Марыся

В редакцию пришло письмо из Украины 

Уважаемая пани Ирина!

Не сплю. Громко лупит по дронам и заодно по барабанным перепонкам крупнокалиберный Дегтярь на соседской крыше. Его короткие и длинные  неспешные гулкие очереди легко узнать: каждый выстрел обособлен и не сливается с другими, как у «калаша» или ППШ. Этот опыт еще со времен Второй мировой войны, когда в 1941 мы с мамой сидели в погребе отчего дома на Вятской в Харькове, а над головой асинхронно выли Юнкерсы и ослепительно сияли люстры на парашютах.

 Всё повторяется! Только тогда нас бомбили, ежели посмотреть на карту, фашистские соседи слева, а теперь, соответственно, - соседи справа…

Всё, тревога проревела…

 Позвольте представить на Ваш суд написанный в июне рассказ, харьковский и для моего любимого города.

 С глубоким уважением,

 Вадим Ефимович Горюшко

 19.07.2025 10:34:22

Марыся

 Для меня слово «пани» – вкусное, пахнет детством, мамой, довоенным Харьковом и Марысей. Кто она, Марыся?

Я родился в 1935 году, а в 1936 году (мне еще и года не было), когда  мама была еще в декрете, в ворота кто-то тихо постучал, даже не постучал, а поцарапал. Мать была возле дома и услышала, открыла калитку. На пороге стояла, уцепившись за столб, чтобы не упасть, девочка лет 13-14, в сером суконном пальтишке, юбке до пят и стоптанных кожаных сапожках. На лице выделялись большие карие глаза с поволокой и нос, обтянутый, как пергаментом, сухой желтой кожей голодного человека.

 -Пани, подайте що-небудь поисты! – тихо прошептала она и стала медленно сползать по столбу калитки.

Мама подхватила ее, как перышко, легкую и посадила на лавочку в беседке. Накормила, чем могла. С продуктами, даже в городе, было туго.

В Харькове тех лет было полно воров и жулья, но мать неплохо разбиралась в людях и этой девочке поверила.  Девочка рассказала, что ее зовут Марыся, она из зажиточной многодетной украинской крестьянской семьи, у нее было 7 братьев, отец и мать. Был большой дом-пятистенка, были кони , коровы и прочая живность. Работали всей семьей, наемных рабочих не было. Жили дружно. 

 Но случилась большая беда. Приехала какая-то комиссия, их объявили мироедами, эксплуататорами, кулаками и отобрали у них коней и коров, выгребли весь урожай, а все кулачье отродье усадили на телеги и погнали на восток под конвоем.

Марыся сбежала где-то за Белгородом и пешком пробиралась домой, сторонясь милиции, ибо документов у нее не было никаких. Она еще не понимала, что дома ее ждет повторный арест и высылка, как дочери кулака.

 Пришел с работы мой дед, что работал токарем на заводе ХЭМЗ, и сказал: - ребенка надо оставить. Незадолго до этого погибла мамина сестра, и место в доме было. Марысе повезло – она стала племянницей деда из его родной деревни, родственники которой погибли от голода.

А у меня появилась няня, и мама смогла выйти на работу конструктором на завод ХЭМЗ. Няня хорошо готовила, и я был всегда сыт, отстиран, отглажен.

А по церковным праздникам мама на работу, а няня за меня – и в церковь, что была за рекой, недалеко.

В церкви мне нравилось. Меня гладили по головке, угощали, давали зажигать свечечки, учили молиться богу. Мою маму Марыся называла «пани», и это слово у меня с детства уважительное и родное.

Через пару лет дед выправил Марысе дубликат свидетельства о рождении  и устроил ее ученицей на тракторный завод, где она получила общежитие и пошла в вечернюю школу.

А когда началась война, Марыся была эвакуирована на Алтай вместе с тракторным.

 А марысино «пани» звучит в моей голове до сих пор.