Глава 25
Марина теперь имела свое законное место на общем ковре, которое никто не занимал. Волшебная чашечка ароматного чая за лекцией-беседой, похоже, была ритуалом. Волшебная потому, что после нее все обретало какое-то особое значение и звучание. Убогое помещение, приютившее их, переставало существовать, и все они, словно освобождаясь от оков тела, парили в невесомости, жадно впитывая каждое слово Старшего брата. Это было похоже на таинство.
Старший брат много говорил о вере – вдохновенно, с огромной любовью и почтением к Всевышнему. Он внушал им то, что уже сказал Марине – что Аллах, создавший людей, заранее все за них и для них продумал, обо всем позаботился, поэтому верным и преданным детям его не о чем беспокоиться. Им нужно просто исполнять его волю, его заветы и наставления, подробно записанные в Коране.
Если бы Марина могла анализировать то, что ей внушали, она, выросшая свободной от любых религиозных догм, привыкшая сама решать, что и как ей делать, со многим не согласилась бы. Но она утратила способность рассуждать. Она плыла по течению, не понимая и не желая понимать, что с ней происходит.
Однажды Земфира притащила к Даниялу полудикого пацаненка. Безошибочно угадывая настрой и потенциал каждого, кто попадал в его руки, Даниял, как правило, с первого взгляда мог определить степень его «пригодности». И хотя «новенькому» было от силы лет 14, он усадил его в своем кабинете и наказал дождаться конца занятий...
Вернувшись, Учитель по-дружески похлопал парнишку по спине и, пододвинув свой стул, сел напротив.
- Спасибо, что дождался, – с улыбкой сказал он. – Как будем звать тебя?
- Стас, – затравленно глядя на незнакомого дядю, буркнул пацан.
- Ага. Стасик значит. Хорошо. Но вообще-то мы тут все называем друг друга братьями и сестрами, потому что мы одна дружная семья и цели у нас общие. Хочешь стать нашим братом?
- Н...не знаю еще.
- В любом случае, называй меня Старшим братом. Или Учителем, как тебе больше нравится.
- Зачем мне это?
- Я в курсе, что наша сестра Земфира практически стащила тебя с заграждения моста, на которое ты забрался... Давай, выкладывай. Что там у тебя стряслось?
- Да ничего. Хотел проверить себя на вшивость – слабо мне спрыгнуть с моста или нет. А эта дура мне помешала и приволокла сюда.
- Тогда чего ж ты не ушел? Ведь ты просидел тут битый час один. Вполне мог слинять за это время.
- Да? Я могу идти? – Парень вскочил.
- Всегда успеешь. Как видишь, никто тебя силой не держит. Могу сказать только, что у нас тебе понравилось бы, потому что все члены нашего братства, как и ты, проверяют себя на вшивость. И в связи с этим мы тут такие вопросы поднимаем – закачаешься... Ну да впрочем тебе виднее.
- Какие, например?
- Э-э нет. Это тайна. Чужим мы ничего не рассказываем. То, чем мы тут занимаемся, не для посторонних ушей. Мы не только доверяем друг другу, но и помогаем абсолютно во всем. Попасть к нам – большая честь, потому что сами мы ни в ком не нуждаемся. А ты... ты просто понравился мне. Но если хочешь уйти – вон дверь. Путь свободен.
- Пожалуй, я останусь, – слова ласкового дяди явно заинтриговали его.
- Это твой выбор. Но у меня есть условие. Ну, вроде как входной билет.
- Какое?
- Ты должен рассказать мне всё о себе. Причем только правду. Ты ж понимаешь, что я не могу просто так впустить в наше тайное общество человека с улицы, ничего не зная о нем. Ведь став одним из нас, ты будешь знать о нас то, что никому знать не положено.
- Ладно. Спрашивайте.
- С кем ты живешь?
- Как с кем? С мамой, папой и бабушкой.
- В семье всё нормально? Без проблем?
- Да какие ж в семье могут быть проблемы? Мать с отцом весь день вкалывают на заводе. Бабка – наш домашний повар. А я... я сам по себе.
- Спрашиаю еще раз: На мосту что делал? Говоришь только правду.
- Собирался совершить прыжок на тот свет, – зло признался парнишка. – Может там мне повезло бы больше.
- Повезло в чем?
- Э-э, дядя. Это уж очень того... личное.
- Но мы же договорились... как на духу.
- Влюбился я. Понятно? По уши втрескался. А она с другого глаз не сводит. Меня в упор не видит. Вот и получилось, что я без нее жить не могу. И не хочу.
- Ну, допустим. А почем ты знаешь, что «тот свет» существует? Может ты сломал бы себе шею при ударе о воду, и все дела. Был ты и нет тебя.
- Не-а. Я в инете с десяток сайтов суицистов нашел. Форумы там всякие. И все говорят, что на том свете прикольно. Нет никаких проблем, и все счастливы. Так что отговаривать меня не советую. Бесполезно.
- Очень мне надо тебя отговаривать. Ты хозяин своей жизни, тебе и решать. Только вот, если уж собрался раньше времени на тот свет, так сделай это по-умному.
- А по-умному это как?
- С помпой! Чтобы у всей Москвы и у девчонки твоей челюсти отвисли от удивления. Чтобы о тебе сказали, что ты совершил настоящий геройский поступок.
- Чего ради вся Москва должна разинуть рты от того, что я сигану с крыши или с моста, или вспорю себе, как япошка, брюхо?
- В том-то и фишка – уходя, совершить такое, чтоб об этом начали кричать все газеты, радио, телевидение, чтобы имя твое узнал каждый. Половина из них, может, и осудит тебя. Зато вторая половина сделает своим героем, будет тебя восхвалять и брать с тебя пример.
- Впечатляет. – Глаза мальчишки загорелись шальным огнем. – Если научите, как такое учудить, я в игре...
- По рукам? – Даниял подставил ему ладонь.
- По рукам! – Стас звонко шлепнул по ней.
- Только учти, общество у нас тайное, засекреченное. Ни одна душа не должна узнать о нас от тебя.
- Да понял я уже. Не маленький.
- Маленький – не маленький, а если протрепишься, отвечать будешь по полной программе, как взрослый. Усёк?
– Усёк, усёк. А можно вопросик?
- Валяй.
- Вы ведь не русский и не москвич. Верно? А по-русски чешете почище наших. Почти без акцента. И жаргончик что надо. Откуда вы?
- Из Сирии, – не сразу ответил Даниял. – Удивлен?
- Ага. Сириец, значит. К нам тут понаехали всякие чучмеки – узбеки, туркмены, таджики, киргизы – по-мальчишески бестактно продолжал Стас, – так они по-русски ни бельмеса, «твоя», «моя» путают. А вы прямо как свой.
- Так ведь у нас во всех школах русский – обязательная дисциплина. Наши студенты едут к вам, в Россию, учиться. А теперь вот Башар Асад... Слыхал про такого? Сделал русский вторым основным языком в стране.
- Прикольно... Я тут, пока вас не было, от скуки все рассмотрел. Даже Коран на арабском и на русском полистал. Не понял только вон то, в углу, что за штука.
- Это? Кальян. Никогда не видел?
- Не-а. Для чего он?
- Для кайфа. Затянешься разок-другой, и ты уже без суицида в раю.
Даниял не сказал своему собеседнику, что в кальян он кладет не обычный кальянный табак, а марихуану и гашиш.
- А можно попробовать? Хотелось бы на рай заранее поглядеть.
- Да пожалуйста.
- Научите?
- Не велика премудрость. Берешь мундштук в рот, держишь трубку двумя руками и затягиваешься, как сигаретой.
Пацан так и сделал. И с первой же затяжки зашелся жестоким кашлем.
- Не курил что ли никогда? – ухмыльнулся Даниял.
- Да так, баловался.
- Пробуй еще раз. Вторая затяжка будет полегче. А потом тебя уже не оторвешь, так понравится.
Накурившись, парень проспал прямо на полу до утра. А на следующем занятии был представлен Даниялом, как новый «брат» их сообщества.
Глава 26
Механически выполняя свою работу в школе, можно сказать, одними руками, потому что мысли ее были, как всегда, в другом месте, Марина только что отпустила ученика, разбившего себе в кровь колено, когда в ее кабинетике появилась директор школы, никогда прежде сама к ней не заглядывавшая.
- Добрый день, Марина Вячеславна, – проговорила она каким-то особым, не свойственным ей тоном.
- Здравствуйте, Анна Ивановна, – ответила Марина, даже не взглянув на нее.
- Вы не хотите спросить, почему я здесь? – Директриса сверлила ее недобрым взглядом.
- Нет.
- Почему?
- А зачем?
Одна бровь Анны Ивановны поползла вверх:
- Не поняла.
- Если у вас ко мне есть дело, вы, наверное, сами скажете.
- Вы правы, Марина Вячеславна. Сама скажу. Я хотела бы знать, что с вами происходит.
- А что со мной происходит?
- Вы стали какая-то совсем другая... Странная... Это замечают уже все наши педагоги.
- Не понимаю, о чем вы. Что во мне изменилось? Я плохо выполняю свою работу?
- Представьте себе. Вы слишком часто стали отсутствовать, ни меня, ни завуча не ставя в известность. Вы замкнулись в себе. Ни с кем не общаетесь. А вашей дочери подолгу приходится ждать, когда вы соизволите забрать ее домой.
- Наверное, я должна сказать, что этого больше не повторится?
- Вы, кажется, грубите мне?
- Я только спросила, как мне следует поступить, – равнодушно пожала плечом Марина.
- Боюсь, что решать, как поступить, придется уже не вам, а нам, моя дорогая. Если ваше манкирование работой не прекратится, я вынуждена буду с вами расстаться.
Марина подняла, наконец, на нее глаза. И директрисе стало не по себе от пугающей пустоты, застывшей в ее взгляде.
- Поступайте, как считаете нужным. Мне все равно.
Раздраженно пожав плечом, директриса поспешила покинуть медпункт.
Забрав дочь из класса, Марина вернулась домой. Последнее время она перестала даже готовить для себя и для Киры в расчете на то, что Киру покормит соседка, у которой она теперь практически каждый день оставалась. Соседка сама звонила и звала к себе девочку, не надеясь, что ее приведут без напоминания.
Вот и на этот раз, дождавшись звонка, Марина коротко бросила дочери:
- Вставай. Пошли.
Людмила Андреевна встретила их с неизменной приветливостью.
- Здравствуйте, Мариночка! Здравствуй, моя девочка! Пойдемте обедать. Я испекла сегодня мясной пирог.
- Спасибо, я не голодна, – попыталась отказаться Марина.
- «Спасибо» будет, когда отведаете пирог. Отказы не принимаются. Кира, веди маму на кухню.
Кира уперлась ладонями в спину Марины и кряхтя от напряжения начала подталкивать ее.
- Обратите внимание, – торжествующе заметила соседка, – мы больше не чураемся физического контакта.
- Вы творите чудеса, Людмила Андреевна. – Голос Марины остался равнодушным и безучастным.
- Нет, вы определенно мне не нравитесь.
- Я это уже слышала. И не раз.
- Мариночка, детка, что с вами происходит? У вас неприятности? Поделитесь со мной. Ведь мы с вами стали почти родными. Я очень привязалась к Кирочке. А вы – мой ангел-хранитель.
- Никакой я не ангел-хранитель, – пробормотала себе под нос Марина. – Я – конченый человек.
Людмила Андреевна смотрела на нее с участием и тревогой.
Пришел с работы Аркадий. Глаза его непроизвольно обежали комнату и, отыскав Марину, остановились на ней.
- Рад вас видеть, – улыбнулся он.
- Чему тут радоваться, – отозвалась она. – Мы с дочкой злоупотребляем вашим гостеприимством и терпением.
- Вы с дочкой спасаете мою дражайшую маман от катастрофического одиночества. Так что я вам обеим могу быть только признателен.
- А мы как раз собирались обедать. Иди мой руки и за стол.
- Иду-иду. Только ты проследи, чтобы Марина за это время не сбежала.
- Моя постная физиономия вряд ли может украсить ваше застолье, – сказала Марина, когда Аркадий скрылся в ванной комнате. – И человеку нужно отдохнуть после работы.
- «Человеку» приятно ваше общество. Так что, пожалуйста, оставайтесь.
Марина помогла накрыть на стол, и скоро они уже сидели, как одна семья.
Людмила Андреевна принесла фарфоровую супницу с таким же фарфоровым половником и сообщила:
- Сегодня у нас на первое летний щавельный суп.
- О, это мамино фирменное блюдо! – обрадовался Аркадий. – Она его очень вкусно готовит.
- Кира, смотри, что я делаю. Повторяй за мной. – Людмила Андреевна взяла из пиалы вкрутую сваренное и очищенное яйцо, положила к себе в тарелку и мелко нарубила его ножом.
Не заставив ее повторять дважды, Кира неуклюже проделала то же самое, причем с явным удовольствием.
- Умница, – похвалила ее хозяйка. – Теперь я наливаю тебе суп и кладу ложку сметаны. Дай-ка я сама помешаю... Вот так. А теперь бери ложку и ешь. Сама. Пусть мама порадуется... Марина, учитесь у дочки, как нужно есть зеленые щи – с яйцом и сметаной. Можно сверху добавить сухарики.
Некоторое время все молча, с аппетитом ели. От чрезмерного старания Кира громко стучала ложкой о дно тарелки. Людмила Андреевна сияла от гордости за плоды своей работы. Но, бросив взгляд на сына, помрачнела:
- Аркаша, у тебя озабоченный вид. Снова проблемы?
- А когда их не бывает, – отозвался он, не поднимая головы от тарелки. – Сама знаешь, в какое время мы живем. Эти чертовы теракты уже в печенках сидят.
- Господи, опять?!. – насторожилась мать.
- Пока нет, но что-то явно назревает. А мы никак на след выйти не можем. Вот и нервничаю, не опоздать бы.
- Не опоздать бы... не опоздать бы... не опоздать... – вдруг подхватила Кира.
Повторяя, как заклинание, последние слова Аркадия, она начала интенсивно и нервно раскачиваться. А потом вдруг отчетливо произнесла: – Никто не знает – мама знает – мама знает – никто не знает – мама знает...
Взгляды всех троих приковались к девочке.
- Не опоздать бы, – еще раз сказала, будто точку поставила, Кира и поднесла ко рту пустую ложку, содержимое которой успела, качаясь, расплескать.
- Что это было? – озадаченно спросил мать Аркадий.
- Понятия не имею... – пожимала плечами та. – Кирочка, что мама знает?
- Не опоздать бы – не опоздать бы – не опоздать.
- Хорошо, хорошо, милая! Ты кушай. Щи остыли... Марина, вы что-нибудь поняли?
Марина сидела бледная и застывшая, забыв про еду. Аркадий искоса наблюдал за нею.
- Детские бредни, – наконец, выговорила она. – Не обращайте внимания.
Как только трапеза была окончена, Марина быстро помогла убрать со стола грязную посуду и тут же засобиралась с дочерью домой.
Проводив их, мать с сыном какое-то время сидели молча, каждый по-своему обдумывая сцену за обедом.
- Ты не находишь, что Марина делается все более и более странной? – первым нарушил молчание Аркадий.
- Нахожу. Конечно, нахожу! Она стала совсем неразговорчивая. Не замечает даже успехов дочери. Ушла вся в себя. И двигается как-то не так... как заводная кукла. С ней явно что-то происходит. Либо задумала чего, либо, не дай Бог, умом тронулась. А как помочь ей – не знаю.
- Помочь надо. Да только она к себе не подпускает... А Кира! Ты ведь у нас спец по таким детям. Как ты относишься к ее словам?
- Аркаша, все аутисты разные. Многие из них необычайно талантливы, потому что как бы зреют сами в себе, не расплескиваясь. Но дар Киры, я имею в виду те два ее рисунка, уникален одинаково и для аутистов, и для обычных людей. Сегодняшнее могло быть очередным проблеском ясновидения или характерной для аутистов потребностью повторять услышанное...
- «Мама знает» – никто из нас не произносил, – напомнил Аркадий.
- Верно, не произносил.
- Я наблюдал за Мариной – она изменилась в лице.
- Я не знаю, что тебе сказать, сынок. Я сама ничего не понимаю. Но Кира явно необычная девочка. Ты не представляешь, какие успехи она делает с компьютером. Ее от него не оторвать. И я ведь ей не помощник. Она сама его осваивает, вникая все глубже и глубже. Сама научилась пользоваться этим... как его... кибордом, мышкой. Сама выходит в интернет и, по-моему, даже пытается принимать участие в каких-то молодежных форумах. Я сказала Марине, что девочке нужно купить персональный компьютер или планшет.
- А она что?
- Отмахивается или отмалчивается.
- По-моему, у них туго с деньгами. Не до компьютера. Что может зарабатывать школьная медсестра? Она ведь совсем одна с Кирой. Давай узнаем, когда у девочки день рождения, и сделаем ей подарок.
- Аркаша, ты у меня золото! Завтра же узнаю.
- Или вот что! – воодушевился он. – В одном подведомственном нам учреждении на днях будут менять устаревшие компьютеры на более современные. А старые, соответственно, спишут. Думаю, я смогу принести парочку – один для Киры, другой персонально для тебя.
- Прекрасная идея!
Глава 27
Марина долго стояла под душем. Распушила феном волосы, подкрасила глаза... Хотела тронуть румянами щеки, да передумала. От пьянящих ласк брата-учителя-любовника щеки и губы сами делались пунцовыми. Она выбрала самое смелое платье из своего скудного гардероба – короткое и с низким вырезом. Приближаясь к заветному дому, Марина отметила про себя, что идет гарцующей походкой счастливой женщины.
Она позвонила в дверь, как положено. Ей долго не открывали. Наконец, в дверном проеме появилась Надия с растрепанными косами и размазавшейся косметикой. Застегивя кофточку, она нехотя впустила Марину внутрь, проворчав:
- До общей встречи еще почти час. Зачем так рано пришла?
Не слушая ее, Марина влетела в кабинет Учителя.
Даниял сидел в растегнутой рубахе, даже не попытавшись прикрыть свою шикарную растительность на груди. Недобрая холодная улыбка играла на его припухших губах.
- К...как это понимать? – задыхаясь от возмущения, еле выговорила Марина.
- Что именно, Сестра?
- Ты знаешь, что.
- Нет. Не знаю. Разве у меня были перед тобой какие-то обязательства? Я люблю тебя, и люблю Надию. И Земфиру, и Зураба, и Татьяну. Я люблю вас всех одинаково.
- Всех одинаково?!. Мы, что, твой гарем?
- Увы, нет. Для гарема у нас слишком мало в запасе времени... Марина! – Он взял ее за руку. Она попыталась вырвать ее, но он удержал. – Тебе было хорошо со мной? Мне тоже. Я, правда, люблю тебя. Как и всех остальных. Мы должны любить друг друга, потому что мы – одна семья и нет для нас никого ближе. Потому что нас объединяет общая цель, ради которой все мы здесь. И только она имеет значение. Только на ней должны быть сосредоточены все наши помыслы.
Он неспеша поднялся со стула, окинул плотоядным взглядом всю ее, с ног до головы:
- Какая ты сегодня красивая. Как сочный пустынный цветок, что всего на сутки расцветает на колючем кактусе. – Потом склонился и, притянув ее к себе, поцеловал в губы: – Не забывай, возлюбленная сестра моя, я твой до гроба.
Обескураженная, сбитая с толку, Марина пошла в соседнюю комнату, где уже начали собираться члены их маленькой группы, или секты. Надия села рядом с ней и, положив голову ей на колени, мечтательно проговорила:
- Какой он классный, правда? Обалденный...
- Иди ты! – Марина попыталась скинуть ее со своих колен.
- Ты что, злишься? – удивилась Надия. – Нет, Сестра, нам нельзя. Мы должны любить друг друга. А он... он ведь мусульманин, как и я. Для нас гарем – обычное дело. Мы даже не знаем, что такое измена, ревность. То есть знаем, конечно. Не дай бог, если одна из жен изменит своему властелину. Но сам он свободен и может иметь столько женщин, сколько пожелает. Такова наша культура и наша религия. Так что обижаться на Данияла глупо и бесполезно. Надо пользоваться последними дарами жизни с благодарностью и не создавать себе лишних привязанностей и проблем.
Вошел Учитель, как всегда подтянутый, собранный, самодовольный. Обвел ласкающим взглядом свою маленькую «паству». Теперь Марине виделось в этом взгляде нечто принципиально новое. То был взгляд собственника, самца-обладателя. Впрочем, после того, как собравшихся обнесли «чаем», ей уже «виделись» совсем иные вещи. Блаженная расслабленность овладела всем ее телом. В голове ни единой мысли. Мозг превратился в пустой сосуд, готовый наполниться всем, чем пожелает его наполнить Учитель – ее кумир, властелин и любовник, которого, как выяснилось, она делила со всей группой.
Всеобщая атмосфера доброжелательности и анестезирующее действие регулярных лекций-бесед помогли Марине справиться с естественным чувством ревности и оскорбленного достоинства. Вскоре она научилась уже воспринимать сложившуюся ситуацию как некую данность, сопутствующую их совместному пребыванию. Когда доходила до нее очередь быть заключенной в объятия Данияла, она с радостью отдавалась ему, ни о чем не думая, и ни в чем его не упрекая. Жизнь на лезвии ножа, на краю бездны, на зыбкой грани между «До» и «После» имела особый терпко-сладкий вкус и особую притягательность. То было сродни сакральному таинству, о котором никто в мире не знал и не догадывался и в которое никому, кроме них – посвященных, не было доступа. То была одной ей принадлежащая жизнь у Врат в Вечность.
Перед очередным занятием Марина заглянула в кабинет Учителя и сообщила:
- Я дочитала Коран. Он произвел на меня огромное впечатление. Я всю жизнь считала себя атеисткой и только сейчас поняла всю силу и могущество Бога... Аллаха. Лишь об одном я жалею – что не родилась на Востоке, в мусульманской стране, что не могу исповедовать ислам.
- А кто тебе сказал, что не можешь? – просиял от услышанного Учитель. – Ты даже не представляешь, сколько бывших христиан и иудеев приняли ислам, став преданными служителями Великого и Всемогущего Аллаха.
- Это правда? – Глаза Марины загорелись фанатичным огнем. – Значит...
- Я открою для тебя и эту дверь. Встань передо мной, возлюбленная сестра моя, и мы вместе произнесем шахаду. Сначала послушай, как она звучит: Ашхаду алля иляха илля-Ллах, ва ашхаду анна Мухаммадан расулю-Ллах. Сакральный смысл ее таков: «Свидетельствую, что нет бога кроме Аллаха, и Мухаммед – посланник Аллаха». А теперь повторяй за мной с глубокой верой в то, что говоришь. – Даниял возложил руки на плечи Марины, закрыл глаза и нараспев стал произносить шахаду, оставляя промежутки, чтобы она могла повторять за ним: – Ашхаду алля...
Его мягкий, ласкающий слух баритон проникал, казалось, в самую душу. И Марина, тоже прикрыв глаза, эхом повторяла:
- Ашхаду алля...
- иляха илля-Ллах,
- иляха илля-Ллах,
- ва ашхаду анна
- ва ашхаду анна
- Мухаммадан расулю-Ллах.
- Мухаммадан расулю-Ллах.
- Молодец... Ну вот и славно. – Он поцеловал ее в лоб. – Сегодня великий день для тебя, Сестра – ты стала мусульманкой! Теперь ислам – твоя единственная религия и путеводная звезда. Ты приобщилась к нашей вере, а значит – ты теперь уже полностью одна из нас. Аллаху Акбар!
- Аллаху Акбар! – вторила ему Марина.
Глава 28
- Сегодня мы поговорим о самом светлом, самом радостном нашем празднике – Курбан-Байраме или – Ид аль-адха, – начал Даниял свою очередную лекцию. – О дне, когда мусульмане всего мира совершают паломничество в Саудовскую Аравию – в Мекку...
- А почему именно в Мекку? – спросила Татьяна. – Что там такое есть, чего нет в других местах? Что заставляет их каждый год отправляться туда?
- Хороший вопрос, – удовлетворенно кивнул Даниял. – Мы совершаем хадж в Мекку потому что, во-первых, в Мекке родился великий пророк и посланник божий Мохаммед. Во-вторых, в Коране записано, что пророк Ибрахим увидел во сне ангела Джабраила, который от имени Аллаха повелел ему принести в жертву собственного сына Исмаила. Это было тяжкое испытание. Но Ибрахим его с честью выдержал. Его вера была настолько сильна, что ни он, ни его сын не воспротивились воле Аллаха и отправились в долину Мина – туда, где ныне стоит Мекка, чтобы совершить жертвоприношение. Но в самый последний момент, когда Ибрахим занес нож над горлом своего сына, ангел остановил его руку. Аллах хотел убедиться, что Ибрахим ставит служение Ему превыше всех своих земных привязанностей. И, убедившись, позволил ему вместо сына принести в жертву барана.
- Но это ведь не исламская, а христианская притча! – удивилась Татьяна. – В Библии есть тот же самый эпизод, только пророка звали Авраамом, а его сына Исааком. Ветхий завет был написан где-то в седьмом веке до новой эры. А Коран, если не ошибаюсь – четырнадцать веков спустя.
- Я не могу ответить тебе на этот вопрос, сестра моя. – Даниял попытался скрыть недовольство. – Я только рассказываю вам о том, что написано в Коране. А Коран для нас – священное писание, ниспосланное Мохаммеду самим Аллахом. Значит, и эту «притчу», как ты ее назвала, своему посланнику передал сам Аллах...
- Видите ли, – после недолгого раздумья оживился он, отыскав, наконец, нужные, как ему показалось, аргументы, – Бог один, как бы мы Его здесь, на Земле, не называли. А значит и Ветхий Завет, и Коран ниспосланы нам единым Всевышним. И ничего нет удивительного, если эта история была рассказана Им дважды.
- В память о той милости, – продолжал он, откинувшись на мутаку, – в день Курбан-Байрама правоверные делают жертвоприношение во славу Аллаха, отправляя на заклание барана, корову или верблюда. Поскольку не все имеют возможность совершать паломничество в Мекку, то, по канонам ислама, жертвенную часть обряда мусульмане могут осуществлять где угодно, в течение всех трех дней праздника.
- Мусульман по всему миру около двух миллиардов! – не удержавшись, воскликнула Марина. – Это сколько же животных надо заколоть за три дня, чтобы всем хватило!
- Сестра, ты, часом, не агент гринписовцев? – нахмурился Старший брат. Эти две неверные со своими глупыми вопросами мешали ему почувствовать себя этаким имамом, читающим своей пастве торжественную проповедь о правилах и истоках великого праздника. – А когда ты покупаешь мясо в магазине, ты не задумываешься, откуда оно берется и сколько человек по всему миру его едят? Сделайте одолжение, возлюбленные сестры мои, постарайтесь не перебивать меня. Когда я говорю – говорю только я. А вы слушаете. Итак, Ид аль-адха – праздник радости и любви всех мусульман к Аллаху и своим близким, праздник жертвоприношения. В этом году он начнется 1 сентября. И мы с вами его сообща отметим, во славу Аллаха. Мы покажем всему миру, что такое истинное жертвоприношение... – Конец его тирады прозвучал со скрытой иронией и оттого – зловеще.
Глава 29
Однокомнатная квартира, в которой временно обосновались отец с сыном, вполне их устраивала. Раскладные кресла, заменявшие им постели, они никогда не собирали. Ели, как большинство москвичей, на кухне. Главное, что у них была крыша над головой, круглосуточное электричество, своя постель, был свой туалет и своя ванная комната не только с холодной, но и с горячей водой, где они в любое время могли принять душ и даже ванну. Понять и оценить всю прелесть столь естественных для горожанина услуг цивилизации можно, наверное, только тогда, когда тебя надолго этого лишают. Пройдя через ад Гражданской войны в родном Алеппо, Юсуф и Даниял хорошо знали им цену.
Но не чувство благодарности, а злоба разъедала их сердца. Почему, думал каждый, одни должны жить комфортно и спокойно, а другие – в вечном страхе за себя и своих близких. Пусть эти русские на собственной шкуре узнают, что такое бомба и что такое страх.
Не сговариваясь, они старались избегать разговоров о накипевшем, о гибели их жены и матери, и о том, чем занимался каждый, выходя утром из дома. Они обсуждали сообща лишь чисто бытовые вопросы – кому в какой день идти в магазин, кому готовить пищу, убирать жилье и делать стирку. Но сейчас, в преддверье «дня джихада», одинаково зависящего от труда, вложенного обоими, когда настало время координации действий, они изменили своим правилам.
- Отец, как продвигаются дела? – деловито оседомился Даниял за завтраком. – До «праздничного фейерверка» остается не так уж много времени.
- Разве я тебя когда-нибудь подводил? – отозвался Юсуф.
- Мы не упустим такую редчайшую удачу, когда сольются воедино наш великий Курбан-Байрам и их День города... Москве 870 лет! Умора! Они называют это юбилейным годом. Как смешно и убого, не правда ли, по сравнению с нашим родным Алеппо – древнейшим городом в мире, чей возраст исчисляется не какими-то там жалкими веками, а вереницей тысячелетий. С городом, который эти выскочки осмеливаются бомбить! Клянусь Аллахом, они за это жестоко поплатятся. Я преподнесу им такое, что всколыхнет весь мир – и мусульманский, и христианский.
- Объясни, наконец, что конкретно ты задумал, – потребовал Юсуф.
- Я готовлюсь нанести два удара одновременно – один по гяурам*, другой – по здешним правоверным. Слышал, что рассказывал Рашид? Что на праздники они заполняют все улицы и площади вокруг мечетей. Прекрасная возможность принять участие в массовом жертвоприношении, не размениваясь на четвероногих. Ибрахим готов был во имя веры пожертвовать собственным сыном. А мы принесем в жертву Аллаху сразу с полсотни его сынов.
- Ты уверен, что затеваешь богоугодное дело? – засомневался Юсуф. –Наказывать неверных – это одно. И совсем другое – поднимать руку на своих.
- Да какие они свои! Они – отступники и предатели! – В глазах Данияла появился маниакальный блеск. – Совет российских муфтиев не желает признавать халифат Исламского государства, повторяя за Кремлем, как попугай, что мы – не государство, а экстремистская группировка, что мы искажаем записанное в Коране божественное послание и что шахиды не имеют отношения к исламу. Может так муфтии пытаются угодить российскому правительству, чтобы получить от него побольше льгот, чтобы иметь возможность спокойно жить и сладко спать на российской земле? Так чем же они лучше гяуров? Вот пусть и поплатятся за это. Я буду не я, если не разукрашу нашим дорогим московским единоверцам светлый праздник Курбан.
- И как ты собираешься это осуществить? Рашид ведь еще упоминал об охранных мерах московских властей.
- Нет таких полицейских и таких детекторов, которые нельзя было бы обойти, – самонадеянно усмехнулся Даниял.
- Ты не забыл, сынок, что все наши действия мы должны согласовывать с организацией, на которую работаем? – напомнил Юсуф.
- Я работаю на себя! – Даниял стукнул кулаком по столу, как печать поставил.
- И все же, мы не можем обойти Сабира, – стоял на своем Юсуф. – Без помощи его людей, один, да еще и «на два фронта», ты просто не справишься. В этом деле есть масса тонкостей и подводных камней, которые нужно продумывать заранее и решать сообща.
Мы здесь люди чужие, их правил и законов не знаем...
- Ладно, уговорил, – проворчал Даниял.
- Я прямо сейчас звоню Сабиру.
К вечеру того же дня они уже были у Сабира.
- Слушаю вас. С чем пришли? – После обмена приветствиями Сабир выжидательно смотрел на Юсуфа и Данияла.
- Давай, Дэн, выкладывай, – подбодрил сына Юсуф.
С нарочитой сдержанностью, которой он защищался от то ли недружелюбно, то ли настороженно настроенного к нему старого знакомого отца, Даниял рассказал о своих планах.
- ...Нельзя упустить такой шанс. Второго сентября мы нанесем сразу два удара – один в стане российских мусульман, другой – на Красной площади, ровно в полдень, под бой курантов, в момент торжественного открытия праздничных торжеств по случаю Дня города. До такого еще никто не додумался. Вы только представьте себе, что это будет! Какой вой поднимется по всему миру! Пресса захлебнется, обсуждая на все лады событие века. Христиане и мусульмане столкнутся лбами. Резонансная волна прокатится по всему исламскому миру...
Со скептической усмешкой на лице Сабир терпеливо выслушал его до конца.
- Все сказал? Я охотно посмеялся бы от души, если бы это была шутка. Но это, сын Юсуфа, элементарная глупость.
Даниял побледнел от гнева.
- Что вы имеете ввиду, ас-сайид Сабир?
- Да всё. Все твои наивные бредни. Праздник Курбана начнется 1 сентября, а День города – 9 сентября.
- Вы что-то путаете, ас-сайид Сабир. Я проверял в интернете – День города у них отмечают второго сентября.
- Плохо проверял. Не второго, а девятого. Так что никаких совпадений, как видишь, не предвидется. Далее. Где, говоришь, ты собрался устроить теракт? На Красной площади? Ты их за идиотов держишь? Да кто ж тебя туда с твоим гостинцем пустит? Во время любых праздников они свою главную площадь с советских времен стерегут, как зеницу ока – муха без их ведома не пролетит, не то что шахид, начиненный взрывчаткой. Полицейский заслон по периметру. Снайперы на крышах. Усовершенствованная система видеонаблюдения. Из метро без пригласительных билетов не выпускают...
- Прекрасно. Билеты ведь не проблема?
- Билеты не проблема. Проблема пояса. На всех пропускных пунктах устанавливают арочные рамки металлодетекторов...
- Взрывчатку можно упаковать в пластиковые иглы, на них детекторы не реагируют, – не сдавался Даниял.
Сабир открыл свой планшет, пробежался пальцами по экрану и зачитал:
- «Общественный порядок и безопасность во время проведения праздничных мероприятий на День города в 2016 году обеспечивал наряд в 28 000 человек. Из них – 15 962 сотрудника полиции, 952 инспектора ГИБДД, 8 900 военнослужащих ВВ, 1500 сотрудников МГШ НД...» Ну и так далее. Впечатляет?
- Впечатляет, но не убеждает. Это всего лишь тупые солдафоны, делающие свою работу. Немножко изобретательности, и их всегда можно обойти.
- Я сказал, выбрось Красную площадь из головы! – отрезал Сабир. – Нереально. Сам нарвешься и всех нас подведешь. Выбери любое другое место с массовым скоплением людей. Будет не так эффектно, как ты себе нафантазировал, но не менее урожайно.
- Например?
- Например, когда все они выйдут на улицы поглазеть на салют. На набережных Москвы-реки, на Поклонной горе, на Воробьевых горах собираются огромные толпы – тысячи и тысячи. Не думаю, что их туда тоже пропускают через рамки. На всю Москву рамок не напасешься. Летний салют начинается в 10 часов вечера. Темнота только сыграет шахиду на руку. Проще пройти и проще затеряться в толпе, не привлекая к себе внимания. Советую выбрать Лужнецкую набережную, рядом с Олимпийским комплексом «Лужники». Это одно из излюбленных мест москалей. Добавь им к салюту небесному жару на земле.
- Жаль, конечно, расставаться с такой классной идеей двойного удара в один день. – Даниял шумно вздохнул. – Да и теракт в сердце Москвы, на ее главной площади, в момент открытия юбилейных торжеств имел бы совсем иной резонанс.
- Мечтаешь о событии века? Тогда укради у них реактивный истребитель и под полуденный бой курантов у всех на глазах врежься в кремлевский Дом правительства или в Спасскую башню, – съязвил Сабир. – Что, кишка тонка? Свои амбиции, мой мальчик, нужно уметь соизмерять со своими возможностями...
- Хорошо. С Днем города вроде бы разобрались. А как насчет Курбан Байрама? У меня есть готовый шахид. Его можно запустить в Соборную мечеть, сорвав им праздничные богослужения.
- Зураб что ли? Пожалуй, он будет смотреться, как свой среди своих.
- Нет. Есть вариант получше. Русский пацан. Когда поймут, кем был смертник, это может испортить не только праздник, но и отношения местных мусульман с коренными москалями.
- Все мечети тоже будут тщательно охраняться. Ну да мусульман в этот день на улицах Москвы будет столько, что обеспечить им всем безопасность физически невозможно. Мои парни подыщут наиболее уязвимое место, и тебе будет сообщено.
______________________
*Гяур – неверный (оскорбительно)
Добавить комментарий