Предисловие, 2022
Прошло уже больше пяти лет, как не стало Ильи Суслова – замечательного сатирика и юмориста, автора шести книг и более трехсот публикаций в периодических изданиях русского зарубежья, моего близкого друга и коллеги. Девять лет (1985-1994) мы работали вместе в редакции журнала «Америка», куда он меня и перетянул с радиостанции «Голос Америки».
Познакомил нас, еще в студенческие годы, наш общий друг Леня Эпштейн, в кафе «Аэлита», созданном на волне хрущевской «оттепели». Илья Суслов был организатором и душой неформального клуба при этом молодежном кафе, где устраивались вечера никому еще не известных деятелей культуры: писателей и поэтов, которых не печатали; художников, чьи картины не выставлялись…
Илья Суслов работал в журнале «Юность», а когда была реформирована «Литературная газета», ставшая 16-полосным еженедельником, он стал одним из создателей знаменитого «Клуба “12 стульев”».
«Литературка» как бы делилась на три части. Первая половина газеты отводилась собственно литературе и более или менее строго следовала генеральной линии главарей Союза Писателей, чьим органом она являлась. Вторую половину газеты в обиходе называли «нашим гайд-парком». Здесь печатались острые материалы, изобличавшие коррупцию, кумовство и фатальную некомпетентность высокопоставленных чиновников и целых организаций, вплоть до министров, Госплана, Генеральной прокуратуры и т.п. Ни в одной другой газете подобной критики «отдельных недостатков» не допускалось, так что «Литгазета» была уникальным изданием. Имена ее ведущих публицистов Аркадия Ваксберга, Александра Левикова, Евгения Богата были известны всей стране. А последняя страница газеты, «Клуб 12 стульев», была гайд-парком в квадрате: здесь нередко публиковалась почти прямая «антисоветчина». О том, как удавалось проталкивать через редколлегию и цензуру такие материалы, Илья Суслов потом написал очень живо, с присущим ему сарказмом и юмором* .
А сейчас я хочу познакомить читателей с нашей совместной статьей 1990-го года в газете «Новое русское слово». Это был ответ на Письмо Владимира Максимова, опубликованное в той же газете.
Хотя в статье идет речь о событиях и фактах того времени, в ней затронуты проблемы, не утратившие актуальности до сего дня. Более того, сейчас, когда российские ракеты и бомбы рушат украинские города, убивают стариков и младенцев, а так называемый «русский мир» поддерживает «специальную военную операцию», эти проблемы стали еще более насущными и актуальными.
О том, как партийно-гебисткое руководство в почившем Советском Союзе, а затем в Российской Федерации проводило политику последовательного замещения «красной» идеологии пролетарского интернационализма «коричневой» идеологией русского нацизма, мною написано много статей и несколько книг. Термин «красно-коричневые» вошел в обиход, не в последнюю очередь, под воздействием моей книги «Красное и коричневое».
Надо, однако, не забывать, что такая «смена вех» проводилась не только кремлевскими идеологами, но и кое-кем из тех, кто вроде бы им противостоял, то есть некоторыми ведущими диссидентами – теми, кто оставался в России, и теми, кто эмигрировал. В их числе известный писатель и главный редактор журнала «Континент» Владимир Максимов.
Эмигрировав из страны Советов, Владимир Максимов задумал издавать литературно-политический журнал, на что получил финансовую поддержку от германского медиамагната А. Шпрингера. В соучредители и соредакторы нового издания Максимов пригласил другого известного писателя-диссидента Андрея Синявского. Они вместе придумали название «Континент», обсуждали его направление и решили, что его основной программой будет политика открытых дверей для разных идейно-эстетических направлений русского зарубежья, эдакий «плюрализм без берегов».
Однако плюрализма мнений не одобрял вермонтский отшельник Александр Солженицын, а перед ним Владимир Максимов стоял навытяжку. Когда определилось отнюдь не плюралистическое направление «Континента», Андрей Синявский (и не он один) вышел из редколлегии и создал свой журнал, «Синтаксис», со страниц которого вел острую полемику с «Континентом». В ответ В. Максимов многократно «изобличал» А. Синявского как тайного агента КГБ. Впоследствии, когда были открыты секретные архивы и клевета была документально опровергнута, Максимову пришлось публично извиниться перед Синявским. Но это уже в постсоветские времена.
Наша статья относится ко времени, когда Советский Союз уже дышал на ладан, но еще существовал. Вопрос о том, по какому пути пойдет Россия, стоял очень остро. В годы горбачевской «гласности» и «перестройки», наряду с усилением в обществе либерально-демократических тенденций, продолжал усиливаться «национал-патриотизм», причем водораздел проходил отнюдь не по государственной границе. Как в самой России, так и в русском зарубежье приверженцам демократии противостояли «русисты» (теперь их называют рашистами), для которых ценности западной цивилизации были равнозначны русофобии и чужебесию, якобы подрывающим русскую национальную самобытность и угрожающую самому существованию русского народа. Таково было мнение, высказанное в Письме Владимира Максимова.
Мы с Ильей Сусловым такую позицию считали опасным нацио-бесием. Вот наша статья, напечатанная в НРС почти 32 года назад.
Семен Резник, Илья Суслов
Наш контингент
В газете «Известия» от 30 июня 1990 года появилось письмо шести ленинградцев по поводу интервью писателя Валентина Распутина журналу «Нью-Йорк Таймс мэгэзин». Реакция несколько запоздалая, так как интервью было опубликовано еще в январе. Но лучше поздно, чем никогда. Авторы письма цитируют Распутина, сказавшего, что «евреи у нас должны почувствовать ответственность за грехи революции и за те последствия, к которым она привела… Ответственность за террор, который существовал во время революции и особенно после нее… Вина их велика. Как за убийство Бога, так и за это».
Ленинградцы пишут, что в 1990 году от Рождества Христова советский писатель продолжает говорить о «виновности» целого народа – евреев – в распятии Христа, несмотря на то, что эти обвинения, служившие предлогом для массового истребления людей в средневековье, давно отвергнуты и православной, и католической церковью и оскорбляют чувства христиан, поскольку евреями были и Христос, и дева Мария, и все апостолы. Авторы письма сравнивают Валентина Распутина с нацистами, которые отождествляли большевистскую революцию с «евреями-комиссарами», что и было поводом к истреблению миллионов евреев в годы фашистской диктатуры, и вызывает удивление, что подобные взгляды высказывает человек, никогда не отказывавшийся от революции и «социалистического выбора».
«Если с такими нападками выступают – увы, пока безнаказанно – люди из ‘Памяти’ и им подобных организаций, – это одно, -- считают ленинградцы. -- Но когда те же мысли открыто высказывает народный депутат СССР и член Президентского совета, то воспринимается это уже не только как его личное мнение. Неужели мало у нас было в последнее время кровавых конфликтов на междунациональной почве, чтобы разжигать еще сильнее огонь ненависти и толкать людей к эмиграции… В правовом государстве никому не должно быть дозволено безнаказанно оскорблять своих сограждан иной национальности», -- пишут ленинградцы и требуют рассмотреть высказывания Распутина в Комиссии по этике Верховного Совета СССР.
Ленинградцы ошиблись в одном: когда Распутин вел свою задушевную беседу на страницах американского журнала, он еще не был членом Президентского Совета. Его ввели туда только в марте, вероятно, в награду за его взгляды. И не надо отделять Распутина от «Памяти». Они делают одно большое общегосударственное дело, именуемое антисемитской пропагандой. Кстати, подобная деятельность не дозволена не только в правовом государстве, но и в советском, как известно, далеко не правовом. Тем не менее, «пропаганда или агитация с целью возбуждения расовой или национальной вражды или розни» карается законом (Статья 74-я УК РСФСР).
Но суд над «Памятью» или Распутиным, конечно же, -- полная утопия. По этой статье в России не судят ни шишек из Президентского Совета, ни «писателей» из РСФСРовского Союза писателей, ни рядовую шпану.
«Неделя» (№16, 1990) опубликовала фотографию одного такого уличного шпаненка, который заявил в телеинтервью: «У нас в стране 18 миллионов евреев, 18 миллионов членов партии, 18 миллионов в управлении. Все евреи – члены партии, все евреи -- в управлении. А дальше пусть каждый понимает по своему разумению. Как бороться? Я лично борюсь. Если каждый избавит страну от еврея, не останется завтра проблем. Способов достаточно много».
Опубликовав фотографию, «Неделя» просила читателей опознать этого человека, чтобы возбудить против него дело по статья 74-й. Но развития эта тема не получила, бандита «не нашли».
Вот когда ленинградский еврей-недоумок Аркадий Норинский, желая привлечь внимание к поджигателям из «Памяти», разослал от ее имени десяток угрожающих писем, органы оказались на высоте. Анонимщик был в миг обнаружен, арестован, судим. «Наш современник» и «Молодая гвардия» до сих пор ловят кайф, описывая эту «сионистскую провокацию». А вот тех, кто распускает слухи о еврейских погромах, распространяет антисемитские листовки, оскверняет памятники на еврейских кладбищах, печатно пропагандирует фальшивые «Протоколы сионских мудрецов», органы найти не могут. Их и искать-то не надо, так как имена и адреса тысяч из них – от лидеров «Памяти» вроде Дмитрия Васильева и Игоря Сычева до редакторов антисемитских журналов вроде Станислава Куняева и Анатолия Иванова, или авторов печально известного «Письма 74-х» (которое уже превратилось в «Письмо восьмисот»), опубликованного в «Литературной России», -- хорошо известны. Стражи закона им попустительствуют. А попустительство, да еще злостное, упорное, целенаправленное – это, как известно, соучастие в преступлении.
Таковы основания, которые позволяют утверждать, что «малой» «Памяти» и другим подобным организациям, нагнетающим сегодня в Советском Союзе ненависть к евреям, потворствует и покровительствует «большая» «Память»: партийный аппарат КПСС и его оруженосец КГБ. Они и есть соучастники.
Мы вынуждены повторить эту общеизвестную истину, потому что в недавнем письме, опубликованном в НРС 4 июля, писатель В. Максимов обрушился с критикой на «одного из ваших (НРС – прим. авторов) публицистов» за то, что тот, обвиняет КГБ в поддержке «Памяти». Имя критикуемого публициста не названо – такова вообще манера В. Максимова вести полемику. Так, совсем недавно он писал:
«Многие авторы НРС, особенно в последнее время, с каким-то даже, если так можно выразиться, сладострастием пишут об исконном русском рабстве, на коем якобы расцвела советская система» (НРС, 16-17 июня, 1990).
Являясь «вашими публицистами» ничуть не в большей степени, чем сам В. Максимов, мы не собираемся защищать газету. Однако, будучи еще и ее читателями, мы никак не припомним, где это она писала «об исконном русском рабстве»? Может быть, это такой «публицистический прием»: ни имени, ни даты, ни цитаты? Может быть, Владимир Емельянович имеет в виду одного из нас? Хотя об «исконном русском рабстве» мы вроде бы не писали, но оба не раз писали о «Памяти» и о том, как благоденствует она под покровительством партии и КГБ.
У Максимова иное мнение по этому вопросу. Чем же оно обосновано? Вот что он пишет:
«В НРС, в номере от 25 июня, мне попалось на глаза интервью Михаила Бомбина с советским журналистом Робертом Островским. Я хотел бы обратить внимание читателей на следующий пассаж в этом интервью: «Как-то раз журналист из этого пресс-центра майор КГБ Айвар Домбровскис… предложил написать о ‘Памяти’. В результате появилась статья ‘С клеймом ‘Памяти’’. Не правда ли любопытно: поддерживающее ‘Память’ КГБ одновременно поддерживает и кампанию против нее?».
Ссылаясь на журналиста-стукача, В. Максимов почему-то не обращает внимания на другой «пассаж» из того же интервью, касающийся еще одного работника КГБ, Юркова. «Юрков мне… представил Френкеля буквально такими словами: “Это еще тот жид пархатый”… Как-то во время беседы я спросил Юркова – от кого зависит: уедет Френкель или нет? “От меня”, -- ответил он и радостно засмеялся”.».
В. Максимов утверждает, что народ, как и органы, не поддерживает «Память». Народ и органы в этом едины, по его мнению. Он даже приводит цифры, почерпнутые, по его словам, из «Московских новостей», согласно которым на территории РСФСР «Память» поддерживает 0,3 процента населения в городах, а в сельской местности – 0 процентов. «Для плохослышащих повторю – 0 проц.!» -- кричит автор.
Зачем же так горячиться, Владимир Емельянович? В серьезном споре не надо надрывать голосовые связки. Для того, чтобы быть услышанным, надо привести точные ссылки, чтобы Ваши утверждения можно было проверить. В данном случае это особенно необходимо, если учесть, что с арифметикой у В. Максимова довольно сложные отношения. Однажды он уже заявлял, например, что в Ленинграде за «Память» проголосовало семь тысяч избирателей, а на поверку оказалось, что семь процентов. Это весьма существенная разница для многомиллионного города!
Что же касается социологических опросов, данные которых теперь публикуются в советской печати, то те же «Московские новости» (№ 21 от 27 мая 1990) опубликовали цифры по Москве и Московской области, касающиеся еврейского вопроса. В статье под смешным названием «Сколько среди нас антисемитов?» -- говорится, что негативное отношение к евреям выразило 27,7 процента опрошенных, при этом 8,8 процента считают, что «евреи заслуживают наказания, так как они распяли Христа», 7,6 процента «склонны к тому, чтобы взвалить на евреев ответственность за результаты послереволюционного развития страны».
Таким образом, к категории антисемитов можно отнести не менее 25 процентов советских граждан.
Согласно другому опросу, опубликованному в «Известиях» 5 июля 1990 года, социальную базу «Памяти» составляют 16 процентов населения.
Нетрудно вспомнить, что и Ленин, и Гитлер в свое время набрали примерно такое же число приверженцев. Как насчет этих цифр, Владимир Емельянович?
Для чего же понадобилось Владимиру Максимову играть в игры с «Памятью», преуменьшать нацистскую опасность в России и сомневаться в том, что за спиной правых националистов стоит партийный аппарат и КГБ? Для чего ему использовать сомнительные источники? Что удивительного в том, что некий латвийский КГБешник поручил какому-то провокатору написать статью против «Памяти»? В КГБ сейчас тоже разные люди. Есть, например, товарищ Крючков , а есть бывший генерал Калугин . Как и писатели есть разные. Есть, например, писатель Владимир Максимов и писатель Валентин Распутин. Один – из журнала «Наш современник», а другой – из журнала «Континент». Правда, что-то неуловимо и неумолимо сближает их в последнее время. Не связано ли это с возвращением коммунистической властью «звания гражданина СССР» Максимову В.Е. и с его намеками на то, что не плохо бы издавать «Континент» в Москве?
Но зачем же два журнала одного направления? Не проще ли издавать один журнал с хорошим названием «Наш континент». Или «Наш контингент», что еще лучше. С многомиллионным тиражом для 0,3 процентов «городского населения», отравленного ненавистью и комплексом национальной неполноценности.
Послесловие, 2022
В начальный период своей творческой деятельности Владимир Емельянович Максимов (1930-1995) был удачливым и вполне благополучным советским писателем. Но в 1974 году, за «антисоветский» роман, изданный на Западе, он был исключен из Союза Писателей и даже посажен в психушку, а затем принужден к эмиграции, где и основал журнал «Континент». После крушения советского режима, в 1992 года, Максимов передал журнал в Москву, а сам предпочел остаться в Париже.
«Он был антикоммунистом и постоянным (в последние полтора года жизни) автором газеты “Правда”, беспощадным аналитиком и верующим христианином, для одних – беспринципным капитулянтом, для других пророком. По мнению многих литературоведов, Максимов явил в своем противоречивом облике некую ипостась протопопа Аввакума с его идеей “отстаивания” России и всего русского во враждебном кольце западной цивилизации».
Так сказано о В.Е. Максимове в сетевой энциклопедии «Кругосвет» (жирный шрифт мой – С.Р.).
О том, было ли что-то общее у Владимира Максимова с протопопом Аввакумом, я судить не берусь. Ну, а насколько противоречив был его облик?
В том, что Максимов отстаивал «русский мир» от «враждебной» западной цивилизации, но сам предпочел жить и умереть в Париже, мне казалось не только противоречивым, но и по-своему забавным. Однако теперь мне так не кажется. Ибо я вижу, как много бывших россиян, давно переселившихся в США, Израиль, Германию или другую страну «враждебного» Запада, горячо поддерживают «специальную военную операцию» расПУТИНской России против Западной цивилизации. Похоже, что комплекс национальной неполноценности, который мы с Ильей Сусловым 32 года назад подметили у В.Л. Максимова, до сих пор определяет умственное и душевное состояние его последышей, и при этом совсем неважно, по какую сторону государственной границы великой России они предпочитают жить.
Оригинал (без предисловия и послесловия): Семен Резник, Илья Суслов. «НАШ КОНТИНГЕНТ».
Новое русское слово, 19 июля 1990 года
-------------
* Подробнее о Илье Суслове и его творчестве см. здесь: https://www.livelib.ru/author/535354-ilya-suslov, а также в моем некрологе: https://club.berkovich-zametki.com/?p=28429
Комментарии
Владимир Максимов и "Русофобия" Игоря Шафаревича
В 1989 году математик Игорь Шафаревич, которого до этого никогда не обвиняли в антисемитизме (мой друг-еврей Л.Н. защитил кандидатскую диссертацию под его руководством), написал резко антисемитское сочинение "Русофобия", в котором обвинял евреев в русской революции. Такая книга даже тогда не могла быть издана в СССР, и её напечатали в Мюнхене. В 1990 году я написал большую отрицательную рецензию на неё по-английски.
Она понравилась моим коллегам в Bell Labs, но я не нашёл издателя. Кажется, небольшая выдержка была напечатана в еврейском журнале “Moment”. Тогда я стал искать русского издателя, но тратить порядочное время на перевод не хотелось без обещания напечатания. «Континент» был естественным выбором, мне случилось быть в Париже, и из телефона-автомата я позвонил Максимову. Чтобы не быть «человеком с улицы», я думаю, что сослался на мои публикации в «Новом мире» Твардовского.
Я предложил приехать и с листа прочитать-перевести статью, а если он пообещает напечатать, то перевести в письменном виде. От этого он отказался, но попросил подробно её пересказать по телефону. Не могу пожаловаться на то, что он меня торопил. Но отказ был бескомпромиссным. Он сказал, что такого рода русофобия действительно существует, и он готов рассмотреть, если я напишу сбалансированную статью, в которой русофобия также была бы осуждена. От этого отказался я, и статья так и осталась ненапечатанной.
Добавить комментарий