В 1994 году меня совершенно неожиданно пригласили поучаствовать в проекте Стивена Спилберга “SHOAH”, что в переводе означает “Холокост”. Я искала работу и пришла в Simon Wiesenthal Center /Визенталь – Центр/. Принял меня Раввин Купер, директор Музея Толерантности Лос-Анджелеса/ позже он стал Главным раввином Лос-Анджелеса/. О нем я была наслы-шана давно. Я принесла ему все свои документы и дипломы и спросила, нет ли у него подходящей работы для меня. Он всё просмотрел и сказал, что сейчас ничего нет, но он будет меня иметь в виду. Опечалившись, я уже хотела уйти, но, видимо, Бог услышал мои молитвы ! Вдруг раздался телефонный звонок. Раввин стал отвечать и вдруг улыбнулся, остановил меня. Ничего не понимая, я продолжала ждать. Закончив разговор, он мне сказал:”Мне только что позвонил Стивен Спилберг. Ему срочно нужен русскоязычный интервьюер для проекта SHOAH /Холокост/. Человек должен быть интеллигентным, обладать ученой степенью и приятной наружностью – все интер-вью будут сняты на видео. И я ему сказал :” Ты не поверишь, но именно такой человек сидит сейчас в моём кабинете”. Поспешите, Анна, завтра начинается инструктаж. “
Неужели я буду работать у великого Спилберга?! Это был не просто редкий случай везения – то был Божий промысел! Вот что значит оказаться в нужном месте в нужное время! Радость моя смешивалась с робостью: я же никогда не была интервьюером, да и мой английский был не столь хорош. А сама личность Спилберга была настолько недосягаема, что впору было впасть в отчаяние. Нет, меня не возьмут!...
Но на следующее утро я уже была на студии. И надо сказать, встретили меня замечательно – очень дружелюбно и тепло; мне сказали, что я единственный русскоязычный интервьюер в про-грамме и что они многого от меня ждут. Да и мой английский вполне хорош, а если и есть акцент, то он “charming”. Мне подробно рассказали о целях и задачах будущей программы: после выхода в свет фильма “Shindler’s List” /”Список Шиндлера”/ Стивен Спилберг решил создать фонд истори-ческих видеодокументов : в разных странах записать на видеопленку свидетельства людей, переживших ужасы Холокоста, и даже шире – геноцида вообще, который есть и в наше время.
В этой работе будут участвовать музеи, библиотеки и специалисты разного профиля: педагоги, архивариусы, документалисты – всё это создаст наиболее полную коллекцию свидетельств бывших узников Холокоста, когда-либо собранную в мире. Вот что сказал Стивен Спилберг о своей будущей программе:”Наш видеоархив сохранит все истории, рассказанные людьми, которые пережили это время. Необходимо, чтобы мы увидели их лица, услышали их голоса и поняли, что ужасы геноцида происходили с такими же людьми, как мы с вами. Расовая ненависть, неприятие чужой культуры, отсутствие толерантности - это, к сожалению, не только история, но и реальность нашего времени. Этот проект создан для того, чтобы отдать дань прошлому и извлечь из него уроки для настоящего”. Спилберг дал название программе: SHOAH Visual History Foundation / в дальнейшем SHOAH/ и расценил её как самую важную для него профессиональную работу. Планировалось открыть филиалы в 35 странах и снять видеоинтервью на 25 языках. Проект был грандиозным, и я воодушевилась.
Мне объяснили, что надо спешить опросить бывших узников, большинству из которых 70 - 90 лет. В каждом интервью, приблизительно двухчасовом, следовало дать жизнеописание интервьюируемого /в дальнейшем - очевидца/ - до, во время и после войны. Всем видео надлежало остаться неотредактированными и содержать всё, что было рассказано интервьюеру. В конце разговора разрешалось пригласить к камере родных и близких. А затем каждый очевидец получал копию своего интервью для семейного архива. Такова была программа. Я взялась за дело с большим энтузиазмом.
Первая проблема - найти в Лос-Анджелесе бывших узников гетто и концлагерей – оказалась для меня не слишком сложной: к этому времени у меня, благодаря моей лекционной работе, уже была очень тесная связь с русскоязычной общиной. И я начала именно со своих слушателей, среди которых сразу же обнаружила нескольких узников гетто. А затем я бросила им клич :“Помогите найти бывших узников!” И успех пришел: было найдено множество нужных мне людей: их друзей, родственников, соседей. И опять я подумала о Божьем благословении, сопутствующем мне. Работа началась.
Мы очень дружили с Саем Фрумкиным – замечательным человеком, борцом за эмиграцию советских евреев, добрым гением всех новоприбывших в Лос-Анджелес иммигрантов. Он знал русский язык, побывал на многих моих лекциях и с тех пор старался во всем помогать мне. Я рассказала ему о приглашении на Студию Спилберга, и идея интервьюирования бывших жертв Холокоста вдохновила его. Он и сам был бывшим узником: провел 3 года в Каунасском гетто, где тяжело работал вместе с отцом. Мать Сая забрали в Освенцим. Потом 15-летнего мальчика и его отца перевели в концлагерь Дахау, где отец умер. Сай выжил, был освобожден в 1945 году, а после войны каким-то чудом нашел свою мать в Израиле. Потом он эмигрировал в США, окончил университет Лос-Анджелеса /UCLA/. Именно он со своими друзьями в 1974 году на Пурим устроил в Лоc-Анджелесе шествие с зажжёнными свечами и с лозунгом :“Помогите евреям уехать из СССР!” В шествии участвовало 10 тысяч человек. А позже Сай даже связался с официальными лицами в Вашингтоне и в какой-то мере способствовал принятию поправки Джексона-Веника, после чего евреев, наконец, стали выпускать из СССР. Вот такой он был человек! Его любили, ему поклонялись. К сожалению, в 2009 его не стало.
Он тоже стал участвовать в SHOAH, брал интервью. Вначале они проходили в Визенталь Центре, но скоро мы оба заметили, что люди смущаются, чувствуют себя неуютно в чужой обстановке, и почти одновременно пришли к выводу: надо брать интервью у них дома. Что до техники интервьюирования, то здесь было много вопросов. Первый предложенный нам вариант был не вполне удачен: нужно было просто прийти и попросить очевидца рассказать о своей судьбе во время войны, не перебивая и не задавая никаких вопросов. Но в нашем случае, в русскоязычной общине, надо было учитывать, что все эти люди в основном были детьми во время войны, многое забыли, и наводящие вопросы были просто необходимы. Важно было, чтобы они рассказали о своей семье /кстати, часто религиозной/; о том, где и как они жили, попав в гетто или концлагерь; о чём думали, что чувствовали; кто из их семьи пострадал, кто выжил... Нужен диалог. И эта форма интервью прижилась.
Еще одна особенность русскоязычных узников тоже определилась сразу – их надо было разговорить, объяснить, что запретных тем нет: живут они теперь в свободной стране, а не в Советском Союзе. Это не сразу получилось. Не случайно лауреат Нобелевской премии мира, замечательный Эли Визель после визита в Москву издал книгу, где назвал евреев СССР “евреями молчания”; а Булат Окуджава, в свою очередь, писал о нашей бывшей стране как об “империи страха”. И это
очень верно: большинство наших очевидцев боялось сказать что-то лишнее даже здесь, в Америке. Мы с Cаем часто обсуждали способы “раскрытия” людей. Мы тщательно выбирали подходящую кандидатуру бывшего узника, по телефону договаривались о времени встречи и просили подобрать необходимые фотографии и документы. А в назначенный срок приезжали к нему на дом всей командой: интервьюер, оператор и ассистент. Надо ли говорить, что нас встречали с истинно русским гостеприимством – с пирогами да блинами, специально для нас приготовленными!
И вот началась моя такая печальная, трудная и одновременно очень нужная эпопея. Иногда невозможно было без слёз выслушивать исповеди людей. Часто они и сами плакали, рассказывая о том, как они, дети, прятались в подвалах и сараях, не смея выйти; как они жили в чужих семьях, приютивших их, как правило, небезвозмездно. А чего стоила жизнь в гетто, где им грозила постоянная опасность, расстрелы и мучения их родных и близких... В основном то были люди из оккупированной Белоруссии и Украины, где гетто были образованы почти во всех городах и деревнях. Те, кто были не “под немцами”, а “под румынами”, как правило, выживали /румыны убивали редко /. Они и составляли большую часть моих очевидцев. Кроме того, была еще одна закономерность – обычно выживали люди, не похожие на евреев: светловолосые, голубоглазые. Особенно потряс меня рассказ одной женщины из Одессы. Когда началась война, она была 16-летней красивой и избалованной девочкой из зажиточной еврейской семьи. Фашисты убили ее родителей, а ее отдали на поругание солдатам. Жизнь её была сломана, и она навсегда осталась депрессивной, не смогла учиться, работать, создать семью. Из всех родных у неё остался только брат, который и привез её в Америку и заботился о ней. И таких сломанных судеб было немало. Еще одна бывшая жительница гетто рассказала, что ей было 4 года, когда об ее головку фашист загасил зажженную сигарету, так что следы ожогов остались на всю жизнь. Потряс и рассказ еще одной женщины, которой удалось невероятное: выползти из ямы в Бабьем яру/ ей тогда было 12 лет/. И у нее тоже депрессия - на всю жизнь.
Но встречались и люди с благополучной судьбой. Пережив в детстве все ужасы Холокоста, они учились после войны, работали и смогли состояться. Пожалуй, самое яркое интервью дал мне Гарри Тумин, успешный американский врач, много лет уже живущий в Америке. В годы войны он, девятилетний, вместе с родителями и бабушкой оказался в Минском гетто. Условия жизни там были кошмарными: евреев расстреливали, били, унижали, измывались над детьми и взрослыми, кормили ужасно – все вечно были голодными. А главное – узники жили в страшной опасности: всё время ходили слухи, что гетто вот-вот ликвидируют. Известно, что таких полных ликвидаций Минского гетто было три. А затем туда вновь свозили евреев из Австрии, Германии и других европейских стран, и всё повторялось. Именно в Минском гетто за 3 года было убито более 135 тысяч человек, а спасены были партизанами или праведниками только 3%. Практически никто не выжил, остались только письма и дневники.
У Гарри был друг Лёва. И эти два мальчика решили спастись: ночью они тайно перерезали колючую проволоку, окружавшую гетто, вырыли яму, и, маленькие, тщедушные, протиснулись в нее и убежали. Долго бродили по лесу и чудом вышли на партизан. Когда рассказали командиру отряда, как им удалось бежать, тот немедленно послал к той яме нескольких мужчин. Они ее расширили, и мальчикам удалось спасти сначала своих родных, а потом и многих других. Командир
отряда потом часто посылал этих ребят в разведку в соседние сёла, где были немцы и полицаи, и те неизменно возвращались с ценной информацией, а иногда и с едой для партизан, которую им давали сердобольные жители. Я спросила Гарри, как им, двум еврейским мальчикам, всё это удалось, и он ответил, что, во-первых, они оба были не похожи на евреев, а кроме того, они были очень смелыми, и, как и все дети, еще не понимали, что такое смерть. Командир партизанского отряда после войны ходатайствовал о награждении мальчиков боевыми медалями, но этого не произошло. Наше интервью длилось около 5 часов, Гарри оказался прекрасным рассказчиком. А когда в офисе Спилберга был объявлен конкурс на лучшее интервью, мы с Гарри Туминым выиграли этот конкурс, разумеется, вместе с несколькими другими победителями. Помню, как был устроен приём для призёров, куда мы были приглашены.
Эта история имела продолжение. Во-первых, наше с Гарри интервью недавно вошло в число 1000 лучших интервью SHOAH. Если учесть, что всего было взято 58 тысяч интервью, это очень неплохой результат. И во-вторых, ходатайство командира о награждении Гарика и Лёвы боевыми медалями было удовлетворено ...только в 2015 году, на 70-летие Победы в Великой Отечественной войне. Гарри в США, а Лева в Минске получили тогда бумаги за подписью Владимира Путина о награждении каждого из них боевыми медалями Великой Отечественной войны и Знаком партизана. Так награда нашла героев через 72 года...
Между тем, Сай стал все реже брать интервью, он был очень занят, но все же всегда помогал мне советом. Нам одновременно пришла в голову идея не терять наших очевидцев после интервью, а создать их сообщество. Так появилась “Ассоциация бывших узников Холокоста”, которая существует и сейчас и насчитывает уже более 300 человек. Приятно сознавать, что мы с Саем Фрумкиным стояли у истоков этой Ассоциации, которая помогла нашим бывшим узникам общаться друг с другом, завести новых друзей, посещать вместе театры и выставки и даже выезжать на отдых.
Интервьюируемых было немало, некоторые из них стали моими настоящими друзьями. А я настолько увлеклась этим важным делом, что постоянно искала пути его совершенствования. Прежде всего, я предложила, чтобы не только я, интервьюер, но и оператор были русскоязычными – это сразу раскрепощало очевидцев. Меня попросили найти такого оператора, и я нашла замечательного человека, бывшего ленинградца Яшу Склянского, известного по его операторской работе в фильмах “Проверка на дорогах” Алексея Германа и многих других. Яша был профессионалом, его картинки на экране всегда были подобраны с большим вкусом, а умение передать эмоции героя интервью, да и мои тоже, было выше всяких похвал. К тому же Яша был очень обаятельным и обходительным, всем нравился: люди сразу проникались к нему доверием, и наши интервью стали и продолжительнее, и выразительнее, а я нашла сразу двух задушевных друзей – Яшу и его жену Берту.
А потом у меня возникла новая мысль: а что если брать интервью не только у жертв Холокоста- ведь они были в то страшное время детьми и не могли глубоко анализировать события, как это делали бы взрослые люди. Мы, как всегда, посоветовались с Саем и пришли к мысли: нужно брать свидетельства и у тех, кто освобождал Европу от Холокоста – евреев-ветеранов войны. Я об этом очень хорошо знала: как я уже писала, мой отец, Григорий Львович Абрамович, был среди тех, кто освобождал Европу, дошел до Берлина, где и встретил победу в 1945 году. И его рассказы о дорогах войны были зрелыми, умными, запоминающимися. Мы с Саем это обсудили и доложили на конференции в Студии. Наше предложение было признано логичным, и скоро в SHOAH появилась новая анкета - для Освободителей /Liberators/.
Что касается поиска нужных кандидатур, то, к счастью, к этому времени в Лос-Анджелесе уже была создана Ассоциация ветеранов войны, так что искать их особо не пришлось. И тогда количество и качество интервью резко возросло. Моё “рационализаторское предложение” позволило фонду получить очень интересные и содержательные интервью евреев-ветеранов войны, особенно потом, в Санкт-Петербурге. Очень ярким было интервью с Наумом Резником, весьма достойным человеком, энергичным и деятельным. Он прошел всю войну; участвовал в битвах под Курском и Сталинградом; закончил войну майором; получил много боевых наград. А после войны прекрасно учился, закончил аспирантуру, защитил кандидатскую, а потом и докторскую диссертации, стал ученым с мировым именем. По семейным обстоятельствам, в конце 80-х годов он эмигрировал в США: там уже жил его старший сын. Он привез с собой еще двух сыновей, они прекрасно состоялись в США – один стал кардиологом, другой учёным. Их отец тоже нашел себя: был одним из создателей первой русскоязычной библиотеки Лос-Анджелеса, в которой собрано более 25.000 книг и которая носит теперь его имя. А потом в помещении этой библиотеки он собрал вместе многих “остепененных“ ученых города. Среди них была и я, и все мы в шутку называли нашу организацию “Ученый Совет”. Он лично проверил все наши кандидатские и докторские дипломы, так что “случайных” людей в Совете не было. Мы часто собирались все вместе, делясь подробностями своей жизни, работы. Некоторые из них тоже стали моими очевидцами.
Я знала, что Наум Резник - член Ассоциации ветеранов войны, и ему первому предложила дать мне интервью. И я не ошиблась: этот блестящий человек оказался прекрасным рассказчиком и дал мне почти шестичасовое интервью. Самое главное - он был среди тех, кто в январе 1945 года освобождал Освенцим! У него тогда оказался при себе трофейный фотоаппарат “Лейка”, что было очень большой редкостью, и ему удалось почти невозможное: сделать несколько снимков только что взорванных фашистами печей Освенцима и печально известного вокзала, куда прибывали в Освенцим поезда с узниками. Эти-то снимки и были показаны им во время интервью. На них он – бравый, высокий и красивый молодой человек, окруженный другими бойцами; кто-то из них сфотографировал его на фоне тех страшных печей. Когда он получил свою кассету с интервью, то собрал весь наш “Ученый совет” и с гордостью её показывал. Его интервью никого не оставило равнодушным. Оно было умным, тонким, аналитическим, со множеством интереснейших подробностей. Он рассказал, что его артиллерийская бригада, капитаном которой он был, вошла в Освенцим через неделю после того, как немцы, желая скрыть следы своих ужасающих преступлений, отправили тысячи узников на так называемый Марш смерти в сторону Берлина. Русские военные увидели в лагере около 7 тысяч оставшихся людей. Это были скелеты, многие из них уже не вставали. Резник рассказал, что в воздухе стоял тяжелый, едкий запах горящей плоти и пепел забивал ноздри. Они увидели и доверху набитые бараки с вещами сожженных людей. Резник сказал нам: “Нам показалось, что мы в аду! Как могла Германия, страна с высокой культурой, допустить такое! Преступлением было бы забыть об этом! ”. И глаза его были полны слёз. Забегая вперед, скажу, что в январе 1995 года на основании этого интервью и снимков к нему Наум Резник был вызван в
Вашингтон на церемонию, посвященную 50-летию Освобождения Освенцима, и получил почетную грамоту от американских властей. Многие интервью других ветеранов тоже были толковыми, четкими, глубокими. Интересное интервью дал нам Ефим Столярский, глава Ассоциации ветеранов, одессит, родственник знаменитого музыканта, директора так называемой “Школы Столярского”, воспитавшей целую когорту блестящих советских скрипачей и пианистов – Давида Ойстраха, Эмиля Гилельса и многих других. Во время войны Ефим совершал удивительные подвиги, а завершил войну полковником. Он, как и Н.Резник, тоже был человеком неуёмной энергии: собрал всех ветеранов войны Лос-Анджелеса, по-отечески относился к ним, наладил связь с другими объединениями города. Именно он добился того, чтобы в Вест-Голливуде установили Памятник ветеранам войны, на котором выбиты бессмертные стихи Расула Гамзатова “Журавли”.
Замечательным событием для всех нас стал просмотр премьеры дублированного на русский язык фильма “Список Шиндлера”, организованный Раввином Купером в Визенталь-Центре. Нам отвели зал на 300 мест, и все места были заполнены нашими очевидцами и другими русскоязычными жителями Лос –Aнджелеса. Перед началом фильма выступил коллега Стивена Спилберга, Бранко Люстинг. Он немного понимал по-русски, и мы c ним вместе подготовили его речь на русском языке. Говорил он настолько тепло, уважительно и сочувственно ко всем пережившим Холокост, что зрители от души аплодировали ему. Рассказал он и о своей судьбе: ребенком попал в Освенцим, где его прятали в грузовике, развозившем капусту. Он выжил, но с тех пор никогда не ел капусту... Говорил Бранко и о трагической судьбе евреев Югославии, своих соотечественников. Затем был показан фильм “Список Шиндлера”, многие плакали. А когда на экране появился кадр, как советские солдаты и офицеры освобождают Освенцим, одна женщина в зале закричала: “Ой, и у нас так же было!” – и разрыдалась. Все были глубоко взволнованы.
В январе 1995 года меня вызвали на студию и предложили поехать в Аушвиц /Освенцим/, на Церемонию 50-летия освобождения Освенцима. Туда должны были привезти бывших узников из 26 стран, и в том числе из России. Надо ли говорить, что я охотно согласилась. Несколько дней ушло на подготовку и изучение материалов, на подбор интервьюеров на разных языках, на знакомство с коллегами. У нас подобралась большая команда: интервьюеры, переводчики, операторы из Лос-Анджелеса и Нью-Йорка. И вот мы в Кракове. Нас поселили в гостинице, в 60 км. от Освенцима и Биркенау и выдали пропуск “ Пресса”, с которым мы могли беспрепятственно передвигаться по всему лагерю.
Несколько дней мы ездили на автобусе в Музей Холокоста, где нас принял директор музея, интеллигентный и доброжелательный человек. Он устроил нам экскурсию по Музею и рассказал, что только в Освенциме и Биркенау было убито более полутора миллионов человек, в основном евреев. Он дал нам некоторые статистические данные погибших в Освенциме: евреев -1,1 млн. поляков - 70 тыс., цыган – 21 тыс., советских военнопленных -15 тыс. и др. еще 15 тыс. Возможно, эти данные сейчас уже устарели, ведь историки и архивисты народ неутомимый и въедливый, но на период нашей встречи это было именно так. Директор добавил, что ежегодно в Музей приезжают отовсюду до 2-х миллионов человек в год. Освенцим стал Музеем Холокоста, сохранившим все его реалии и постоянно пополнявшим свои фонды новыми экспонантами. Там же мы познакомились, а потом и подружились с директором филиала Музея Холокоста в Лос-Анджелесе, американским евреем, который приехал поработать в архиве. Он рассказал нам, что перед войной в Польше было 3,3 миллионов евреев. Во время войны фашисты и их пособники уничтожили почти всю еврейскую общину Польши, а после войны многие евреи уехали в Израиль: так называемая “Алия Гомулки”. На сегодняшний день в Польше осталось очень мало евреев. Но, сказал он, на эту Церемонию должны приехать тысячи людей из многих стран. Ведь Аушвиц - одно из самых больших кладбищ мира, только здесь нет могил и памятников – лишь пепел остался от бесчисленного количества уничтоженных людей да их бесплотные души...
Американец был прав: на Церемонию пришло 5 тыс. человек. Она началась 27 января 1995 г. Бывшие “дети Освенцима” вернулись в это “царство смерти” уже не как узники, а как свидетели вершившегося здесь зла, дабы отдать дань памяти всем погибшим. Некоторые из них зажгли свечи вдоль железнодорожной станции, куда фашисты ежедневно привозили на заклание тысячи евреев из всех уголков Европы; проводили их через страшные железные ворота с надписью “Arbeit Macht Frei ”/”Труд освобождает”/, надписью, которая была чистой профанацией и звучала иронично. Затем их вели на селекцию или же сразу к газовым камерам и печам. Многие бывшие узники Освенцима надели в этот день полосатые робы в память о тех страшных днях, другие размахивали израильскими флагами. Было поднято 26 флагов над территорией у крематориев Освенцима, где проходила Церемония – в память погибших из этих стран. И вот через эти страшные ворота прошли трое – Лех Валенса, президент Польши; Эли Визель, бывший узник Освенцима, лауреат Нобелевской премии мира, писатель и журналист; спикер израильского Кнессета Шева Вайс. Открыл Церемонию Лех Валенса. Он назвал Освенцим немецкой “Фабрикой смерти” и добавил, что шашисты “изобрели новый вид преступления”: с бюрократической точностью отправлять людей в газовые камеры, a затем сжигать в печах. Затем он рассказал об освобождении Освенцима советскими войсками и высказал сожаление, что никто из русских освободителей не приехал на Церемонию. Правда, потом оказалось, что один освободитель все-таки приехал - Иван Рыбкин, в то время член Государственной Думы России, но он так и не выступил. Речь Валенсы была разумной и не предвещала того, что произошло потом.
Когда заговорил Эли Визель, все замерли.“Вот стою я перед вами как еврей, у которого 50 лет назад не было ни имени, ни надежды, ни будущего - только номер на руке. Мне было 9 лет. Я стою перед вами как еврей, который видел, что именно здесь гуманность была раздавлена страданиями и убийствами громадного числа евреев. В этом царстве тьмы происходило уничтожение людей, бессловесных, не имеющих лица и имени, только номер на руке. Закройте глаза, и вы услышите отчаянные крики матерей, которых убивают вместе с детьми; вы услышите громкие молитвы женщин, мужчин и стариков. Вы услышите, как плачут дети, испуганные, непривычно тихие и такие красивые еврейские дети. И вы содрогнётесь: поймете, что их всех ждут газовые камеры и огромное пламя печей ...Такое гигантское, что кажется, оно готово поглотить всю планету. Здесь были убиты не только евреи, но и люди других национальностей, кого фашисты считали неполноценной расой – цыгане, чехи, поляки и много других. Не все жертвы были евреями, но все евреи были жертвами. Их было 90%. Какой больной мозг мог изобрести эту страшную систему?! Даже Дантов Ад не может сравниться с этим Адом... После Освенцима мир уже никогда не будет прежним. Мы должны помнить о том, что здесь погибло полтора миллиона человек, и рассказать об этом нашим детям. Это не должно повториться! Где еще мы будем говорить о морали и гуманизме, как не здесь, в Освенциме?! Я не был здесь в день Освобождения: меня, как и 58 тысяч других евреев, погнали на Марш смерти; 15 тысяч из нас погибло
дороге. Но я хочу, чтобы этот день Освобождения Освенцима - 27 января 1945 года - стал святым Днём Памяти для всего человечества. Мы должны уже сейчас извлечь уроки из того, что произошло здесь: давайте остановим кровопролитие в Боснии, Руанде и Чечне, арабский террор на Святой земле. ”Визель говорил с такой горечью и болью, что многие плакали. Он прочел и обращение к евреям от Билла Клинтона, посланником которого был: “Евреи были приговорены к уничтожению во время Холокоста. Тяжелое бремя легло на их плечи. Мы должны всегда помнить об этом.”. Были и выступления других лидеров еврейских общин. Говорили, что когда пришел день освобождения, в огромном лагере осталось около 7 тысяч голодных, умирающих людей. Многие отмечали, что мир молчал и не уничтожал лагеря смерти, когда в 1943 году они уже стали широко известными. В конце Церемонии были опущены флаги 26 государств, узники которых погибли здесь. Потом все евреи ждали Кадиш, традиционную еврейскую молитву в память умерших. И тут произошла очень неприятная сцена. Оказывается, Лех Валенса не запланировал еврейские ритуалы на Церемонии, считая, что не все жертвы – евреи. Он назвал цифру погибших поляков – 70.000 человек. И начался оскорбительный для евреев спор, который омрачил Церемонию. Но вмешался главный раввин Нью-Йорка Ави Вайс, отметивший, что отсутствие уважения к еврейским обрядам есть проявление заскорузлого антисемитизма поляков, и добавил, что будет варварством лишить всех приехавших на Церемонию евреев и неевреев Святой поминальной молитвы. Нужно было более компетентно составить план этой двухдневной церемонии и позволить каждой конфессии помянуть своих погибших здесь. И тогда бы эта церемония стала объединяющей, а не разъединяющей и скандальной. Свою роль здесь сыграл и вопль одной из женщин в полосатой робе, бывшей узницы Освенцима: ”Это ужасно, оставьте уже этот ваш позорный анти-семитизм, это наш день. Дайте нам провести его с миром и помянуть наших погибших!” Поразительно, но жестокие сердца польского официоза дрогнули: поминальная молитва Кадиш была, наконец, разрешена, и прочёл ее Менахем Яшкович, главный раввин Польши. Многие плакали и молились. А затем раввин начал выкрикивать названия всех шести польских лагерей, в которых тоже погибли евреи. То была поминальная молитва и о них. Вслед за ним свои молитвы читали священники других конфессий – христиане, католики, протестанты, исламисты, лютеране. Церемония длилась два дня: первый – в Освенциме, второй – в одной миле от него, в Биркенау. И оба дня звучал Кадиш. Всё что мы видели – незабываемо.
А потом начались наши интервью. Группа русскоязычных узников оказалась довольно большой- 50 человек. Все они были, конечно, уже очень немолодыми людьми, но открытыми и дружелюбными. Приходилось брать по 2-3 интервью в день. Это была напряженная, но очень интересная работа. В основном приехали бывшие жители гетто и концлагерей Украины, России, Литвы. Большинство из них, пройдя лагеря и гетто, состоялись, стали специалистами. Но у всех в глазах была неизбывная тоска, когда они рассказывали о своей жизни в гетто и о родных, из которых так мало осталось в живых. Особенно я подружилась с писательницей-журналисткой из Литвы. Мы ее называли “Литовская Анна Франк”: когда она девочкой жила в Каунасском гетто, то ежедневно вела дневник; а спустя годы после того, как ей чудом удалось спастись, этот дневник был опубликован, и она подарила его мне. Мы долго потом переписывались. Из всей группы были в Освенциме только две узницы. Они были старше остальных. Одна убирала помещения в лагере, работала на кухне, в поле, где выращивались злаки. Все ее родные погибли, а она дожила до освобождения и была отправлена на печально знаменитый Марш смерти вместе с другими.
Она рассказала, что когда их этапировали на этот пресловутый Марш, в мороз, по снегу, из репродуктора громко неслась бравурная музыка. Она часто вспоминает ее как часть того страха, который ей пришлось пережить. А другая узница служила на складе вещей при Крематории: сортировала одежду и вещи погибших. Кровь стыла в жилах, когда она рассказывала о бараках, где хранились волосы, отрезанные у женщин перед входом в газовые камеры; одежда и обувь, в том числе детская; очки... Она рассказала еще, что часть вещей, наиболее ценных, пересылалась в Германию, остальные хранились по описи. А еще она поведала о самоубийствах заключенных, для которых жизнь в ожидании смерти уже не имела ценности: они бросались на колючую проволоку под током - и погибали. Рассказала она мне и об еще об одной своей очень личной проблеме: выросла в религиозной семье, посещала синагогу, была набожной. Но жизнь в Освенциме была таким адом, что она потеряла веру в Бога:”Он никого не спас, а ведь все так горячо молились! Бог бросил нас, нельзя больше в него верить,”- завершила она свое интервью. Я потом долго думала о том, как трудно жить, когда такое носишь в душе; и надеялась, что она вернётся к Богу.
В Освенциме меня окружало много интересных людей с нелегкими судьбами. Со мной в номере жила венгерская еврейка, Рене. Она брала интервью на венгерском языке и рассказала мне о своей судьбе: в 1944 году всю их семью отправили в Освенцим, где, как она потом узнала, за 3 месяца фашисты убили 400 тысяч венгерских евреев: их без всякой селекции прямо с поезда отправляли в газовые камеры, а затем сжигали в Крематориях, которые работали ежедневно и еженощно. Родителей убили сразу, а её и маленькую сестру спас один немец, выведя их из здания Крематория. Они обе были арийского типа -голубоглазые и светловолосые, и он их пожалел; говорил даже, что они похожи на его дочерей. Но сестренку взял к себе чудовищный “доктор” - “Ангел смерти” Менгеле. Он проводил над ней свои изуверские опыты, так что она погибла. Рене спаслась потому, что ее отправили с другими узниками на уже известный нам Марш смерти, но ей удалось сбежать. Она нашла приют в одной польской семье, а после освобождения встретила мужчину, который пережил пражское гетто. Они поженились, у них родилась дочь, и они уехали в Лос-Анджелес. Работала дизайнером, но когда ей предложили вести экскурсии в музее Холокоста, она не раздумывая перешла туда и много лет вела экскурсии, рассказывая о фонде музея, да и о своей судьбе.
Я хочу показать вам снимок моих тогдашних друзей, который сделал руководитель нашей группы. Морозно, мы все тепло одеты. На снимке Рене - вторая справа. Первый слева - цыган Бруно, который тоже приехал на Церемонию - его, четырехлетнего, соплеменники перебросили через колючую проволоку, и он спасся. В центре - Директор филиала музея Холокоста в Лос-Анджелесе, а женщина, крайняя справа, - Карен. Во время войны ее, еврейскую девочку, спасли чужие люди и увезли в США. Она тоже интервьюер в нашей программе. И совсем уже необычная история случилась с еще одним нашим другом. На снимке он во втором ряду, справа. Это молодой учитель истории из Берлина, немец; когда он прочел книги о Холокосте, то оставил школу и теперь много времени проводит в Музее Освенцима, изучая его архивы. Он поделился с нами тем, что испытывает острое чувство вины перед евреями за весь немецкий народ. Мы видели, что всё, сказанное им, прочувствовано и выстрадано.
Когда мы вернулись в Лос-Анджелес, я вновь продолжила свою работу в Shoah Foundation, брала интервью у очевидцев. Меня “повысили”: включили в число экспертов, оценивавших работу других русскоязычных интервьюеров / Quality Assurance/. Очень скоро, в апреле того же года, мне предложили поехать в новую командировку. На этот раз – в Санкт-Петербург с командой.
Я оказалась на своей Родине впервые после эмиграции. У меня было странное чувство: с одной стороны, я любила Россию, Москву, Петербург. Была рада вновь здесь оказаться. Помните Грибоедова :” И дым отечества нам сладок и приятен.”? С другой стороны, я была очень счастлива, что живу в США, в свободной стране; что я больше не человек второго сорта, как это считалось в России. Я это очень ценю. Нас поселили в гостинице на берегу Невы. Мы уже знали, что в ту же гостиницу привезено много бывших узников и освободителей из других городов России. Нас, интервьюеров, было только двое, в группе же было 58 человек. Предстояла нелегкая работа.Прежде всего, меня поразило, что у большинства очевидцев были интеллигентные лица, и я порадовалась: такие не часто встретишь. Потом я узнала, что, действительно, на интервью приглашались из всей России люди избранные, умеющие рассказывать о своей судьбе, - это был своего рода конкурс. Интервью было много, но я расскажу о трех самых интересных. Первым моим гостем был замечательный человек, доктор филологических наук, сотрудник Института русской литературы /Пушкинского дома/ Юрий Левин. Он был умницей, хорошим рассказчиком, к тому же записным остроумцем, блестяще владевшим несколькими языками. Он беспрерывно шутил на всех этих языках, так что вся наша группа веселилась вместе с ним. Постоянно подшучивал он и над собой, рассказывая, как в годы войны, еще совсем юным, служил радистом, и служба у него была очень нелегкая, круглосуточная. А затем руководство, узнав о виртуозном владении им немецким языком, стало использовать его и для секретных заданий. Он дошел до Берлина и получил в конце войны множество наград. А потом Юрий вдруг погрустнел и сообщил нам, что его родители и брат погибли во время блокады.
Следующим был смуглый, красивый, нестарый, но совсем седой человек. Его история могла бы стать сюжетом для романа или фильма. Родился в Молдавии, в еврейской семье, ушел на фронт в 17 лет. Ему было 18, когда попал в плен к фашистам. Его отправили в самый страшный лагерь – Освенцим, где он тяжело работал. Там он подружился с одним немцем, который тоже попал в этот лагерь, но по политической статье. Оба они были очень смышлёными и сильными. И вдвоем трижды!!! бежали из лагерей: сначала из Освенцима, потом из Равенсбрюка и, наконец, из Дахау. Два раза их ловили, жестоко избивали и переводили в другой лагерь.
И вот, наконец, последний побег, уже успешный. Они вернулись к себе домой: немец – в Германию, еврей –в Молдавию. Когда немец вышел на свободу, он написал книгу об их невероятных побегах. Естественно, он упомянул имя своего еврейского друга. И вот эта книга – увы!- погубила жизнь нашего героя: его судили и сослали на Колыму на много лет. Он так и не смог вернуться в Молдавию, увидеть родных. Работал разнорабочим, а затем “выбился” в прорабы. Так поныне и живет на Колыме. Виноват ли этот немец? Вряд ли: он хотел прославить своего друга, но невольно стал причиной его несчастья.
Рассказ этого прораба никого из нас не оставил равнодушным. В это всё было трудно поверить. Но у него было доказательство – эта самая книга. Вот такой трагический поворот судьбы. Интервью с ним длилось 6 часов. Впоследствии оно было признано одной из лучших моих работ. Не меньшую горечь оставило у меня еще одно интервью - с евреем, бывшим главным инженером Кировского завода, который всю войну поставлял на фронт артиллерийские орудия и снаряды. Каждый день на передовую отправлялись составы с этим необходимым фронту грузом. Это было настоящим подвигом.
Он подробно рассказывал о своих изобретениях и был настолько увлечен описанием сконструированных им орудий, что о своей личной жизни говорил мало. А к концу его интервью оказалось, что родные его погибли в блокаду, а его жена и дочь больны. Успешно поработав, он ушел на пенсию в надежде на безбедную жизнь, но деньги обесценились. И всё пошло прахом... Мы собрали для него целый баул еды, но чувство горечи осталось: вот так обошлась Родина с этими людьми...
Когда мы закончили свою работу и все интервью были уже взяты, была организована конференция для всех наших участников, их родных и близких. Собрался полный зал, и мне поручили подвести итоги на русском языке, а затем перевести выступления нашего руководства. Можно было уже подвести и мои личные итоги – всего взято 260 интервью в Лос-Анджелесе, Освенциме и Санкт-Петербурге. Моя работа была оценена Стивеном Спилбергом.
Мы вернулись в Лос-Анджелес, и жизнь потекла дальше – лекции, новые интервью, а потом и Детские русские школы. Но о них я расскажу в следующий раз.
Добавить комментарий