Самое главное. Веселые глаза

Самое главное...

«Самое главное в жизни, - говаривал кок в нашей воинской части, - самое главное…», - и замолкал, оглядывая тех, кто приготовился его слушать. 

Он выходил из жаркого камбуза на крыльцо, грузно, хотя и был лет двадцати, оседал на ступеньке. Бывают такие сельские парни, они с малых лет тянутся к старикам, сидят возле них, слушают, набираются не столько, может, ума-разума, сколько манеры говорить – неторопливо, емко, веско… 

«Самое главное, - объявлял наконец наш кок, крякнув, - это здоровля и настромление!».

Удивительные слова! В слове «здоровье» «в» с помощью «л» плавно переходит в звук «я», подменив мягкий знак-подножку, и слово становится слитным, легко слетающим с языка, то есть становится по-народному здоровее – и именно так произносят его в иных украинских селах. А слово «настромление»– вообще чудо. Оно, по-моему, ловко и ладно сложилось из слов настроение и устремление. Ведь что может быть лучше настромления, если у тебя есть к тому же здоровля!

Слова, конечно, несут в себе заряд энергии, не говоря уж о строчках, и мы, читая ладное сочетание букв, заряжаемся от них…

 Веселые глаза

Нет, наверно, большего счастья, чем идти по улице, держа в своей руке руку шестилетней дочери. 

Идти по улице, по лесу, возле дома...

Не помню, куда мы шли в этот день по присыпанному снежком тротуару, но помню, что я рассксаказывал Дюнке про удивительные стихи, японские хокку. Я их недавно открыл для себя, и они открыли мне возможности по-особому взглядывать на окружающее. Видеть в нем поэтические мгновения, требующие строк. 

-Есть, Дюнка, стихи, состоящие всего лишь из трех строчек, - говорил я, стараясь ступать почаще, в такт Дюнкиным шажкам. Дочь в шесть лет уже умела читать и была, конечно, знакома со стишками – она их декламировала, как все дети ее возраста. -Только для этого, - продолжал я, - нужно очень внимательно вглядываться во всё, что видишь. Вот смотри...

Прямо перед нами прыгал по тротуарау воробей, похожий на шарик, из-за морозца встопорщивший перья.

-Видишь его? И вот тебе три строчки о нем:

Мячиком по асфальту

прыгает воробей – 

сегодня с утра мороз..

Воробей, попавший в мое трехстишие, как в клетку, не заметил этого, нашел какую-то крошку, склевал ее и улетел.

Дюнка выслушала мой урок – крохотный визит в поэзию - не перебивая, видимо, он лег в ее сознание. 

И еще случился урок. Возле нашего дома был лесопарк, с высокими елями и кленами ближе к домам, с каскадом озер, по берегам которых столбиками стояли рыбаки перед неподвижными поплавками. Осенью и зимой мы с Дюнкой – рука в руке – бродили там, разговаривая о всякой всячине. 

В погожий октябрьский день, когда мы снова были вдвоем, я, к тому времени уже записывавший трехстишия, заметил на дереве одно из них.

-Смотри, Дюнка! – сказал я и показал на него рукой:

С самой верхушки клена

желтый сорвался лист,

словно увидел кого-то...

-Кого увидел, Дюн?

-Зиму, - уверенно ответила дочь, - сверху-то далеко видать. 

Я понял, что и на этот раз она слушала меня внимательно. Урок не прошел даром. 

И однажды Дюнка поразила меня. Я шел с работы, подходил уже к дому, как Дюнка, игравшая с другими девочками в какую-то игру, увидела меня и подбежала. 

-Папа, а я сегодня стихотворение сочинила! Хочешь, прочитаю?

-Слушаю, Дюн. 

Смотрю веселыми глазами, - декламировала дочь, идя со мной в ногу, -

на дом, на лес, на всё вокруг

подружки милые, я с вами,

И каждый встречный тоже друг!

-Только я не знаю, - призналась Дюнка, - то ли я его сочинила, то ли где-то прочитала.

-Наверно, ты, - ответил я. – Потому что все поэты, которых я читал, смотрят на мир то грустными глазами, то печальными, то вообще угрюмыми. И никто из них не решался сказать, что глаза могут быть веселыми. Ты первая это сказала. 

Дюнка кивнула, вложила руку в мою. Мы прошли какое-то расстояние в ногу, а потом дочь оглянулась и убежала к подружкам. 

Уже поднимаясь по лестнице, я подумал, что Дюнка-то моя дала мне, да и еще кому-то, редчайший совет: смотреть на мир веселыми глазами! Это ли не самое главное!