Опаздывая утром на службу, Самохин рутинно, без волнения торопился, шёл озабоченным быстрым шагом, но завернув за угол, резко остановился, сходу больно ударившись о свое удивление. По Большому Проспекту шли клоуны. Много клоунов. Легионы. По расчищенной от машин улице текли они разноцветной, вопящей, наглой лавой, поглощая и сминая зазевавшихся прохожих и беспечных в своём любопытстве мальчишек.
Шли паскудно виляющие задами гаеры, в растрёпанных рыжих париках и широченных, вздёрнутых к мокрым подмышкам штанах.
Брели, роняя нарисованные слезы, наступая на волочащиеся по асфальту рукава, напудренные Пьеро, с чахоточными щеками, пылающими из-под снежно накрахмаленных колпаков.
Тоненько звеня колокольчиками на рогатых шапках, переваливались гнусно ухмыляющиеся шуты в цветастых новеньких лохмотьях.
Плыли на ходулях, вырастая из толпы беспардонно яркими балахонами; загребали пыль башмаками-калошами с квадратными носами; катили на моноциклах, мелькая бесстыдно волосатыми лодыжками. Сверкали давлеными помидорами улыбок и жарко - золотыми зубами.
Андрей стёр росу пота с холодного лба. Происходящее было нелепо и дико. В поисках чужого ответа он оглянулся на прочих прохожих, неподвижно и немо глазевших на чудовищную колонну. Ему тоскливо захотелось оказаться как можно дальше отсюда. Захотелось проснуться дома, под пропотевшим от абсурдности сна одеялом. Но сделать этого Самохин не успел.
Из толпы скоморохов вынырнула бледная, веснушчатая ручища в зелёном раструбе манжета и рывком сдёрнула с его плеча сумку. Андрей приоткрыл рот, но, не выпустив застрявший внутри крик, покачнулся и потянулся за так нахально, у всех на виду, украденной вещью. Течение цепко ухватило его и втянуло в поток, закрутило, перевернуло и выплюнуло в середине колонны.
Кто-то сзади, смачно дохнув перегаром, ловко напялил ему колючий, тошнотворно пахнущий псиной парик. Тощий арлекин справа, сжимая под мышкой потёртый портфель, натянул ошалевшему новобранцу круглый красный нос на резинке, а пышная, оклеенная рыжими веснушками клоунесса слева, с пакетом из Икеи, болтающимся у локтя, зажав Андрея между огромными жаркими грудями, туго затянула на его шее жёлтый галстук-бабочку в чёрный горошек. Рядом неумело отбивалась от липких настырных рук, прилаживающих ей заячий хвостик, молодая женщина в розовых кружевных штанишках. В кулаке у неё была зажата и примотана скотчем связка воздушных шаров, на голове криво торчали стоячие ушки, а щеки и нос размалёваны красной помадой. Старорежимную бабку, выползшую утром на свою беду за творожком, волокли два крепких Арлекина, в обтягивающих рельефные тела двухцветных трико, с огромными гульфиками и в тапочках с помпонами на босу ногу. В редких волосах старухи самолётным пропеллером крутился красный бант. Пронзительно бибикая и распихивая плавно текущих, пронёсся клоун на роликовых коньках, толкая перед собой обвешанную хлопушками коляску с орущим младенцем. В толпе мелькнул начальник Андрея в балетной пачке и лифчике поверх пиджака. Из-под накрахмаленного тюля свисали семейные трусы в клеточку и тощие безволосые синюшные ноги, в высоких белых носках.
– Не забудь. Завтра сдавать отчёт! – прокричал начальник, сделал книксен и исчез в пёстром водовороте.
Заложив несколько виражей и размазав крайний ряд об ограду моста, поток перевалил через реку и затормозил, разлившись шевелящимся полукругом у Дворцовой площади. Забравшись на гранитный выступ клумбы, Андрей увидел, что их колонна не одна, что со всех сторон: с Невского, из-под арки Главного Штаба и с Миллионной уже стоят, не заходя на площадь, такие же разноцветные толпы. Он представил эти бесконечные, живые, бешеные ручьи, стекающиеся сюда со всего огромного города, и чувство сопричастности чему-то ещё не понятному, жуткому, но определённо великому, наполнило его пузырящимся счастьем братского единения. И в этом новом для себя состоянии души он не слишком удивился и огорчился, увидев с высоты своего приподнятого тела, что площади нет. Что на её месте, повторяя формой полукружие Главного Штаба, прямую линию Зимнего и обрезанный косо с двух боковых сторон, разлёгся огромный с шершавыми бетонными стенами Котлован. Глубина его была ясна по утонувшей Александровской колонне, женственный ангел которой жил теперь на уровне земли и, уткнувшись в дно котлована печальным невидящим взглядом, волок свой католический крест к ажурным воротам Зимнего Дворца. Вокруг котлована вилась жёлтая полицейская лента на аккуратных пиках-стоечках.
– Не дрейфь, – толкнул Андрея в бок упитанный кривоногий карлик, в распахнутом красном плаще с остроконечным капюшоном с прорезями для глаз, и протянул ему плоскую металлическую фляжку. – Держись за нас, не пропадёшь.
Самохин жадно глотнул, поперхнулся дрянным бренди и закашлялся, выталкивая из дыхательных путей своих жгучую огненную жидкость. И пропустил момент, когда из пронзительной бирюзы неба густо повалили картонные колпаки в перхоти золотого конфетти, бумажные пищалки, многоцветные флажки, серпантин и всякая другая так необходимая сейчас дребедень. Невысоко над площадью бодро выписывал восьмёрки крошка - самолётик с огромным баннером «Голосуйте ЗА». Вместо прописного "А" в конце ухмылялась растянутой, горизонтальной и зловещей улыбкой клоунская рожа в высоком колпаке.
Голос, мощный, неземной голос от которого хотелось встать на колени, плакать и размазывать слёзы счастья, смешивая потёкшую тушь и белила щёк, торжественно поплыл над мгновенно замолкшей площадью.
– Дети мои! Мы сделали это! Первый этап победно завершён! Мы построили его! Мы всех урыли и восстановили наше утраченное былое величие!
Клоуны одобрительно взревели. Оказавшаяся рядом с Андреем давешняя бабка с творожком стала заваливаться на бок. Её шустро оттащили в сторону. Девушка в розовых штанишках бросилась на шею соседу-Арлекину, вцепилась ему поцелуем в размалёванный рот. Начальник Самохина сорвал с себя пачку и, повизгивая и высоко подпрыгивая, скрещивая в воздухе в балетном па тощие ноги, замахал ею над головой. Вокруг Андрея дудели в дудки, свистели в свистульки, били в барабаны, гремели медными тарелками и визжали на нечеловеческих высотах паяцы и арлекины, шуты и скоморохи, великаны и карлики. В руке у него откуда-то оказался судейский свисток. Андрей сжал его так, что побелели костяшки пальцев, раздвинув клетку рёбер, втянул пьянящих испарений толпы и изо всех сил засвистел. И наступила тишина. Самохин перевёл дух и с облегчением выплюнул свисток из занемевшего рта.
– А теперь, дорогие мои, – задушевно загремел голос, вдавливаясь в нутро каждого. – Вам выпала великая честь пойти дальше. К следующим, очередным рубежам нашего безграничного и гордого величия. Вперёд, милые мои. Вы замостите дорогу в Будущее. Великое будущее, которое будет гордиться вами, как мы гордимся ими... теми... которые... нам... нас, – что-то сбилось, речь поплыла искажаясь, взвизгнула перемоткой и поправилась.
– Вперёд! Вперёд, дети мои!
Толпа вновь взревела и, сметая ленты и столбики заграждения, тремя мощными потоками ринулась к котловану. Изнутри, откуда-то снизу, должно быть, из души Андрея вновь вскипела и пошла горлом счастливая волна. Напитавшись, наполнившись этой гордостью, он соскочил с тумбы и бегом устремился вместе с бурлящей, разноцветной лавиной туда, к Ангелу. Впереди послышались сначала редкие, как первые капли дождя, а после все учащающиеся и слившиеся в сплошной гул ливня удары мягких тел о дно котлована. Как будто невидимый великан поливал из чудовищной лейки этот огромный, цветочный горшок с одиноким стеблем колонны внутри.
Девушка в розовых штанишках с разбега врезалась Андрею в бок, взвизгнула, и он очнулся. Внезапно спала пелена, исчез морок, и на пустое место забрался страх. Вокруг неслись разгорячённые стада гаеров, увлекая всех в будущее.
– Что ты тут делаешь? – всплыл из глубины сознания тонкий голосок. – Вали, пока не поздно, с этого шабаша.
– Стой! Куда, дура! – неожиданно для себя закричал Самохин, прижимая девушку к себе.
– Пусти! – заверещала та и, изогнувшись, тяпнула Андрея за руку. Тот дёрнулся, но не отпустил.
– Слабак, – рявкнули рядом. В трёх шагах от Самохина стоял кривоногий карлик и целился в него из револьвера, неприятно похожего на настоящий. Девушка завизжала.
– Прикрыться бы ей, – тоскливо подумал Андрей, отталкивая девушку в сторону, но продолжая сжимать тонкую кисть.
– А ну, вперёд, контра, – процедил карлик и прицелился Самохину в грудь.
Андрей продолжал стоять. И держать визжащую девицу.
– Я не шучу. Считаю до трёх. Раз.
Самохин не двинулся с места.
– Два.
Стало очень тоскливо.
– Три.
Выстрел прозвучал неожиданно тихо. По трёхдневной свежести рубашки растеклось липкое пятно клубничного джема.
– Не отстирается ведь, – всплыла в голове ненужная мысль. Ноги подкосились. Рвануло из груди сердце, раздирая ломкие ребра. Самохин ещё увидел, как удирают с площади, вскидывая распиравшие их ягодицы, розовые штанишки. А потом мир вокруг опрокинулся, расплылся и перестал существовать.
Очнулся он лежа на спине, затылком протаяв выемку в разогретом асфальте. Единственное крохотное облачко быстро перебегало через раскалённое небо, плавясь и истаивая на глазах. В голове перекатывался биллиардный шар, со стуком и резкой болью ударяясь о стенки черепа. В груди жгло и рвалось наружу, в кислотную отрыжку. Он оглянулся, приподнявшись на локте. Клоуны исчезли, исчез котлован. Осталась лишь закатанная в свежий асфальт площадь, густо усыпанная конфетти, бумажными воротничками, красными носами и обрывками яркой ткани. И лишь женоподобный ангел, как и прежде, слепо и неподвижно цеплял в вышине свой крест, так и не приблизившись к Дворцу ни на пядь.
Кряхтя и постанывая, Андрей сел. Окружающий мир колыхался в разогретом воздухе площади, словно живот танцовщицы. Рядом остановился мальчишка лет пяти, в джинсовых шортах на тощеньких исцарапанных ногах. В коричневых сандалиях. Пацан подобрал с заплёванного асфальта клоунскую шапку с бубенцами и напялил на стриженую голову. Самохин вскочил, сорвал с мальчишки колпак, швырнул перед собой на землю и начал остервенело топтать. Захрустели под подошвами остатки колокольчиков. Мальчишка зло заревел, размазывая сопли по чумазому лицу.
– Не трожь ребёнка! – визгливо заорала толстуха, в обтягивающем коротком платье, метрах в десяти от них. – Витька, зараза, иди сюда, кому говорю!
Прокричав это, она наклонилась, подняла с земли растрёпанный рыжий парик, заботливо отряхнула, уложила в раздутую хозяйственную сумку и, переваливаясь, двинулась дальше.
Добавить комментарий