Для изрядного числа читателей слова «журналист», «журналистика» ассоциируются с эвфемизмом «вторая древнейшая профессия», явно несущим в себе негативную коннотацию. А между тем, в истории российской прессы можно отметить такие выдающиеся имена, как Владимир Короленко, Владимир Гиляровский, Влас Дорошевич. В этом же ряду достойное место занимает Николай Владиславович Вольский (псевдоним Н. Валентинов).
Уроженец известного центра российской хлеботорговли − уездного города Моршанска − Николай Вольский родился в небогатой дворянской семье. В 1896 г. в родном городе окончил реальное училище. Во время учёбы в Горном и Технологическом институтах в Петербурге (1897—1898) начал заниматься революционной социал-демократической деятельностью, за что был арестован и сослан в Уфу, где прожил до 1900 года, работая в железнодорожных мастерских. В 1900-01 годах он продолжил учёбу в Киевском политехническом институте.
В феврале 1902 года на Крещатике − главной улице Киева произошла большая политическая демонстрация. Будучи одним из активных участников демонстрации, студент Вольский яростно сопротивлялся нападавшей полиции. Вот как об этом писала газета «Искра»(№ от 15 февраля 1902 года): «Студент Вольский замертво упал пораженный палкой и ударом по голове шашкой, нанесённым обозлённым полицейским. Говорили, что Вольский убит, но потом пришло сообщение, что он пришел в себя, а останется ли жив − неизвестно».
После этих «похорон» Вольский прожил ещё 62 года, но воспоминания о полицейской сабле оставались в виде отчаянных головных болей.
Владимир Викторович Вакар − связной Ленина, неоднократно перевозивший газету «Искра» из Женевы в Киев, член Киевского комитета РСДРП, вспоминал:
«Студент-политехник Вольский принимал в этот период (1900-1903 годы) чрезвычайно активное участие в работе социал-демократического комитета. Это был тогда здоровый, цветущий, жизнерадостный юноша атлетического сложения. Энергичный и экспансивный характер толкал его всегда на самые опасные и трудноисполняемые предприятия, требовавшие смелости, решительности, а иногда ловкости и физической силы. Борьба, риск и опасность увлекали т. Вольского».
На переломе веков студенческая молодёжь, исполненная желанием ниспровергнуть самодержавный строй, обратилась к марксизму − учению, пришедшему на смену народнической идеологии, основная мысль которой заключалась в возможности перехода от самодержавного строя к "высшему этапу" − строительству социализма, минуя "средний этап" − буржуазно-капиталистическое общество. Марксизм привлекал молодёжь, как, впрочем, и более старшее поколение революционеров, своим социологическим и экономическим оптимизмом, фактами и цифрами подтверждающими, что развивающийся капитализм (отсюда и внимание к нему), разлагая и стирая основу старого общества, создает новые общественные силы, которые непременно повалят самодержавный строй со всеми его пороками.
Привлекало в марксизме и другое − его европеизм. Он шел из Европы, от него веяло, пахло не домашней плесенью, самобытностью, а чем-то новым, свежим, заманчивым. Марксизм был вестником, несущим обещание, что Россия не останется полуазиатской страной, а из Востока превратится в Запад, с его культурой, его учреждениями и атрибутами, представляющими свободный политический строй. (Справедливости ради следует отметить, что и через 100 лет, после того как развалилась советская империя, многие российские либералы не избежали подобных иллюзий.)
Интерес к Ленину возник после выхода в свет его книги «Что делать», в которой автор воспевал "беззаветную решимость, энергию, смелость, инициативу, конспиративную ловкость" революционера и доказывал, что личность в революционном движении может творить "чудеса", вплоть до подготовки и проведения вооружённого восстания. Призыв Ленина: "Дайте нам организацию настоящих революционеров, и мы перевернем Россию" нашёл самый горячий отклик у молодых социал-демократов, жаждущих активной деятельности.
Съезд Российской социал-демократической рабочей партии, прошедший в 1903 году должен был ее объединить и тем самым придать ей огромную силу. Вместо этого произошел раскол. Сведения о нем Вольский получил, находясь в киевской тюрьме. Обстоятельства сложились таким образом, что он безоговорочно встал на сторону большевиков, возглавляемых Лениным.
Чтобы избежать повторного ареста после выхода из киевской тюрьмы, Вольский с помощью Кржижановского − члена Центрального Комитета РСДРП, друга и соратника Ленина нелегально переходит границу и, неожиданно для себя, оказывается в Женеве, лицом к лицу с Лениным.
В 1953 году в Нью-Йорке вышла в свет книга «Встречи с Лениным» Н. Валентинова (под таким псевдонимом Николай Владиславович Вольский публиковался, начиная с 1905 года), в которой автор великолепным русским языком с подлинным журналистским профессионализмом излагает события пятидесятилетней давности.
На страницах книги перед нами предстаёт личность будущего вождя русской революции и творца советского режима, наблюдать которого молодой революционер имел возможность в течение почти года изо дня в день и в атмосфере близкого общения. Мы, как бы воочию, видим наружность Ленина, его характерные жесты, то, как в выражении его лица отражается та или иная эмоция. Перед нами возникает непривычный образ Ленина − "гимнаста" и "альпиниста", неутомимого ходока по горам. В "духовном" плане − мы узнаем об эстетических вкусах Ленина, о том, что он любил в русской музыке и в русской классической литературе.
Приведу цитату, в которой Н. Валентинов описывает внешность Ленина:
«Через несколько минут мы были у Ленина. Я увидел крепко сложенного человека, небольшого роста, лысого с редкой темно-рыжей бородкой и такими же усами.
Самым внимательным образом вглядываясь в фотографии Ленина, появившиеся после 1917 г., с трудом поверил бы, что это тот самый человек, которого впервые увидел 5 января 1904 г. Подавляющая часть этих фотографий просто лжива.
Его лицо казалось совершенно таким же, как у множества других русских, особенно в районе средней и нижней Волги. Пожалуй, немного косят глаза, да и то не оба, а скорее только правый. Глаза были темные, маленькие, очень некрасивые. Но в глазах остро светился ум, и лицо было очень подвижно, часто меняя выражение: настороженная внимательность, раздумье, насмешка, колючее презрение, непроницаемый холод, глубочайшая злость. В этом случае глаза Ленина делались похожими на глаза, простите за грубость, злого кабана».
Сравните, пожалуйста, эти строки с любым повествованием о Ленине, написанным множеством творцов «ленинианы», начиная с Максима Горького, и как говориться, «почувствуйте разницу».
Заслуживает внимания рассказ Н. Валентинова о методах работы Ленина, в частности о том, как Ленин писал свой антименьшевистский памфлет «Шаг вперед, − два шага назад», или о том, как Ленин в два с половиной дня "ознакомился" с философией эмпириокритицизма путем "перелистывания" принесенных ему объемистых томов.
Отмечает Н. Валентинов и ряд существенных психологических черт Ленина − его непоколебимую уверенность (уже в то отдаленное время!) в своем неоспоримом праве на "дирижерскую палочку", ту ярость, которую он проявлял в спорах даже на отвлеченные философские темы; и, в особенности характерные для него циклы перехода от крайнего нервного напряжения (ленинского "ража", по определению Н. К. Крупской − жены Ленина) к более или менее длительной депрессии. Восстанавливая образ Ленина, автор при этом сохраняет объективность. Если Ленин становится для нас живым, то от этого он не делается более привлекательным, и, в каком-то смысле, фигура его начинает казаться еще более жуткой.
Рисуя психологический портрет будущего вождя мировой революции, Валентинов, уже познавший пушкинское: «Есть упоение в бою / И бездны мрачной на краю», поразился тому, с каким интересом Ленин отнёсся к физическому противостоянию с самодержавием:
«Поймите же, настал момент, когда нужно уметь драться не в фигуральном, не в политическом только смысле слова, а в прямом, самом простом, физическом смысле. Время, когда демонстранты выкидывали красное знамя, кричали "долой самодержавие", а потом разбегались, прошло. Начнем демонстрации с кулаком и камнем, а, привыкнув драться, перейдем к средствам более убедительным. Нужно не резонерствовать, как это делают хлюпкие интеллигенты, а научиться по-пролетарски давать в морду, в морду!»
Ленин, сжав кулак, двинул рукою - словно показывая как это нужно делать. А так как, всё говорило за то, что во время демонстрации я не склонял голову как "хлюпкий интеллигент", а действовал "по-пролетарски", Ленин явно мною остался доволен. Я не думаю, чтобы кого-либо из своего окружения, ибо в уличных драках оно мало участвовало, он столь подробно расспрашивал о зубодробительных операциях. Что же касается меня, то я из этого разговора немедленно вынес очень важный вывод относительно Ленина. Вот настоящий революционер высокой марки, это не хлюпкий, резонирующий интеллигент, а человек, у которого полная гармония слова и дела. Он и теоретик, и практик, у него все данные, чтобы стоять наверху, руководить движением, но когда это будет нужно, он не побоится сойти с этого верха и пойдет со всеми на улицу, станет на баррикады.
Располагая позднее уже обширным материалом для познания Ленина, я понял, сколь неверно и сколь поверхностно было мое женевское представление о нем. Он никогда не пошел бы на улицу "драться", сражаться на баррикадах, быть под пулей. Это могли и должны были делать другие люди, попроще, отнюдь не он. В своих произведениях, призывах, воззваниях, он "колет, рубит, режет", его перо дышит ненавистью и презрением к трусости. Можно подумать, что это храбрец, способный на деле показать, как не в "фигуральном", а "в прямом, физическом смысле" нужно вступать в рукопашный бой за свои убеждения.
Ничего подобного! Даже из эмигрантских собраний, где пахло начинающейся дракой, Ленин стремглав убегал. Его правилом было "уходить по добру по здорову" - слова самого Ленина! - от всякой могущей ему грозить опасности.
Л. Троцкий, как и многие другие, заметивший эту черту Ленина, дал ей следующее объяснение: «Ленину всегда была в высшей степени свойственна забота о неприкосновенности руководства. Он был начальником генерального штаба и всегда помнил, что во время войны именно он должен обеспечить главное командование».
Кульминацией в книге, несомненно, является разрыв автора с будущим вождём мирового пролетариата. Приехав в Женеву убежденным "ленинцем", Валентинов после года общения с Лениным навсегда порвал и с ним лично, и с большевизмом.
Внешним поводом к тому послужило не какое-либо политическое или партийного характера разногласие, а резкое столкновение в области философии. В беседах с Лениным Н. Валентинов стремился дополнить марксизм идеями Э. Маха и Р. Авенариуса, что стало причиной яростных возражений Ленина, а затем и обвинений Н. Валентинова в ревизионизме.
Многие поколения студентов любого советского ВУЗА, в обязательном порядке изучавшие марксистско − ленинскую философию, помнят с каким зубовным скрежетом они изучали работы Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» и «Философские тетради». Впрочем, дадим слово Валентинову.
«Для книги "Материализм и эмпириокритицизм" с подзаголовком − заметки об одной реакционной философии − Ленин привлек груду произведений, А между тем, за полгода, потраченные Лениным на составление книги, и тем более за три недели визитов в Британский музей, он не был в состоянии с должным вниманием прочитать множество книг неизвестных ему философов. В его "Философских тетрадях" есть такая фраза: "кажись, интересного здесь нет, судя по перелистыванию" так называемых философов». Он не столько читал их, сколько "перелистывал", с целью найти там нечто "интересное", на что он мог бы накинуться коршуном. Не в этом одном оригинальность его книги. Она составлялась в пылу ража, состоянии столь характерном для Ленина. Беснование сделало книгу Ленина уникумом, − вряд ли можно найти у нас другое произведение, в котором была бы нагромождена такая масса грубейших ругательств по адресу иностранных философов − Авенариуса, Маха, Пуанкаре и других».
Чем же объяснить раж и беснование, с которым Ленин составлял свою книгу? «Философская сволочь» − как Ленин называл всех неразделяющих гносеологию диалектического материализма, по самой природе своей обладать истиной неспособна. Познание законов общественной жизни, общей теории политической экономии может быть только привилегией партии, возглавляемой Лениным. С этой точки зрения самый малюсенький большевик всегда выше самого большого "буржуазного" ученого или философа. Теория Маркса, возглашал Ленин, есть объективная истина, а всё, что вне её − «скудоумие и шарлатанство».
Валентинов ушел от Ленина и от большевиков потому, что не мог примириться с их идейной нетерпимостью и с их отрицанием объективной правды. В этом сказалась характерная черта будущего журналиста − духовная независимость и связанная с нею неспособность подчинить себя, какой бы то ни было, партийной "линии", если она расходится с объективной правдой, как он эту правду понимает.
В книге приводится психологический портрет Надежды Крупской − жены и соратницы Ленина, которая предстаёт, подобно персонажу чеховского рассказа «Душечка», женщиной безоговорочно отождествляющей себя с мужем. Валентинов пишет:
«Если в начале знакомства, в январе 1904 года Крупская ко мне благоволила, то конце февраля или начале марта ее благоволение, по мере нарастания напряжённости в отношениях с Лениным стало исчезать. В конце марта она смотрела на меня злыми глазами, а в апреле меня уже явно не переносила». А, впрочем, чего ещё можно было ожидать от женщины, которая в статье «О «крокодиле Чуковского», опубликованной в феврале 1928 года в газете «Правда», писала:
«Такая болтовня — неуважение к ребёнку. Сначала его манят пряником — весёлыми, невинными рифмами и комичными образами, а попутно дают глотать какую-то муть, которая не пройдёт бесследно для него. Я думаю, «Крокодила» ребятам нашим давать не надо…».
Бедный, бедный Ленин, тут поневоле бросишься в объятья Инессы Арманд.
После разрыва с большевизмом Николай Валентинов, вернувшись в Россию, примкнул к меньшевикам, но, по его собственному признанию, меньшевиком он был "плохим". Опыт 1905 года сделал из него "ревизиониста", т. е. заставил его предпринять критический пересмотр многих из основных положений марксизма. В течение предреволюционных лет Валентинов занимался, главным образом, публицистической работой. Важным этапом в его жизни явилась работа на посту редактора газет, сначала «Киевской мысли», а затем «Русского слова» − самой массовой газеты дореволюционной России, выпускаемой издательской империей Ивана Дмитриевича Сытина, газеты с которой сотрудничали Дорошевич, Гиляровский, Немирович-Данченко.
Октябрьский переворот Валентинов не принял. Главной причиной этого, помимо беспощадного террора, проводимого большевиками, было само существо установившегося строя, противоречащего элементарным законам социологии, экономики, психологии. Чтобы жить не служа, пришлось за бесценок продавать библиотеку − более трёх тысяч книг, собиравшихся много лет. Так, например, 84 тома «Энциклопедического словаря», изданного Брокгаузом и Эфроном, были обменены на два пуда муки.
Такое положение сохранялось до 1922 года, когда Валентинов, по его собственному выражению «кинулся в работу, именно кинулся, отдался ей с увлечением», поступив на службу в Высший Совет народного Хозяйства (ВСНХ), в его печатный орган «Торгово-Промышленную Газету». Что же побудило его поступить подобным образом? Если бы подобная «метаморфоза» произошла с одним или несколькими людьми, то об этом не стоило бы говорить. В том то и дело, что это случилось с довольно значительной частью российской интеллигенции − с беспартийными специалистами, людьми, ранее находившимися в партийных рядах кадетов, меньшевиков и социал-революционеров.
В книге Н. Валентинова «НЭП и кризис партии. Воспоминания», которая вышла в свет в 1956 году, подробно исследуется судьба этой части русской интеллигенции, которая, увы, закончилась трагически.
После Гражданской войны у многих из них возникло осознание того, что советская власть победила, и никакой другой власти не предвидится. Когда на Х съезде РКП(б) была провозглашена Новая Экономическая Политика (НЭП), целью которой являлось укрепление союза рабочих и крестьян, выход из экономического кризиса, восстановление нормальных внешнеэкономических связей, то появилась надежда, что страна пойдёт по правильной разумной дороге. А уж коли ты не эмигрировал и не вступил в открытую конфронтацию с властью, то нет иного пути, как только честно и добросовестно работать вместе с
большевиками, тем более, что НЭП отменял систему идей, сковывающих и убивающих жизнь. Помимо этого, у интеллигенции существовала иллюзия, что «мы заразим их, большевиков, нашей культурой».
Н. Валентинов, в течение ряда лет работавший в ВСНХ, подробно описывает судьбу людей, вставших на путь сотрудничества с новой властью. Вот только один из примеров.
Абрам Моисеевич Гинзбург, один из создателей газеты «Южный рабочий», являлся в Екатеринославле видным пропагандистом и организатором социал-демократического движения. Примкнув в 1904 году после раскола партии к меньшевикам, в последующие годы от этой линии никогда не отклонялся. Был в ссылке в Якутском крае, откуда сбежал. Во время революции 1905 года объявился в Москве, а позднее в Петербурге. В 1912 году становится одним из ведущих сотрудников «Киевской мысли» — самой распространённой газеты Юга России. В 1921 году с провозглашением НЭП поступил на службу в Киевское Губернское Плановое Управление, а затем его перевели в Москву, в ВСНХ, где он обращает на себя общее внимание огромной трудоспособностью и усидчивостью. Числясь формально заместителем начальника Главного Экономического Управления, являлся в этом управлении главным лицом. В любой час дня Гинзбург в распоряжении начальства, чтобы дать объяснения и нужные цифры. Принимал самое непосредственное участие в составлении пятилетнего плана развития промышленности.
Именно о таких людях говорил Феликс Дзержинский, возглавлявший ВСНХ с февраля 1924 года: «Не мы одни управляем хозяйством и страною, а вместе с нами это делает масса беспартийных специалистов, из которых многие далеки от идей коммунистической партии».
Важной особенностью описываемого периода с 1922 по 1928 год является возможность почти свободного, наполненного страстью, обсуждения социально-экономических проблем. Позднее, начиная с 1929 года, всё это исчезает, заменяясь решениями, изготовленными «жрецами Кремля» и в порядке грозного приказа спускаемыми сверху вниз в головы людей, уже потерявших право рассуждать и обсуждать.
К концу 1928 года от прежнего влиятельного положения в ВСНХ беспартийных спецов ничего не осталось. Но это ещё не эпилог «печального» затухания. Он наступит позднее, в разгар дикой сталинской пятилетки, террора, раскулачивания, насильственной коллективизации деревни, из которой извлекут средства для сверхиндустриализации. В марте 1931 года перед «пролетарским» судом предстанет группа из 14 меньшевиков, выхваченных из ВСНХ, Госплана, Госбанка, Центросоюза. Все они будут объявлены «гнусными вредителями, продажными пособниками капиталистической иностранной интервенции». На этом процессе А.М. Гинзбург получил 10 лет тюрьмы и вскоре погиб в одном из лагерей. Подобную судьбу разделили тысячи беспартийных специалистов, расстрелянных или замученных в сталинских тюрьмах и лагерях.
Большой интерес представляют главы воспоминаний Н. Валентинова о разброде в партии, возникшем в связи с болезнью Ленина. Подробно рассказывается о том, что Сталин со своей поистине звериной интуицией уже после первого (лёгкого) удара и паралича Ленина понял, что «Ленину капут» и, в соответствии с этим, установил свою «линию». По словам Мирона Владимирова — заместителя Дзержинского возглавившего ВСНХ: «Сталин решил, что хотя Ленин ещё и жив, но безнадёжно болен и прежним властным вождём быть не может, а раз так, то особенно церемониться с ним и прислушиваться к нему не нужно. Узнав об этом, Ленин сказал: «Я ещё не умер, а они, со Сталиным во главе меня похоронили». Далее Владимиров продолжает: «Владимир Ильич в личных отношениях не был злопамятным, но обида его на Сталина всё же была так сильна, что после второго приступа болезни, он Сталина уже больше видеть не хотел и не видел».
В главе «Смерть Ленина» Валентинов подробно анализирует «откуда, как, у кого появилась мысль выпотрошить внутренности из трупа Ленина и из чего-то немногого после этого оставшегося, создать подобие человека, − мумию». Лев Троцкий категорически возражал против этого и, как он писал в своей автобиографии: «На Красной Площади при моих протестах был воздвигнут недостойный и оскорбительный для революционного сознания мавзолей». Кстати, не последнюю роль при решении вопроса о дальнейшей судьбе тела Ленина сыграло соображение, приписываемое Михаилу Калинину, формально занимавшему должность главы государства, или, как его назвал в 1919году Троцкий, − «Всесоюзный староста»: «Возможность увидеть в любое время забальзамированное тело Ильича − нашего вождя и учителя, навсегда отобьёт охоту врагов советской власти к созданию провокационных слухов о появлении «Лжеленина».
В главе, посвящённой пребыванию Дзержинского на посту председателя ВСНХ, Н. Валентинов пишет: «Многим покажется неверным и даже шокирующим, особенно для тех, кто смотрит на «железного Феликса» только как на главу ВЧК − ОГПУ, проводника кровавого террора в 1918−1920годах, созданный мною портрет человека, с которым я поработал достаточно длительное время. Но Дзержинский в ВЧК и в ВСНХ не одно и то же. Два с половиной года наблюдений и встреч с ним создали совершенно иное представление об этом человеке. При всяких столкновениях или недоразумения, возникающих между техническим персоналом и командующими коммунистами- хозяйственниками, Дзержинский, как правило, становился на сторону технического персонала».
После смерти Дзержинского 20 июня 1926 года ВСНХ возглавил Куйбышев, выполнявший директиву от Сталина: «Ударить по интеллигенции слишком уж поднявшей голову, почувствовавшей свою силу и значение в хозяйстве. Бывших меньшевиков, занимавших при Дзержинском важные посты, обуздать, скрутить, принизить». Вот образец куйбышевской риторики:
«Нам необходима настоящая индустриализация, как того и хочет ХV съезд партии, а не карикатура на неё «с плюгавенькими темпами» (выражение Сталина). Позорную ублюдочную пятилетку, появившуюся под вывеской ВСНХ, нужно скорее забыть. В ней нет даже и тени революционного духа». Чем закончилась первая пятилетка и какую цену в человеческих жизнях, не считая национального достояния в виде конфискованной церковной утвари, художественных произведений, золота, драгоценностей и сырья, пришлось заплатить за её выполнение, хорошо известно.
Заслуживает внимания глава книги, в которой излагаются малоизвестные страницы биографии «злого демона революции» Льва Троцкого, который, подобно метеору, пролетел через ВСНХ в 1925 году. Появление Троцкого на посту члена Президиума ВСНХ было его фактическим удалением от руководящих должностей в партии и Совнаркоме. Возглавляемой Троцким Красной армии удалось победить в Гражданской войне, тем самым защитив большевизм от физического уничтожения. Однако, с окончанием войны Троцкий стал более не нужен. Оказавшись во главе армии в военное время, Троцкий на несколько лет получил в свои руки практически неограниченную власть. Годы Гражданской войны укрепили его приверженность авторитарному стилю руководства, тогда как в партии того времени был принят коллегиальный стиль. Применявшиеся Троцким жёсткие методы военного времени создали ему немало врагов, самыми опасными среди которых стали Зиновьев и Сталин. После окончательного отхода Ленина от политической деятельности судьба Троцкого была предрешена — против него объединилось большинство партийных верхов. В течение 1924 года Троцкий теряет контроль над армией, его смещают с должности Председателя Реввоенсовета. Партией фактически руководит тройка Зиновьев−Каменев−Сталин, которая старается отдалить Троцкого, по-прежнему пользующегося популярностью среди рядовых коммунистов. Но, как только правящий партией триумвират раскалывается, Сталин пытается привлечь на свою сторону Троцкого, предлагая тому помощь в восстановлении прежнего влияния в партии, и на первых порах работу в ВСНХ с последующей перспективой заменить там Дзержинского. Взамен Сталин просит о поддержке Троцким переименования Царицына в Сталинград, на что тот соглашается.
В начале своего пребывания в ВСНХ Троцкий пытается войти с головой в работу. Вот выдержка из его выступления на одном из совещаний, где он, с присущим ему ораторским искусством говорит:
«В нашу промышленную среду нужно научное и техническое знание вливать, по выражению Писарева «не вёдрами, а бочками сороковыми». Ужасающее техническое невежество и наша косность связываются с выплывшим старорусским националистическим кличем «мы всё можем», «мы можем всех шапками забросать».
Через полгода Троцкий понимает, что Сталин его обманул, и покидает ВСНХ, правда, при этом оставаясь членом Политбюро. Кроме того, ему было обещано издание Полного собрания сочинений, что кроме удовлетворения авторского самолюбия, приносит основательную материальную выгоду в виде авторского гонорара.
После «фиаско» с ВСНХ Троцкий понимает, что прежнего положения в партии он не достигнет и окончательно уходит в оппозицию. Дальнейшая судьба опального вождя нам хорошо известна − ссылка сначала в Среднюю Азию, а затем за границу. Сталин простить себе не мог, что «выпустил из рук» своего наиболее серьёзного оппонента, но время прямого физического уничтожения бывших соратников по партии наступит несколько позже.
Пять лет работы Н. Валентинова фактически в качестве главного редактора «Торгово-Промышленной газеты» протекали для него в чрезвычайно напряжённом ритме, отнимая все силы, всё время, почти ничего не оставляя для отдыха. К концу 1927 года мозговое переутомление достигло крайней степени и сопровождалось сильнейшими головными болями. По состоянию здоровья Николай Валентинов в 1928 году уволился из «Торгово-Промышленной Газеты» и в дальнейшем был командирован в Париж, где до 1930 года служил редактором органа советского торгпредства в Париже «Экономическая жизнь Советов» (на французском языке). В 1930 году перейдя на положение эмигранта, жил во Франции, работал и публиковал статьи в многочисленных эмигрантских и западных журналах и газетах.
Николай Валентинов, в отличие от многих своих товарищей по меньшевистской партии, умер в своей постели в 1964 году в возрасте 85-ти лет.
Одному из наиболее известных в мире изгнанников, древнеримскому поэту Публию Овидию Назону принадлежат следующие строки: «Убегая за море, мы меняем небеса, но не душу». Николай Владиславович Валентинов − человек русской культуры, всю свою жизнь занимающийся литературным трудом, вынужденный эмигрировать ввиду угрозы физического уничтожения, до конца своих дней сохранил любовь к России, к родному языку. Испытывая боль и страдания за свою Родину, в 1956 году он писал:
«История России не пошла по направлению, указанному ей «стрелкой 1925 года» − года надежд и великого оптимизма у части интеллигенции, верившей, что советская страна сможет построить «дом», удобный для всех классов общества. К сожалению, верх взял пронизанный преступлениями сталинизм, зловещая тень от которого ныне падает на весь мир».
Добавить комментарий