В 1965 г я окончил Ленинградский кораблестроительный институт и получил распределение в научно-исследовательский и проектно-конструкторский институт рыбопромыслового флота «Гипрорыбфлот» в должности конструктора первой категории. Это были годы бурного развития советской рыбной промышленности. Тщетные попытки правительства накормить население страны продуктами сельского хозяйства, по существу, провалились.
Промысел рыбы у собственных берегов не мог обеспечить потребности огромной страны, и тогда Советский Союз начал крупномасштабное стремительное наступление на Мировой океан. Были построены сотни траулеров, плавучих баз, сейнеров, освоены новые виды промысла, на столах наших граждан появились неведомые виды рыб. И одним из последних видов промысла, который начали осваивать советские рыбаки, стала добыча тунца.
Тунцы издавна занимают особое место среди океанических объектов промысла и пользуются неограниченным спросом у населения прибрежных стран. За отличные вкусовые качества тунца называют «морской курицей» или «морской коровой». На полках американских супермаркетов всегда можно видеть большое количество консервов из тунца различных видов, аппетитное мясо тунца, салаты и другие виды продукции. В азиатских странах огромной популярностью пользуется «сашими» - мясо тунца, замороженное примерно до 60 - 70 градусов Цельсия, которое нарезают тонкими полосками и едят в сыром виде, макая эти полоски в соевый соус. Цены на тунца достигают заоблачных высот. Так, в 2013 году на традиционном рыбном аукционе в Японии один владелец сети суши-ресторанов заплатил за тунца весом 222 кг 1,8 миллиона долларов.
Тунцовый промысел уходит в глубокую древность, в те далекие времена, когда Средиземное море кишело огромными тунцами, весом с хорошего быка, и когда древним охотникам удавалось оттеснить на мелководье и убить такую рыбу, целое племя в течение продолжительного времени было обеспечено пищей. Наскальные изображения тунца обнаружены в пещерах Сицилии, на греческих и кельтских монетах. С незапамятных времен промысел тунца вела Япония и другие страны Юго-Восточной Азии.
Даже в изобразительном искусстве тунец занимает достойное место: у знаменитого художника Сальвадора Дапи есть всемирно известная картина «Охота на тунцов» - одно из последних творений великого живописца. На этом полотне промысел тунца представлен в виде битвы: воды Средиземного моря бурлят алой кровью, а рыбаки предстают скорее античными героями, нежели рядовыми ловцами рыбы.
Эта замечательная рыба даже имеет свой праздник: 2 мая отмечается Всемирный день тунца, учрежденный Генеральной ассамблеей ООН в 2016 году.
Существует более десятка видов тунца: желтопёрый, длиннопёрый, большеглазый, синепёрый, полосатый (или скипджек) и другие, но для простоты их можно разделить на две группы: крупные и мелкие тунцы. Это теплолюбивые рыбы, которые проживают во всех океанах, не выходя за границы 40 градуса северной и южной широты и предпочитая районы, где температура поверхностного слоя воды не ниже 25 - 28 градусов Цельсия. Средний вес крупных тунцов – 50 – 70 кг. Все они хищники и питаются мелкой рыбой.
В поисках добычи они опускаются на глубину до 300 и даже 400 м. Как и полагается хищникам, они предпочитают охотиться в одиночку и никогда не образуют плотных скоплений или, как говорят рыбаки, плотных косяков. Мелкие тунцы, напротив, держатся в верхнем 50-метровом слое воды и образуют косяки, которые иногда достигают огромных размеров. Крупных тунцов ловят крючковыми снастями, которые называют ярусами; мелких – в основном кошельковыми неводами. Суда, которые ведут промысел ярусами, называют ярусными, или ярусниками, а суда, которые ловят тунца кошельковыми неводами, называют тунцеловными сейнерами.
Традиционными странами с развитым тунцовым промыслом издавна являются Япония, США, Франция, Испания, Южная Корея, Таиланд и ряд других государств. Советский Союз решил приступить к освоению этого вида промысла только в середине шестидесятых годов минувшего века.
Именно тогда, когда я поступил в Гипрорыбфлот, в состав отечественного промыслового флота вошли пять тунцеловных баз, построенных в Японии по заказу Министерства рыбного хозяйства СССР. И почти сразу после того, как я начал свою конструкторскую деятельность, меня сделали ответственным за тунцовое направление. А через несколько лет меня командировали для участия в рейсе на одной из этих тунцеловных баз с радужным названием «Солнечный луч».
В теплый августовский день 1970 г я вышел на причал Калининградского рыбного порта и сразу же увидел характерный силуэт тунцеловной базы: большой белоснежный корпус, многоярусная кормовая надстройка, на палубе шесть крошечных суденышек – туноботов, лес мощных металлических конструкций - устройств для спуска и подъема этих ботов.
До отхода базы оставалось несколько дней, и я с жадным любопытством, как мальчишка носился по палубам, забирался и в рулевую рубку, и на камбуз, и в рыборазделочный цех, где из пойманных рыб будут делать необыкновенно вкусную консервную продукцию; с особым интересом изучал небольшую каюту, в которой мне вместе с Виктором Волынским, другим ленинградским конструктором, предстояло отплавать весь рейс, внимательно вглядывался в лица моряков, которые будут окружать меня 175 суток.
Меня очень интересовало, как выглядит церемония выхода в рейс этого гиганта. Воображение рисовало наспех сколоченную трибуну, приветственные речи, транспаранты, духовой оркестр, толпу провожающих. Но ничего этого не было. База уходила в рейс глубокой ночью. На причале маячило несколько одиноких фигур. И члены экипажа не бегали по палубе, в последний раз желая увидеть знакомый берег, родное лицо.
Измученные предотходной лихорадкой, все, кроме вахтенных, спали крепким сном. И, пожалуй, именно будничность происходящего поразила меня больше всего в первую ночь плавания. Капитан стоял на мостике и ровным голосом отдавал команды. Вахтенные привычно выполняли свои обязанности. На палубе, кроме меня, никого не было. Огромное судно напоминало первую электричку, идущую в город в 5 часов утра, на которой невыспавшиеся люди едут на работу. Только до места работы нужно добираться не час, а около трех недель, а рабочий день будет длиться не восемь часов, а полгода.
Между тем судно прошло морской канал. Свежим ветром нас встретила Балтика. Светало. Одинокий, я стоял на шлюпочной палубе, вглядываясь в огни удаляющегося берега. И только в эти минуты я начал понимать, что ухожу в море. Раньше были у меня командировки на месяц, на полтора, но это было совсем иное. Под ногами всегда была твердая земля, я видел вокруг себя разных людей, дышал атмосферой незнакомых городов. Всегда можно было пойти в сад, в кино, проехаться на автобусе, поесть мороженое. Но ни разу в жизни мне не приходилось расставаться с привычным миром вещей и понятий, которые на берегу казались такими обыденными и самими собой разумеющимися: скажем, посмотреть футбольный матч, зайти в магазин, потолкаться в толпе на центральной улице, вдохнуть аромат цветов или деревьев, слышать детские голоса. Теперь всего этого так остро будет недоставать здесь, в море. Начался рейс, началась жизнь совсем в ином измерении.
Потянулись дни перехода на промысел. Каждый день приносил какие-то новые, никогда ранее не изведанные впечатления. Во-первых, конечно, ощущение, что ты за границей. До сих пор мне не доводилось пересекать рубежи нашей страны, а тут уже через несколько часов плавания мы вошли в нейтральные воды, а на следующий день начались проливы со звучными «заграничными» названиями: Зунд, Каттегат, Скагеррак.
Вошли в Северное море, и тут я получил боевое крещение. Девятибалльный шторм, наше судно ложилось на борт на 20 – 30 градусов. В кают-компании угрожающе ползли кастрюли с борщом, тарелки, ножи, солонки. Но мне не до еды. В мыслях было только одно - поскорее добраться до каюты и вскарабкаться на свою верхнюю койку. Войти в каюту страшно: все вещи сошли с ума.
Рундуки (ящики под койками) катались по полу, графин – вдребезги, наши пальто и шапки валялись под столом, чемоданы кувыркались во всех направлениях (тогда мы еще не умели закреплять, или, как говорят профессиональные моряки, раскреплять по-штормовому свое имущество). Никаких сил привести в каюту в порядок ни у меня, ни у моего коллеги не было: мы пластами лежали на своих койках, и качка выворачивала нас наизнанку.
Слава богу, к вечеру вошли в пролив Па-де-Кале, и качка прекратилась. За бортом огни Дувра – это уже Англия. Судно пересекло нулевой Гринвичский меридиан, и вскоре мы начали огибать Францию. Неприветливо встретил нас Бискайский залив – на этот раз не 9, а 11 баллов! Судно кидало, как игрушку, но мы уже кое-чему научились: все вещи и мебель заблаговременно раскрепили на своих местах, да и сам шторм я уже перенес значительно легче: во всяком случае, был способен перемещаться в пространстве и даже один раз зашел подкрепиться в кают-компанию.
Но вот и Бискай позади, с каждым днем становилось все теплее, прошли Канарские острова. Сюда мы еще вернемся на обратном пути, в конце рейса, чтобы зайти в порт Лас-Пальмас. Однажды утром по радио объявили: «Проходим северный тропик». Море приветствовало нас самым любопытным набором всевозможной живности: горланили чайки, мимо пролетали стайки летучих рыбок, спасаясь от ненасытных кальмаров, то и дело появлялись резвые дельфины, которые, как бы в насмешку над шедеврами судостроения, шутя обгоняли нашу базу. Иногда, издеваясь над нами, они пересекали наш курс буквально перед носом парохода, как мы мальчишками некогда демонстрировали свою храбрость, перебегая улицу перед близко идущими машинами.
Конечно, новизну ощущений при виде этих экзотических картин могли испытать только я и еще два-три новичка, впервые попавшие в большой промысловый рейс. Остальные – люди бывалые, наизусть изучившие тропический океан. Да и любоваться пейзажами им было некогда: база подходила к району промысла, и на судне заканчивались все необходимые приготовления. Добытчики разобрали свои крючки и веревки, обработчики расконсервировали оборудование консервного цеха, плотники соорудили большую деревянную платформу для приемки улова, матросы боцманской команды натянули над ютом [1] тент, чтобы солнце или тропический дождь не беспокоили отдыхающих после трудового дня, ответственные за спуск туноботов на воду еще и еще раз проверяли спуско-подъемные устройства, старшины и мотористы туноботов придирчиво осматривали свои суденышки. Каждый член экипажа хорошо знал, что ему делать и старался выполнить свою работу наилучшим образом.
На восемнадцатый день пути мы пришли в район промысла. Наверное, если бы рай действительно существовал, он мог быть только таким, как то место, в котором нам предстояло вести лов рыбы. Вечно голубое небо, лазурный океан, освещенный ярким и ласковым солнцем. Здесь всегда очень тепло: температура воздуха и воды круглый год удерживаются на уровне 25 градусов Цельсия. Здесь никогда не бывает штормов, и от океана веет каким – то необыкновенным спокойствием. Спокойствие это, конечно, только кажущееся. Днем, а особенно ночью в океане идет жестокая борьба не на жизнь, а на смерть, идет борьба по неумолимым законам: побеждает более хитрый, более сильный, более приспособленный.
Океан населен хищниками разных видов, размеров, характеров и повадок, рыбами, между которыми нет и не может быть мира. Вспоминаю, как однажды на крючок попался огромный марлин весом более 600 кг. На тунобот его поднять не могли, поэтому его привязали к борту и в таком виде доставили на базу. Оказалось, что этот марлин пытался проглотить 70-килограммового тунца, который застрял у него в глотке, а сам тунец попался на наш крючок. Вот вам пищевая цепь: маленькая сайра, которой хотел полакомится тунец, а сам тунец стал жертвой более крупного хищника…
Настала торжественная минута спуска на воду первого тунобота. Эта весьма ответственная и напряженная операция весьма «зрелищная»: члены экипажа, свободные от вахт, неизменно находятся на палубе и болеют, чтобы все окончилось благополучно. Особой помощи от них не требуется, потому что спуском и подъемом занимается строго ограниченное число людей, превосходно знающих свое дело. Но болеть никому не возбраняется, и команда базы широко пользуется эти правом.
Тунцеловный бот невелик. Его длина всего 16 м и водоизмещение при спуске 30 т, но все-таки спустить шесть таких ботиков в открытом океане не так просто. Операцией руководит старший помощник капитана. Он отдает команды не голосом, а свистками. Один свисток – включаются мощные лебедки, второй свисток – и металлические балки, на которых висит бот, вываливаются за борт. Третий свисток – и бот начинает опускаться в воду. Сильный всплеск – и суденышко закачалось на воде.
Спущенный на воду бот был заранее оснащен всем необходимым промысловым инвентарем и снабжением. Остается только загрузить в трюм лед, в котором будет храниться улов. Искусственный мелко накрошенный лед, вырабатываемый тут же на базе, скорее напоминает снег, и он грузится на бот по длинному брезентовому рукаву. После погрузки льда на бот спускаются рыбаки (их называют туноботчиками), и суденышко отходит от базы, чтобы уступить место для погрузки льда и туноботчиков следующему боту.
Туноботы уходили на лов тунца. Пожалуй, самое трудное в этом виде промысла – это поиск. Основным критерием наличия или отсутствия тунца в том или ином промысловом квадрате - это результаты промысла: если тунцы попались на крючки, значит в этом районе они есть, если все крючки пустые – значит, надо переходить в другой район – одним словом, в полном соответствии с английской пословицей: вкус пудинга можно оценить, только съев его.
Поэтому в ярусном тунцовом промысле, как ни в каком другом виде океанического лова, играет массовость промысла: чем больше судов работает в одном районе, тем больше шансов напасть на «золотую жилу». И в этом плане наша база, располагающая флотилией из 6 ботов, которые разбегаются в разные стороны, имеют больше возможностей наловить тунцов, нежели одиночные суда.
Надо сказать, что в физическом отношении ярусный лов тунца крайне тяжелый. Представьте себе такую картину: где-то в два часа ночи тунобот отходит от базы на расстояние 10 – 15 миль, и примерно в 4 часа утра туноботчики начинают ставить ярус – за борт выбрасывается большой оранжевый буй, к которому привязана секция яруса – это трос (так называемая хребтина), к которому с интервалом 50 м привязаны поводцы с крючками, наживленными кальмаром, сайрой или другой мелкой рыбой. По мере выхода яруса за борт, к нему привязывают новую секцию, и один из рыбаков насаживает на крючки наживку. Через определенные промежутки крепятся буи, которые поддерживают хребтину на плаву. Эта операция длится часа четыре, и за это время туноботчики выставляют примерно 90 – 100 километров (это не опечатка – не метров, а километров!) яруса, к которому подвешено более тысячи поводцов с крючками.
После этого туноботчики завтракают, отдыхают, а часов в 12 дня, когда солнце уже в зените, начинается самая ответственная и самая изматывающая операция – выборка яруса. На правом борту ближе к носу тунобота установлена специальная лебедка – ярусоподъемник. Тунобот движется вдоль яруса и выбирает хребтину. Если на какой-то крючок попался тунец или другая добыча (марлин, парусник, акула), тунобот останавливается, ярусоподъемник выключается, рыбаки подводят поводец с уловом к специальному вырезу в борту судна, с помощью багров вытаскивают рыбу на палубу, обескровливают и сбрасывают ее в трюм, в котором, как мы помним, уложен слой льда, чтобы сохранить улов до сдачи на базу.
В лучшем случае выборка яруса длится 12 часов - то есть до полуночи, причем, все эти 12 часов (с небольшим перерывом на отдых) люди стоят на качающейся палубе, под раскаленным солнцем, а после его захода – под солеными брызгами и сматывают (по-флотски «койлают») секции яруса. Но это в лучшем случае, а если ярус запутался, то уходит несколько часов, а то и вся ночь, чтобы распутать это скопление намокших веревок.
Где-то глубоко заполночь обессилевшие рыбаки подходят к базе, сдают улов, принимают душ, пьют горячий чай и уже совершенно никакими падают на свои койки, а на промысел уходит второй экипаж тунобота. Таким образом, ни один из 72 туноботчиков нормально не спит в течение всего промысла, так что к окончанию рыбалки у всех их судовой доктор определяет сильнейшее переутомление и крайне низкое давление, но тут ничего не поделаешь – таков их кусок хлеба. За время рейса я несколько раз выходил на боте. Там я ничего не делал – только фотографировал, вел записи и иногда помогал туноботчикам вытаскивать из воды тяжелую рыбу, но когда бот в середине ночи подходил к базе, я с превеликим трудом поднимался по трапу наверх и буквально сваливался на свою койку – ни на душ, ни на чай уже не было никаких сил.
Сразу после завтрака начинается рабочий день у рыбообработчиков. Одного за другим из аккумулятора извлекают накануне пойманных тунцов, и начинается их разделка. Один из обработчиков, вооруженный железным крючком, вытаскивает огромных рыб на «лобное место» - деревянную платформу, где атлетического сложения парень отрубает рыбам головы и хвостовые плавники и сталкивает тушу на транспортер в распоряжение обработчиков, которые ловкими движениями вспарывают рыбу, извлекают внутренности, промывают брюшную полость.
Далее тушу разрезают специальной пилой на несколько больших кусков. Куски попадают на шкуросъемную машину, а затем обесшкуренные пласты мяса пропадают в руки женщин - рыбообработчиц. Они отделяют мясо, пригодное для изготовления консервов, а отходы идут в рыбомучное отделение, где из них изготавливают муку для домашних животных. А чистое мясо идет в специальное помещение, где мясо нарезается на порции и укладывается в консервные банки. Далее банки с тунцом поступают в большие котлы – варильники, затем в них добавляется оливковое масло, соль, специи, после чего банки закатываются и стерилизуются. С помощью специальной машины на банки наклеиваются этикетки и, наконец, последняя операция: банки укладывают в картонные коробки и направляют в трюм. При хороших уловах каждый день на базе вырабатывается до 40 тысяч банок консервов и более.
При изготовлении тунцовых консервов за борт выливается большое количество крови и отходов, и это привлекает к судну большое количество акул, которые чувствуют запах крови за много миль. Мы с Виктором каждый день любовались этим неповторимым зрелищем. Акулы подплывают к базе медленно, чинно, словно королевы, окруженные свитой своих придворных: впереди и по бокам плывут маленькие полосатые рыбки – лоцманы, позади – целое стадо роскошных макрелей, а тунеядцы - прилипалы вообще устроились лучше всех: мало того, что они питаются объедками с барского стола, так они еще и плавать сами не желают: присосутся к акуле и путешествуют вместе с ней.
Акулы гуляют у борта, и мы хорошо видим, с каким достоинством они курсируют взад-вперед. Редко бывает, чтобы акула, увидев лакомый кусок, сразу же схватила его. Пройдет мимо, сделает поворот, вернется, опять пройдет мимо и только с пятого или десятого поворота подныривает под свою добычу, широко раскрывает пасть и заглатывает здоровенный шмат мяса, сброшенного с базы.
В некоторых странах, например, в Италии, мясо пищевых акул пользуется у населения огромным спросом и реализуется по очень высоким ценам. И, поверьте, оно, действительно очень вкусное, напоминающее телятину.
Помимо мяса, большим спросом пользуются акульи плавники, идущие на приготовление плавникового супа, который для многих жителей нашей планеты, особенно в странах юго-восточной Азии, считается деликатесным блюдом.
Очень ценится печень акулы. Оказывается, в ней есть вещества, которые успешно применяются при лечении таких страшных заболеваний, как рак и туберкулез.
Издавна известно, что кожа акулы обладает отличными прочностными качествами. Опыты показали, что по прочности акулья кожа вдвое превосходит воловью. Еще в Древней Греции ее применяли для полировки твердых пород дерева; ее же использовали в качестве прокладок для предотвращения износа весла в уключине. В XVII и XVIII веках большое распространение и получило производство шагрени. Собственно говоря, шагрень – это и есть акулья кожа с декоративными узорами. Компания Ocean Leather на своем предприятии в городе Ньюарк (штат Нью-Джерси) вырабатывает из шагрени ремни, бумажники, мужскую обувь и другие товары, реализуемые по очень высоким ценам. В некоторых странах утилизируются также акульи хрящи и даже зубы, из которых изготавливают различные сувениры.
Таким образом, акул, которых мы с таким интересом наблюдали с борта базы, можно смело назвать плавающим золотом, причем для добычи этого золота нужно совсем немного усилий: стоить забросить поводец с крючком, наживленным отбракованным мясом тунца, и на глазах у рыбака через минуту забьется на крючке пятипудовая туша. А ведь для этого на базе есть все условия: большую часть дня база стоит на месте, вокруг нее на далекое расстояние распространяется запах крови, при изготовлении консервов всегда имеется много отходов, которые являются прекрасной наживкой, и, наконец, на судне всегда можно найти любое количество больших крючков, крепких тросов и прочего снаряжения, используемого на промысле тунца.
Уже во время нашего рейса из Министерства рыбного хозяйства пришло поручение добыть 120 т акул для продажи за границу, а на яруса туноботов их попадало не так уж много, поэтому командование базы обратилось с призывом к экипажу: всем свободным от несения вахт организовать любительский лов акул.
Вначале я довольно равнодушно смотрел, как рыболовы-любители вытаскивают на палубу неистово извивающуюся акулу. Дело в том, что за всю свою жизнь я никогда не испытывал какого-то влечения к рыбалке и не понимал, что хорошего находят чудаки, просиживающие где-нибудь на озере долгие часы со своими удочками. Тем не менее, однажды и я, посмеиваясь над собственной прихотью, забросил свою нехитрую снасть.
Результат моего первого опыта на акульем поприще превзошел все ожидания. Прямо у меня на глазах к крючку подплыла красавица - акула и, сделав пару кругов, широко раскрыла свою зубастую пасть и проглотила наживку. Первые мгновения акула плыла спокойно и, я бы сказал, умиротворенно, как любое живое существо после вкусного обеда. Видимо, акула получила большое удовлетворение от так легко доставшегося куска тунцового мяса. Но эта безмятежность продолжалась только до тех пор, пока трос не натянулся и не застопорил движение рыбы.
И тут началось! Куда девалась степенность и уравновешенность акулы. Она затрепетала, задергалась, начала то выпрыгивать на поверхность, то, наоборот, уходить на глубину, проявив неукротимую волю к жизни. Но на этот раз никакие рывки ей не помогли (впоследствии неоднократно случалось, что акулы либо разрывали трос, либо срывались с крючка и уходили восвояси). Но моя акула сидела на крючке «мертво». И тут случилось непоправимое: по мере того, как акула пыталась освободиться, во мне безудержно нарастала волна рыбацкого азарта, а еще через несколько минут я понял: если, не дай бог, акула сорвется с крючка, я брошусь за ней в океан!
Побежал звать на помощь. Опытные акулоловы набросили моей добыче на шею петлю, и тогда мы втроем кое-как вытянули ее на палубу. Оказалось, что мой первенец весил ни много, ни мало 75 кг.
На этом кончилась моя спокойная размеренная жизнь. В тот же день я пригласил к себе в напарники Виктора, раздобыл необходимые снасти, завел ящик для наживы, и мы приступили к планомерной охоте за акулами.
Прежде всего, мы поняли, что накидывать петлю на шею яростно извивающейся акуле – это искусство, доступное только ковбоям и очень тренированным рыбакам, поэтому попросили нашего друга – помощника капитана по добыче оборудовать для нас какое-нибудь нехитрое устройство для подъема акул на борт, и местные умельцы быстро соорудили для нас специальный «акулоподъемник»: на борту укрепили небольшую кран-балку с блоком, через который пропустили толстый и очень прочный канат с остро отточенным крюком на конце.
Когда акулу подтягивают к борту, с помощью длинного бамбукового шеста этот крюк загоняют акуле в пасть, после чего шест убирают, и акула оказывается висящей не только на удочке, но и на большом крюке. А далее дело техники: двое акулоловов, а если надо, то и несколько свободных от дел болельщиков изо всех сил тянут свободный конец каната и перебрасывают акулу через борт на палубу. Чаще всего нам попадались сравнительно небольшие акулы весом до 70-80 кг, но однажды на крючок попала огромная акула-молот, весившая 145 кг. Эту красавицу нам пришлось тянуть впятером.
Первое время мы ловили акул на элементарные удочки, то есть на крючок с наживой, прикрепленный к тросу, который, в свою очередь, привязывался к конструкции борта. Но таких крючков по борту можно было выставить очень немного, тем более что у нас были конкурирующие бригады, которые тоже требовали своего жизненного пространства. Но потом мы перешли на более прогрессивную технологию.
Дело в том, что когда судно лежит в дрейфе, оно не стоит на месте. Под действием течений, а главное – ветра оно непрерывно смещается, поэтому если выбросить с наветренного борта какой-либо предмет, он начинает постепенно удаляться от судна. На этом и была основана идея нашего нового способа лова: если за борт выбросить буй, к которому привязана хребтина, то через некоторое время он начнет удаляться от базы, и по мере его удаления за борт выбрасывают прикрепленные к хребтине поводцы с наживленными крючками.
Таким образом, буй отходил от базы на 150 – 200 м, и за бортом оставалось 15-20 поводцов. Это означало, что на том месте, где мы раньше ставили одну удочку, теперь можно было расположить до 20 снастей. Можно было бы и больше, но наш труд не был механизирован, и работа по выборке снастей очень сильно напоминала бурлацкий труд: вцепившись в хребтину мы тянули ее на себя, преодолевая сопротивление воды, особенно в свежую погоду, и сопротивление сидящих на крючках акул.
Лучше всего акулы клевали на рассвете, поэтому на протяжении многих месяцев я каждую ночь вставал в 3 - 4 часа и выставлял свои снасти, а в 6 – 7 ч утра я расталкивал Виктора (вставать на постановку наших удочек он категорически отказался), и мы начинали свою нелегкую работу. По мере подхода поводцов мы подтягивали их к борту, и если на крючке была акула, мы с помощью нашего акулоподъемника вытаскивали ее на палубу.
Нередко мы лакомились своей добычей. Лично я был способен съесть за один присест до семи акульих стейков. Иногда кок выставлял на полдник блюдо с только что пожаренными стейками из белоперой акулы или акулы мако, и на пиршество всегда собиралась большая компания гурманов.
Со времени моих подвигов на акульем промысле прошло много лет, но и сегодня мои воспоминания об этой эпопее остались яркими и волнующими. С годами у каждого из нас накапливается изрядное количество бумаг: свидетельства о рождении, школьные похвальные грамоты, аттестаты, паспорта, дипломы, некоторые даже на роскошной глянцевой бумаге, но лично мне особенно дорог один документ, написанный химическим карандашом на грязно-сером невзрачном бланке следующего содержания: Принято от Белкина С.И. 400 (четыреста) акул общим весом 14 т. Приемщик (фамилия, роспись, дата). Тунцеловная база «Солнечный луч».
Сейчас, рассматривая и разглаживая эту потертую записку, я с волнением вспоминаю свой первый рейс, впечатления от морской жизни, неуемный азарт ловца, яростное сражение с акулами.
Между тем промысловая обстановка явно ухудшилась. Боты сдавали на базу все меньше и меньше тунцов, и когда капитан получил известие с другой тунцеловной базы «Яркий луч», работающей южнее, в Гвинейском заливе, что там ситуация гораздо лучше, он незамедлительно принял решение поднять боты и перейти в другой район, расположенный по другую сторону экватора.
Так начиналась вторая половина рейса, о которой я расскажу во второй части очерка.
----------
[1] Ют – кормовая надстройка судна
Комментарии
За тунцом
Совсем недавно закончилась публикация серии очерков Семёна Белкина о ледоколах, очень интересных и доступных не только "технарям". И вот первый захватывающе интересный рассказ о плавании на тунцеловной базе. Прочитал залпом - настолько образно и содержательно написано. Автор создал полное ощущение присутствия во время событий, о которых рассказывает! Буду с нетерпением ждать продолжений этого информативныого очерка, за которые заранее благодарю автора.
Добавить комментарий