Москву? Ты уверена? По обстановке в центре не скажешь».
(«Вагнер» — это частная военная компания, о которой не слышал только гиперленивый. Среди москвичей известна прежде всего тем, что набирает уголовников для участия в ходе военных событий, а потом собирается всех выживших отпустить. И что тогда с криминальной ситуацией будет?)
Автор сообщений, сыпавшихся на мой телефон, живет в том чудесном, зеленом и интеллигентном районе, в который и я с удовольствием бы перебралась, будь у меня на это право или хотя бы деньги, в одном из университетских корпусов на Воробьевых горах, в районе спокойном и лишенном всей нашей московско-зрелищной суеты.
Вместо ответа на мой телефон приходит ссылка на канал новостей. Их, каналов, у нас теперь столько, что каждый может выбрать себе по душе; от важных и обличительных до тех, где собираются присланные от народа фотографии, сплетни и слухи.
«...Пригожин — новый Стенька Разин», «...его разгромная речь, содержащая всю правду о текущей войне, речь, в произнесение которой даже сложно поверить», «...сотни вооруженных людей... уже идут на Москву, чтобы установить справедливость» (какую справедливость?.. зачем?..), «военная техника замечена у Храма Христа», «...бои под Ростовом», «...срочно вызванных полицейских не досчитались, многие еле пришли в состояние трезвости из состояния пьянства» — все это сыплется на меня с неоновых страниц социальных сетей. И только я собираюсь выглянуть в окно, чтоб убедиться, что мир еще стоит, что Москва еще существует, как под окном, среди привычного гула машин, раздается какой-то другой гул, непривычный, тяжелый.
— Смотри! Вот е... в рот! БТРы идут! — доносится чей-то голос.
— П... Е... в рот! БТРы! — вторит ему другой следом.
БТРы спокойно движутся в ряду других машин, будто они и не военная техника, а так, грузовички какие-нибудь, развозящие по ночам продукты. Уличная вакханалия начинает жужжать как с треском останавливаемая пластинка, через пять минут затихает. Только в каком-то далеком ресторане раздаются еще музыкальные звуки, а по дороге, но неуверенно и несмело, продолжают шаркать такси.
Становится страшно и странно. Вспоминаю про подвал — бывший первый этаж, который находится под нашим домом, потому что дом наш осел, потому что старый. Захотелось зайти к соседям, спросить: как они?.. видели?.. знают?.. Но куда и к кому пойдешь?.. Третий час ночи.
В коридоре из всех комнат нашей огромной даже по сравнению со старинными коммуналками коммуналки не раздается ни звука. О, если бы знали проходящие мимо нашего дома многочисленные экскурсионные группы и гуляющие зеваки, которые завистливо и с восхищением смотрят, когда мы входим в его подъезд или выходим из него, что скрывается за блистательным фасадом нашего памятника архитектуры, как мы реально живем, то немало поразились бы, что такое еще существует. И ни где-нибудь, а в самом центре Москвы.
Лохмотья штукатурки, свисающие с потолка, потому что потолок слишком высокий и добраться до него слишком сложно, да и вкладывать в ремонт свои деньги никто не хочет; тараканы, мирно бегающие по коридору из одной комнаты в другую, душ один на 500 метров жилья с единственной на всю квартиру колонкой, нагревающей воду. Да и эта колонка выглядит так, словно вот-вот взорвется. Иными словами, весь дом наш во всем своем образе отображает нашу страну. Богатый фасад, шик, блеск, история и культура, а вот загляни ты вовнутрь, за железную дверь, съезди на сотню километров от Москвы, посмотри на настоящую русскую глубинку, как предстанет совсем иная картина.
Еще вечером, возвращаясь домой, я купила себе маленькую баночку красного вина, но забыла ее открыть. С тех пор, как началась у нас компания импортозамещения, появилось новшество: вино стали выпускать в жестяных банках, как колу, давая ему привычные сердцу названия на итальянском, французском или испанском. Теперь открываю. Делаю первый глоток, второй, третий... За окном туда и сюда мелькают полицейские мигалки, машины следственного комитета — новые «черные воронки». Появление последних на улицах еще лет пять назад вызывало тревогу, хотелось отойти на другую сторону дороги, а теперь превратилось в обыденность.
«Да, послышались первые звуки. Настройка оркестра», — отправляю я сообщение счастливице с Воробьевых гор. «Ты спишь?» — отправляю другой, в район Новой Песчаной.
«Нет. А что?»
«Знаешь, что происходит?»
«Лебединое озеро? Да, слышала. А что, уже началось? Бери такси и приезжай к нам! Такси ведь ходят?»
«Пока все спокойно! Только БТРы проехали и рестораны закрылись, а так и не скажешь, что что-то у нас не так».
«Так, может, и не случилось ничего. Шумиху, как всегда, в телеграм-каналах устроили. И у меня муж сейчас в центре работает, как раз по всему центру ездит. И ничего не заметил. Не знаю, где они это все нашли?»
Ложусь спать, от всякого слишком резкого звука в окне открываю глаза. Допивать вино не хочется. А вдруг бежать?.. Решать что-то?.. Но что решать?.. И куда?..
Просыпаюсь в десятом часу утра. Руки ватные, ноги ватные, в голове ощущение чернеющего тумана. Выхожу в коридор. И каково же мое удивление, когда вместо пустынного и сонного царства (просыпаться по выходным раньше одиннадцати-двенадцати в нашей квартире не любят), вижу в нем вовсю кипящую жизнь. Настроение - как перед Пасхой. Из всех комнат раздаются то звуки телевизора (конечно же новостей!), то разговоры с родственниками, три стиральные машинки в разных концах коридора дружно жужжат, образуя стиральный улей, кто-то нервно моется в ванной, а самая хозяйственная соседка моет пол, проносясь по коридору с ведром и шваброй. Появляется такое ощущение, что вдруг у всех началась генеральная уборка. Выражения лиц возвышенно-тревожные, все вспомнили, как говорить: «Доброе утро!», «Как ваши дела?» — и, несмотря на ранний час, улыбаться.
Не успеваю я как следует продрать глаза и погрузиться в новостной канал в телефоне (революции не началось, и это стало понятно по ленивой позе охранника, курящего у соседнего дома), как начинают раздаваться звонки:
— ...Но что ты? Как?.. А у нас...
— ...Это надо же! Дожили, называется. А мы тут в Сочи, еще несколько дней по путевке осталось. Даже и не знаем: лететь в Москву — не лететь? Вроде бы самолеты еще летают! Говорят, что трасса «Дон» перекрыта, а это здесь, рядом с нами.
— ...Ты слышала? Гражданская война началась! Пригожин на Путина вышел! Самолеты, танки... Уже у Воронежа идут!
Пытаюсь привычно устроиться на свой подоконник и выпить привычную, утреннюю кружечку кофе, но не выходит: слишком беспокойно на душе. Перелив кофе в блестящую термокружку, решаю прогуляться по ближайшему центру (ведь не каждый же день такие события происходят!), посмотреть, что там и как.
К моему удивлению, полицейских на улице даже в несколько раз меньше, чем бывает обычно (такое впечатление, будто неожиданно вернулся 2014-й год, теперь многие считают его нашим последним счастливым годом), ни одной военной машины не видно. И если бы не пресловутые новости с большим количеством подтверждающих видео, фото, то сложно было бы представить, что какой-то там «Вагнер» может приближаться к Москве. Людей на улице тоже чуть меньше, но настроение у всех радушное и спокойное. Кто-то идет ленивой походкой, наслаждаясь прохладным июньским утром, кто-то зыркает с любопытством туда и сюда (сразу понятно, что человек в курсе событий!). Только Красная площадь без всякого объяснения перекрыта, а в Александровском саду люди собираются у Вечного огня, чтоб смотреть, как будут менять караул, на Манежной рекламируют обзорную экскурсию: «...На комфортабельном автобусе... С высоты птичьего полета... Долго ждать не придется... Группа отправится очень скоро...» На фоне Манежа на лавочке сидят девушка с парнем и обсуждают квартиры, которые они уже просмотрели и собираются смотреть. Из контекста их разговора понятно, что молодая пара приняла решение жить вместе и теперь ищет свой новый - первый совместный дом. Женщина на соседней скамейке обсуждает с подругой операцию для лица: что выглядит более искусственно, а что меньше... Только некоторые (как впрочем, и я) сидят, уставившись в телефон, и по нервному подергиванию пальцев, по напряженному выражению лица становится понятно, что пролистывают новостностные ленты.
С тех пор, как 24 февраля 2022 г. все мы узнали, что началась война, ставшая потом СВО «Специальной военной операцией», а затем чем-то угрожающим и запретным, тем, что есть, но при этом его и нет, все люди нашего прелестного государства разделились не только на тех, кто за СВО, а кто против, но и на тех, кто не желает знать ничего, что не касается его собственной жизни. У части «знающих» (и, надо сказать, что довольно немалой части) появилась даже болезнь — новостемания. Это такая болезнь, когда человек, просыпаясь, первым делом открывает телефон и листает в нем новости, включает телевизор и не может воспринимать ничего, кроме идущих по нему новостей, на работе в любую удобную минутку он, точно алкоголик перед кассой, отдающий драгоценные, но ничего не стоящие по сравнению с желанным напитком бумажки, листает излюбленный канал новостей: «Что там?..», «Где там?..» Он погружается в войну и во все переплетения мировых событий как в сериал, от которого невозможно уже оторваться. У него, у этого новостезависимого, вскоре появляются свои герои, за которых он болеет, переживает, живёт их жизнью вместо своей. И новостезависимый даже не замечает, как то, что в самом начале вызывало у него страх, ужас, надрыв души, сопереживание и сочувствие, теперь становится для него той самой «информационной жвачкой», обходиться без которой он может с трудом, он, новостезависимый, очень переживает, если ничего ужасного за текущий день не случилось.
«Незнающие» принципиально не смотрят никаких новостей, со временем порой приходят даже к тому, что и родным и близким запрещают разговаривать с ними о СВО, о каком-нибудь голоде в Африке, о наводнениях и о всех других неприятных вещах. «Я не хочу знать то, на что я не могу повлиять!», «Меня это не интересует!» или «Я слишком нервничаю, когда об этом слышу!» — серьезно утверждают они. Есть у нас, конечно, и прослойка середнячков, которые что-то и слышали, но не желают разбираться и знать чуть больше: «Новость, если серьезная, сама тебя достанет!»
И новости достают. Тревожных лиц на улицах становится все больше и больше.
— Я бы и не знала, но сестра утром позвонила и рассказала, — жалуется мне та, которая еще несколько часов назад считала все фейком.
— Надо хоть за продуктами сходить! Вдруг на время магазины закроют, — рассуждает другая.
— А вы видели, как билеты в Армению в цене подскочили? — жалуется сосед, едва приметив меня на пороге. (Зачем мне Армения?.. И по какой причине должна я знать, какие в эту страну сегодня билеты?)
— А я своему другу прямо в госпиталь позвонила, — рассказывала мне по телефону одна из тех, с кем не слышались с год. — Я его спрашиваю: “Кто такой Евгений Пригожин? Это что, шоумен? — “Нет, не шоумен — ответил мне он. — Это его однофамилец”. А ты что скажешь? Правда, однофамилец?
— Да, правда. Я и не знала, что шоумен ещё такой есть. Впрочем, и этот шоумен. Какое сегодня шоу всему миру устроил!
— Я этого друга спросила: “Ты скажи мне правду. Это Пригожин Бахмут взял?” — “Нет, Пригожин не брал. Это военные взяли”. — “Какие военные? Его военные?” — “Его военные”. — “Так, значит, он взял?” — “Нет, он не брал”. А как ты думаешь, убьёт мятежника Путин?.. Обязательно убьёт! Не может быть, чтобы жить оставил.
— Уверена, нет. Такой пройдоха явно просто так в лапы не дастся.
— Давай пари заключим! Давно не виделись. Если за три дня убьёт (думаю, три дня ему хватит), ты мне гамбургер, капучино и пирожок вишневый купишь. Если останется жив, я тебе гамбургер, капучино и пирожок вишневый куплю.
— Отлично! Договорились!
К вечеру Москва оживает все больше. Постепенно выходят на улицу те, которых ничего и никогда слишком не беспокоит; будь у них самих смерть, похороны или свадьба... Будь коронавирус, террористы, взрывающие дома, пожар или движущийся к столице «Вагнер» — эти спокойные по-прежнему ходят по ресторанам, смотрят модные фильмы, рассуждают о неизменно высоком, заполняют своими лицами пространство консерваторий, театров, баров, парков и галерей.
По всем каналам — обряжая их кто в траурные, а кто в праздничные одежды, а кто и во что придется, потому что еще непонятно, что именно случилось, — нежданно объявляют о том, что новый Стенька Разин отказался от своего триумфа и решил дать заднюю, не дойдя до Москвы километров 200. У новостеманов как побочный эффект проявились даже удивление и разочарование, несмотря на то, что продвижение армии Пригожина дальше могло в несколько мгновений покончить со спокойствием и праздностью нашей столицы. Но слишком неожиданно и странно закончился фильм.
Москва, 06.2023
Добавить комментарий