На фильм “Heading South”, заявленный в программе ежегодного фестиваля “Рандеву с французским кино”, проводимого кинообществом манхэттенского Линкольн-центра, я решительно не хотела идти. В аннотации черным по белому значилось, что лента поведает о сексуальной эксплуатации черных бедных гаитянских юношей белыми богатыми женщинами Америки. Поскольку вина белого человека, постыдно состоятельного, высокомерно образованного и столь же высокомерно любящего трудиться, перед иными представителями человечества безусловна и неизбывна, и спорить с этим на волне всеобщего либерального идиотизма смысла нет, я и решила: не спорю и не иду.
Но сердитое любопытство в итоге взяло верх.
Как хорошо, что аннотации иногда пишутся, что называется, от фонаря... Приехавший недавно в Нью-Йорк режиссер Лорен Канте это подтвердил.
— Мсье Канте, давайте обозначим рамки классической триады — единства времени, места и образа действия. Перед нами — Гаити конца семидесятых годов прошлого века. Три леди из Северной Америки приезжают на отдых, отель становится местом их курортных романов, а потом и трагедии. Но, сказать по правде, сложно увидеть в фильме нечто специфическое, относящееся сугубо к тому времени: события кажутся происходящими сегодня и абсолютно подлинными...
— Да — с той разницей, что туризм в Гаити практически прекратился. Страну все время трясет, один переворот, другой... Именно поэтому наш фильм, снятый по новеллам гаитянского писателя Дани Лаферье, вышел на год позже, в 2005-м году: начальные съемки выпали на зиму 2004-го — время падения Аристида, и находиться в Гаити было попросту опасно. А четверть века назад сын бывшего диктатора Дювалье, “Бэби Док”, понял, что изоляция, в которую вверг страну папаша, полное отсутствие свобод и социальных перспектив ни к чему хорошему не ведут. Страна никогда не была богатой, а тогда она просто дико обнищала, молодежь думала только о побеге с острова. При Дювалье-младшем был снят запрет на музыку и танцы, открылись дорогие отели, на роскошные пляжи потянулись богатые туристы.
— И тут же начали сексуально эксплуатировать местное население...
— Я понимаю, о чем вы (вместе смеемся...) Когда я увидел фестивальную аннотацию, пришел в ужас. У меня не было задачи обличать плохих богатых и защищать хороших бедных! Для меня как для режиссера было важно показать и “политику”, и проблемы экзистенциальные. Да, я снимаю так называемые фильмы социального недовольства. В своей второй ленте “Отдел кадров” я рассказываю о забастовке рабочих. Это, безусловно, политика — но это и очень трогательная история непростых отношений потерявшего работу отца и его образованного сына. Политика не значит политизированность, любая жизнь так или иначе оказывается в политическом переплете, проживается в рамках события, а не только чувства. Социальная разочарованность — разве это всегда спецзаказ? Это судьбы.
— Какую же политическую проблему воплощают три ваши героини?
— Они не воплощают политику — они опровергают стереотипы. Все, что они делают, глубоко аполитично. Приехать на курорт без мужа — против правил. Проявление собственно физического желания — неприлично. А уж белой женщине иметь секс с черным, да еще в три раза моложе себя — конец всему... И кому — Эллен, стареющей учительнице из чопорного Бостона! Или Бренде, которая на десять дет младше Эллен, но все равно годится возлюбленному в матери. Не забывайте, что все это происходило еще и четверть века назад, когда пуританства в Новом Свете было куда больше, чем сейчас. Три женщины, обделенные мужским вниманием, уставшие от бесцветной повседневности, приехали в мир, где можно находиться без маски и забыть о предписаниях. Отель — некий искусственный рай. Там белые забывают, что они белые, черные — что они черные, и каждый дает другому то, чего тому не хватает: молодые люди стареющим женщинам — телесные радости, те им — деньги, подарки, возможность почувствовать себя значимыми и нужными. В цивилизованном мире между этими людьми зияла бы пропасть: классовое расслоение существует независимо от нашего желания “уйти от политики”. А герои фильма впрямь от нее ушли — осталась только нежность и глубокая благодарность друг другу. И вдруг оказывается, что местный Адонис, молодой человек по имени Легба, из-за которого у Бренды и Эллен разгорелось настоящее женское соперничество, — существо совершенно бесправное, и за воротами отеля его вместе со школьной подружкой приканчивает местная бандитская полиция. Стены отеля не укрыли.
— Когда Эллен пытается его спасти, чувствуя опасность, он запальчиво отказывается: “Ты не мать мне!” Вы хотели показать привязанность Легбы к собственной матери? Но ведь нет ее, этой привязанности...
— Верно. Никто никому не опора. Имущая сторона, вроде бы защищенная богатством и положением, оказывается не менее уязвимой, чем гаитянская беднота. Для Эллен деньги, которыми, кажется, можно завоевать мир, оказываются ничем — она попадает в презренную категорию “турист”, ей показывают, что она здесь временно, ничего не решает. “Турист не умирает!” — равнодушно говорит полицейский, составляющий акт осмотра трупов. Все личности уничтожены. И происходит как бы передача эстафеты подавления живого: Эллен решает немедленно вернуться домой и больше никуда не ездить — любовный туризм для нее закончен. Вероятно, ее чувство к черному юноше было глубже, чем того хотелось женщине, стремящейся просто развеяться... Теперь роль циничной стареющей богачки берет на себя Бренда — ее черед ездить по островам Карибского моря и искать радостей там, где они есть. Она произносит названия этих островов как имена будущих потенциальных любовников... Есть еще вопросы о политике?
— Есть — о национальной принадлежности героинь. Вы француз, но художественную задачу решали с помощью показа характеров американских женщин — случайно ли?
— Ну, начнем с того, что в основе фильма — конкретная книга, и автор пишет именно об американках. По тем временам европейцы, даже состоятельные, редко ездили отдыхать в другое полушарие. Ну и, кроме того, французская женщина — совершенно иной типаж, иная степень свободы. Это раскованность, это спокойное отношение к собственной природе и желаниям.
— При этом ваши три героини не олицетворяют никакого стереотипа “североамериканской женщины”...
— Они, безусловно, разные. Бренда — беспомощное, закомплексованное существо, боящееся признаться самой себе, что брак ее был пустым. Кстати, в оригинале говорилось, что она была замужем за миссионером, приезжавшим ранее на Гаити — но это отдельная непростая история, и я решил не перегружать сюжетную линию. Эллен, желчная, злая на язык, цинично заявляет, что каждая невинная с виду курортница знает, зачем сюда приехала. Сью — тихоня, себе на уме, получает от жизни короткие курортные радости, ублажает своего кавалера и хочет только одного — чтоб вокруг не ссорились, чтобы отпускной рай длился. Не у каждой есть смелость высказываться откровенно — поэтому я решил дать героиням возможность исповедаться перед камерой — напрямую.
— Прием исповеди персонажа перед камерой кажется более характерным для документального кино — его сложно найти в художественном... Ваш фильм сделан в повествовательной реалистической манере, без нарочитых усложнений, монологи саморазоблачения героинь это подчеркивают. Не приходилось ли вам слышать упреки в некой примитивизации приемов?
— Приходилось — ну и что? Я не делаю большого различия между способами достижения того или иного эффекта, разговор со зрителем прямо перед глазком камеры вполне может быть приемом художественным. Исповедь — это очень интимно, это как монолог с глазу на глаз, это разговор лично со мной, режиссером и с каждым зрителем отдельно, а не вообще. Давая героине высказаться, я подчеркиваю, что не сужу ее. И никто не должен судить, это прерогатива Бога.
— Ваша актерская группа восхитительна. Были ли у вас сложности при съемках, случалось ли актрисам, например, покапризничать?
— Да что вы, никогда! За неделю до съемок начались репетиции, мы поменяли максимум пару реплик. Я всегда считаю нужным оставлять “воздух” для актера — и актеры сделали максимум возможного, создав богатейшие характеры. Эллен, героиня Шарлотт Рэмплинг, страшно боится старения, понимает, что оно неизбежно, находит спасение в цинизме: если любовь нельзя обрести с помощью красоты и молодости, то ее можно купить. А сама Шарлотт переживает восхитительный ренессанс, она ничего не боится, никакого биологического увядания — она королева! Великолепна Карен Янг, играющая Бренду: если она что и делала по-своему, то это только расцвечивало, обогащало игру. Луиз Порталь — тоже прекрасная актриса. Для нее задача воплощения американского характера была сложней, она канадка французского происхождения. Но ни разу не сказала, что того или иного аспекта внутренней жизни своей Сью не знает...
— А где вы нашли Меноти Сизара — исполнителя главной мужской роли?
— Где нашел? На баскетбольной площадке в Порт-А-Принс, столице Гаити. Он пришел туда наблюдать за игрой, я его мгновенно заметил, предложил сниматься. Это может показаться странным, но молодой человек, не имеющий никаких особых перспектив после школы, поначалу стал отказываться, говорить, что кино — это совсем не для него. Потом согласился — и когда начались съемки, я понял, какая это была великая удача — случайно встретить именно его! Он понимает все с полуслова, играет очень точно, он умеет то, что новичкам почти не дается — молчать. Надеюсь, что он пойдет в актеры. Сейчас старается попасть во Францию, начал проходить круги ада с бумагами...
Этот фильм вряд ли войдет в анналы мирового кинематографа, он не означит собой никакого принципиально нового направления или очередной “волны”. Но в нем есть то главное, без которого любое утонченное элитарное кинопроизведение — поделка: в нем есть жизнь души и нет примитивного морализаторства. Значит, будет и зритель.
Фильм выходит на экраны США 7 июля.
Добавить комментарий