Памяти Евгения Евтушенко
Чем дальше уходит от нас Евгений Евтушенко, тем он ближе для меня становится. В 40-й день его ухода, я хотел было написать, как ужасно плохо без него стало, но не сложилось.
Откололся остров от материка жизни - и уплыл. Он – этот остров. А я на берегу материка остался. Вижу, рядом великая скромница жена Маша, дети недалеко, друзей большущая группа, а почитателей не счесть. Ещё живых. Потом их единицы останутся, а после говорить и писать о нём будут только специалисты по литературе прошлого.
Вообще советую не перечитывать старые любимые книги и не смотреть старые любимые фильмы. В большинстве случаев разочаруетесь, тоскливо станет, теперь это не коснётся прежних сладких ассоциаций, которые как мёд жизни когда-то растекались по жилам души. Слушайте только любимую музыку, которая затаилась где-то на окраине вашего сердца, и не двигается, только слышится. Так что, если не хотите, чтобы загудела голова и душа охнула от разочарования, не возвращайтесь к той части прошлого.
Вот я стал перечитывать «Фиесту» Эрнеста Хемингуэя, ранее мной обожаемого, как и всем моим поколением. И стал вдруг мучиться от переизбытка, переобилия деталей, бессмысленных фраз, пустых выражений, которые когда-то казались выражениями с глубоким подтекстом.
Или неосторожно схватил книгу другого известного американца Бернарда Маламуда «Самородок» (The Natural), о бейсбольном игроке, книгу, куда Маламуд сумел впихнуть все правила этой скучной игры. Ну как ему удалось, мудрому писателю, написать такую поверхностную и почти бездарную книгу?! Даже если усилить её примитивный перевод на русский язык, она всё равно будет плохой. И хотя «Нью-Йорк таймс», и «Вашингтон пост» захваливали её, но всё равно, плохая книга. Может, потому что я не люблю бейсбол и меня подташнивает, когда я случайно, краем глаза, вижу эту игру по телевизору.
Да, бывают нелогичные вещи и в литературе. И посредственные писатели становятся известными. Вот как Серёжа Довлатов, которого Василий Аксёнов точно называл в газете «Новое русское слово» «бытовым описателем». В жизни Довлатов был трусоватый, а в книгах вывел себя мачо. Сумел обмануть захлёбывающихся дамочек. Нет, он писатель хорошего среднего уровня, а вот попал точно в цель – и стал кумиром массового российского читателя.
Евтушенко - это совсем другой уровень, высоты его сразу и не увидишь, это вулкан огнедышащий, фантазёр, реалист, ребёнок, провидец, полупророк, полунаив, полумудрец, а иногда мудрец, голый король и наряженный мальчик, а может быть, наряжённый король и голый мальчик. В общем, остался я Робинзоном Крузо на материке, кишащем людьми, умными, и глупейшими, хитрющими и дураками, с наростами грехов на всех частях тела, но правду сказать, встречаются другие, хоть и редко встречаются, с незагрязнёнными сердцами. Это люди, близкие к праведникам.
А он, Женечка, уплыл на отколовшемся острове. И стало у меня в жизни, как ночью случается, когда особенно страшно чувствуется одиночество.
О нём уже так много написали, и хорошего и плохого, хорошего гораздо больше, потому что он был хороший гораздо больше. И я сам писал, как и многие, что с ним закончилась эпоха.
Ну, а что потерял лично я, и где случилось невосполнимое. Оказывается, Евтушенко заполнял жизнь других людей своими поисками правды на земле, пусть часто им придуманной нежизненной правды, ненужной, но потом, именно благодаря этому, в мудрости сознательного возраста стал тайным богоискателем. И в нём, ушедшем Евтушенко, я потерял живущее в нём правдоискательство и богоискательство. А это было очень важным делом на земле.
Помните его пророческие слова: «Поэт в России больше, чем поэт». Он, как и все мы, приближаясь к рубежу жизни, там где придёт конец и начнётся новый отсчёт времени, начал искать то, во что трудно поверить, т.е. искать ЕГО. Но вот что абсолютно духовно значимо – Евтушенко не призывал Бога в страхе, а искал в спокойном самосозерцании духа, чувствуя Его небесное дыхание.
А кроме того, ему была дана великая чеканка слов, из которых выковывались строки бесконечно нежной любви и громоподобной патетики. Это было как бы присутствие Зевса в поэзии, удары, раскаты, молнии с неба. Он водружал флаги-стихи на могилах своих ушедших увлечений, на могилах прошедшей любви к женщинам. Но в вершины новых открытых им гор, втыкал свои новые флаги символизирующие правду, любовь, Бога.
Так что же я потерял?! Я потерял в нём остаток прекрасных надежд, я потерял часть очень значимой жизни, которые жили в нём, остаток любви, который в нём никогда не исчезал, его вечный цветок. Я потерял в нём духовно-психологический фильтр, который пропускал через себя людей, и я выявлял через его сердце-фильтр, насколько они чисты или грязны, или просто запачканы, как все мы, но хоть не конца.
Он мне несколько раз звонил из больницы, перед операциями. И я повторял, как заклинание, слова апостола Павла: «Нет ни одного праведного среди вас. Все согрешили, и лишены славы Божьей».
Ах, Женя-Женя-Женечка! Бог подарил мне перед концом жизни вас, реку жизни, скалу среди мелких памятников, но утекла река, а вода – это жизнь, и осталась лишь скала, безмолвно говорящая миру. Но я слушаю вас, слышу, не прощаюсь. Это вы не мне написали, но читаю, как для меня:
Со мною вот что происходит:
ко мне мой старый друг не ходит,
а ходят в мелкой суете
разнообразные не те.
О, сколько
нервных
и недужных,
ненужных связей,
дружб ненужных!
Куда от этого я денусь?!
Но остался для вас, Женя, и для меня. Он Бог! В одной из книг, которые вы мне подарили, есть ваша надпись мне «…С искренней радостью и общей верой в Бога, частью которого есть Совесть, и в Совесть, которая есть часть Бога». Любящий вас, Женя Евтушенко.
Добавить комментарий