Интервью-беседа с Владимиром Федоровичем Овчинниковым. 22 ноября 2011 г. [1]
Владимир Федорович Овчинников (1928-2020) – легендарная фигура в советском и российском среднем образовании. Он создал одну из первых (и лучших) физико-математических школ, - ныне Лицей «Вторая школа», - из которой был изгнан советскими властями в 1971г. Он нашел мужество вернуться спустя 30 лет и руководил школой практически до конца жизни, оставив благодарный след в судьбах множества её выпускников. Принцип управления школой, которым руководствовался Владимир Федорович, на первый взгляд, очень прост: надо набрать хороших учителей и не мешать им работать. Однако за этими словами кроется огромный труд и недюжинное мужество, которым отличался В.Ф.Овчинников. Его педагогическое наследие еще ждет тщательного описания и анализа. Поэтому сейчас важно сохранить документальные свидетельства, связанные с его жизнью и работой. Одним из таких свидетельств является беседа-интервью с Владимиром Федоровичем, записанное в ноябре 2011 г.
Сокращенная расшифровка интервью с создателем и директором одного из лучших российских образовательных учреждений, московского лицея «Вторая школа» Владимиром Федоровичем Овчинниковым. Интервью, которое вели Сергей Ростиславович Филонович[2] и Мария Николаевна Рыкина[3], состоялось в кабинете В.Ф.Овчинникова в лицее. На основе этого интервью планируется подготовка кейса по курсу «Лидерство в образовательных учреждениях», который читается в Институте образования НИУ ВШЭ.
С.Р.Филонович: Владимир Фёдорович, поскольку существует о вас фильм, то общие биографические данные известны. А все-таки, если в самых общих чертах, почему вы выбрали профессию учителя?
В.Ф.Овчинников: Очень часто, естественно, спрашивают об этом. Я не могу конкретно и честно сказать, потому что биография у меня такая бурная, что непонятно, выбирал ли я эту профессию, или жизнь меня на нее так постепенно столкнула. Я же до прихода в образование работал довольно долго в комсомоле, в тогдашнем подручном «нашей партии». И закончил свою комсомольскую биографию в ЦК комсомола.
После окончания пединститута я распределился в Калугу. Год проработал в школе там, в самой Калуге. А потом меня почти силой - тогда же особенно мнения не спрашивали - почти силой взяли в обком комсомола, а уже оттуда я попал в ЦК, тем более, что я стремился вернуться в Москву, естественно, и это было мне и удобно, и соответствовало моим стремлениям.
Проработал в ЦК какое-то время, а потом меня вызвали на бюро ЦК, и небезызвестный товарищ Шелепин[4] задал мне на бюро вопрос, почему я не так женился. «Как не так?» – спросил я его. – «Ну, как же? Вы женились на дочери врага народа, – говорит, – к тому же ещё неподходящей национальности». Я ему объяснил, что это мое дело, на ком жениться и прочее, и тут же был вышиблен из ЦК.
После этого я и начал уже профессионально заниматься педагогической деятельностью. Стал директором сначала вечерней школы, а потом этой школы, она еще была без крыши. Я ее достраивал - это был 1956 год - и с тех пор, с некоторым перерывом, здесь и сижу.
С.Р.Филонович: А если вернуться к началу, вы же всё-таки закончили пединститут, вы же Ленинский[5] закончили в 1951г ?
В.Ф.Овчинников: Да-да, Ленинский. И там, в общем, тоже больше на волнах меня несло. Я поступил на подготовительное <отделение>, ведь у меня, так сказать, нормальное регулярное образование - ровно пять классов.
С.Р.Филонович: Интересно, можно поподробнее?
(смеются)
В.Ф.Овчинников: Да, после моего пятого класса началась война. и мы уехали из Москвы. Отец в это время уже работал на строительстве Куйбышевской ГЭС, и, видимо, по распоряжению Сталина, всё это строительство было довольно военизировано, потому что его просто приказом, решением партийных органов туда отправили, в Куйбышев. И мы уехали к нему. Как только началась война, это строительство было свернуто, естественно, и весь этот строительный комплекс перешел к строительству стратегической дороги вдоль Волги: Куйбышев – Саратов – Сталинград. И поскольку это было строительство железной дороги, то и управление перемещалось по ходу строительства. Поэтому я и не учился стабильно. Сначала в Куйбышеве, потом был такой город Бальцер, теперешний Комсомольск... Красноармейск... Забыл. Нет, Красноармейск. Это город тогда входил в состав АССР немцев Поволжья. Тоже страшно. Мы туда приехали, их только что, буквально за несколько часов, погрузили...
С.Р.Филонович: Депортировали, да?
В.Ф.Овчинников: Депортировали. Как будто бы люди просто ушли куда-то в поле. Коровы кричали недоенные, это было осенью. Вот такие огромные пирамиды арбузов стояли. Кошмар! Это у меня до сих пор в глазах стоит. Значит, так я передвигался. То есть я в школе учился, но очень как-то не систематически. Тем не менее получил свидетельство о семилетнем образовании, а доучиваться мне пришлось уже здесь, в Москве, на подготовительном отделении.
На этом подготовительном отделении было двое нас, ребят, которые по возрасту не попали в армию, не воевали. Остальные все были демобилизованные, ветераны, потому что как раз массовое увольнение шло. И сдавал я экзамены. Был второй год введения аттестата, тогда он назывался аттестат зрелости. Ужасно зверствовали. Тем не менее мы сдали все экзамены, получили аттестаты, и нас автоматически приняли уже без вступительного экзамена в Институт стали[6].
И попали мы все почему-то, я уж не знаю почему, на литейный факультет. И когда все ребята, я в том числе (какие ребята – взрослые парни) походили по литейным цехам разным завода «Серп и молот», попробовали, что такое это литейное производство, - все решили уходить после первого курса или даже раньше. И все, очень много ребят, пошли в пединститут.
И я как-то тоже, не имея тогда никакого вкуса к образовательной деятельности и, тем более, опыта. Так уж случайно это? Скорее всего, случайно, конечно. Но мне тут очень повезло, потому что я попал <после окончания пединститута> в вечернюю школу, школу рабочей молодежи <№48>. Она была в Крымском тупике. И как уж предыдущие директора ухитрились, но преподаватели были интеллигентные пожилые женщины, какие-то остатки интеллигенции в Москве. Я думаю, что там полно было жён репрессированных ...
Я прошел очень хорошую школу. Они, эти педагоги, привили мне и значительный интерес к школе, и некоторые навыки. И я уже понял, что я туда попал. Вот такова моя ранняя педагогическая биография.
С.Р.Филонович: Понятно, что в книжках, - в «Воспоминаниях о Второй школе» - уже всё отражено, но хотелось бы знать ваш взгляд на основные этапы формирования Второй школы периода расцвета. Мы говорим сейчас о периоде до 1971 года. Какие вы видите здесь основные этапы?
В.Ф.Овчинников: Школа начала свою деятельность, как обычная - тогда не было такого слова, теперь это называется муниципальная - школа. Со своим микрорайоном и прочее. И построили ее просто вынужденно и спешно, потому что началось заселение всего этого района. Здесь во время войны и послевоенные годы были просто огороды москвичей, которые кормились с этих огородов в военное время.
Ближайший дом, это был дом преподавателей на теперешнем Ломоносовском проспекте, но километрах в двух отсюда. И всё. Никакого Ленинского проспекта не было, никакого Университетского проспекта не было. Просто Подмосковье. Автобус ходил до ВЦСПС[7] тогда, теперь это по-другому называется. В общем, тоже нужно было еще чуть больше километра идти, даже не по дороге, а по тропинке.
И отстраивался, и начал заселяться один из корпусов вот этого углового дома Ленинского и Университетского проспекта. Нужно было строить школу, чтобы дети могли учиться где-то поблизости от жилья. Этот район быстро застраивался, заселялся, так что школа через год-другой уже была укомплектована полностью. Дальше были построены остальные три школы, и район уже стал нормально заселяться. Это было начало Юго-Запада.
Школа была довольно трудная, потому что основной контингент — это были послевоенные ребята из бараков, буквально из землянок. Ребята довольно трудные. Но тем не менее всё у нас более-менее нормально шло, как и полагается в обычной школе.
С.Р.Филонович: Откуда вы тогда учителей брали? Если школа была такой, по существу, изолированной.
В.Ф.Овчинников: Далеко не все учителя были яркими и интересными личностями. Просто были нормальные учителя. Многие из них, когда школа стала физико-математической, просто должны были уйти, потому что они не были подготовлены, чтобы работать с сильными ребятами. Какой-то рывок, какие-то серьезные изменения в школе произошли после того, как Никита Сергеевич Хрущёв ввел производственное обучение. Тогда это была одна из первых реформ школы. Школа стала не десятилетней, а одиннадцатилетней для того, чтобы один день в неделю выделить на производственное обучение.
Школам предстояло найти производственную базу. Кто-то <нашёл> завод рядом. Да, тогда существовало шефство: предприятия, организации, учреждения шефствовали над школами. Кто-то помогал, кто-то отмахивался от этого шефства. Но, тем не менее, партийные органы считали, что над каждой школой должен быть шеф. Нашим шефом был Институт точной механики и вычислительной техники. Он находится на противоположной стороне Ленинского проспекта. Наступил день, когда нам тоже необходима была...
С.Р.Филонович: Производственная база.
В.Ф.Овчинников: Производственная база, да. Был такой у нас учитель литературы блестящий, Исаак Семёнович Збарский[8]. Он был тогда секретарем парторганизации. Мы с ним пошли искать базу, а кругом - одни институты [9] По дороге попалась какая-то лавочка по ремонту и изготовлению замков, и прочее, прочее. Туда зашли тоже. Но они посмеялись, сказали, ну, чему мы будем учить?
В конце концов, так уж, для порядка зашли в Институт вычислительной техники к нашим шефам, поплакались им в жилетку. Через пару дней мне звонит секретарь парткома института и говорит: «Я придумал. У нас есть производственный цех.»
С.Р.Филонович: То есть они уже были вашими шефами?
В.Ф.Овчинников: Да-да, поэтому он как-то хоть был озабочен. Короче говоря: «Я знаю, что сделать. Мы создадим в школе цех по производству деталей вычислительных машин». Тогда эти самые вычислительные машины, БЭСМы, были гигантскими, они занимали огромные помещения. И у них были такие блоки, которые вставлялись в устройства машины. Вот ребята и могут изготовливать некоторые блоки.
Я еще удивился, говорю: «Как ребятам можно доверять такую вещь?» – «Это наша забота». Короче говоря, они построили на втором этаже в рекреационном зале цех. По тем временам совершенно великолепно оборудованный. Столы с вытяжкой, с освещением... Ребята в белых халатах паяли эти самые блоки. Где-то даже фотографии сохранились. И получали в итоге профессию радиомонтажника третьего разряда.
Школа тогда уже благодаря этому зазвучала у начальства. И когда в Москву приехал по каким-то дипломатическим делам один из братьев Кеннеди, только я сейчас не помню, то ли Роберт, то ли Эдвард... Скорее всего, всё-таки Роберт ... В общем, я не помню. Короче говоря, его пригласили, чтобы показать, что такое производственное обучение в СССР. Завел я его в монтажный цех. Он покрутил в руках вот этот блок готовый и говорит: «У нас в Америке завод, который тоже выпускает подобные вычислительные машины. Давайте заключим торговое соглашение, и вы будете нам поставлять?» Я говорю: «Давайте заключим». Такое вот дуракаваляние. Короче говоря, даже на него это произвело впечатление, так что это было серьезно поставлено.
С.Р.Филонович: Это какой год примерно ?
В.Ф.Овчинников: Это было что-нибудь начало 60-х, самое начало, может быть, 1959-й, но думаю, что-нибудь так 1962 год. Через пару лет мы посоветовались с шефами и решили обучать детей и программированию, чтобы они могли, немножко еще подучившись, быть программистами на этих машинах. Получилось. Ребята действительно получали хорошую подготовку и занимались этим с интересом.
А когда после отставки Хрущёва сломали эту систему производственного обучения в школах, мы, естественно, с согласия и партийных органов, и органов образования, просто сохранили только старшие классы и перешли на подготовку математиков и физиков.
С.Р.Филонович: Это был год?.
В.Ф.Овчинников: Не знаю, это нужно опять же посмотреть, когда Хрущёв...
С.Р.Филонович: Шестьдесят четвертый, по-моему.
В.Ф.Овчинников: Да, точно, 1964-й. Это был 1964 год, а, видимо, сломали эту систему в 1965-1966, вот так. И школа стала физико-математической. Она была единственной. Еще была 444 школа, где программирование тоже преподавалось. Я только не помню, стала она физико-математической или нет. А больше не было таких школ. [10]
М.Н.Рыкина: А нужно было специализацию вводить?
В.Ф.Овчинников: Нет, тогда уже специализация не нужна была, не требовали.
М.Н.Рыкина: То есть это вы по вашей инициативе физико-математическое направление выбрали?
В.Ф.Овчинников: Да, это уже просто было расширенное и углубленное изучение математики и физики. Вот так она и существовала. Были времена, когда в школе было огромное количество классов. Классы в параллели номеруются буквой – «а», «б» и так далее. А у нас даже были классы с буквой «и», по девять классов было. Но зато младших классов не было. Начинали мы с седьмого класса.
С.Р.Филонович: Это такая канва, я бы сказал, организационная, причем очень интересная, потому что, получается, что вы пользовались возможностями в рамках директивы очень грамотно и в интересах детей...
В.Ф.Овчинников: Да, но что касается педагогической канвы, конечно, ребята приходили, уже тогда по конкурсу поступали. Не очень большой конкурс, но он был. Уже, так сказать, вот это понятие «микрорайон», естественно, отпало, потому что со всей Москвы поступали. И так получилось, что часть учителей (я об этом говорил), просто не тянули эту программу серьезную, должны были уйти. И удалось подобрать очень сильных учителей.
С.Р.Филонович: А вот это самое интересное и есть. Как это вам так удалось подобрать очень сильных учителей?
В.Ф.Овчинников: Во-первых, я позвал довольно много своих приятелей, однокашников, которых я знал и с которыми мы дружили. Я знал, что это были люди интеллигентные, образованные...
С.Р.Филонович: А можно назвать их? Я догадываюсь, о ком тут речь.
В.Ф.Овчинников: Феликс Александрович Раскольников[11], Герман Наумович Фейн[12], Наталья Васильевна Тугова[13]. В общем, даже большинства и не нужно в таком случае. Они задавали тон. А дальше, видимо, как-то уже складывалась репутация школы и мой девиз – набрать хороших учителей и не мешать им работать, - он вовсю действовал.
Надо сказать, что к школе относились, по крайней мере на первых порах, с большой подозрительностью, потому что мы набирали особую категорию детей, создали в школе соответствующую атмосферу. С такими детьми нельзя работать, стуча кулаком. Они перестают учиться...
М.Н.Рыкина: А что за дети? Вы говорите, особая категория детей. По каким критериям вы отбирали?
В.Ф.Овчинников: Это дети, я не люблю этого термина, но это одаренные дети, так они назывались. Дети, которые хорошо учились в школе. Дети, которые любили и умели задавать вопросы «а почему?» Дети, которые, если они что-то не поняли, спрашивали учителя, а иногда приносили из дома вопросы такие, что учитель не мог ответить, сложные вопросы. Дети, которые, в общем, строили свои отношения совсем по-другому, не так, как это было в обычной школе.
М.Н.Рыкина: Скажите, понятно, как можно протестировать у ребенка знания каких-то физических или математических... Такие академические знания...
В.Ф.Овчинников: Я предвижу ваш вопрос. Это всегда совпадало. Да, так.
М.Н.Рыкина: То есть отдельных собеседований вы не проводили?
В.Ф.Овчинников: Нет, проводили, обязательно. Проводили собеседования. Тот учитель математики, который должен был набирать седьмой класс, обычно и проводил собеседование. И уже приходил и говорил: «Вот я набрал класс и готов с ним работать». Понимаете? И в конце концов, как ответ на ваш вопрос, ребята называли эту школу физико-математическая школа с литературным уклоном. С литературно-физкультурным уклоном.
С.Р.Филонович: Корякин[14], теорминимум по физкультуре, да? (смеется)
В.Ф.Овчинников: Надо сказать, что в школу стали проситься, чтобы отдать своих детей, очень многие преподаватели МГУ, вот этих факультетов, – мехмата, ВМК[15], физического факультета, потому что школа хорошо учила. И атмосфера была вполне приемлемая. Вот пришел профессор Дынкин[16], он хотел бы отдать свою дочь в школу, а жили они не в нашем микрорайоне. Я сказал: «Евгений Борисович, вы знаете, не могу, школа переполнена». Он, естественно, расстроился.
«Впрочем, – сказал я, – я беру взятки, Евгений Борисович. Вы уж меня извините, микрофонов тут нет, я вам признаюсь, я беру взятки». Люди по-разному реагировали. Кто-то бледнел, кому-то кровь приливала к лицу и, немножко помучив человека, я говорил: «Но взятки, как у Гоголя. Правда, не щенками, но натурой». В общем, в конце концов, выяснялось, что я просто прошу вместе с ребенком приходить в школу и родителей и читать тут лекции. Кто-то просто вел курс лекций, кто-то приводил своих аспирантов и старшекурсников. Вот Дынкин, так он просто здесь дневал и ночевал, и многое из того, что и сейчас существует в школе, им было заложено[17].
Так постепенно складывался и состав штатных преподавателей, и состав математиков и физиков, которые здесь читали курсы лекций. А их молодежь <аспиранты, студенты> вела семинарские занятия.
М.Н.Рыкина: Подскажите, вы говорили какое-то время назад о том, что для таких детей нужно было создать особую атмосферу. Вы можете ее описать?
В.Ф.Овчинников: Это учителя, о которых я говорил, они создавали атмосферу, понимаете? Такую атмосферу честности. Тогда не очень просто было вести гуманитарные предметы. Нужно было о многом умалчивать, а сказать многое. Во-вторых, сами дети создавали атмосферу, которую они приносили из семьи. Вот так постепенно и сложилась эта система, которая существовала, и из-за которой школа была через какое-то время разогнана.
С.Р.Филонович: Все-таки в чём основные причины успеха Второй школы?
В.Ф.Овчинников: Ну, так мне трудно сказать. Прежде всего, сильный состав преподавателей. Тогда интересно учиться в этой школе, детей тянет в школу. Ведь очень многие дети ходят в школу...
С.Р.Филонович: Из-под палки.
В.Ф.Овчинников: ... да-да, из-под палки, наказание для них некое ежедневное. А здесь ребята, если они проболели неделю, говорили: «О, слава богу, я пришел в школу», и так далее. Вообще, чего говорить, ты сам учился.
С.Р.Филонович: Конечно, всё правда святая.
В.Ф.Овчинников: Во-вторых, дети, как на морском побережье камушки, обтачивали друг друга. Это тоже очень важно. Они влияли друг на друга. И дети, собственно, влияли и на преподавателей. Каким образом? Вот этими вопросами, такой хорошей, здоровой, любознательностью, общением ежедневным на уроках и после уроков. Вот так создавалась эта атмосфера. Никто ее искусственно не насаждал, потому что это невозможно искусственно насадить. В таких школах это так и происходит. Так что тут и самоиндукция существовала...
С.Р.Филонович: Это правда. Но, Владимир Фёдорович, это, конечно, я понимаю, что трудно, может быть, вспомнить, но мне кажется, что особенно для современных руководителей школ это было бы крайне интересно. Вы говорите: набрать хороших преподавателей, и не мешать им работать.
Замечательно! Возникает вопрос, как это реализовать? Как набрать учителей? Понятно, вы сказали, что частично вы приглашали своих однокашников, выпускников пединститута, с которыми вы были знакомы. Но с другой стороны, насколько я знаю, вы брали и молодежь, с которой вы познакомились, условно говоря, когда они приходили сюда на практику. Так сюда попала Валерия Александровна Тихомирова[18], Галина Александровна Ефремова[19], ее сокурсница.
В.Ф.Овчинников: Скажу, как они попали. На дворе последние дни августа. По нагрузке не хватает двух учителей физики. То есть огромное количество часов, вакансия. Я пытаюсь найти. Это всегдашняя история – нехватка учителей физики. А у меня был хороший знакомый замминистра просвещения...
С.Р.Филонович: Александров[20]?
В.Ф.Овчинников: Нет, это был Шустов[21]. Как-то я познакомился, то ли он в школу приезжал, в общем, у него были хорошие впечатления о школе, и, расставаясь, он сказал: «Звоните мне, если какие-то будут кадровые проблемы».
И я позвонил, приехал к нему, и говорю: так и так. Он говорит: «Ничем помочь не могу, все выпускники уже поразъехались. Вот есть две девочки, по каким-то причинам они...» - тогда же распределяли выпускников, - «…а они сидят еще без назначения. Подойдут – подойдут, нет – нет».
Приехали они ко мне, две, действительно, девчушки, совсем еще не обстрелянные. Но как-то мне показалось, что они подойдут. И дальше вот и Валерия Александровна, и Галина Александровна просто несколько лет под влиянием тех физиков, которые здесь были – Наум Матусович Сигаловский[22], и Рудольф Карлович <Бега[23]>, - они просто стали великолепными учителями. И такое тоже происходило.
Учителя Второй школы: (нижний ряд слева направо): Кушнир Галина Павловна (химия), Тихомирова Валерия Александровна (физика), Якобсон Анатолий Александрович (история), Сивашинский Израиль Хаимович (математика), Овчинников Владимир Федорович (директор), Раскольников Феликс Александрович (литература), Фейн Герман Наумович (завуч), Даурова Алла Ивановна (английский), Вайль Игорь Яковлевич (английский), Макеев Алексей Филиппович (география). Фотография выпуска 1969 г.
С.Р.Филонович: А в связи с этим у меня такой подозрительный вопрос. А чем вы в комсомоле занимались? Что входило в круг ответственности, когда в Калуге работали, когда в ЦК?
В.Ф.Овчинников: Я занимался кадрами и пропагандой.
С.Р.Филонович: О! Вот тут, мне кажется, есть корень. Вы там научились понимать людей.
В.Ф.Овчинников: Ну, может быть, но работа тоже была экзотическая. Много приходилось ездить в командировки с лекциями, просто познакомиться с работой райкома комсомола. Скажем, колхозы ужасно жили. Никаких трудодней, палочками выдавали трудодни. И я спрашиваю председателя колхоза: «Как мне найти учительницу литературы?», почему-то она понадобилась, наверное, чтобы с ребятами поговорить, школьниками. Он, так хитро улыбаясь (это зимой было), говорит: «А ты иди и смотри под ноги. Увидишь учительницу, у неё на валенках чернила – это она». Вот так.
А потом я с ним прощался, нужно было отметить командировочное. Я говорю: «Мне нужно отметить». Он говорит: «Поворачивайся спиной». Это в поле всё было. Я не могу понять, зачем. Повернулся. Он взял это удостоверение, положил мне на спину, поставил печать и расписался. Это-то смешно. Но ужасно жили, ужасные были деревни, а приходилось там работать. Это были 50-е годы, конечно, сразу после войны. Мужчин там не было, женщины пахали...
Были два населенных пункта, где люди занимались профессиональным нищенством. Но это особая статья. Потом я с бригадой ЦК партии был в обоих. Была там такса особая – можно было взять грудного ребенка напрокат. Поехать с ним собирать милостыню. И за это заплатить потом матери какую-то сумму. Ужасно! Теперь рассказываешь ребятам, они говорят: «Да нет, этого не может быть»
С.Р.Филонович: Да, хотя это частично продолжается. Владимир Фёдорович, теперь, с какими трудностями вы столкнулись по возвращении в школу[24]
В.Ф.Овчинников: Если одной фразой, то...
С.Р.Филонович: Можно не одной.
В.Ф.Овчинников: Нет, сначала. Нельзя войти...
С.Р.Филонович: Понятно, по Гераклиту.
В.Ф.Овчинников: Да, по Гераклиту. И это правда. Потому что это было другое время. Это были другие дети. И родители другие. Дети стали прагматичнее. Они стали не так, как вы, думать, а о следующем шаге в своей жизни, о послешкольном образовании, и готовиться к вступительным экзаменам, так сказать, практически. Может быть, но я тут могу согрешить, может быть, несколько ниже стал уровень ребят, такой интеллектуальный, образовательный. Может быть. И школа за 30 лет моего отсутствия то, благодаря райкому партии, становилась школой обычной микрорайонной, то снова становилась какой-то такой необычной школой.
Совершенно изменился состав учителей. Когда решением райкома партии меня и несколько администраторов сняли с работы <в 1971 г.>, сначала хотели исключать из партии, потом смилостивились, оставили со «строгачом», как это называлось тогда. И задача райкома была, конечно, сменить состав учителей. Я, когда прощался с учителями Второй школы, просил их не уходить из школы, наивно надеясь, что удастся сохранить то хорошее, что было в школе – атмосферу, высокий уровень преподавания.
Потом школа рассыпалась, осталось очень мало из того состава. Но это был уже процесс, а не акт. Очень многие остались на первых порах. И их просто выживали, очень многих, потому что боялись. Да и ребята, остававшиеся от ваших времен, еще и фрондировали. Например, вывесили плакат на четвертом этаже так, чтобы все видели: «Это школа ваша? (знак вопроса) Это школа наша!»
Вот такие ребячьи штучки, происходили и, конечно, партийным органам нужно было навести порядок соответствующий. Вернувшись, я застал уже другую школу.
С.Р.Филонович: А давайте уточним, в каком году вы вернулись?
В.Ф.Овчинников: В 2001-м. Ровно 30 лет прошло. Но надо сказать, что я сознательно просто обходил эту школу все эти годы для того, чтобы не ставить оставшихся учителей в какое-то сложное положение тем, что я как-то продолжаю на них влиять. Поэтому отношения мы поддерживали, но по телефону или при личных встречах, но не в школе.
Так что, конечно, это были другие ребята. И когда школа стала обычной и по составу учащихся, и в значительной степени по составу учителей, то, конечно, уже никакого конкурсного набора не было, естественно. И это тоже сказалось на школе. Но тем не менее какие-то традиции всё-таки сохранились. К моему возвращению школа уже была не только физико-математической, но и биохимической.
С.Р.Филонович: Я помню эту историю, да.
В.Ф.Овчинников: Тут я обнаружил, что идет какое-то перетягивание одеяла между этими двумя специализациями. В общем кончилось тем, что пришлось с биохимиками расстаться. Они перешли в школу на площади Гагарина, 192-ю. И сейчас там хорошая специализация идет.
С.Р.Филонович: Понятно. Даже я удостоился попасть на сайт «Компромат.Ру» за то, что меня ассоциируют с этим процессом. Мы тогда совет создавали, и как раз было написано, что принял участие в разгроме биохимического направления (смеется), хотя никакого отношения к этому не имел.
В.Ф.Овчинников: Тоже очень-очень непросто.
С.Р.Филонович: Конечно. А когда Александр Кириллович пришел директором?
В.Ф.Овчинников: А Александр Кириллович [25] фактически и не уходил из школы, потому что, еще начиная с университетских годов обучения, он работал в вечерней математической школе. Это был такой большой кружок, работавший на общественных началах. А потом он работал в институте прикладной математики. И я думаю, что что-нибудь так в начале 90-х. Даже не в начале, а что-нибудь в середине 90-х он пришел.
С.Р.Филонович: Лет за пять-шесть до вас, да?
В.Ф.Овчинников: Не меньше, да, не меньше.
С.Р.Филонович: А можно сказать, что он как-то подготовил почву для вашего возвращения?
В.Ф.Овчинников: Да, конечно, в какой-то степени. Хотя тащили меня в школу и тогдашний начальник окружного департамента образования , и Мильграм[26], директор 45-й школы. Просто замучили и приволокли сюда. Я, честно говоря...
С.Р.Филонович: Ага, как раз у меня был вопрос. Все-таки, что заставило вас вернуться? Потому что вы про Гераклита вспомнили, что нельзя войти в одну воду дважды?
В.Ф.Овчинников: Да трудно сказать. Конечно, это, наверное, естественно для любого человека. Где-то внутри некая тоска и воспоминания сохранились. Но и уже было другое время, и уже можно было что-то делать здесь из того, что я считал нужным. И Мильграм тут, конечно, сыграл огромную роль. В конце концов они меня уломали. И, видимо, начальство, Тихонов, начальник управления, понял, что уже оставлять это как-то совершенно невозможно. Поэтому он меня и уговаривал.
С.Р.Филонович: А какие первые шаги вы предприняли, когда вернулись ?
В.Ф.Овчинников: Я даже не могу сказать. Конечно, нужно было прежде всего менять состав учителей в значительной степени, потому что много было людей, которые не годились для такой школы. Уж если я имел в виду восстанавливать то хорошее, что было в школе и создавать опять школу такую для детей одаренных, для детей сильных, то нужно было и учителей менять. Это главное. А, как известно, и тогда, и сейчас поменять учителя, да не только учителя - не просто. Существует такой документ, тогда это был КЗоТ, а теперь это Трудовой кодекс. Если уволенный учитель подаст в суд, то начинается долгая процедура судебной тяжбы, и не известно, выиграет школа или нет.
Но тем не менее я поставил условие, что я постепенно буду реформировать коллектив, потому что были в нем люди, не только в этой школе неспособные работать, а, вообще, случайно оказавшиеся на этом самом горемычном поприще.
С.Р.Филонович: Примерно какой процент учителей пришлось заменить?
В.Ф.Овчинников: Я думаю, что треть, а, может быть, и больше. Довольно много. Но это как-то совпало с тем, что ушли биологи. Там были просто блестящие специалисты, я ничего не хочу сказать дурного. И так постепенно просто уходили. Я их звал сюда, в этот кабинет, и говорил: «Ну, не получается у вас», и с большинством из ушедших мы довольно мирно расставались.
С.Р.Филонович: Скажите, пожалуйста, вы предлагали людям уйти, когда у вас были люди, которых вы хотели пригласить?
В.Ф.Овчинников: А вот с этим возникла проблема. Во-первых, таких ярких людей, как те, что были, найти было в школу уже невозможно. Тогда мне помогала «родная партия», потому что определенную категорию людей ...
С.Р.Филонович: Никуда не брали.
В.Ф.Овчинников: ...никуда не брали. И когда я их приглашал в школу, для них это было просто неким спасением, выходом. И они тут разворачивались по-настоящему. Теперь таких людей найти для работы в школе уже невозможно. Конечно, какая-то часть того контингента учителей осталась в гуманитарных школах, где они чувствуют себя лучше. А большинство -- где-то или в научно-исследовательских институтах, или просто в учебных институтах. Поэтому и состав-то учителей я застал не такой яркий.
И сейчас у нас в школе гуманитарная часть, конечно, не такая, как в те годы. Я думаю, что просто нет школы, в которой был бы такой букет преподавателей гуманитарных предметов, как у нас в 60-е годы. Многие, к сожалению, уехали и так там и остались. И Раскольников, и Фейн, и другие. Так что вот. Но, все же, и сейчас работают в школе сильные и опытные учителя.
С.Р.Филонович: А вы с педагогическим институтом не поддерживаете отношения, в смысле...
В.Ф.Овчинников: Нет, как-то я не очень доверяю.
С.Р.Филонович: Ну да, там сейчас, как это называется, - «матросская тишина».
В.Ф.Овчинников: Да, с пединститутом. Ну, если бы они предложили какую-то систему работы, мы бы подумали, может быть, что-то и удалось бы сделать. Но плохо ещё и то, что, не знаю почему, но и преподавателей университета у нас сейчас тоже значительно меньше. Вот этой системы, которая работала тогда, сейчас нет. Скажем, есть сильный учитель «школьной» математики, а высшую математику, спецматематику обязательно вел, курировал кто-то из профессоров МГУ. И создавалась такая очень стройная и разумная система. Этого сейчас нет.
М.Н.Рыкина: Они не хотят просто идти?
В.Ф.Овчинников: Я думаю, что да. Не приходят. Как уж они там учат своих собственных детей. Появилась возможность учить детей в негосударственных образовательных учреждениях.
С.Р.Филонович: Знаете, я с сожалением думаю, что это отчасти связано с определенной деградацией университета под руководством ректора Садовничего[27].
В.Ф.Овчинников: Да, не без этого.
С.Р.Филонович: Просто там другая атмосфера совершенно. И пока Садовничий не уйдет... Он должен был в течение полутора лет покинуть свой пост...
В.Ф.Овчинников: Понятно. Я как-то очень изменил свою... Я его знаю с момента, когда он был зам. декана мехмата. То есть это уже не 30 лет, а гораздо больше. Поскольку мы в 1964 году создали Заочную <математическую школу> школу, и я её возглавляю до сих пор. Она теперь переходит во Вторую школу. То есть я имел возможность наблюдать его. И какое-то время он, конечно, своей деятельностью, партийной деятельностью в том числе, не производил положительного впечатления.
А теперь я на него посмотрел, он сейчас провел и проводит съезды учителей. И, вообще, много внимания уделяет работе с учителями. И съезд учителей математики, учителей информатики блестяще провел. Я просто смотрел другими глазами на него. В этом смысле он молодец. Но, конечно, он создал образовательное учреждение, с которым нельзя справиться. Гигантское совершенно, с какими-то непонятно зачем созданными факультетами.
С.Р.Филонович: Понятно, зачем создал. Эти, увы, факультеты создавались под людей…
В.Ф.Овчинников: Если судить по новостным программам, он, по-моему, не бывает в университете. Он без конца ездит, то с Президентом[28], то с Путиным[29], и прочее, прочее.
С.Р.Филонович: Я, понимаете, считаю так, что если все предшественники, начиная с Петровского[30], не будем доходить до Вышинского как ректора МГУ, а вот с Петровского, они становились ректорами МГУ, потому что они были академиками уважаемыми. Неважно, можно оценивать по-разному Логунова[31], например. Но он стал ректором МГУ, когда уже был известным физиком, академиком.
В.Ф.Овчинников: Да, да.
С.Р.Филонович: А Садовничий, собственно, первый за несколько десятилетий ректор, который академиком стал, потому что был ректором МГУ. И он никакой не ученый, и он не лидер научного сообщества МГУ. А он такой прагматик, причем такой весьма циничный. И кроме всего, занимает такую идеологическую позицию, что советское образование было лучшим в мире, и его и нельзя трогать.
В.Ф.Овчинников: Понятно, да.
С.Р.Филонович: Никто не спорит, что советское образование было хорошим, но времена-то другие. Поэтому, увы. Но есть слухи, что второшкольник <Алексей Ремович Хохлов>[32] может стать следующим ректором МГУ. Как вы к этому относитесь?
В.Ф.Овчинников: Трудно сказать. Я хорошо его знаю, и мы поддерживаем отношения сейчас. Но это действительно ученый.
С.Р.Филонович: Да-да, я к нему очень хорошо отношусь.
В.Ф.Овчинников: Но его организационные качества я просто не знаю, да и он сам-то не знает. И такую махину взять на свои плечи, получится, нет, мне трудно сказать[33].
С.Р.Филонович: Сейчас он набирается опыта, он же сейчас проректор.
В.Ф.Овчинников: Да.
С.Р.Филонович: Вы знаете, неожиданно я о нём слышал очень хороший отзыв. Я однажды летел из Нидерландов в самолете, и рядом со мной оказалась молодая женщина, физик, которая работала по контракту в Нидерландах и возвращалась в Россию. И она оказалась с кафедры Лёши Хохлова, и очень хорошо о нем говорила, искренне. Я ей сказал, что он заканчивал школу на три года позже меня.
В.Ф.Овчинников: Понятно. Мы поддерживаем постоянные отношения, действительно, деловые, хорошие отношения. Но я с ним столкнулся ещё… Одно время Президент[34] поддерживал идею, которая называется «Новая школа». И дал команду Фурсенко[35] этим заниматься. Была создана рабочая группа по разработке неких программ. И я попал в эту группу. Да, и было письмо Президенту - это мы, так сказать, инициировали, при ключевом участии Александра Кирилловича <Ковальджи>, которое подписали многие академики.
Я не помню, была ли там подпись Садовничего, может быть, и нет. Но подписей академиков было много. И когда Президент Медведев вручал мне звание «Народный учитель», я ему это письмо сунул. А потом он еще собирал школьников – победителей международных олимпиад у себя, и меня тоже туда приволокли. И ребята выступали, потом Садовничий выступал, и я попросил слова. Я опять сказал об этой системе школ для одаренных детей. И он сказал: «Да-да, я помню, письмо было». То есть, хотя не он его в руки взял, а какая-то дама, тем не менее, видимо, он письмо прочитал.
И вот эта рабочая группа создала так называемый «Колмогоровский проект». Довольно интересный проект – создание системы хорошего образования для детей не только в Москве, но и в провинции. Если он у меня есть... У тебя его нет, Серёж?
С.Р.Филонович: Нет.
В.Ф.Овчинников: Сейчас я посмотрю. По-моему, у меня был, он довольно интересный. А почему мы о нем заговорили... Да, так вот, и автором, так сказать, и создателем этого проекта был в значительной степени <Алексей> Хохлов, потому что это письмо было подписано академиками, и первой стояла фамилия Хохлова. И из министерства чиновник ему позвонил, и, что называется, затащил в эту рабочую группу.
Кстати, с семьей Хохловых связана еще одна история. Это было что-нибудь в начале июля 1971 года, когда уже состоялся этот самый разгром Второй школы, и я, так сказать, досиживал здесь последние дни и ждал, когда я смогу сдать дела.
Вдруг пришел ко мне Рэм Хохлов[36], отец двух учеников Второй школы. Он был тогда секретарем парткома университета. Пришел, говорит: «Владимир Фёдорович, я хотел бы вмешаться в это дело, не могу ли я помочь, все-таки я секретарь парткома крупного вуза?». Я говорю: «Рэм Викторович, ради бога, сделайте мне подарок, не прикасайтесь к этому делу. Это уже на уровне горкома партии».
И вот интересная вещь. Меня другие директора еще до разгрома школы спрашивали: «Слушай, почему школа твоя так долго держится в таком виде? Говорят, у тебя есть рука в Политбюро?» Я никогда не говорил «нет» и не говорил «да». Никакой руки, естественно, не было, но я так мычал что-то невнятное. Так что, может быть, еще меня поэтому... В общем, я, наверное, его убедил в том, что уже поздно и бессмысленно, он только сломает свою карьеру и все. А потом, к сожалению, ненадолго, он стал ректором МГУ.
С.Р.Филонович: У меня есть три вопроса личного характера.
В.Ф.Овчинников: Да?
С.Р.Филонович: Меня очень интересует ваша система ценностей. Какие качества человеческие вы считаете самыми важными?
В.Ф.Овчинников: Такие вопросы задают, ну, как на них ответить?
С.Р.Филонович: Прямо.
В.Ф.Овчинников: Я всегда и ребятам говорю, вот есть десять заповедей. Я не верующий, я атеист, относящийся вполне терпимо к Патриарху, и к его заботе о средней школе, так сказать, стремлению ввести какие-то курсы тут ознакомительные. Я не воинствующий атеист, я скажу прямо. Но вот эти десять заповедей.
С.Р.Филонович: Но все-таки десять заповедей, они такие, частично...
В.Ф.Овчинников: Ветхозаветные.
С.Р.Филонович: Нет, они частично запретительные, там, не укради, не убий...
В.Ф.Овчинников: А, ну, да.
С.Р.Филонович: Они такие, не настроены на созидание. А все-таки, вы же действительно создали уникальную школу в своей жизни, ведь вы в душе, очевидно, созидатель. В какие созидательные ценности вы верите?
В.Ф.Овчинников: Ну, я так специально не формулирую, поскольку я все-таки считаю себя практиком, а не философом. Я не знаю, самая простая вещь – помочь детям. Например, меня спрашивают: что такое одаренный ребенок, как он получается? Может быть, это несколько парадоксальный ответ, но я говорю: «Если ребенок прошел начальную школу, плюс пятый класс, скажем, и у него сохранилась любознательность и интерес к учению, желание задавать вопросы «почему» - это одаренный ребенок».
Что делает школа подчас? Я так робко говорю, подчас. Она ломает все эти нужные ребенку качества, – и запугивает, и отбивает всякий вкус к познанию и к учению. Это у нас в школе сплошь и рядом. Приходит ребенок, и, пока его приемная комиссия не раскачает, он всего боится. Он не может ответить, решить элементарную задачу, потому что учительница его так не учила. А если бы он вдруг случайно, решая задачу, пошел не по тому пути, который рисовала на доске учительница, он получил бы двойку и так далее.
Кстати, я вспомнил историю. Был такой учитель математики Сивашинский[37], не застал его?
С.Р.Филонович: Это мой учитель.
В.Ф.Овчинников: Так вот, он однажды «сваливается» с четвертого этажа, он набирал класс, может быть, даже и ваш. Приходит ко мне и говорит: «Слушай, какого парня я взял в школу!» – «А что такое?» – «Я ему напоследок задал вопрос, как бы ты поступил. Вот у тебя компания из трех человек, и всего две вареных картофелины. Как их разделить на троих, чтобы всем было поровну?» Он говорит: «Мальчик на секунду задумался, еврейский мальчик, и сказал, – сделать пюре» (смеются). Всё! Вот так!
С.Р.Филонович: Понятно. А тогда давайте пойдем от противоположного. Какие качества вы в людях не переносите?
В.Ф.Овчинников: Ну, тоже сказать, созвучные с этими самыми пресловутыми десятью заповедями. Но, прежде всего, неискренность. Отсутствие навыков работоспособности, без неё не обойтись. Далее, стремление сделать карьеру. К сожалению, попадаются ребята, даже совсем младшего школьного возраста, уже будущие чиновники в плохом смысле этого слова. И как-то нужно их переделывать. Вот, так сказать, если говорить о том, что не годится.
А если говорить о том, какие качества <необходимы учителю>, соответственно, с другим знаком: создать интеллигенцию, сохранить ее, я считаю, что в первой <образовательной> ступени, это очень важная задача. Для нашей страны особенно важная.
С.Р.Филонович: Так, если на научном языке, вы сформулировали миссию школы.
В.Ф.Овчинников: Да. Если удастся сохранить эту миссию в школах, то это будет очень...
С.Р.Филонович: К сожалению, это слово «интеллигенция», звучит вообще в русском языке все реже и реже. И об этом уникальном, чисто российском явлении не вспоминают.
В.Ф.Овчинников: Несомненно. Солженицын придумал слово, соседствующее с этим словом – «образованцы». Вот чтобы из школы все-таки выходили не образованцы, а дети интеллигентные, с каким-то фундаментом интеллигентным. А дальше они уже сформируются. И вуз сформирует их, и семья, и профессия. И это очень важная задача, потому что действительно, <интеллигентов> остается очень мало. И заграница откачивает огромное количество людей, <но> кстати, по-моему, уезжать стало меньше ребят. По крайней мере, я знаю, из выпускников. И многие возвращаются, ну, не многие, но какая-то часть возвращается. Это не то, что было, скажем, в 90-е годы.
С.Р.Филонович: Это сейчас, с точки зрения такой формальной свободы, стало полегче, может быть.
В.Ф.Овчинников: Да.
С.Р.Филонович: А как было написано недавно в газете: мы обнаружили, что мы можем не любить нашего президента. Имеем право не любить нашего президента, и из этого ничего не следует. Но с другой стороны, на Западе, почему, например, в Штатах те же наши второшкольники, вот из моего выпуска, все живут, подавляющее большинство, как в комьюнити? Потому что там невозможно, там интеллигенции нет, в таком, российском смысле слова.
В.Ф.Овчинников: Понятно, да.
С.Р.Филонович: И есть вот эти самые образованцы. Но без отрицательного такого знака, как образованцы, они с засранцами пересекаются. Но не в этом смысле. А в том смысле, что нет вот этой духовной компоненты.
В.Ф.Овчинников: Да, и потом, как мне говорили, я не знаю, насколько это так, американцы не очень пускают к себе российских эмигрантов. Держат их на некой дистанции.
С.Р.Филонович: Не все. У меня как раз мой лучший, самый близкий друг, американец. Живет он вполне обеспеченно, богатый успешный человек, интеллектуал. Но он исключение. Он как раз мне не раз подчеркивал, чтобы я не поддавался такому обольщению, что все американцы такие.
В.Ф.Овчинников: Понятно.
С.Р.Филонович: Есть узкая прослойка. Если на неё попадешь, то действительно, в резонанс попадешь. А поскольку мы ведём вот эту магистерскую <программу> для руководителей системы образования, как с вашей точки зрения, какими качествами, уже профессиональными, должны обладать эти люди, которые управляют этой системой?
В.Ф.Овчинников: Во-первых, я скажу вещь, которая, может быть, и не понравится. Все-таки руководителем нужно родиться, и это не относится ко мне, я просто в принципе говорю. Начну с примера. Вот Александр Кириллович, скажем. Он блестящий школьный математик, с массой интересных фантазий таких, профессиональных фантазий. Великолепный диагност. Всегда, когда нужно решить, годится ли ребенок для этой школы, приходят родители и говорят, что, нам бы хотелось, чтобы мальчик или девочка поступили в эту школу и прочее, прочее. Я говорю: «Ну, сходите к Александру Кирилловичу, договоритесь о том, чтобы он посмотрел ребенка. И он вам скажет». Ну, как правило, конечно, и врачи ошибаются.
С.Р.Филонович: Да, конечно.
В.Ф.Овчинников: Но, как правило, он точно говорит, что не стоит сюда ходить, потому что свойство этой школы, – поступивший ребенок в седьмой класс, он попадает в такие условия, в которых...
С.Р.Филонович: Он не был никогда.
В.Ф.Овчинников: Не был ни разу. И тут вопрос, не сломать бы его, не создать бы у него комплекс неполноценности, с которым потом очень трудно бороться, который очень трудно лечить. Поступить, несмотря на вступительные все эти штучки, гораздо легче, чем потом удержаться в этой школе. И поэтому, когда приходят какие-то родители, опасные родители, которые будут потом стучаться во все двери, чтобы ребенок поступил к нам, он сажает рядом родителя и начинает общаться с ребенком. И родители видят, что представляет собой ребенок. Или просто отсутствие знаний, но головка-то приличная, или нет ни того, ни другого. Тогда он просто говорит: не нужно выкручивать этого ребенка, да.
Так что, вот первое, что необходимо, это какие-то качества администратора, умение разглядеть человека, предположить его качества, скажем, приходящего на работу учителя. Это первый этап. Следующий этап, как мне кажется, это, я даже не знаю, как это сказать, но, если хотите, в хорошем смысле слова, – терпимость. Вот у нас был давным-давно, в начале существования школы, завуч, которого ты, наверное, не застал, Кантор Рувим Ехананович[38], нет?
С.Р.Филонович: Я с дочерью его знаком.
В.Ф.Овчинников: С Полиной, да. Он всегда говорил, что люди... Да, нельзя натянуть на сапоги галоши. Люди разные. И нужно, прежде всего, иметь в виду, что можно просто ошибиться. И вот это качество, не только уметь разгадать человека, но, если ты даже ошибся, то проявить какую-то терпимость, дать человеку попробовать себя. И уметь терпеть его какие-то человеческие недостатки, если главное в нем, сердцевина, действительно, здоровая и ценная.
Умение найти главное и второстепенное, вот это я имею в виду. Особенно, когда пришел молодой специалист или просто пришел новый человек. Так просто может показаться человек вполне годящимся для работы в школе, а на самом деле он и сам, наверное, даже не знает, стоит ли ему идти.
Что еще... Наверное, тоже очень сложная вещь – формирование коллектива. Специфика учительского коллектива, в частности, состоит в том, что это довольно замкнутый коллектив. С другой стороны, школа – некий подиум, некая сцена, и учитель всегда должен и чувствовать, и понимать, что пока он в школе, он на сцене. За ним наблюдают сотни глаз и детей, и родителей. И поэтому я считаю, что у учителя обязательно должны быть какие-то актерские качества. Иначе просто он в каких-то ситуациях может проиграть.
У нас есть учитель географии, великолепный учитель географии, у него каждый год ребята ездят и на российские олимпиады по географии, и даже на международные олимпиады, и дети на него просто молятся. Он закончил какой-то театральный техникум и применяет вот эти приемы широчайшим образом и очень умело. Я думаю, что каждый учитель должен это уметь, быть в какой-то степени <актером->профессионалом. Это необходимо в учительской профессии, кроме знаний и высокого образования, чего подчас тоже не хватает нашему учителю, еще нужно некоторое актерство.
Так что, или это от бога у человека, или он постепенно этому учится. Директор должен уметь и научить, и поддержать это. В школах подчас директора не только не поддерживают такую идею формирования коллектива и подбор людей на каких-то одинаковых принципах, а, наоборот, создают группировки, начинается война, а директор...
С.Р.Филонович: Да, разводит.
В.Ф.Овчинников: Да-да-да, то одну поддерживает, то другую и так далее. Но это не только, наверное, относится к школе. Это любой руководитель.
С.Р.Филонович: Это в любом коллективе. Но все-таки в школе есть специфика, потому что хороший учитель – это человек талантливый по определению, правда?
В.Ф.Овчинников: Несомненно.
С.Р.Филонович: А управлять талантами, безусловно, гораздо сложнее, чем управлять посредственностями.
В.Ф.Овчинников: Да.
С.Р.Филонович: И здесь директор должен обладать вот этими качествами.
В.Ф.Овчинников: И нетерпимо относиться к таким явным посредственностям, потому что, есть люди бесполезные школе. А есть активно мешающие школе. Даже подчас бессознательно, в силу своей посредственности, в силу того, что они себя окружают соответствующими людьми.
С.Р.Филонович: Знаете, я вернусь ко времени, когда я сам учился. Все-таки у нас был абсолютно блестящий состав преподавателей. Но как могла в коллективе так надолго задержаться Круковская [39]?
В.Ф.Овчинников: Кстати, она учила и мою жену[40].
С.Р.Филонович: Да?!
В.Ф.Овчинников: Да-да-да. Это потом мне рассказывала жена. Тогда это были еще школы раздельные, это была женская школа. И детки там, конечно...
С.Р.Филонович: Зажигали.
В.Ф.Овчинников: Зажигали, да. Значит, она заходила в класс, и, не начиная урок, говорила: «Зельдич, за дверь!» Так что, у неё даже представления не было, у жены, о том, что такое химия. Как уж она там сдала, получила пятерочный аттестат, ну, выучила, наверное, я не знаю. Или Круковская смилостивилась. Но, во всяком случае, она и тогда, значит, зверствовала.
С.Р.Филонович: А почему же она в школе-то осталась? Она же сильно выделялась в худшую сторону.
В.Ф.Овчинников: Не знаю, наверное, моя промашка, только и всего. […] Она сама объявила войну. Она же была ужасная антисемитка при этом. Объявила войну и проиграла её, собственно.
С.Р.Филонович: Понятно.
В.Ф.Овчинников: И нужно, конечно, было найти способ от неё избавиться. Собственно, слава богу, за свою жизнь наловчился в этом деле. Но как-то так получилось.
С.Р.Филонович: С этим экземпляром не вышло, да?
В.Ф.Овчинников: Даже не не вышло, а я по-настоящему и не пытался. Это потом, когда она уже стала писать всюду жалобы, и попыталась сколотить такую группу жалобщиков, уже стало понятно, что нужно от нее избавляться. Но уже было поздно.
С.Р.Филонович: Понятно. Но, как говорится, кто старое помянет – тому глаз вон, конечно, но, тем не менее. Все-таки, когда началась кампания по уничтожению школы, я это так называю, когда комиссия ЦК была прислана в школу. Какой процент учителей отказался вас поддержать?
В.Ф.Овчинников: Я не могу даже назвать этот процент...
С.Р.Филонович: Да? Это единицы?
В.Ф.Овчинников: Буквально... Ну, может быть, Макеев[41] учитель географии, ну, Круковская, естественно, да. Но они помалкивали. Не то, что они бурлили против.
С.Р.Филонович: А Макеев, такая противоречивая фигура...
В.Ф.Овчинников: Он же покончил с собой...
С.Р.Филонович: Я знаю, да.
В.Ф.Овчинников: Я считаю, что тут и разгон школы, которую он, при том при всем...
С.Р.Филонович: Любил.
В.Ф.Овчинников: И ценил, а, может быть, даже и любил. И чувствовал себя в ней...
С.Р.Филонович: Он же был вам обязан сильно, что вы его взяли в школу...
В.Ф.Овчинников: Ну, это само собой, но такие вещи человек быстро забывает. Вот он понял, что это очередная его ошибка. […]
С.Р.Филонович: А от чего вы больше всего в своей работе получаете удовольствие?
В.Ф.Овчинников: От деток. Детки потрясающие. Я каждое утро стою <у входа в школу>, когда они идут, просто на эти «морды»[42] посмотреть.
С.Р.Филонович: Я хочу Маше[43] сказать два слова. Дело в том, что никто Владимира Фёдоровича в школе не называл Владимиром Фёдоровичем никогда, в наши времена во всяком случае. Он был для нас Шеф.
В.Ф.Овчинников: Серёж, прости. Когда нужно предупредить об опасности, раздавалось шипение: «Шеф идет! Шеф идет!»
С.Р.Филонович: Совершенно верно. И как-то Владимир Фёдорович стоял у входа в школу, и мы все мимо него проходили. И это было …
В.Ф.Овчинников: Никуда не денешься.
С.Р.Филонович: Никуда, абсолютно. И это было символом того, что… Владимир Фёдорович, вы ведь мало уроков вели, если вообще...?
В.Ф.Овчинников: Последнее время не вёл совсем, не получалось.
С.Р.Филонович: Да, не вёл. Но то, что это руководитель школы, было ясно абсолютно всем, даже детям. Так что, есть какие-то вещи, такие традиции, и видите, сейчас здесь Владимир Фёдорович тоже стоит.
В.Ф.Овчинников: Нет, я считаю, что это обязательно, это задает тон какой-то.
С.Р.Филонович: Понимаете, я в российских школах с такой традицией не сталкивался нигде. А много лет назад, в конце 90-х, я поехал в командировку в Таиланд, как раз по международным школьным обменам, это у меня общественная деятельность. И я посещал там школы. И в тайских школах выяснилось, что это обязательный ритуал. То есть директор школы перед началом занятий, а там ведь рано начинают, чуть ли не в полвосьмого утра, и я как раз посещал, в основном, школы, ну, не начальные, не совсем начальные, а все-таки средние, промежуточные, они все с раздельным обучением. То есть только последние три года там мальчики с девочками все вместе. Вообще, по большей части, попадались девчачьи школы. Причем они огромные, там 3 тысячи человек учится.
И вот поутру директриса стоит у входа, и все эти девчушки бегут. А у них еще вот так приветствие, называется «вай», значит, вот так сложить руки и поклониться. А глубина поклона – это социально определенный момент. Чем более глубокое уважение ты хочешь выразить человеку, когда здороваешься с ним, тем глубже должен быть поклон.
И вот такое зрелище, что девчушки бегут, бегут, бегут, потом замирают на секунду перед директрисой, и так, почти лбом в пол – бах! Она так стоит, кивает. Зрелище такое забавное. И я тут же вас вспомнил, как вы стояли у входа в школу и всех нас так пропускали. А тот рассказ ваш о беседе с Шелепиным в ЦК комсомола, конечно, дает некоторый ответ на вопрос, почему вы, в общем, исключали из школы детей, по разным причинам, которые принадлежали к такому истеблишменту советскому.
В нашем классе Серёжка Кадовцев был исключен за хулиганство фактически, хотя был сыном академика. Когда-то под влиянием моих восторгов относительно школы, Громыко[44] своего внука сюда определил, который протянул здесь один год, потом ушел...
В.Ф.Овчинников: Не тянул, да?
С.Р.Филонович: Не тянул. Но это никак не сказалось, Громыко был человеком, таким...
В.Ф.Овчинников: Достаточно умным, в этом смысле, да.
С.Р.Филонович: Умным, да. Он, в этом смысле, никаких вещей... Но я знаю, например, что до конца жизни адмирал Горшков, с которым мой отец был близко знаком, поскольку тоже был адмиралом и под его началом много лет служил, был очень благодарен школе за то, что его сын...
В.Ф.Овчинников: Смешная история была с ним. Людмила Николаевна <Феррейн>, секретарь школы, заходит как-то утром в кабинет и говорит: «Владимир Фёдорович, там просит принять его потрясающий, блестящий, с тремя звездочками на погонах, капитан первого ранга, ну, – говорит, – просто с картинки». Я говорю: «А чего это моряк вдруг проявил интерес к школе?» Она говорит: «Наверное, насчёт поступления». Я говорю: «Попросите зайти».
Заходит этот самый молодой, уже со всеми этими самыми звездами, моряк, капитан первого ранга. Садится и говорит: «Владимир Фёдорович, нельзя ли...», -а это было уже в течение учебного года, - «…нельзя ли поступить в вашу школу мальчику в девятый класс? Мальчик хорошо учится и прочее, прочее. Это сын заместителя министра обороны Горшкова». Я говорю: «Прием закончен, классы заполнены. А это ваш родственник? Племянник … ?» Я понял, кто он такой. «Нет, я...»
С.Р.Филонович: Порученец.
В.Ф.Овчинников: Да. <И говорит>: «Я адъютант», - и прочее, как там называется, я теперь уже не помню, как имя-отчество адмирала, - «но он человек занятой, просто приказал...»
С.Р.Филонович: Сергей Георгиевич.
В.Ф.Овчинников: Да, «Приказал мне подъехать и с вами поговорить». Я говорю: «Вы знаете, у нас, да и в Положении о школах записано, что такие вопросы решают только или родители, или...»
С.Р.Филонович: Опекуны.
В.Ф.Овчинников: Да, «… или опекуны, в общем, люди, законно отвечающие за своего ребенка. Так что, вы меня извините, можно говорить о приеме, но только это должны родители делать».
На следующий день приезжает мама мальчика, так сказать, упакованная, как вы понимаете: «Ой, извините, пожалуйста, за вчерашнюю бестактность». Очень она себя умно и тактично вела. Мы проверили мальчика. Оказалось, парень с хорошей головой, великолепно закончил школу. И вот я преподал урок.
С.Р.Филонович: Да, но могу я сформулировать это, как внутреннюю независимость человека?
В.Ф.Овчинников: Наверное, да. Иначе в школе невозможно, иначе превратишься чёрт-те во что.
С.Р.Филонович: Да, это видно и по тому, когда вы брали людей… Явно, того же Макеева взять в школу, это такая была...
В.Ф.Овчинников: А сын Даниэля[45], Саша[46]? Как он хорошо прошел школу. И я помню, было какое-то комсомольское собрание. У нас же была комсомольская организация, 800 человек. Почти все ребята, кроме только что поступивших, комсомольцы. Поэтому был освобожденный секретарь комсомольской организации. Он был сотрудником ЦК комсомола, получал там зарплату. То есть это была одна из крупных, единственная такая крупная комсомольская организация в средней школе.
С.Р.Филонович: А я, честно, и не помню, кто во время нашей учебы был?
В.Ф.Овчинников: Он наш выпускник был, он отслужил и пришел. Как же его фамилия была, на «Ха»... Хвостов что ли... Боюсь соврать.
С.Р.Филонович: Он просто не оставил у меня никакого впечатления.
В.Ф.Овчинников: Он не очень яркий был парень. Что-то обсуждалось такое, очень животрепещущее, но я, к сожалению, забыл. И Саша Даниэль выступал, вынужден был выступить, попросил слова, поскольку он не комсомолец был. И сказал: «Нет, ко мне нормально относятся; положение с моим отцом (отец же был арестован, осужден), никак не сказывается ни в отрицательную сторону, ни наоборот»[47].
Еще была история. Я сидел на выпускных экзаменах, вдруг прибегает Людмила Николаевна, секретарь: «Владимир Фёдорович, звонит первый секретарь райкома партии, просит вас даже с экзамена, спуститься к телефону, потому что какой-то важный вопрос». Я, значит, трушу сюда к телефону. Кто же был-то... Как была фамилия примкнувшего к ним?
С.Р.Филонович: Шепилов?
В.Ф.Овчинников: Шепилов, да, Шепилов был секретарем райкома. И он, значит: «Здравствуйте, Владимир Фёдорович, у вас экзамены?» Я говорю: «Да, как раз сидел на экзамене». – «Ради бога, извините». А был письменный экзамен по литературе. «Ради бога, извините, но у меня такой вопрос, вы не можете приехать? Я не хочу по телефону это обсуждать?» Я говорю: «Ну, что ж, я приеду, экзамен заканчивается». А уже ребята последние сдавали сочинение. И я успел посмотреть сочинение этого самого Сашки Даниэля.
Приезжаю к нему: «Владимир Фёдорович, это не только меня интересует, Даниэль же у вас учится?» – «Да, учится». – «Он заканчивает?» – «Да, заканчивает». – «Как он написал сочинение, какую он тему взял?» Хорошо, что я посмотрел. Я говорю: «Сочинение примерно на четверку, очень хорошее сочинение, на свободную тему, и совершенно нормально написанное, отвлеченно от всех текущих дел.». Он при мне поднимает трубку вертушки, не стесняясь меня, и кому-то говорит, конечно, не называя имени-отчества: «Да-да-да, я хочу сообщить, что все в порядке, сочинение...» Чем занимались!
С.Р.Филонович: Ой, господи! Да, в общем, это достаточно современный мир, конечно. Ситуация в стране противная. Но, конечно, такая...
В.Ф.Овчинников: Конечно. Вот такие были события.
С.Р.Филонович: Понятно. И события с Анатолием Александровичем Якобсоном, конечно, это такие... Много вам что пришлось пережить.
В.Ф.Овчинников: Ну, он себя вел тоже очень разумно...
С.Р.Филонович: Нет-нет, Анатолий Александрович был… , мы же его когда спросили на уроке, у нас с ним несколько раз происходили в классе беседы, как говорится, за жизнь. Когда он приходил на замену, ну, кто-то из учителей заболел, и он пришел, а поскольку урок был внеплановый, то и урока, как такового, истории не было.
И мы его спросили. И я помню два момента, запавших, что называется, на всю жизнь. Первый момент, когда он, отвечая на какой-то вопрос, сказал, а нам было лет по 15 тогда, соответственно, это восьмой класс еще был. «Вы, – говорит, – поймите только одну вещь, что кем вы станете, в конечном счете, это определяется только вами. Мы, учителя, родители ваши, вам могут только помочь. А реально за всё отвечаете вы». Почему-то мне эта мысль показалась очень важной, неожиданной. Я её запомнил и, собственно, так по жизни и двигался.
А второй раз мы ему задали вопрос, почему он не ведет историю в десятом классе? И он сказал: «Знаете, ребята, вы все знаете мои взгляды на окружающую нас действительность. И я понимаю, что, разделяя эти взгляды, создаю себе, в том числе, большие проблемы. И я готов отстаивать свои взгляды, когда это касается меня. Но я не считаю себя вправе вашу жизнь ставить под угрозу, ваше будущее, поэтому я не читаю, не преподаю историю в десятом классе». Это был такой честный ответ.
И то, что он так по отношению к школе вёл себя порядочно, это тоже был некий урок такой, понимаете, мужества, этики, как человек относится к ответственности, которая на нем лежит.
В.Ф.Овчинников: Конечно.
С.Р.Филонович: Так что, это очень важный момент.
В.Ф.Овчинников: Я вспомнил историю, которую мне недавно... Не историю, а приём, который мне недавно только рассказали ребята. Значит, у Раскольникова был такой приём. Он позволял себе курить даже на уроке.
С.Р.Филонович: Да, у окна.
В.Ф.Овчинников: У окна. Потом я его поймал, был скандал. Но он все равно через некоторое время продолжал курить. Так, значит, коробка спичек. Если она лежала нормально вот так, то, значит, можно говорить, спрашивать, и ребятам спрашивать что угодно. Если она вот так стоит, эта коробка спичек, значит, или при открытой двери кто-то там, может быть, посторонний, или на уроке кто-то сидит, и Раскольников-то знает кто, а ребята же не знают. Это работало совершенно железно. Вот так.
С.Р.Филонович: Да, в общем, было (смеется), правда, Феликс был еще тот конспиратор, конечно.
В.Ф.Овчинников: Да. А ведь какая у него биография… Он хорошо знал английский по тем временам. И брёл, видимо, в институт, шёл, по Садовому кольцу, около теперешнего метро «Парк культуры», Зубовская площадь. И там, на Зубовской площади стояла группа людей, явно иностранцев. Понятно, что это индусы были, потому что головы, несмотря на зимнее время, были в тюрбанах.
Уж как, он ли подошел, или его спросили, я теперь уже не помню. А мы были <с ним> знакомы. Он заговорил, ему было интересно по-английски поговорить. И, вообще, люди нездешние. В общем, он с ними там полчасика поболтал. На следующий день его в ректорат: «Было?» – «Было, а что такого? Было, да, поговорил». – «О чем говорил?» Он рассказывает: «О литературе, ничего такого». По крайней мере, он говорит, что ничего криминального не было. Хоп - и из института! И никуда не брали. С трудом поступил на заочное отделение, и вот закончил заочно.
С.Р.Филонович: Да, жизнь была, конечно...
В.Ф.Овчинников: Вот если детям это рассказать теперь. «Да этого не может быть!» - они бы сказали.
С.Р.Филонович: Ну, что вы. Я же Маше по дороге рассказывал, что году в 1978-м, меня мой шеф, заведующий кафедрой Евгений Михайлович Гершензон, назначил ответственным за приобретение всего импортного оборудования для лаборатории. У нас были валютные средства, и я вел переговоры с представителями иностранных фирм. А поскольку лаборатория была закрытая, то после каждой встречи я в Первый отдел писал отчет о встрече.
Причем я выработал формулу. Значит, 1978 год, прошло сколько? Тридцать с лишним лет. Я столько отчетов написал, я помню эту формулу наизусть. Звучало так: «Начальнику Первого отдела МГПУ имени Ленина товарищу Жучкову». У нас Первый отдел возглавлял, Жучков. «Служебная записка. Настоящим сообщаю, что в соответствие с ранее достигнутой договоренностью, такого-то числа в такой-то гостинице состоялась встреча с представителем такой-то фирмы. Обсуждались вопросы поставки оборудования для программной физической лаборатории. Переговоры велись на английском языке, посторонние темы не затрагивались». И моя подпись.
Абсолютно одинаковые. Менялись числа, названия компаний и гостиниц, больше ничего не менялось. Жучков мне лично принес благодарность. Он был такой старый смешной человек, не вредный совсем. Когда я входил, он говорил своей помощнице: «О, пришел Филонович, сейчас будет задавать мне сложные вопросы, над которыми мне придется думать». Вот больше всего напрягало, когда он говорил «думать».
И он честно мне сказал: «Знаете, я вам очень благодарен». А я, когда он мне сказал: «Напишите отчет», я говорю: «А есть, может, какая-нибудь форма существует?» Он говорит: «Нет, знаете, такой формы нет, но отчет нужен». И я придумал, и он говорит: «О, отлично! Я это, знаете, возьму за шаблон» (смеётся).
В.Ф.Овчинников: Ой, Серёжа, у меня была история! Вызывают меня в Первый отдел Министерства просвещения и говорят: «Приедет через несколько дней американская делегация. Это первая образовательная делегация приезжает к нам. И мы поручаем вам её сопровождать. Она поедет по стране». Я говорю: «Что вы, я языка не знаю, школу бросить не могу на несколько дней». В общем, стал всячески отнекиваться, пока они не сказали: «Нет, поедешь и всё». Тут уже и партийные органы вот-вот вмешаются. В общем, сказал: «Ладно, шут с вами». И, соответствующий инструктаж, прочее, прочее.
Дальше мне говорят, тут уже в личной беседе, не по телефону: «Владимир Фёдорович, имей в виду, в Минске, - это первый город, куда должны были приехать, -к тебе такого-то числа в такое-то время подойдет человек. Ты должен стоять внизу гостиницы около газетного киоска и в руках у тебя должна быть газета «Минская правда».
С.Р.Филонович: Шпионские страсти.
В.Ф.Овчинников: Совершенно. «Имей в виду, что это наш человек. Просто скажешь, как дела, никакого отчета. Просто всё в порядке, всё идет по плану, и всё». Хорошо. Дальше, был Грозный. Мы должны были, не возвращаясь в Москву, поездом тоже, в Грозный. «Там работник министерства, инспектор министерства такой-то, такой-то. Он будет участвовать в организации этой самой встречи, - назвали фамилию, - ты можешь спокойно с ним разговаривать, рассказать ему, как дела и прочее, прочее».
И последний город в поездке - Баку. А в Баку - в Доме пионеров будете. Директор Дома пионеров, это тоже человек...
С.Р.Филонович: Наш.
В.Ф.Овчинников: Как уж они его называли, я не помню, наш человек, короче говоря, он тоже. Ну, ладно. Так я оказался разведчиком. А еще смешная вещь...
С.Р.Филонович: Это как Мильграм об этом рассказывает, как профессионал, разведчик (смеется)
В.Ф.Овчинников: Еще две детали. Во-первых, в последний момент мне позвонили и сказали, что «С вами поедет советник американского посольства по вопросам культуры». По-моему, советник назывался, да?
С.Р.Филонович: Да.
В.Ф.Овчинников: Я немножко всполошился, а почему, зачем? – «Это так положено». Уже отступать некуда. На Белорусском вокзале мы вот-вот погружаться должны в поезд, идет такой рослый, необычный, не по-российски одетый человек и тащит вот такой кофр на колесах. Он огромный-огромный такой мягкий чемодан, которых в СССР не было, конечно. Я сразу понял, что это он. Думаю: мамочка, ну, зачем человеку на три дня или на четыре дня такой чемодан? Наверное, какая-нибудь там литература пропагандистская. Думаю: вот я отхвачу?
Он великолепно говорил по-русски, потом уже в поезде, делать нечего, мы встали у окна, я говорю: «Вы меня извините, но зачем вам такой чемодан?» Он говорит: «Вы знаете, я уже поездил по стране со всякими делами, этими самыми поездками и привык к тому, что у вас в стране нет, извините, ни туалетной бумаги, ни этих самых салфеток, необходимых человеку. В общем, негде и купить даже. Поэтому я с собой везу». Ой, слава богу! (смеются).
Еще одна смешная история. Там был профессор Кругмен, до сих пор помню фамилию, педагог какой-то. Потом чиновник из департамента образования -- там же не было министерства. И предприниматель, вся фирма которого работала на изготовление и поставку оборудования для школы, – мебель, какие-то приборы. Вот такой состав.
И мы были как раз перед Новым годом в этой поездке. В Баку потрясающая ёлка во Дворце пионеров. И красивая, что-то среднее между елкой и сосной. Там же ёлки плохо растут. И они, значит, <ветки> привязали просто и всё. Этот самый предприниматель ходил-ходил вокруг елки и меня спрашивает: «А что это за странное растение: ни ёлка, ни сосна?». А я сдуру, уже освоившись, говорю: «Слушай, это у нас выращивают такой гибрид» (смеются). Всё оставшееся время он от неё не отходил и требовал познакомиться с людьми, которые это вырастили.
С.Р.Филонович: Враги (смеется)!
В.Ф.Овчинников: Оказывается, он тоже выращивал, у него плантация там была, он выращивал новогодние елки.
С.Р.Филонович: Занятно. Владимир Фёдорович, мы поговорили о прошлом, мы поговорили о настоящем, о том, что сейчас происходит. Как вы видите будущее Второй школы? Давайте ваши мечты. Нет, серьезно, неважно, что есть ограничения. Давайте о них забудем.
В.Ф.Овчинников: Серёж, мечты сбываются.
С.Р.Филонович: О, это замечательно, и мысль материальна.
В.Ф.Овчинников: Дело в том, что насколько травили Вторую школу, и всячески мешали, но может быть, потому, что был какой-то призрак члена Политбюро, сразу её не разогнали. Кстати, у вас не преподавал английский Солнцев? Нет?
С.Р.Филонович: Я помню Солнцева, но у нас он не преподавал.
В.Ф.Овчинников: Это мой приятель, с которым мы были вместе в Калуге. У него отец тоже пострадал. Он родился в Нью-Йорке. Поэтому, когда он уже решил уехать, он сразу получил гражданство по их законам. Мы почти одновременно вернулись <из Калуги> в Москву. В связи с тем, что он свободно владел английским, он был городским методистом. И я его, тоже непросто, уговорил взять хотя бы один класс у нас, чтобы учителя могли хоть немножко услышать нормальную английскую речь. Уговорил.
Каждый раз, - он три раза в неделю приходил в школу, - приоткрывал дверь <в кабинет>, засовывал в дверной проём свой нос (он такой остроносый был) и говорил: «Ты еще тут?» и закрывал дверь (смеются). Вот это я вспомнил. Так что, это вообще странно, что школа продержалась так долго.
Так вот, насколько тогда относились негативно, настолько сейчас, особенно почему-то совсем недавно, все школы, имеющие успехи в олимпиадах, ну, такие, высокого уровня успехи, российские, международные успехи, а у нас ведь не только математика, – астрономия, физика и география... Даже по английскому ребята имели успехи... Так вот, теперь вдруг на школы свалились гигантские гранты. Буквально, начиная с середины ноября.
С.Р.Филонович: Да, я читал про то, что школа третье место заняла в рейтинге.
В.Ф.Овчинников: Да-да-да, причем гранты огромные, по 15 тысяч долларов... Рублей…
С.Р.Филонович: Миллионов?
В.Ф.Овчинников: Миллионов рублей, я уже заговариваюсь. Так, как говорил Черномырдин, хотели как лучше, получается как всегда. Значит, было принято решение все эти деньги потратить на зарплату.
С.Р.Филонович: Ужас!
В.Ф.Овчинников: На, так сказать, награды учителям.
С.Р.Филонович: Кстати, так же было сделано в свое время, когда перед президентскими выборами, начались национальные проекты, и, в том числе, был проект по образованию. И проект касался вузов. Вузам выделили гигантские деньги, которые все распотрошили, а потом-то гранты кончились. И дальше что?
В.Ф.Овчинников: Вот так. И как это разделить так, чтобы <все> получили по заслугам? Если уже в школах идет вот такая борьба внутренняя, нелады, ссоры и так далее. Вот я добивался, чтобы разрешили, ну, разделить, пусть <на> неравные части, – часть на оборудование, а часть учителям. Они же такие деньги не держали в руках никогда... Вот предстоит это.
С.Р.Филонович: Да, еще предстоит. Но все-таки это, пусть приятное, хоть не совсем правильное управленческое решение. А все-таки, какой бы вы видели Вторую школу через десять лет? Допустим, что нет ограничений.
В.Ф.Овчинников: Кстати, мы это изложили в этом...
С.Р.Филонович: Колмогоровский проект?
В.Ф.Овчинников: В Колмогоровском проекте. <В нем описана> система работы с одаренными детьми. Потому что их просто много в этой стране. Это и норма, и действительно, это так. Вот Заочная школа[48], о которой я говорил, она была создана ещё Гельфандом[49]. Мы тогда пришли к <ректору МГУ> Петровскому, изложили эту идею работы по переписке, дистантной работы по математике с ребятами. И он схватился за это. Он же сам из Брянска был, Петровский. И эта школа работала. Были времена...
С.Р.Филонович: Да, я помню.
В.Ф.Овчинников: Серёж, до 20 тысяч учащихся было, 45 филиалов было при вузах российских педагогических и прочих. Огромные школы, и ученик стоил в год полтора рубля, потому что задания писали молодые ученые университета, аспиранты...
С.Р.Филонович: Бесплатно?
В.Ф.Овчинников: Бесплатно, естественно. Проверяли студенты бесплатно, потому что у них альтернатива была идти в ДНД, в народные дружины, да, и ходить по улицам, или работать в этой школе, тоже бесплатно. Это было комсомольское поручение. И в этой школе, действительно, мы обнаруживали таких ярких ребят, но, к сожалению, университет не очень интересовался этим провинциальным контингентом. А Физтех открыл через два года такую же школу, и мне проректор говорил, что 70% поступающих проходят через эту школу.
Так что, такие школы просто нужно создавать по крайней мере в каждой области и, может быть, даже не одну. И я считаю, что в Москве в каждом округе должна быть такая школа.
Чем хороша была Заочная школа? Мы работали с учителями, вели так называемые группы "Коллективный ученик». По нашим заданиям учителя сельских школ занимались с ребятами, решали задачи. Писали одну общую тетрадь, один ответ, так сказать, одно выполненное задание и присылали. Так учителя писали: «Ребята от меня требуют, чтобы я вела эту группу «Коллективный ученик», а я боюсь, что не смогу все эти задачи решить, не пришлете ли вы...»
С.Р.Филонович: Решения?
В.Ф.Овчинников: Да, какие-то решения, какие-то эти самые «костыли». И это нужно делать. Потому что, к сожалению, уровень даже московских школ оставляет желать лучшего, а уж там...
С.Р.Филонович: А как, по вашим ощущениям, мне кажется, что зреет в воздухе такая проблема. С одной стороны, происходит то, что происходит, – рейтинг московских школ, гранты, довольно много грантов, сколько? Тридцати школам, по-моему...
В.Ф.Овчинников: Восьмидесяти.
С.Р.Филонович: Восемьдесят, да. В общем, такие вполне значимые деньги. Но, что будет дальше? Меня, знаете, что настораживает? Я вспоминаю историю, не знаю, рассказывал вам её или нет, что в 1971 году, когда комиссия работала здесь, вопреки вашему пожеланию, мы затеяли коллективное письмо. Я тогда только второй курс института закончил, и меня только-только сделали ленинским стипендиатом. Но на то, что происходило вокруг школы, невозможно было смотреть. Тем более, как раз в это время я еще работал здесь, летом, вел физический практикум, который Валерия Александровна организовала.
Бесконечно хотелось что-то сделать. Разрушают то, что ты любил, невозможно смотреть. И мне пришло в голову написать письмо в ЦК КПСС от выпускников школы.
В.Ф.Овчинников: Лихой джигит.
С.Р.Филонович: Да, я, в общем, понимал, что такая, знаете, ну, в определенной степени маниловщина. Но это было, скорее, важно для меня, чем для кого-то. И я через Валерию Александровну прозондировал, как вы бы отнеслись к этому письму, получил ответ, примерно такой, как Хохлову вы дали, как недавно говорили. Но я, честно говоря, решил, что я не послушаюсь этого совета. Я сочинил письмо, напечатал его на машинке и объехал своих одноклассников.
Их немного в городе было, это же лето, они уже частично разъехались. Не могу сказать, что все подписали, кому я предложил, но в итоге, пятеро нас подписало это письмо. А я даже адреса не знал ЦК КПСС, поэтому я на конверте просто написал: Москва, Старая площадь, ЦК КПСС, и бросил в почтовый ящик. Но система работала, как часы. Примерно через неделю мне раздается звонок в квартиру. И такой вежливый голос женский спрашивает: «Вы Сергей Филонович?» Я говорю: «Я». – «Вы писали письмо в ЦК КПСС?» Я так, честно говоря, не буду скрывать... дрожащим голосом говорю: «Да, писал». – «Вы знаете, нам ЦК поручил дать ответ по существу вашего письма. Когда вам удобно прийти в Октябрьский райком партии?»
В.Ф.Овчинников: Значит, переслали, как интересно.
С.Р.Филонович: Переслали, конечно, не в ЦК же мне будет отвечать, понятное дело. Переслали туда. Это называется, поручили жалобу мышке на кошку рассмотреть самой кошке, потому что всем этим занимался Октябрьский райком. Договорились, что через день я приеду. Вот эти полтора дня, это были худшие дни в моей жизни. Я не могу это объяснить психологически, но мне было дико страшно. Причем я себе говорил: что ж ты за идиот такой? Чего ты боишься? Ты же написал это письмо не спьяну, ты все обдумал, ты прекрасно понимал, что может быть. Но ничего не мог с этим поделать. Какое-то гнусное чувство такое, страх.
В.Ф.Овчинников: Это естественно, это норма.
С.Р.Филонович: Не знаю, я никогда больше в жизни такого внутреннего унижения не испытывал. Ну, пришел я в нужный момент… Эта дама, как раз она была членом комиссии, я помню, но фамилию сейчас забыл...
В.Ф.Овчинников: Да-да, я фамилию ее долго помнил...
С.Р.Филонович: Она бывшая учительница географии, которую за профнепригодность выгнали из школы, после чего она инструктором райкома устроилась. Но все чин-чинарем, она меня заводит в кабинет, чай, конечно, не предлагала, тогда это было не принято. Начала со мной беседовать. Беседа, кстати, была очень забавная. И как-то, как я ее увидел, как я в ее кабинете оказался, – меня отпустило. Честно, вот отпустило совсем, понимаете?
Возможно, из принципа противоречия, потому что, начинает она с потрясающей фразы. К ней приходит выпускник школы, причем, наверняка обо мне она справки навела, досье у нее мое на столе, все ясно.
В.Ф.Овчинников: Конечно.
С.Р.Филонович: И она мне говорит: «Знаете...»
В.Ф.Овчинников: А в письме не написано, что закончил Вторую школу?
С.Р.Филонович: Конечно, написано, мы же указали какой выпуск, все, как меня нашли-то? Конечно, всё было известно. Она мне говорит: «Вы знаете, ваша школа воспитывала моральных уродов».
В.Ф.Овчинников: Ой!
С.Р.Филонович: Да, прямо вот так, открытым текстом. Я еле удержался, чтобы не рассмеяться: перед ней сидит выпускник школы, и она такое мне говорит, когда знает, что я только что ленинским стипендиатом стал. И дальше еще полтора часа такой чуши. Просто оголтелой чуши. И я сижу, просто я еще мальчишкой был, сколько мне тогда, 19 лет, и я понимаю, что возражать бессмысленно. То есть это как разговаривать с полным таким, даже не дебилом, а имбецилом классическим. Поэтому даже если я и кивал, то только в том смысле, что я вас слушаю.
Но финал разговора был апофеозом, потому что эта дама подняла пальчик и сказала: «И, вообще, ваша школа пыталась воспитывать элиту». И вот я понял, что это как раз основной финал приговора, да? Именно поэтому школу нужно уничтожить. И, прошу прощения, да, конечно, она меня спросила: «Вы знаете, я только до вас сумела дозвониться, до ваших друзей я дозвониться не смогла, они, видимо, в отъезде. Скажите, вы сами им передадите мнение партии, или мне с ними отдельно беседовать?» Я про себя подумал: не буду ребят ставить в такое дурацкое положение, и сказал: «Знаете, я им сам передам все это».
Значит, это были, кстати, Лиза Романова, Таня Лавут, Витя Романюк и Паша Морозов. Я сейчас не буду называть фамилии тех, кто не подписал, потому что для меня это было неожиданно... Ну, вот. И я вышел от нее, и я с тех пор ничего не боюсь. Серьезно. Меня вылечили от этого страха, и я просто не могу себе позволить еще раз испытать такое унижение, как тогда, перед самим собой. Никто же не знал, никто не видел.
В.Ф.Овчинников: Естественно.
С.Р.Филонович: Но, смотрите, почему я вспомнил эту историю? Что, с одной стороны, я понимаю, почему сейчас происходит такое со школами хорошими. Потому что, наконец, у власти возникла мысль, что, вообще-то, надо чем-то гордиться, да? В принципе нужны success stories, надо истории успеха все-таки выносить на поверхность.
Надо сказать, что я не удивился, когда я увидел на первом месте московского рейтинга школу 1535, это школа, с которой я имел дело, потому что она находится просто в 100 метрах от физфака пединститута на улице Усачёва. С 57-й школой я тоже знаком, у меня внук там в подготовительную школу ходит, я знаю директора. А про Вторую школу и говорить нечего. То есть школы абсолютно достойные, никаких тут нет...
В.Ф.Овчинников: Разные, но хорошие.
С.Р.Филонович: Да, разные, но хорошие, потому что 1535 – школа с китайским языком, с глубоким изучением. Но, у меня все равно есть вопрос: не возникнут ли потом существенные серьезные опасения, что ведь вы пытаетесь элиту воспитывать? А ни одной из властей такая элита не нужна, интеллектуальная элита. Я к слову «элита» отношусь нормально, без советского предубеждения. Интеллектуальная элита нужна любой стране, собственно, это источник развития страны. Нет ли опасности, что когда-нибудь, когда они поймут, какой опасный механизм для самих себя они включили - формирование интеллектуальной элиты, - может произойти то, что произошло в 1971 году со Второй школой?
В.Ф.Овчинников: Я не думаю, что до этого дойдет. Все-таки понимание того, что без этой элиты страна не проживет, оно существует. Они вынуждены это осознать и с этим считаться. Как иначе? Другие времена.
С.Р.Филонович: То есть вы считаете, что это уже необратимый процесс?
В.Ф.Овчинников: Я считаю, что все-таки да.
С.Р.Филонович: Вы, как и я, оптимист.
В.Ф.Овчинников: Да. Иначе невозможно.
С.Р.Филонович: Как вам сказать. У меня есть заместитель, исполнительный директор «Высшей школы экономики», она про меня говорит, что я человек, у которого в мозгу центр пессимизма поврежден (смеются).
В.Ф.Овчинников: Хорошая болезнь.
С.Р.Филонович: Да-да. И, наконец, последний вопрос, самый последний. Что бы вы сказали будущим учителям, если бы у вас была возможность к ним обратиться. Я хочу сразу попросить у вас разрешение. Мы расшифруем это интервью, немножко отредактируем, пришлем вам, чтобы посмотреть. Может быть, вам захочется что-то добавить для разъяснения. А потом мы его с удовольствием опубликуем в журнале «Вопросы образования». «Вышка» выпускает. Вы не получаете? Очень хороший журнал.
В.Ф.Овчинников: Да-да, до меня доходит, но нерегулярно.
С.Р.Филонович: Я постараюсь сделать, чтобы вы попали в рассылку, Вторая школа. Но мы там опубликуем интервью, это профильная вещь. Что бы вы сказали будущим учителям? Это не напутствие, просто от себя лично, что бы вы им могли сказать?
В.Ф.Овчинников: Два постулата. Во-первых, обязательная честность и, прежде всего, с ребятами. Честность. Умение сказать «не знаю», и потом отвечать, что и делали наши учителя. Обязательная честность. И честность не только, так сказать, в плане интеллекта, но и в поступках честность. Доброжелательность, борьба с собой, когда хочется стукнуть кулаком или даже дать по шее. Такое бывает, да...
Я помню, у меня было такое в первые годы еще: мальчик украл часы. Часы тогда были большой ценностью, и мы со Збарским вели расследование. Таки потом заставили его отнести часы обратно. Трудный парень из кошмарной семьи. Так вот, я специально зашел за свой стол, <разбирательство> в кабинете у меня было, чтобы, удержаться, не дать ему подзатыльник. Умение себя вести, в этом смысле, и не просто владеть собой, но и <умение> посмотреть на себя со стороны. Если дети вызывают у тебя раздражение, хроническое раздражение, уходи из школы. Куда угодно – в торговлю, если больше некуда. Потому что это и тебе кошмарная жизнь, и детям тоже мучение.
Это главное. И, конечно, идти в школу, даже обычную среднюю школу, нужно так, чтобы твои знания были гораздо выше, чем знания самого сильного и любознательного ребенка. То есть <учителю> нужно много учиться, чего не происходит, к сожалению. Вот эта поговорка, еще довоенная, – нет дороги, иди в педагоги, – она, к сожалению, еще работает. Говорят, что сейчас, все-таки не так, как было тогда. В прошлом году даже был некий конкурс на работу в некоторых школах, особенно в начальных классах. Даже некоторый конкурс. Я уж не знаю, насколько это достоверно, но мне говорили.
С.Р.Филонович: Вы знаете, интересно, спасибо, это такое важное пожелание. Я задумался над тем, что вы фактически попали в педагогический институт случайно, впрочем, как и я, – не приняли в МГУ, куда было деваться. А в итоге, я считаю, что это...
В.Ф.Овчинников: Бог помог, да?
С.Р.Филонович: Да, бог помог, потому что и 17 лет, которые я преподавал физику, были очень счастливыми годами в моей жизни, и сейчас я занимаюсь любимым делом, учу людей, только другому и по-другому. Как-то хотелось еще передать молодежи, что, когда у нас в 17 лет выбирают люди, так сказать, дорогу, как правило, редко кто выбирает сознательно педагогическое поприще. Скорее всего, уж если попадают - тоже по остаточному принципу. Но ваша биография, отчасти моя биография, в этом ничего дурного нет.
При этом может оказаться, что это действительно призвание, и ты будешь всю жизнь заниматься тем, что у тебя хорошо получается, что ты любишь делать. Так что, это тоже не закрытый принцип.
В.Ф.Овчинников: Вот история Мильграма: в этом смысле он ведь тоже в силу своей биографии и своей фамилии попал в школу. И, в общем, создал хорошую школу. Конечно, ему непросто было, и он последние годы мне всегда говорил: «Какая-то странная вещь, все казалось бы против меня: отец репрессирован, жена иностранка, итальянка и так далее, и я тоже с такой фамилией. А школа привилегированная, и меня Лужков любит и обнимает». В общем, вот так.
С.Р.Филонович: Да. То есть такой все-таки жесткой предписанности судеб не бывает.
В.Ф.Овчинников: Человек просто талантливый был. Я же у него немножко поработал, когда уж совсем мне некуда было деваться, он меня, что называется, с панели подобрал.
С.Р.Филонович: После 1971 года, да?
В.Ф.Овчинников: Да, после этого.
С.Р.Филонович: А я не знал, да.
В.Ф.Овчинников: Там так получилось...
С.Р.Филонович: Так у него и Раскольников работал некоторое время.
В.Ф.Овчинников: Это уже я <его> перетащил, да. Там так получилось, что как раз это было перекраивание районов. Какой-то новый район, что ли, создавался. Короче говоря, карта Юго-Запада перекраивалась. Создавались новые райкомы партии, и секретарь райкома Чаплин, но не первый, какой-то был один из последних, стал первым в новом районе, в котором находилась школа. А человек был неординарный, в общем. Мильграм к нему, конечно, сразу обратился. А мы не то, что дружили, но с этим Чаплиным общались, и человек интересный и прочее. Он знал меня.
И, в общем, <Мильграм> поплакался в жилетку Чаплину, И тот говорит: «Ладно, давай рискнем, возьмем этого самого диссидента». Вот так я попал к нему. Но удержался недолго, потому что так складывалось. В первый год мне пришлось, это было уже весной, взять выпускной класс. Так что я, в общем, новым материалом не занимался, а пришел к ребятам и сказал: «Здравствуйте, здравствуйте, порядок будет такой. Вы можете, что угодно делать на уроке у меня, – читать детектив, решать задачи и прочее, прочее. Мы с вами будем готовиться к экзамену по истории. Кому это необходимо, тот будет заниматься, естественно. А кто считает себя готовым, в общем-то, по любым причинам, сидите, только не мешайте».
И началось с того, что половина <половина класса решила>: «Ну, как? Можно чем угодно заниматься, плохо ли?» Я говорю: «Только, пожалуйста, не под партой». И постепенно, чем ближе к экзаменам, тем опаснее, и уже все работали. Но потом так складывалось, что через год опять мне нужно было брать десятый класс, историю СССР. Я говорю Мильграму: «Пересмотри расфасовку, я не могу взять историю СССР, я там тебе нагорожу такого, что потом у тебя будут неприятности». Он взял эту расфасовку, расстановку кадров, как это называлось. Сидели мы, смотрели-смотрели, не получалось. И перешел в другую школу. Так что недолго там был.
Что у него хорошо было -- в школе очень приятная атмосфера. Учить не учили, может быть, но английский хорошо был поставлен. А математика, физика - ну, не было их. Была такая у нас учительница Масарская Полина Иосифовна, блестящий математик. Я туда ее тоже затащил. Она месяца три проработала и говорит мне: «Не могу, Владимир Фёдорович, ну, что же, я прихожу на урок рассказывать им, а они не слышат, не понимают. Спрашивать их – еще хуже». И ушла в другую школу.
А у Раскольникова там скандал был. Я не помню фамилию родителей девочки, выпускной класс. Она до прихода Раскольникова в класс имела твердую пятерку. Но с папой вместе писала домашние сочинения и так далее. Хорошая девочка, но вот в плохих руках была. А у Раскольникова тройку она получала. И еще он говорил: «Это, так сказать, некоторое завышение оценки». Папа пришел и сказал: «Я знаю, о чем вы рассказываете на уроках. Я знаю, почему вы пришли сюда из прошлой школы и прочее, прочее. Знаю вашу учительскую биографию. Или девочка закончит с пятеркой по литературе, или у вас будут крупные неприятности».
Ну, Раскольников сказал: «Я понял, чего вы от меня хотите», и продолжал ставить то, что девочка заслужила. Ну, и Мильграм позвал его и сказал: «Феликс Александрович, положение такое…», он очень осторожничал, Мильграм, и правильно.
С.Р.Филонович: Конечно, да.
В.Ф.Овчинников: Делать ему было нечего, и Феликс ушел. Это была последняя капля, почему он уехал <из страны>. Уже деваться было некуда.
С.Р.Филонович: Да, я помню, провожал когда.
В.Ф.Овчинников: Так что, вот такая история.
С.Р.Филонович: Да, тяжелые времена, как говорится. «Времена не выбирают», - как в песне поется, - «В них живут и умирают».
В.Ф.Овчинников: Да. Но вот ребята как-то не верят, что такое может быть. Не то, что они кричат хором «Не может быть!» Но, в общем, как-то в себя не впускают.
С.Р.Филонович: Конечно, в это трудно поверить. Просто в это трудно поверить. И, во-первых, это омерзительно, так, по большому счету, для нормального человека со стороны.
В.Ф.Овчинников: Да, я и говорю, что они в себя не впускают.
С.Р.Филонович: Может быть, и правильно делают, что не впускают. С другой стороны, знаете, как Заболоцкий говорил: «Не позволяй душе лениться!» Также и здесь. Я боюсь, что поколение, которое не прошло через эти испытания, но, не дай бог, такие, как Макеев, например, или Якобсон. Но даже все эти наши ограничения. Я боюсь, что они все-такивырастут недостаточно...
В.Ф.Овчинников: Не вылепленные.
С.Р.Филонович: Да. Понимаете, в спокойной обстановке. Я всегда своим слушателям рассказываю одну историю, которую кто-то мне рассказал про Константина Симонова. Очень поучительная история. Он же был всегда в фаворе, в отличие от других писателей. Никогда не был репрессирован. И говорят, что когда во времена хрущевской оттепели обсуждали культ личности Сталина, осуждали дружно, и было это собрание в московской писательской организации.
И на трибуну вылез какой-то малоизвестный литератор, но член Союза писателей. А в зале сидела элита писательского сообщества, и, в том числе, Симонов на видном месте сидел. И литератор стал бить себя в грудь и говорить, что, вот, мол, я никогда не продавался этому преступному сталинскому режиму, в отличие от...
В.Ф.Овчинников: Это было уже после?..
С.Р.Филонович: Во время хрущевской оттепели, после XX съезда. «… в отличие от многих, сидящих здесь, вполне преуспевающих», - и прямо пальцем показал на Симонова. Тот мгновенно отреагировал. Он был человеком остроумным, он сказал: «Ты не продавался? А тебя покупали?» И вот это, знаете, тоже очень важная вещь. Я своей молодежи говорю: «Вы считаете себя порядочными людьми?» Обычно большинство говорит в общем: «Да».
В.Ф.Овчинников: Гордо молчат.
С.Р.Филонович: Да, или гордо молчат. Я говорю: «Вообще, чем можете это доказать? Были у вас искушения? Были у вас испытания? Вот предать друга, потому что от этого карьера зависит, да?..»
В.Ф.Овчинников: А то и жизнь.
С.Р.Филонович: А то и жизнь, да. Я говорю: «Поставить оценку незаслуженную школьнику при наличии угрозы скандала или даже лишения работы. Вот если не было таких искушений, ребята, вы потенциально только порядочные. А сказать, что вы порядочные – вы не можете. Надо через это пройти». И вопрос, где сейчас в современной жизни такая возможность пройти через такого рода искушения и испытания, чтобы, укрепить дух. Потому что, спасибо тетушке из райкома, которая меня так напугала тогда, что я перестал бояться.
Кстати, интересная история была, Таня Лавут же, вскоре после того, как она подписала это письмо, вместе с мужем уехали они в Америку, где-то в конце 70-х годов, а Александр Павлович[50], отец Танин, еще, по-моему, был на поселении. Из лагеря его уже выпустили, но он, по-моему, на поселении был. И в 1989 году я приехал в Штаты, уже во второй раз, и оказался в Филадельфии, где Татьяна жила. И людям, у которых я остановился, а я жил по семьям, я им сказал, что страшно хочу повстречаться со своей одноклассницей. А она жила на другом конце города. И они оказались очень такими приятными людьми.
В.Ф.Овчинников: Разыскали, да?
С.Р.Филонович: Адрес у меня был, телефон был, я созвонился. Но мне нужно было физически туда попасть. А дело в том, что я туда приехал по делам же, и был устроен прием в мою честь, вот по школьным обменам, активистами организации, на которую я работал. И закончилось всё это где-то в 12-м часу ночи. Тем не менее, они посадили меня в машину, и мы поехали искать. Я приехал, а там как раз Александр Павлович Лавут и мама Танина, в общем, все. И мы чудно там часа два с половиной посидели. И вместе с американцами, американцам тоже было очень интересно. И когда мы уезжали, я уже сел в машину, ко мне подошел Дима, муж Танин. И он меня, знаете, что попросил? Я был поражен. Он подошел и говорит: «Слушай, Серёж, тебе огромное спасибо», - а я был первым, кто, в общем, кроме родителей, вообще с ними из прошлой жизни соприкоснулся. Он говорит: «Слушай, а тебе не страшно? Ты, – говорит, – сейчас вернешься туда, а там вдруг что-то с тобой…?» И я ему тогда сказал: «Знаешь, Дим, я вообще устал бояться, с меня хватит. Мне всё равно». А у него, который уехал как раз в конце 70-х или в начале 80-х, у них вот эта память от этого страха осталась. Поэтому был такой неожиданный вопрос – не страшно ли мне. Но как-то, с одной стороны, хорошо, что детям не приходится с этим всем сталкиваться. А с другой стороны, они могут вырасти такими незащищенными от всего.
В.Ф.Овчинников: Да, придумать какие-нибудь испытания специальные.
М.Н.Рыкина: Жизнь придумывает.
В.Ф.Овчинников: Это, да.
С.Р.Филонович: Вы знаете, я так считаю и говорю, что не надо искать приключений, они тебя найдут. Но когда они случились, не убегайте от них. Вот проблема.
В.Ф.Овчинников: Да, действительно.
С.Р.Филонович: Потому что, понимаешь, можно же так схитрить, сказать, а, вот так... Хотя, я вчера схитрил. Мне звонит девушка из компании, которая называется «Executive research», то есть ищет менеджеров для крупных компаний. И говорит: «Знаете, Сергей Ростиславович, мы встречались там-то, там-то, вот мы сейчас ищем людей из академического сообщества, чтобы они стали членами тендерного комитета по закупкам для Сколково, для вот этого инновационного города. Скажите, вы могли бы кого-нибудь рекомендовать?»
А у меня, знаете, прямо сердце в пятки ушло, – только не меня! Вот чтобы она не попросила меня стать членом этого тендерного комитета, потому что, вы понимаете, что это абсолютный аукцион. Там ничего сделать нельзя, как говорится, как пел Высоцкий: кроме неприятностей, никаких чудес, да? И тут я понимаю, что она спрашивает, кого бы я мог рекомендовать. И я лихо так назвал своего коллегу, он, правда, специалист по ценообразованию, главное, профессор, со всеми регалиями.
Но потом положил трубку, она поблагодарила, я подумал: вот я смалодушничал. Но такая была возможность, чтобы другого подставить. Мой коллега еще не звонил. Интересно, он-то, боюсь, будет не в большом восторге от такого предложения. А, может, и будет, и скажет: «А чем черт не шутит! Любопытно, как все это происходит», такое тоже может сказать.
В.Ф.Овчинников: Да, вполне может быть. Вот почему... Кстати, к вопросу об этих самых грантах. Я, когда выяснилось, что грант только на зарплату, естественно, стал бурлить и спрашивать: «Вы сделали подарок, так позвольте нам распорядиться этим подарком, иначе какой же смысл?» – «Ну, пожалуйста, вы в принципе имеете право часть денег на приобретение оборудования. Или даже оставить на следующий год. Но что касается оборудования, то пока вы подадите заявку на тендер...»
С.Р.Филонович: Да, вы же государственное учреждение.
В.Ф.Овчинников: «... вы не успеете, да, и деньги просто пропадут». Это длинный и нудный процесс. Значит, это отпадает. Ну, хорошо, а деньги на следующий год?» – «Да, записано в законе, что деньги остаются за учреждением. Но по существующим сложившимся нормам, вы долго будете бегать вначале следующего года, и, в лучшем случае, к июню-июлю часть этих денег получите».
Да, Калина[51], кстати, он мой ученик по Заочной школе, как это ни смешно, слышать ничего не хочет -- только зарплата учителей. Вот когда я пытался ему объяснить, что тогда учителя перессорятся все, потому что это большие деньги, потом долго нужно будет приводить их в чувство. Ничего слышать не хочет, а в следующем году не дадут. Непонятно, почему...
С.Р.Филонович: А люди, да, спрашивают: «А где?» То есть они привыкают к этому делу. Это ужасная штука, по сути дела. Шальные деньги просто.
В.Ф.Овчинников: Да. Школа – такое учреждение, где эти внутренние связи часто нарушаются, и начинается: «А почему не мне?»
В связи с этим польский анекдот. Как человека, которого премируют, сделать недовольным? Дать ему тысячу долларов в качестве премии. Но другим дать по 2 тысячи. Вот так.
С.Р.Филонович: Очень похоже на жизнь... Хорошо, Владимир Фёдорович, спасибо большое. Спасибо вам за гостеприимство.
В.Ф.Овчинников: Но я хоть отвел душу, да.
С.Р.Филонович: Будем надеяться, вам было не очень скучно об этом разговаривать. Я вспоминаю, что Сергей Недоспасов[52], когда отмечалось, по-моему, 40-летие нашего школьного выпуска, произнес очень мудрые слова. Честно говоря, я от него не ожидал, он мне казался таким практичным, конкретным человеком. Он сказал, что, когда мы покидали школу, то у всех было такое радужное представление о собственном будущем и твердое убеждение, что самые счастливые годы жизни ещё впереди.
В.Ф.Овчинников: Я прошу прощения, эта школа, держала ребят в некотором оранжерейном состоянии.
С.Р.Филонович: А сейчас, 40 лет спустя, когда оглядываешься назад, ты понимаешь, что те три-четыре года, которые мы провели в школе, они-то и были, на самом деле, самыми счастливыми. И это не совсем оранжерейное состояние. Это такая атмосфера, о которой мы сегодня говорили, которую потом было очень трудно встретить где бы то ни было.
В.Ф.Овчинников: Да, это так.
С.Р.Филонович: Ладно, всё, спасибо большое!
В.Ф.Овчинников: Спасибо вам.
[1] Публикация подготовлена при участии дочери В.Ф.Овчинникова – Елены Владимировны (Овчинниковой) Гурвиц.
[2] С.Р.Филонович (р. 1952) – д.ф.-м.н., профессор Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» (НИУ ВШЭ, «Вышка»), выпускник Второй школы (1969 г. выпуска). Член Попечительского совета Фонда друзей Второй школы.
* * *
В тексте интервью в угловых скобках «< >» - примечания С.Р.Филоновича и Е.В. Гурвиц.
Оформление и примечания Мемориальной Сетевой Страницы А. Якобсона, если не указано иначе.
Источники: Википедия, архивные и справочные материалы В.Ф. Овчинникова, А.К.Ковальджи, Г.Ефремова, В.Каплуна, М. Кларина, В.Тумаркина, а также:
· Г.Ефремов, А.Ковальджи «Записки о Второй школе». М., 2006;
· Е.А.Бунимович «Девятый класс. Вторая школа». М., 2012
· Г.Ефремов «Тот самый Овчинников, или Невозмутимое бесстрашие». М., 2018.
· Стоп-кадры из документального фильма «Вторая и единственная». Съёмочная группа - А. Голубовский, А. Гордон, Н. Формозов, Ф. Кудряшов, И. Скворцов, А. Лошак. А.Ерастов, А.Костянов, Д.Могилевкий, И.Уральская, Н.Хаменко, А.Ханютин, В.Чаюков. М., Фонд Арт-Проект, Россия, 2015.
[3] М.Н.Рыкина – сотрудник НИУ ВШЭ.
[4] Шелепин, Александр Николаевич (1918-1994) - советский комсомольский, партийный и государственный деятель. Секретарь ЦК ВЛКСМ (1943 -1958). Член ЦК КПСС, Президиума (Политбюро) ЦК КПСС. Депутат Верховного Совета СССР и РСФСР. Председатель Комитета государственной безопасности при Совете министров СССР (1958-1961).
[5] Московский государственный педагогический институт имени В.И.Ленина, ныне Московский педагогический государственный университет (МПГУ).
[6] Московский институт Стали и Сплавов имени И.В.Сталина, ныне Национальный исследовательский технологический университет «МИСиС» (НИТУ «МИСиС»)
[7] Всесоюзный центральный совет профессиональных союзов (ВЦСПС) — центральный орган профессиональных союзов. Здание ВЦСПС расположено в Гагаринском районе Юго-Западного административного округа Москвы, по адресу Ленинский проспект, дом 42.
[8] Збарский Исаак Семенович (1925–2004) - в 1957–70 гг. учитель литературы, главный режиссёр и руководитель Литературно-театрального коллектива во Второй школе (1957-1970), затем сотрудник Института общего образования. Д. п. н., автор учебных пособий по литературе.
[9] Следует сказать, что Второй школе посчастливилось оказаться в окружении большого числа академических институтов, густо расположенных в этом районе Москвы. Там же строилось жилье для сотрудников этих институтов. (прим. Е.В.Гурвиц)
[10] Это утверждение неточное. В частности, в 1963 г. в Москве был создан физико-матеметический интернат (ныне -имени А.Н. Колмогорова), первый выпуск которого состоялся в 1964 г. (прим. Е.В.Гурвиц)
[11] Раскольников Феликс Александрович (1930-2008) — учитель литературы во Второй школе (1959–1972). С 1979 жил в Канаде и США. Был профессором русской литературы и языка в Колгейтском университете, Университете Юта и Мичиганском университете. Автор ряда статей, опубликованных в российских и иностранных журналах, и книги «Статьи о русской литературе» (2002).
[12] Фейн Герман Наумович (литературный псевдоним Герман Андреев; р. 1928) — учитель литературы и завуч во Второй школе (1966–1971). Литературовед, культуролог, публицист. Опубликовал несколько книг на русском и немецком языках, а также более 200 статей. Преподавал русский язык и литературу в школах Ялты и Москвы. Несколько лет вел по московскому телевидению учебную программу по литературе. После эмиграции в 1975 г. в течение 25 лет преподавал русскую литературу, будучи профессором в университетах Гейдельберга, Мангейма, Майнца и Ландау. Один из основателей Русского свободного университета им. А. Д. Сахарова в Германии.
[13] Тугова Наталья Васильевна (1928–2006) — учитель литературы во Второй школе (1957–1971) и завуч школы (1960–1971). Окончила МГПИ им. В.И. Ленина (1950), учитель немецкого, русского языков, литературы и логики в школах г. Ялты. Работала также в нескольких московских школах.
[14] Корякин Владимир Иванович, учитель физкультуры Второй школы в 1964–74 гг.
[15] Факультет вычислительной математики и кибернетики (ВМК) Московского государственного университета имени М.В.Ломоносова
[16] Дынкин Евгений Борисович (1924-2014) — в 1950-х гг. профессор механико-математического факультета МГУ. В 1963 г. организовал при МГУ Вечернюю математическую школу (ВМШ). В 1964–1966 гг. руководил потоком и читал лекции во Второй школе. По его инициативе начал издаваться на ротапринте МГУ в 1965–1966 гг. журнал «Математическая школа» — предтеча «Кванта». В 1967 г. за подписание письма в защиту А. Гинзбурга и Ю. Галанскова уволен из МГУ. В 1970-х эмигрировал, с 1976 г. жил в США, профессор Корнельского университета, член Национальной академии наук США.
[17] «В начале 1960-х годов в связи с проводившейся тогда реформой среднего образования в СССР появились специальные школы с математическим уклоном. Наряду с выдающимися школьными учителями профессиональные математики разных возрастов, от студентов старших курсов и аспирантов до профессоров и академиков, стали добровольно и с энтузиазмом принимать участие в преподавании в математических школах. Евгений Борисович сыграл выдающуюся роль в ранней истории математических школ. В 1963 году он с помощью своих аспирантов и других молодых математиков организует Вечернюю математическую школу (ВМШ) при школе №2 г. Москвы, а на следующий год, при содействии директора школы В.Ф. Овчинникова, организует в ней же поток (три класса, около ста школьников) для математически одаренных школьников 9-10 классов (1964-1966 годы). Дынкин не был первым известным математиком, который стал работать со школьниками в формате математических школ, радикально отличавшемся от имевшего большую и славную традицию формата математических кружков и олимпиад. Однако его подход отличался некоторыми уникальными чертами. В работе Дынкина в школе №2 ярко проявился его организационный талант, не столь частый среди активно работающих математиков. Поток Дынкина в школе №2 был четко и глубоко продуманно организован. Дважды в неделю Дынкин читал лекции для всего потока. Шесть его непосредственных ассистентов были ответственны за группы из 15-20 школьников каждый. У каждого из них было по два помощника из числа студентов 3-5-го курсов мехмата. Занятия в группах не были эквивалентом семинарских занятий по курсу в университете. Они скорее походили на более интенсивный и регулярный вариант математического кружка. Это сочетание четко организованной регулярной системы лекций и спонтанной, но довольно напряженной атмосферы на групповых занятиях было уникальным. … Для того, чтобы охарактеризовать атмосферу в дынкинском потоке школы №2, приведем цитату из неопубликованных воспоминаний И.Д. Новикова, который также был одним из старших ассистентов Дынкина: «Учиться было трудно, и особенно трудно потому, что Дынкин всячески стимулировал соревнование. Наказаний не было, но система избирательных поощрений была действенней наказания. Не получать поощрений или получать их в недостаточном количестве было хуже, чем если бы наказывали, родителей, например, вызывали. Были всяческие конкурсы, для них вывешивались дополнительные задачи. За их решение полагалась оплата в «тугриках». Это были отнюдь не монгольские монеты, а кусочки бумаги с цифрой-достоинством и подписью Дынкина. На эти как бы деньги можно было кое-что купить в организованном Дынкиным магазине ШУМ – школьный универсальный магазин. Это происходило на вечерах несколько раз в год. Дынкин, как многие математики, был меломаном, и у него была большая коллекция пластинок. Он приносил для реализации в магазине часть своих пластинок, может быть, вторые экземпляры. Кроме того, там были выставлены книжечки популярных лекций по математике, стоимостью, наверное, тридцать копеек. Но Дынкин просил своих приятелей-математиков, авторов этих книжек, подписывать их. Таким образом, за тугрики можно было приобрести настоящие раритеты с подписью автора. Но ещё важнее, что результаты этих конкурсов становились известны. Не помню, как именно, но школьники всегда знали, кто сколько решил, и это было огромным стимулом. Дети старались изо всех сил.» Источник: «Памяти Евгения Борисовича Дынкина (1924-2014)», А. Б. Каток, С. Е. Кузнецов, “Памяти Евгения Борисовича Дынкина (1924–2014)”, Матем. просв., сер. 3, 19, Изд-во МЦНМО, М., 2015, 81–86 http://www.mathnet.ru/links/8a938a45e9830e1ff69f6368affd0105/mp841.pdf
[18] Тихомирова Валерия Александровна (р. 1941), - учитель физики Второй школы в 1963–72, с 1972 и поныне зав. отделом физики журнала «Квант», преподавала физику в московских школах.
[19] Ефремова Галина Александровна (р. 1940) - учитель физики 2-й школы 1963–97.
[20] Александров Николай Васильевич (1922-1980), физик, профессор, декан физ.-мат. факультета, проректор МГПИ им. В.И. Ленина (1954-1961), чл.-корр. АПН СССР, первый зам. Министра просвещения РСФСР (1964-1980).
[21] Шустов Анатолий Иванович - Заместитель министра просвещения РСФСР.
[22] Сигаловский Наум Матусович, (1907–2003) - преподаватель физики во Второй школе в 1961–71. Окончил ленинградскую Военно-инженерную и электротехническую академию Наркомата обороны. Участник Великой Отечественной войны, награждён орденами Ленина, Боевого Красного Знамени, двумя орденами Отечественной войны первой и второй степени, двумя орденами Красной Звезды и двенадцатью боевыми медалями. Свой первый орден Красной звезды получил в 1942 за создание подвижного узла связи Западного фронта, на основе которого был разработан подобный узел связи Генерального штаба. В 1944-1950 преподавал «Радиолокацию» в Московском военном училище войск НКВД. Затем 7 лет был старшим преподавателем радиофакультета Киевского Политехнического Института. После переезда в Москву работал на военной кафедре МГУ. Вышел в отставку в звании инженер-полковника.(прим. М.Сигаловского и А.Зарецкого).
[23] Бега Рудольф Карлович (1933–2002) - преподавал физику во Второй школе в 1961–2002. Был автором и ведущим 40 учебных телепередач, автор учебных фильмов и диафильмов
[24] Речь идет о возвращении на должность директора Второй школы после «изгнания» 1971 г. (прим. С.Р.Филоновича)
[25] Ковальджи Александр Кириллович (р. 1956), математик, учился во 2-й школе 1969–73, окончил мехмат МГУ. Проверяющий ЗМШ 1973–78. Преподаватель ВМШ 1978–98 на общественных началах. Сотрудник ЦЭМИ РАН 1978–98. Директор «Второй школы» 1998–2001. Зам.директора «Второй школы» по научной работе с 2001. Ныне руководитель Вечерней Многопредметной Школы. Соавтор сборников задач «Подготовительные задачи к Московской олимпиаде», «Московские математические олимпиады 60 лет спустя», «Как решают нестандартные задачи», «Московские математические олимпиады 1993–2005». Зам. председателя оргкомитета Московской математической олимпиады в 1997. Член Федерального экспертного совета по учебным пособиям 2003–2006.
[26] Мильграм Леонид Исидорович (1921 - 2011) — советский, российский педагог. Народный учитель СССР (1991). Был директором московской школы №45 (до 2002) (ныне гимназия).
[27] Садовничий Виктор Антонович - ректор Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова (с 1992 г.), член-корр. РАН (с 1994), академик РАН (с 1997). В 1970—80гг. на ответственных постах в приёмной комиссии МГУ, секретарь парторганизации мехмата МГУ. Ряд математиков включают В.А. Садовничего «в число основных проводников дискриминационной политики на мехмате МГУ, выражавшейся в массовом недопущении поступления абитуриентов еврейского происхождения».
[28] Медведев Дмитрий Анатольевич (р. 1965) — российский государственный и политический деятель. Президент Российской Федерации с 7 мая 2008 по 7 мая 2012.
[29] Путин Владимир Владимирович (р. 1952) - в 2008—2012 гг. занимал должность председателя Правительства Российской Федерации.
[30] Петровский Иван Георгиевич (1901-1973) - математик и деятель отечественного образования. Ректор МГУ им. М. В. Ломоносова (1951—1973), академик АН СССР (с 1946).
[31] Логунов Анатолий Алексеевич (1926-2015) — физик-теоретик, ректор МГУ им. М. В. Ломоносова (1977—1992). Академик АН СССР (с 1972). «Был одним из академиков, подписавших в 1973г. письмо в газету «Правда» с осуждением «поведения академика А. Д. Сахарова». В письме Сахаров обвинялся в том, что он «выступил с рядом заявлений, порочащих государственный строй, внешнюю и внутреннюю политику Советского Союза», а его правозащитную деятельность академики оценивали как «порочащую честь и достоинство советского ученого».
[32] Хохлов Алексей Ремович (р. 1954) – окончил Вторую школу в 1971, советский и российский физик, специалист в области физики полимеров. Доктор ф.-м. н., профессор, проректор МГУ (в 2008 - 2018), академик РАН (2000), вице-президент РАН (с 2017).
[33] За 10 лет, прошедших после интервью, А.Р.Хохлов стал не только проректором МГУ им.М.В.Ломоносова, но и вице-президентом РАН, иными словами, показал себя как хороший организатор. (прим. С.Р.Филоновича.)
[34] См. ссылку №29.
[35] Фурсенко Андрей Александрович (р. 1949) — министр образования и науки Российской Федерации в 2004—2012гг.
[36] Хохлов Рэм Викторович (1926-1977) - советский физик, один из основоположников нелинейной оптики, ректор МГУ им. М.В. Ломоносова (в 1973-1977), член-корр. АН СССР (с 1966), академик АН СССР (с 1974), и. о. вице-президента АН СССР (с 1977).
[37] Сивашинский Израиль Хаимович (1909–1991) — учитель математики во Второй школе (1960–1969). Участник Великой Отечественной войны (1941–1943). Преподавал математику в московских школах. Больше 20 лет работал методистом в Институтах усовершенствования учителей. Издал несколько популярных задачников и методических пособий по математике. В ноябре 1971 г. уехал в Израиль, где преподавал математику в Иерусалимском университете (1971–1982) и издал несколько пособий по математике на иврите.
[38] Кантор Рувим Ехананович (1920-2010) - работал в школе №16, директор школы №10 (2 года), учитель истории и завуч Второй школы 1956–62, работал в институте усовершенствования учителей 1962–68, сотрудник журнала «Вопросы истории» с 1968. Привёл во Вторую школу И.Х. Сивашинского. Дочь Полина окончила Вторую школу и в ней работала.
[39] Круковская Клавдия Андреевна - учитель химии. Работала во Второй школе с 1960 по 1989 год. В 1979 вела и биологию. Для многих поколений второшкольников имя Круковской стало нарицательным, синонимом антисемита и человеконенавистника. (Прим. Е.В.Гурвиц)
[40] Овчинникова Ирина Григорьевна (урожд. Зельдич, 1930 - 2009) - известный журналист и педагог, преподавала русский язык и литературу (не во Второй школе), заслуженный работник культуры РФ. Работала спецкором и обозревателем отдела школ и ВУЗов газеты «Известия» в течение 30 лет. «Свои позиции она отстаивала бескомпромиссно и решительно, была нетерпима к двоемыслию, косности, равнодушию. Её острого языка побаивались, выступления в газете вызывали много откликов.». Источник: некролог газеты «Известий».
[41] Макеев Алексей Филиппович (1913–07.07.1979), участник Великой Отечественной войны, политзэк, трижды осужден за «антисоветскую агитацию» (1941, 1942, 1947), участник Кенгирского восстания 1954 г. Учитель географии, тренер, начальник летних школьных лагерей Второй школы 1960–76. Написал воспоминания о восстании, использованные А.И.Солженицыным в «Архипелаге ГУЛАГ» и Р.А. Медведевым в книге «К суду истории». Покончил жизнь самоубийством. См. также: https://arch2.iofe.center/person/24195 (Архив Фонда Иофе) и http://margulev.narod.ru/catacomba/fil.htm
[42] Владимир Фёдорович употреблял именно это слово применительно к очень нравившимся ему детским лицам. Это была своего рода высшая степень приязни. (прим. Е.В.Гурвиц)
[43] См. примечание 3
[44] Громыко Андрей Андреевич (1909 — 1989) — советский дипломат и государственный деятель, министр иностранных дел СССР (1957—1985).
[45] Даниэль Юлий Маркович (1925-1988) — литератор. Участник Великой Отечественной войны, был ранен, награждён медалью «За Отвагу». Окончил филологический факультет Московского областного педагогического института, работал учителем литературы в Калужской области и Москве. С 1957 публиковался в СССР как переводчик поэзии. С конца 1950-х писал повести и рассказы, которые публиковал за рубежом под псевдонимом «Николай Аржак». 12 сентября 1965 арестован за эти публикации вместе со своим другом, Андреем Синявским, публиковавшимся под псевдонимом «Абрам Терц». 12 февраля 1966 г. приговорён Верховным судом РСФСР по ст.70 УК РСФСР («антисоветская пропаганда и агитация») к 5 годам лагерей («процесс Синявского и Даниэля»). В октябре 1991 дело Синявского и Даниэля было пересмотрено, а приговор Верховного суда 1966 отменён за отсутствием в их действиях состава преступления.
[46] Даниэль Александр Юльевич (р.1951) -- сын Юлия Даниэля и Ларисы Богораз. Выпускник 1968 г. Второй московской физико-математической школы. В 1973–1980 участвовал в выпуске самиздатского информационного бюллетеня советских правозащитников «Хроника текущих событий», а в 1975-1981 – в издании неподцензурного исторического сборника «Память», посвященного проблемам советской истории и публиковавшегося за рубежом. Член Правления Международного историко-просветительского и правозащитного общества «Мемориал», сотрудник ряда исследовательских и просветительских программ этого общества. В сегодняшней России «Мемориал» считается «иностранным агентом».
[47] Не помню никаких открытых и, тем более, закрытых комсомольских собраний, на которых я бы выступал. И вообще, как мне кажется, публично на эти темы я никогда не говорил. Непублично - другое дело; и в частном разговоре (в кабинете Владимира Фёдоровича или где-то еще) фразу «Ко мне нормально относятся; положение с моим отцом никак не сказывается ни в отрицательную сторону, ни наоборот»- я вполне мог сказать. (прим. Александра Даниэля).
[48] Идея создания Заочной математической школы (ВЗМШ) принадлежит выдающемуся математику и биологу — Израилю Моисеевичу Гельфанду «В мае 1964 г. постановление Совета Министров РСФСР официально оформило создание РЗМШ — Российской Заочной математической школы при Московском государственном университете и Министерстве просвещения РСФСР. Среди 1429 учеников первого приема 57% школьников было из сел, рабочих поселков и маленьких городов (с населением менее 30 тыс. человек).» … Профессор И.М.Гельфанд «предложил стать директором Заочной школы Владимиру Фёдоровичу Овчинникову — директору «Второй школы», и он согласился. Но тут оказалось, что быть директором сразу двух школ невозможно, это запрещено законом. Эту проблему смог решить только председатель правительства СССР А. Н. Косыгин. Он издал приказ, что в порядке исключения Владимир Фёдорович может по совместительству стать директором Заочной школы. Так что потом, когда «Вторая школа» была по политико-идеологическим соображениям разгромлена, а Владимир Фёдорович был оттуда уволен, ему не пришлось искать себе новое место работы.» Источник: «Троицкий вариант-Наука»
[49] Гельфанд Израиль Моисеевич (1913–2009) — выдающийся математик, принял активное участие в создании Второй школы и Заочной математической школы. В 1963–1969 гг. читал лекции во Второй школе и организовал семинары, которые вели его ученики, привлек много ярких преподавателей и по другим предметам. На многие годы определил стиль и уровень преподавания в школе. Один из крупнейших математиков ХХ века, профессор, член-корр. АН СССР (с 1953) академик АН СССР (1984) , почетный член многих академий мира, лауреат самых престижных премий по математике. Внес фундаментальный вклад практически во все области математики. С 1989 в США, проф. Рутгерского университета (Нью-Джерси).
[50] Лавут Александр Павлович (1929 — 2013) — советский математик и правозащитник.
Окончил мех-мат МГУ (1951). С 1968 г. принимал участие в выпусках «Хроники текущих событий», в 1974—1980 гг. был одним из её основных авторов, руководил выпуском. В 1969 г. вошёл в состав Инициативной группы по защите прав человека в СССР. В 1980-86 гг. – политзаключённый. Был членом совета правозащитного центра «Мемориал».
[51] Калина Исаак Иосифович (р. 1950) — выпускник ВЗМШ, российский педагог и государственный деятель, д.п.н. В 2010-2020 гг. — министр Правительства Москвы, руководитель Департамента образования.
[52] Недоспасов Сергей Артурович (р. 1952) - окончил Вторую школу в 1969 г. и МФТИ (Факультет молекулярной и химической физики). Доктор биологических наук, профессор, член-корр. РАН (с 2003), академик РАН (с 2016).
Комментарии
вторая школа
В 1961 году я подал заявления во вторую и в 52-ю физ-мат школы и был принят в обе. По довольно случайным причинам я выбрал 52-ю, которую и закончил в 1963 году. Так что утверждение, что вторая школя была в начале 60-х единственной в Москве физ-мат школой неверно.
Петр Волковицкий
Ошибка
Павел "Морозов", упоминаемый в тексте, - это Павел Мороз
Добавить комментарий