Незадолго до Нового года об окончательном крахе российской судебной системы объявил сам Путин, разумеется, не отдав в этом отчета. На каком-то высоком заседании он преподнес сюрприз. Извлек документ и процитировал отрывок из судебного постановления: «Гражданин имярек совершил преступление путем написания заявления в прокуратуру Липецкой области». Как бы то ни было, а президент наш получил юридическое образование, которого хватило, чтобы ужаснуться этому маразму. Хотя ужасаться поздно. И бесполезно. Цитата сия – всего лишь индикатор, свидетельствующий, что больной не излечим. Даже во времена Сталина, в эпоху Ляпкина-Тяпкина, в кровавые годы Малюты Скуратова обращение с челобитной преступлением не считалось.
В реформу судебной системы, о которой так много говорили и писали в последнее десятилетие прошлого века, я не то чтобы не верил… Я знал: ничего не выйдет. Тогда у меня было два оппонента: доктор юридических наук Валерий Савицкий и кандидат тех же наук Сергей Пашин. Люди в отечественной юриспруденции известнейшие. Их переполнял искренний энтузиазм.
Савицкий убеждал меня, что назначение судей президентом гарантирует их независимость, что реформа встряхнет всю нашу судебную систему, что в недалеком будущем наш российский судья наконец-то приобретет те качества, которые позволят ему встать над государством, почувствовать себя властью, что только коллеги судьи могут в случае чего решить вопрос о его компетентности, объективности, порядочности.
Пашин был автором закона о суде присяжных заседателей и его горячим пропагандистом. Если суммировать его соображения, то именно суд присяжных должен был сделать Россию истинно правовым государством, судебные процессы наконец-то приобретут состязательный характер, что в свою очередь благотворно скажется на дознании, следствии и работе прокуроров.
Я спрашивал их: были ли они в судебном и судейском закулисье? Они пожимали плечами… И говорили нечто, весьма похожее на реплику Ленина из пьесы Погодина «Кремлевские куранты», обращенную к некоему английскому писателю: «Приезжайте к нам через десять лет». Дескать, нынешние поколение россиян воочию увидят воцарение закона и справедливости в отечественных судах.
Но чего я только не насмотрелся, бродя по задворкам нашего судопроизводства. Впечатлений, поверьте, хватало. Но самое сильное произвел один немалого калибра судья, который на моих глазах в считанные минуты наложил резолюции на нескольких уголовных делах, не утруждая себя их прочтением. Отодвинул папки на край стола, со вкусом закурил, улыбнулся и молвил: «Сидеть не нам». Это «сидеть не нам» я запомнил на всю жизнь. И еще помню, как на курсах повышения квалификации читал лекцию приехавшим из провинции судьям. О возможностях современной криминалистики. Более тупой аудитории я никогда не встречал. Вроде как даже и не люди сидели в зале – манекены. В конце концов понял: они не хотели ничего знать.
Я был знаком со множеством судей. От районных теток с остекленевшими глазами до председателей Верховных судов СССР и России. Но истинными судьями в том высоком смысле, который положено вкладывать в это слово, были только двое. И я считаю, что мне еще повезло с этими знакомствами. Оба уже давно не работают судьями. Система безжалостно выдавила их. Прочие… Среди прочих мне встречались великолепные юристы, интеллектуалы. Были и такие, которых по моему представлению и на пушечный выстрел нельзя было подпускать к отправлению правосудия. Большинство же оказывалось личностями серыми, скучными. Но все они, от одного полюса до другого, укладывались в понятие – чиновник.
Они вписывались в единый, огромный механизм. Кто-то малым винтиком, кто-то заметной шестеренкой. Но рядом крутились винтики и шестеренки из милиции и прокуратуры. Не сами по себе, а взаимосвязано – механизм-то был один на всех. Ни о каком разделении властей, понятно, речь не шла. Суд без стеснения становился репрессивным органом (недаром, то ли Ворошилов, то ли еще кто из вождей на очередном списке врагов народа оставил нетленную резолюцию: «Судить и расстрелять»). И я знал: судей вполне устраивает такое положение. Им было удобно, комфортно. И никакая реформа не прошибет этой психологии. Она и не прошибла.
Поначалу что-то такое забрезжило. Кое-где даже стали выносить оправдательные приговоры. Начали проходить суды с участием присяжных заседателей. Но еще до Путина система принялась брать реванш. И начавший сбоить репрессивный конвейер (следствие-прокуратура-суд) заработал не только в полную силу, но и с особой изощренностью. Иной раз с подчеркнутым цинизмом. Судьи, например, ничтоже сумняшеся, переписывают слово в слово обвинительное заключение, делая из него приговор – и вся недолга. А суды присяжных быстро сделались экзотикой. Мало того, что их юрисдикцию свели к минимуму, так их теперь стали бояться – уж больно лютые подбираются заседатели.
Вершителями человеческих судеб в эти годы взяты новые рубежи скудоумия. Еще до президентской возмущенной реплики Верховный суд выпустил постановление, которое больше всего напоминает пособие для ликбеза: судьям подробно, по пунктам объясняют что такое приговор, как его надо писать… Получается, что они не знают азов своей работы? Да как они высшее образование-то получили? Как их судьями-то назначили – неучей? Впрочем, вопросы эти сугубо риторические. Ей Богу, Серапион Мардарьич Градобоев из «Горячего сердца» Островского, который предлагал мужикам судить их по душе, а не по закону, был куда ближе к правосудию.
Раньше много и возмущенно говорили о так называемом «телефонном праве». Как уверяет председатель Московского городского суда Ольга Егорова, ничего подобного по крайней мере в столичных судах нет. И я ей верю. Мне кажется, произошло любопытное явление: нынешние российские судьи в отличие от своих предшественников стали куда быстрее соображать… Не в юриспруденции – Боже сохрани. Они быстро и самостоятельно понимают, что от них требуется. Никакого давления, никаких указаний, никаких тайных телефонных звонков. Надо было посадить Ходорковского – посадили в обход всех доказательств его невиновности. Надо было не посадить воровливую пассию министра обороны Васильеву – не посадили. Уверен: судьи, вынесшие приговоры этим людям, без каких-либо специальных сигналов прекрасно знали, что и как делать. Впрочем, ничто не ново под луной. Вряд ли председатель военной коллегии Василий Ульрих, вынося в тридцатые годы смертные приговоры, нуждался в личных указаниях товарища Сталина. Он их чуял всеми фибрами черной своей деши.
Между тем, в законодательных недрах уже предлагают освободить суд от изучения представленных доказательств: ежели признал человек свою вину, то чего возиться-то? А у нас очень даже не перевелись мастера, способные заставить кого угодно, хоть мумию, написать явку с повинной. Так что Вышинский в аду может возрадоваться: его палаческое учение о том, что признание подсудимым своей вины есть царица доказательств, в скором времени может стать основой российской юриспруденции. А там уж и до «особых совещаний», пресловутых «троек», отправивших в расстрельные подвалы и в лагеря миллионы людей, рукой подать. Тогда никто уже не осмелится задать один из вечных вопросов, измучивших Россию: а судьи кто?
