Сегодня день рождения одного из самых великих русских поэтов, автора многих нетленных стихов и поэм. Наряду с Щедриным, вечно актуального для повторяющейся в общих чертах российской действительности. Ниже следует концовка моих сравнительно обширных заметок о Николае НЕКРАСОВЕ, написанных для антологии.
И далее - несколько примечательных его стихотворений. Лишь по нынешнему моему настроению... Спросят, где же "Влас", "Огородник", "Похороны", "Рыцарь на час", "Зеленый шум" и так далее, и так далее... Но надо иметь в виду, что Некрасову в антологии будет принадлежать огромное место. Это - малая частица.
"Школа воспитывала презрение к Некрасову
В русле Н. очевидным образом следовали поэты «Искры», Трефолев, Суриков, Надсон. В советское время «правопреемниками» и продолжателями Н. и его учеников считались поэты «смоленской школы», т. е. Исаковский, Твардовский, Рыленков. Иногда упоминалось о воздействии некрасовской музы на Сергея Есенина, Александра Прокофьева, Николая Тряпкина. Конечно, эти наблюдения верны, можно было бы добавить к названным и запретные имена Сергея Клычкова и Николая Клюева(хотя по иронии судьбы как раз Клюев ,обожатель Фета, к некрасовскому наследию относился неприязненно). Но было бы странным предположение, что такой великий поэт, как Н., повлиял лишь на нео-крестьянских авторов. Нет, огромно и ни с каким другим воздействием несравнимо давление Н. на всю после-дующую поэзию. Ученичества у него, в конце концов, не избежал никто. Некрасову следовали Анненский и Сологуб, Бунин и Бальмонт, поэты «Сатирикона» и Маяковский, Андрей Белый, посвятивший памяти Н. один из лучших своих сборников — «Пепел». Анапестами Н. («Вспомним Бозио, чванный Петрополь / Ничего не жалел для нее, / Но напрасно ты кутала в соболь / Соловьиное горло свое…») предугадана блоковская стиховая стихия. В той или иной мере влияние Н. проявилось в лирике Ходасевича, Гумилева, позднего Пастернака, Заболоцкого (и раннего и позднего). Ахматова, ничего не говорившая попусту, в автобиографии упомянула, что поэзия началась для нее с Державина и Некрасова. Роль некрасовской «составляющей» особенно велика: «И муза в дырявом платке / Протяжно поет и уныло…». Некрасова не забыли и наиболее значительные из советских поэтов: Павел Васильев, Ярослав Смеляков, Борис Слуцкий. Всякий раз, когда в стихах молодого автора чудилось нечто подлинное, сулящее находящейся в упадке поэзии ее воскрешение, звучали и некрасовские ноты. Это относится и литературным судьбам Александра Межирова, Владимира Соколова, Евгения Евтушенко, Евгения Рейна, наконец, Владимира Высоцкого.
В стихах Н., посвященных русской природе, выразился самый дух этой природы, и некрасовские стихи как будто бы слились с пейзажем. Особенно завораживает несравненное описание русской зимы в поэме «Мороз Красный нос»: «Нет глубже, нет слаще покоя, / Какой посылает нам лес, / Недвижно, бестрепетно стоя / Под холодом зимних не-бес. / Нигде так глубоко и вольно / Не дышит усталая грудь. / И ежели жить нам довольно, / Нам слаще нигде не уснуть». В описании этом есть нечто языческое, буддийское. Но оно продолжается: «Ни звука! Душа умирает / Для скорби, для страсти. Стоишь / И чувствуешь, как покоряет / Ее эта мертвая тишь. / Ни звука! И видишь ты синий / Свод неба, да солнце, да лес, / В серебряно-матовый иней / Наряженный, полный чудес, / Влекущий неведомой тайной, / Глубоко-бесстрастный. Но вот / Послышался шорох случайный — / Вершинами белка идет. / Ком снегу она уронила / На Дарью, прыгнýв по сосне, / А Дарья стояла и стыла / В своем заколдованном сне». Насколько веселей и жизнерадостней «зимние» стихи Пушкина. То ли дело «Шалун уж отморозил пальчик» или «Под голубыми небесами / Великолепными коврами, / Блестя на солнце, / Снег лежит». И снег и зимнее солнце Н. не столь ярки, сама зима длится у него бесконечно. Созданный им «заколдованный сон» русского зимнего леса угрюм и мощен, и вся эта угрюмая мощь выразилась в некрасовском стихе".
Замечу сверх того , что в гениальном, равном роману Достоевского, стихотворении ""Еду ли ночью по улице темной..." где раздаются уже звуки поэзии ХХ века ("Помнишь ли труб заунывные звуки,/Брызги дождя, полусвет, полутьму?/Плакал твой сын, и холодные руки /Ты согревала дыханьем ему") по существу тема исчерпана строкой "Гробик ребенку и ужин отцу". Но, вопреки правилам композиции, соблазнам мастерства, Некрасов продолжил, и добавленные строки, как-то перетекающие в прозу, поддерживают и даже усиливают приступ волнения...
Николай НЕКРАСОВ
Тройка
Что ты жадно глядишь на дорогу
В стороне от веселых подруг?
Знать, забило сердечко тревогу —
Все лицо твое вспыхнуло вдруг.
И зачем ты бежишь торопливо
За промчавшейся тройкой вослед?..
На тебя, подбоченясь красиво,
Загляделся проезжий корнет.
На тебя заглядеться не диво,
Полюбить тебя всякий не прочь:
Вьется алая лента игриво
В волосах твоих, черных как ночь;
Сквозь румянец щеки твоей смуглой
Пробивается легкий пушок,
Из-под брови твоей полукруглой
Смотрит бойко лукавый глазок.
Взгляд один чернобровой дикарки,
Полный чар, зажигающих кровь,
Старика разорит на подарки,
В сердце юноши кинет любовь.
Поживешь и попразднуешь вволю,
Будет жизнь и полна и легка…
Да не то тебе пало на долю:
За неряху пойдешь мужика.
Завязавши под мышки передник,
Перетянешь уродливо грудь,
Будет бить тебя муж-привередник
И свекровь в три погибели гнуть.
От работы и черной и трудной
Отцветешь, не успевши расцвесть,
Погрузишься ты в сон непробудный,
Будешь нянчить, работать и есть.
И в лице твоем, полном движенья,
Полном жизни, — появится вдруг
Выраженье тупого терпенья
И бессмысленный, вечный испуг.
И схоронят в сырую могилу,
Как пройдешь ты тяжелый свой путь.
Бесполезно угасшую силу
И ничем не согретую грудь.
Не гляди же с тоской на дорогу,
И за тройкой вослед не спеши,
И тоскливую в сердце тревогу
Поскорей навсегда заглуши!
Не нагнать тебе бешеной тройки:
Кони крепки, и сыты, и бойки, —
И ямщик под хмельком, и к другой
Мчится вихрем корнет молодой…
1846
* * *
Еду ли ночью по улице темной,
Бури заслушаюсь в пасмурный день —
Друг беззащитный, больной и бездомный,
Вдруг предо мной промелькнет твоя тень!
Сердце сожмется мучительной думой.
С детства судьба невзлюбила тебя:
Беден и зол был отец твой угрюмый,
Замуж пошла ты — другого любя.
Муж тебе выпал недобрый на долю:
С бешеным нравом, с тяжелой рукой;
Не покорилась — ушла ты на волю,
Да не на радость сошлась и со мной…
Помнишь ли день, как, больной и голодный,
Я унывал, выбивался из сил?
В комнате нашей, пустой и холодной,
Пар от дыханья волнами ходил.
Помнишь ли труб заунывные звуки,
Брызги дождя, полусвет, полутьму?
Плакал твой сын, и холодные руки
Ты согревала дыханьем ему.
Он не смолкал — и пронзительно звонок
Был его крик… Становилось темней;
Вдоволь поплакал и умер ребенок…
Бедная! слез безрассудных не лей!
С горя да с голоду завтра мы оба
Также глубоко и сладко заснем;
Купит хозяин, с проклятьем, три гроба —
Вместе свезут и положат рядком…
В разных углах мы сидели угрюмо.
Помню, была ты бледна и слаба,
Зрела в тебе сокровенная дума,
В сердце твоем совершалась борьба.
Я задремал. Ты ушла молчаливо,
Принарядившись, как будто к венцу,
И через час принесла торопливо
Гробик ребенку и ужин отцу.
Голод мучительный мы утолили,
В комнате темной зажгли огонек,
Сына одели и в гроб положили…
Случай нас выручил? Бог ли помог?
Ты не спешила печальным признаньем,
Я ничего не спросил,
Только мы оба глядели с рыданьем,
Только угрюм и озлоблен я был…
Где ты теперь? С нищетой горемычной
Злая тебя сокрушила борьба?
Или пошла ты дорогой обычной,
И роковая свершится судьба?
Кто ж защитит тебя? Все без изъятья
Именем страшным тебя назовут.
Только во мне шевельнутся проклятья —
И бесполезно замрут!..
1847
Несжатая полоса
Поздняя осень. Грачи улетели,
Лес обнажился, поля опустели,
Только не сжата полоска одна…
Грустную думу наводит она.
Кажется, шепчут колосья друг другу:
«Скучно нам слушать осеннюю вьюгу,
Скучно склоняться до самой земли,
Тучные зерна купая в пыли!
Нас, что ни ночь, разоряют станицы
Всякой пролетной прожорливой птицы,
Заяц нас топчет, и буря нас бьет…
Где же наш пахарь? чего еще ждет?
Или мы хуже других уродились?
Или не дружно цвели-колосились?
Нет! мы не хуже других — и давно
В нас налилось и созрело зерно.
Не для того же пахал он и сеял,
Чтобы нас ветер осенний развеял?..»
Ветер несет им печальный ответ:
— Вашему пахарю моченьки нет.
Знал, для чего и пахал он, и сеял,
Да не по силам работу затеял.
Плохо бедняге — не ест и не пьет,
Червь ему сердце больное сосет,
Руки, что вывели борозды эти,
Высохли в щепку, повисли, как плети,
Очи потускли, и голос пропал,
Что заунывную песню певал,
Как, на соху налегая рукою,
Пахарь задумчиво шел полосою.
1854
* * *
Я посетил твое кладбище,
Подруга трудных, трудных дней!
И образ твой светлей и чище
Рисуется душе моей.
Бывало, натерпевшись муки,
Устав и телом и душой,
Под игом молчаливой скуки
Встречался грустно я с тобой.
Ни смех, ни говор твой веселый
Не прогоняли темных дум:
Они бесили мой тяжелый,
Больной и раздраженный ум.
Я думал: нет в душе беспечной
Сочувствия душе моей,
И горе в глубине сердечной
Держалось дольше и сильней…
Увы, то время невозвратно!
В ошибках юность не вольна:
Без слез ей горе непонятно,
Без смеху радость не видна…
Ты умерла… Смирились грозы.
Другую женщину я знал,
Я поминутно видел слезы
И часто смех твой вспоминал.
Теперь мне дороги и милы
Те грустно прожитые дни, —
Как много нежности и силы
Душевной вызвали они!
Твержу с упреком и тоскою:
«Зачем я не ценил тогда?»
Забудусь, ты передо мною
Стоишь — жива и молода:
Глаза блистают, локон вьется,
Ты говоришь: «Будь веселей!»
И звонкий смех твой отдается
Больнее слез в душе моей…
1856
Школьник
— Ну, пошел же, ради Бога!
Небо, ельник и песок —
Невеселая дорога…
Эй! садись ко мне, дружок!
Ноги босы, грязно тело,
И едва прикрыта грудь…
Не стыдися! что за дело?
Это многих славных путь.
Вижу я в котомке книжку.
Так, учиться ты идешь…
Знаю: батька на сынишку
Издержал последний грош.
Знаю: старая дьячиха
Отдала четвертачок,
Что проезжая купчиха
Подарила на чаек.
Или, может, ты дворовый
Из отпущенных?.. Ну, что ж!
Случай тоже уж не новый —
Не робей, не пропадешь!
Скоро сам узнаешь в школе,
Как архангельский мужик
По своей и Божьей воле
Стал разумен и велик.
Не без добрых душ на свете —
Кто-нибудь свезет в Москву,
Будешь в университете —
Сон свершится наяву!
Там уж поприще широко:
Знай работай да не трусь…
Вот за что тебя глубоко
Я люблю, родная Русь!
Не бездарна та природа,
Не погиб еще тот край,
Что выводит из народа
Столько славных, то и знай, —
Столько добрых, благородных,
Сильных любящей душой,
Посреди тупых, холодных
И напыщенных собой!
1856
Молодые
Повенчавшись, Парасковье
Муж имущество казал:
Это стойлице коровье,
А коровку Бог прибрал!
Нет перинки, нет кровати,
Да теплы в избе полати,
А в клети, вместо телят,
Два котеночка пищат!
Есть и овощ в огороде —
Хрен да луковица,
Есть и медная посуда —
Крест да пуговица!
1866
Утро
Ты грустна, ты страдаешь душою:
Верю — здесь не страдать мудрено.
С окружающей нас нищетою
Здесь природа сама заодно.
Бесконечно унылы и жалки
Эти пастбища, нивы, луга,
Эти мокрые, сонные галки,
Что сидят на вершине стога;
Эта кляча с крестьянином пьяным,
Через силу бегущая вскачь
В даль, сокрытую синим туманом,
Это мутное небо… Хоть плачь!
Но не краше и город богатый:
Те же тучи по небу бегут;
Жутко нервам — железной лопатой
Там теперь мостовую скребут.
Начинается всюду работа;
Возвестили пожар с каланчи;
На позорную площадь кого-то
Провезли — там уж ждут палачи.
Проститутка домой на рассвете
Поспешает, покинув постель;
Офицеры в наемной карете
Скачут за город: будет дуэль.
Торгаши просыпаются дружно
И спешат за прилавки засесть:
Целый день им обмеривать нужно,
Чтобы вечером сытно поесть.
Чу! из крепости грянули пушки!
Наводненье столице грозит…
Кто-то умер: на красной подушке
Первой степени Анна лежит.
Дворник вора колотит — попался!
Гонят стадо гусей на убой;
Где-то в верхнем этáже раздался
Выстрел — кто-то покончил с собой…
1872–1873
* * *
Есть на Руси чем гордиться,
С нею не шути.
Только славным поклониться —
Далеко идти!
Вестминстéрское аббатство
Родины твоей —
Край подземного богатства
Снеговых степей…
1861–1877
Приметы
Видно, вновь в какой нелепости
Молодежь уличена, —
На квартиры подле крепости
Понимается цена.
Каждый день старушки бледные
Наезжают в гости к нам
И берут лачужки бедные
По неслыханным ценам.
Оживает наша тихая
Палестина, — к Рождеству
Розоденусь, как купчиха, я
И копейку наживу.
