Завтра столетие до дня смерти Василия Васильевича РОЗАНОВА, писателя, занимающего значительное место в отечественной словесности. Вот Бердяев сказал о нем:"... его талант, самый большой в русской литературе". И ни более, ни менее! По взглядам он всегда оставался консерватором (притом, что взгляды эти менялись... Да, и что такое взгляды! Вот Достоевский писал, что их совершенно невозможно иметь...). Но в литературе его произведения стали явлением революционным, небывалым, предвосхитившим многое позже возникшее на Западе. Проникновенно писал о нем Виктор Шкловский.
Розанов сам понимал, что "преодолел литературу" своими совершенно произвольными и густо перемешанными записями о том, о сём, всеми этими "Опавшими листьями", "Мимолетным", "Уединенным". Удивителен в своей непринужденности и предельной откровенности поток его сознания. Образца: "сидя в клозете, думал о Еврипиде". Мне кажется, что любая его строка, относящаяся к любой теме, драгоценна, что совершенно замечательны и глубоки по мысли и его книги, и статьи, и письма, и самые мелкие рецензии. Некоторые читаются, как стихи Он в прозе жил своим "мимолетным", как Фет в стихах. И мне кажется, оба в искусстве правы и потому несудимы, неподсудны...
Думается, он не только преодолел литературу, он некоторым образом ее завершил. Сказано о разных временах русской литературы: "Протопоп Аввакум, это - костер, Достоевский - уже пожар в квартире, а Розанов - родное пепелище..." Вот какое время ему досталось.
Пожалуй, он - автор не для всех, но мужчине после сорока лет, задумавшемуся над тем, что собственно значат евангельские слова "Блаженны нищие духом", стоит его почитывать и к нему возвращаться. Названный ныне "гениальным вопрошателем христианства", он все время сходил с ума от чудовищной еретической мысли. Ему казалось, что Ветхий завет сильнее Нового. Должны быть, его страшила эта роковая, вековечная и в итоге бесплодная тяжба двух заветов. Он был обречен восставать против того, чтобы единственно мило душе. Спорил с церковью и позволял себя юдофобские выпады - "и с ненавистью и с любовью"(позаимствуем выражение у поэта).. А меж тем его идеалом было еврейская семья, иудейская патриархальность. Ему хотелось бы, чтобы русские превратились в такой же народ, переведя массу в энергию и сохранив свою сущность, даже отрываясь от почвы. Какой тут он прошел путь! От одобрения дела Бейлиса, что привело к остракизму, до слезного покаяния в поздних произведениях. Хлебнул он много горя, голодал, собирал окурки на железнодорожной платформе "Сиверская". Находясь в такой нужде, обратился к петроградской еврейской общине с просьбой подарить ему дойную козу. Не подарили. Возможно, у них самих в той ситуации ни козы, ни коровы уже не оставалось...Помощь пришла от М.И. Гершензона, воззвавшего к Горькому.
Сейчас посещается и почитается его могила в Троице, расположенная поблизости от могилы Константина Леонтьева (спор этих двух великих мыслителей - основной узел русской мысли).
А у него было семья. И одна дочь жила в том же Загорске на пенсию 26 рублей 37 копеек, или 37 рублей 26 копеек (могу ошибиться). И никому в России не было до нее дела. Однако, в Грузии был такой филолог, профессор Акакий Гацерелиа. Он на протяжении ряда лет раз в месяц ходил на тбилисский почтамт и посылал продуктовую посылку престарелой дочери Розанова. Который ведь никакого отношения к прекрасной Грузии не имел. Но тут было преклонение перед величием русской литературы.
Однажды Розанов назвал пять самых великих авторов русской литературы: Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Толстой, Достоевский. Этот короткий список невозможно оспорить. Остальные имена не столь бесспорны. Но меня не удивило бы мнение, что Розанов был шестым.
Далее моё стихотворение.
Михаил СИНЕЛЬНИКОВ
Розанов
В любой записке, в каждой из заметок
И мудр, и твёрд, и жальче всех калек,
Так обречённо чёток, едко меток,
Так издалёка целит в новый век.
Всегда в писаньях, вот уж не бездельник,
И вечны под прилежною рукой
Грибная лавка в чистый понедельник,
Семьи библейской нега и покой.
Нет, невозможно не почтить порывы
Его борьбы, в которой жизнь прошла,
Его любви завистливо-ревнивой,
Хоть в ней хулою кажется хвала.
Бросая взгляд, и пристальный и юркий,
На пепелище горестно сидит,
Но собирать на Сиверской окурки
Ещё ему под старость предстоит.
И, ускользнув из всех своих извивов,
Не он ли перед фреской вопросил,
Зачем на ней не нарисован Иов,
И стал молиться из последних сил.
28 января 2016
