Дмитрий Быков: Я выбрал страну интересную...

Опубликовано: 17 февраля 2006 г.
Рубрики:

Летом минувшего года в одном из книжных магазинов Москвы среди новинок я обнаружил толстенный (800 страниц) том в характерной жзловской обложке. Называлась книга коротко: “Пастернак”. Давний поклонник поэта, я прочитал о нем, мне кажется, все, тем не менее, книгу купил без малейших колебаний. Потому что имя ее автора мне хорошо известно...

— Несколько слов, Дмитрий, для наших читателей о себе: кто ваши родители, где вы учились, как складывалась ваша литературная судьба?

— Я родился в Москве в 1967 году. Родители разошлись, когда мне был год, и официально развелись лет десять спустя. Об отце я почти ничего не знаю, кроме того, что он был врачом и умер, когда я был в армии. Мать, учитель русского и литературы, сейчас преподает в МГИМО, до этого больше тридцати лет работала в обычной школе. Эту школу я и окончил с золотой медалью, к чему мать, ей-Богу, непричастна, потому что начальство нас обоих терпеть не могло. Потом я поступил на журфак МГУ и с двухлетним перерывом на службу в армии (тогда студентов призывали) окончил его в 1991 году. С тех пор работаю в “Собеседнике”, “Огоньке” и большинстве других московских еженедельников, периодически веду программы на телевидении и радио. Стихи пишу лет с шести, прозу — лет с двадцати.

По опросу газеты “Вечерняя Москва” ваша книга “Пастернак”, вышедшая в серии “ЖЗЛ” (издательство “Молодая гвардия”), на одном из первых читательских мест. Мне она тоже очень понравилась. Чем была для вас работа над этой книгой? Как долго вы ее писали?

Спасибо на добром слове. Книгу я писал года полтора, считая подготовительный период. К счастью, усилиями Евгения Борисовича и Елены Владимировны Пастернаков огромный массив пастернаковских текстов и документов издан, так что сбор материала был не особенно обременителен. С литературой о Пастернаке, изданной за рубежом, мне сильно помог Лев Лосев, замечательный русский поэт, ныне преподающий в Дортмунте. Работа была поначалу обычным заказом: “Молодая гвардия” предложила, а от таких предложений не отказываются. Потом я начал находить в пастернаковской судьбе множество полезных уроков, рецептов, своего рода посмертных советов — ни в коем случае не сопоставляю себя с ним, но его ноу-хау универсальны для любого поэта. Было чувство живого общения с ним, что, конечно, очень оздоровляет и лечит от глупостей. Кроме того, его судьба всегда меня занимала, а его стихи, в особенности поздние, я всегда любил. Русская история последних ста лет — главная моя тема, и Пастернак — фигура, не побоюсь этого слова, ключевая для русского ХХ века.

Слава Богу, жив сын поэта — Евгений Борисович, ему исполнилось 82 года. Вы советовались c ним по поводу книги?

У меня была принципиальная установка: показать ему только готовую книгу, не напрягая вопросами по ходу работы. Спасибо ему — он выловил множество “блох” и дал очень ценные советы. У них с Аленой Владимировной хранились некоторые письма и документы, которые я считал утраченными. Они опубликованы только сейчас, в одиннадцатитомнике, который стал, вероятно, лучшим собранием сочинений за последние годы — и в смысле полноты, и в смысле обширности справочного аппарата, и по чисто полиграфическому исполнению. Прочитав огромный, четырехтомный корпус пастернаковских писем, я окончательно убедился, что никакой рассказ о Пастернаке не сравнится с этим потрясающим автокомментарием. Сам Евгений Борисович, как вы знаете, — вылитый отец, и для меня всегда большое счастье просто видеть его и слышать.

Вы не боитесь, Дмитрий, упреков апологетов Пастернака в том, что к его стихам, особенно ранним, относитесь без всякого пиетета, некоторые называете просто слабыми?

Если бы я боялся чьих-то упреков, то и за книгу не взялся бы. Не стану скрывать, что решение “Молодой гвардии” поручить пастернаковскую биографию мне вызвало известное противодействие со стороны людей, уже считавших творчество Пастернака своей персональной делянкой. Некоторые авторы — когда книга была уже на две трети готова — лично являлись в издательство и требовали отобрать у меня этот заказ, поскольку “телеведущий не смеет браться за такие темы”. К счастью, мои редакторы оказались людьми стойкими. Книга вызвала неподдельную, жаркую ненависть у многих, так называемых структуралистов и прочих “каббалистов от словесности”. Тартуский круг отнесся к ней с обычным для него ледяным презрением. Я ничего другого и не ожидал. В конце концов, марксистское литературоведение тоже не сразу сдало свои позиции. Зато Александр Жолковский, чьи стиховедческие работы меня всегда восхищали, отозвался о ней одобрительно. Да и Евгений Борисович многое одобрил: не потому, что книга показалась ему апологетической, а потому, что в ней есть с чем спорить.

Что касается ранних стихов Пастернака — в том и прелесть его литературы, что никакие слабые стихи не принижают его образа. Напротив, без этих слабых стихов в нем было бы меньше непосредственности, человечности, менее наглядна была бы эволюция... Совершенство — не его цель, он это умел, и это его не интересовало.

— Ваше любимое стихотворение Пастернака? Или трудно назвать одно?

— Почему, очень легко: “Рождественская звезда”. Думаю, это лучшее стихотворение XX века. Другие любимые — “Свидание”, переделкинский цикл 1940 года, “Иней”, “Вторая баллада”, “Снег идет”. Я очень высоко ставлю “Спекторского”. Говорить, что мне нравится “Сестра”, — банальность, и “нравится” — не совсем то слово. Мне больно и трудно читать “Сестру” (раннюю книгу Пастернака “Сестра — моя жизнь” — В.Н.). В ней — напоминание о том, чем может быть жизнь и литература. Сегодня, по разным причинам, ни такой жизни, ни такой литературы уже не бывает. Или это прошла моя молодость — что, конечно, звучит утешительнее. Не думаю, впрочем, что сегодняшним молодым “Сестра” что-то говорит. Для такой книги нужны не только молодость и любовь, но и революция. Я жил в конце восьмидесятых и потому примерно понимаю, о чем там речь. Вряд ли это было хорошее время, но временами очень счастливое.

— Ну а как вы, Дмитрий, оцениваете знаменитый роман Бориса Леонидовича “Доктор Живаго”?

Здесь я согласен с Игорем Сухих: “Перед нами не “плохой” роман, а “другой” роман. Замечательный роман-сказка, до которого и русская, и мировая литература еще не доросла”. Писать надо именно так — печально, почти примитивно, не заботясь о правдоподобии. Главное завоевание этого романа — стиль, слезный, необыкновенно простой и выразительный. Чудесные сюжетные метафоры. Символистский роман, написанный после символизма, — что, впрочем, первым заметил еще Степун.

Сейчас модно экранизировать классиков. “Доктора Живаго” снимает кто-нибудь из российских режиссеров?

Да. Пятисерийная картина почти закончена и должна выйти к лету. Сценарий написал Юрий Арабов, снимает Александр Прошкин. Люди очень достойные, но я сильно сомневаюсь в способности Юрия Арабова — отличного поэта, глубокого мыслителя, — писать адаптации чужих текстов для экрана. Это другая профессия, по-моему. Прошкин — отличный режиссер, но он никогда не снимал сказок. “Холодное лето 53-го”, “Русский бунт” — исторические картины, и боюсь, что “Доктор” станет одной из них. К тому же Олег Меньшиков в роли Живаго... воля ваша, это еще дальше от героя, чем Омар Шариф. Впрочем, посмотрим. Вдруг шедевр?

У Гоголя есть высказывание о Пушкине, что это — русский человек в его развитии, который предстанет перед нами через 200 лет. Можно ли, как вы считаете, отнести это суждение и к Пастернаку?

Нет, конечно. Русское развитие циклично. Пастернак — это русский человек столетней давности, с тогдашним уровнем образования и тогдашним христианским пониманием жизни, со всей склонностью к соблазнам разрушения, модернизма, демонизма и с готовностью преодолевать их, “дойдя до самой сути”. Такие люди появляются на других этапах исторического цикла — чаще всего в моменты предкризисных усложнений, которые потом революционно разрешаются. А у нас сейчас большое упрощение, и когда оно закончится, — сказать трудно. Может, лет через двадцать, а может, через пятьдесят.

— Поговорим немного о вас. Вы довольно часто появляетесь на экранах телевидения. Вы ведете сейчас передачу на нем? Что можете сказать о возвращении цензуры на ТВ?

— Совершенно ее не чувствую, поскольку никогда не занимался политическим телевидением. Сейчас я в прямом эфире веду “Времечко” и говорю, что хочу. Цензура нарастает не сверху, а снизу.

— Каково сейчас поэту, художнику жить в России — и морально, и материально? Вы ведь, при большом желании, могли бы, наверное, эмигрировать...

— Откуда бы у меня взялось такое желание? Я хочу жить здесь, писать на родном языке для родного читателя и не испытывать эмигрантского злорадства по принципу “чем хуже, тем лучше”. Эмиграция для меня — тот крайний выход, к которому я мог бы прибегнуть только в худшем случае. Когда уже выпихивают. Нравится мне или не нравится Россия — другой вопрос. Мне очень многое в ней не нравится, но у всех минусов есть свои плюсы. Я сделан для жизни в этой стране, с ее щелястым законом, малопредсказуемым, но не зверским, в основе своей, населением и циклически-предсказуемой историей. Это не мешает мне любить, например, Америку. Европу я не очень люблю, а Америку — очень. Я там счастлив, у меня там друзей море, я хорошо знаю литературу этой страны и ее кино, я хочу там бывать как можно чаще. Я люблю Америку, как минимум, не меньше России. И, кстати, есть женщины, которые объективно красивее моей жены или даже умнее, что, наверное, непросто. А живу я с ней, потому что она мне подходит больше всех на свете, и только. Хотелось бы верить, что и им — Ирке и России — со мной тоже не очень скучно.

Вы много раз бывали в Соединенных Штатах. Ваши впечатления о стране, о наших эмигрантах.

Страну эту, повторяю, очень люблю, эмигрантов не люблю совсем, потому что в массе своей они все время ждут подтверждения правильности своего выбора. А я им не хочу давать таких подтверждений, потому что правильным выбором считаю свой. Они в ответ кричат, что я продался кровавому режиму. В общем, наши разговоры не отличаются разнообразием. При этом лучшая страна на свете — объективно — Америка. А самая интересная — Россия. Я выбрал интересную...

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
To prevent automated spam submissions leave this field empty.
CAPTCHA
Введите код указанный на картинке в поле расположенное ниже
Image CAPTCHA
Цифры и буквы с картинки