Сапоги-тихоходы

Я придумал сапоги-тихоходы. Ти-хо-хо-ды. 

Я даже помню тот день, когда сделал это открытие.

До памятного дня была долгая-долгая пора спешки. 

Я позадержался в армии, и когда вернулся, понял, что мои школьные друзья далеко обогнали меня, что я многого недополучил за 4 года из того, что полагается каждому молодому человеку, начиная с 18. Черт побери – да это лучшие годы! А я провел их в воинских строях («Р-роте строиться на завтрИк!». «Ать-два, ать-два… Запевай!»), за высокими каменными стенами трех в/ч, в казармах, где храпит 120 человек, под ревун и звонок боевых тревог…

Когда я демобилизовался, то, естественно, накинулся на всё и вся, как голодный волк. Я возжелал вернуть все потерянное мной и обрек себя на гонку: мне нужны были и своя квартира, и уважение, и признание, и деньги…

Ооочень важным из «недополученного», были, конечно, женщины. Первая моя любовь погасла за четыре года армии, военная форма рядового матроса среди девушек в том городе не приветствовалась, да и робок я был и романтичен по-тургеневски и одновременно горделив… и столько во мне накопилось неутоленности… 

И еще. Чтобы честно заработать хоть что-то в советское время, особенно журналисту, а я им скоро стал, приходилось обслуживать по два-три, а то и четыре объекта заработка, ясно, что приходилось спешить, насиловать себя, гнать мысль хлыстом, как лошадь на бегах, и была она, что называется, в мыле.

Но есть Бог на свете! - однажды я понял: спешка сидит во мне, как боевая тревога, к которой меня приучили, как некий зверь, готовый к прыжку: стоит дать ему волю, подать нечаянный сигнал, зверь выскакивает, завладевает мной, и тогда всё несётся вскачь, и сам я несусь вслед за всем, пытаясь догнать...

И тогда пришел наконец благодатный день - я придумал сапоги-тихоходы.

К тому времени я успел издать свои первые детские сказки – две тоненькие книжки, так что сапоги-тихоходы были для меня естественной придумкой. Но адресована она была взрослым; детям нужны сапоги-скороходы.

Итак, ТОТ САМЫЙ ДЕНЬ, когда я открыл сапоги-тихоходы.

К нам должны были прийти гости, надо было срочно идти в магазин, на улице пошел дождь, а на моих туфлях треснула подошва – вот тут-то я и вспомнил про сапоги. Старенькие полусапожки, которые я зачем-то храню вот уже пяток лет, забросив на антресоли.

Я достал их и стал надевать.

-Это откуда? – спросила жена. – Что за уродины? – Она совершенно о них забыла.

-Волшебные, — сказал я, топнув для удобства ногой, — один кот подарил. Давай деньги. Что купить?

-Держишь дома всякую рвань… Купи бутылку масла, хлеб и вина. И поторопись.

Я взял сумку и вышел из дома.

Сапоги были не рвань, а только поношенные.

Спешить не получалось. Сапоги, показалось мне, были связаны друг с дружкой – я наклонился даже и проверил. Шаг у меня выходил не то что короткий, а какой-то при-тор-ма-жи-ва-е-мый.

Вначале я сердился на сапоги, но возвращаться, чтобы сменить обувь, не хотелось, а на полдороги свыкся с неторопливостью шага. Шел, крутя на пальце пустую сумку, и от нечего делать разглядывал все, что попадалось на пути.

Сапоги то и дело норовили остановиться, и я постоял возле лужицы на асфальте. 

Дождь бросал в нее тонкие проволочные колечки. Я услышал шелест дождя, сыпавшего на кусты отцветшей сирени, туи и самшита, — тихий, похожий на шелест крыльев множества мотыльков. Дунул ветер – с ветки сирени сорвались три тяжелые капли и одновременно ударили по луже. Возникли круги и раздался громкий гитарный аккорд. Круги, подрожав, разошлись, звук затих, в лужу снова стали падать мелкие балалаечные колечки.

Я поднял голову. 

Вокруг были владения Дождя. Там и сям легко возникали высокие стены и колонны, замки, деревья. Дождь строил в нашем городе свой город – высокий, стройный, тут же осыпающийся. В городе Дождя было душисто, как в саду. Каждый листик пахнул как цветок.

Я понял, что старые сапоги превратились в сапоги-тихоходы.

Гости сидели уже за столом, когда я вернулся.

-Заснул там, что ли? – спросила жена в прихожей. – Где ты застрял?

- Стоял у лужи, считал колечки, — ответил я, решив не рассказывать о городе Дождя.

-Оно и видно. Снимай сапоги, садись скорее за стол.

-Куда торопиться? – сказал я.

Я надевал сапоги-тихоходы не часто, они все же были для меня роскошью, как, скажем… ну, скажем, как туфли от английской фирмы «Барон». Да и надевая уже, вспоминал: и то нужно сделать, и другое: сумасшедшее наше время требовало, чтобы я подключился к его ритму.

Но только я, надев их, делал первый шаг, как рождалось состояние, какое, верно, бывает, когда решишь, наконец, навести порядок в своих книгах или бумагах. Подвести итог.

Я выходил из дома.

Все еще спешили мои ноги и руки, спешили замечать все вокруг глаза, спешили мысли – они сменяли друг дружку, наподобие стеклышек калейдоскопа. А сапоги-тихоходы не пускали бежать, и постепенно сообщаемый ими ритм передавался сначала телу, а потом и мыслям.

Бывало, что я просто глазел, многое замечая по дороге, может быть, то, чего не увидел бы, идя привычным для меня деловым шагом, шагом человека, занятого своими (а вернее сказать, не своими) мыслями.

Сапоги-тихоходы останавливали мгновения, задерживали в памяти, давали им названия, награждали пристальным интересом к событиям в природе, и все это сама Природа не оставляла без внимания.

Интересно, что сапоги-тихоходы – открытие отнюдь не новое. Оно известно еще с времен Аристотеля, основавшего школу перипатетиков, про-ха-жи-ва-ю-щих-ся. Неспешно меряя аллеи садов Ликея, философ, видимо, излагал не только готовые мысли, но и те, что приходили в голову в процессе прогулки.

Сапоги-тихоходы были знакомы, вероятно, еще многим, и уж точно, что хаживал в них в своей сосновой аллее Михаил Михайлович Пришвин. Ибо «вскачь не попашешь». 

Газеты любят сообщать нам о все новых и новых скоростях. Как-то «Известия» опубликовали заметку «Сапоги-самоходы»: «…это парные устройства с миниатюрными двигателями внутреннего сгорания, укрепляемые на ногах человека… Скорость при той же частоте шагов, что и при обычной ходьбе, возрастает в полтора раза…».

Ужас!

Я уверен, что в потоке (или в потопе) информации о новинках техники как-нибудь промелькнет заметка (не моя), которая будет называться «Сапоги-тихоходы». И в ней, кроме технических подробностей изобретения, многое будет сообщено в пользу таких сапог: и какие препятствия можно в них преодолеть, куда не торопясь успеть, от какого груза избавиться и что открыть-приобрести.

В моих сапогах я открыл, что шаги – это мера неизмеримого, шаги – мера всех вещей. И даже привел давний пример этой новой меры:

Любовь шагами

Мерю до утра,

Бродя один

Кварталами ночными…

То стихотворение не было дописано, та любовь – и слава богу! – не была измерена. Она вырастала с каждым шагом, с каждым ночным кварталом...

И оттого, что не была измерена, навсегда осталась со мной.