«451 градус по Фаренгейту» Рея Бредбери я прочел в незапамятные времена. Понимая, что читаю классику, сильных чувств я тогда – каюсь – не испытал. К событиям, описанным в романе, к самой идее я отнесся отстраненно. Все-таки я жил в стране, где КНИГА считалась сокровищем, во всяком случае непререкаемой ценностью. Я лет, наверно, до десяти искренне полагал, что «положить деньги на книжку» означает накопление этих самых денег исключительно для приобретения книг. Горький в каждой библиотеке призывал любить книгу. И, видит Бог, Россия следовала этому завету.
Сколько было книжных бумов. Бум имени Хемингуэя. Аксеновский бум. Набоковский. Грандиозный булгаковский. Шукшинский. Да разве упомнишь. Подписные издания были страшным дефицитом. Множество книг ходило в списках – не только сам- и тамиздат. Знаменитый клоун Леонид Енгибаров гордо говорил, что прочел три тысячи книг. Я ему завидовал, после долгих подсчетов убеждаясь, что до Енгибарова мне далеко. И, честное слово, испытывал нечто вроде интеллектуального голода, если два-три дня не брал в руки книгу, – совсем, как «мокрецы» в повести Стругацких «Гадкие лебеди». Человек, не читающий, подвергался остракизму. Я развлекался в метро, заглядывал в раскрытые людьми книги, пытаясь угадать, что именно они читают. И радовался, если попытка оказывалась успешной. А читали многие… Почти все. В толчее, стоя, на ходу, на эскалаторе. Книга и икона считались понятиями равноценными.
Придуманное Бредбери мрачное будущее никак не могло хоть в самой малости состояться у нас. Оно – конечно: имели место тонны пропагандистской, партийной литературы, а равно поделки номенклатурной писательщины, но их не жгли – отдирали обложки и сдавали в утиль, получая взамен талон на приобретение какого-нибудь детектива.
И все-таки антиутопия стала действительностью. Россия перестала читать. Те несколько миллионов (не думаю, что их больше пяти), что хотя бы раз в неделю, раз в месяц листают книгу, вполне можно принять за статистическую погрешность. Мы и сами не заметили, как это случилось. Никто книги не запрещал. Типографии и по сию пору готовы печатать все, что угодно, – только плати. И нет, разумеется, никаких карательных подразделений, которые бы выявляли и убивали читающих, безжалостно сжигая обнаруженные у них книги. Просто книги стали потихоньку, а в последнее время вполне явственно, исчезать. Не с прилавков. Из рук людей.
Понимаю, что тексты перекочевали в электронную сеть. Нажатием кнопки на экран компьютера можно вызвать хоть «Повесть о полку Игореве», хоть последний опус Пелевина. Но это эрзац. Безликое мерцание строчек и букв не греет душу. Согласитесь, книга существенно больше заключенного в нее текста. Это ни с чем не сравнимое, неуловимое и вместе с тем вполне реальное удовольствие… Вот вы берете в руки книгу. Ощущаете ее. Определяете: старая она или недавно напечатана. Проводите пальцами по ее страницам, чувствуете фактуру бумаги. Улавливаете ее запах… О, как разнообразно пахнут книги. Иной раз кажется, что они впитывают само время. Знакомая книга непременно узнает вас. Незнакомая поманит тайной. Сколько подробностей, сколько неосознаваемых деталей сопровождает ваше прикосновение к книге. Замрите. Прислушайтесь. Если повезет, услышите ее призыв. Она всегда что-то обещает. И вы будете радоваться, если эти обещания совпадут с вашими желаниями. И будете разочарованы, если этого не случится. Простите мне эту сентиментальность. Не удержался. Просто холодная электронная версия не заменит живой, теплой книги. Не заменит…
Нет, тут дело в другом. Те поколения, которые пришли в Россию после нас, не нуждаются в книге… Нет у них такой потребности – читать. А что такое – читать? Это ведь возможность прожить еще одну жизнь, пусть с придуманными и вместе с тем живыми героями. Это не виртуальная реальность, это – ваш внутренний, духовный мир. Идущие за нами поколения в России будут этой замечательной жизни лишены. Они станут… Они уже есть скучные, неинтересные, примитивные.
О причинах российского «обескниживания» можно рассуждать до бесконечности. Ну конечно, ставший запредельно низким уровень образования. Многие учителя литературы сами мало что читали и к своему предмету относятся без того священного трепета, в отсутствие которого преподавать литературу не то что бессмысленно – преступно. Сей трепет передавался ученикам даже в самые страшные годы. Люди читали книги. И те не позволяли людям превращаться в чудовищ.
Конечно, телевидение, которое непринужденно, в несколько лет свело почти все духовные ценности к рекламе и откровенной бесовщине… Тут недавно показали вундеркинда. Пятилетний мальчишка читал наизусть «Евгения Онегина» и одновременно производил какие-то математические вычисления на доске. Аудитория в студии прослезилась от умиления. Никому не было вдомек, что это кощунство, никто не содрогнулся от омерзения. Мне, грешному, и в страшном сне не могло присниться, что великий стихотворный роман станет атрибутом клоунады, элементом дешевого балаганного действа.
Как не упомянуть и всеобщую компьютеризацию, наложившую лапу на досуг, да и на всю жизнь российского обывателя. Интернет, как пылесос, вбирает в себя всю умственную и информационную шелуху, далеко не всякий способен прорваться сквозь нее.
Да что я стучусь в открытые ворота! Это все на поверхности… Что-то случилось внутри россиян. И вот смотрю я на них, слушаю, разговариваю. Вроде: люди как люди. Но чувствуется в них какая-то червоточина… Сдается мне, что они устали. Прежде всего устали душой. Умом устали. И уже два поколения так и родились с усталыми душами и неспособным трудиться интеллектом (да и не могло быть по-другому – за сто лет из страны был вымыт весь ее интеллектуальный слой). Чтение сделалось для теперешних россиян не то, что обременительным – непосильным. Какие там Джойс, Набоков, Маркес… Не нужны им ни герои, которым я подражал в детстве, ни великие писательские идеи, ни свет гуманизма. Вообще возникающая время от времени необходимость прочесть что-либо напрямую не связанное с их насущными проблемами вызывает у наших обывателей раздражение. Вот ведь как получается: в российской истории безоговорочную победу одержал Фамусов, а уж как его ругали в наших школах – не знаю: ругают ли сейчас.
Словом, Бредбери состоялся. Именно в России. Только он в романе все-таки оставляет нам надежду – несмотря на творящийся кошмар, книги не умрут, возродятся. Благо выжили те, кто способен их возродить. В России от счастливого поколения читателей остались крохи. Книги-то, как таковые, – надо думать – сохранятся. Но читать их не будут. Великий фантаст такую безнадегу и на минуту представить не мог.
451 градус по Фаренгейту (температура возгорания бумаги) так и останется в романе Бредбери. В реальности – это ноль, это мороз, при котором жить человеку трудно, часто – невозможно. А еще невыносимо скучно.
