Разбегаемся все. Только смерть нас одна собирает.
Значит, нету разлук.
Существует громадная встреча.
Значит, кто-то нас вдруг
В темноте обнимает за плечи…
Иосиф Бродский
От окраины к центру (1962)
Очень горько и тяжело - 21-го января 2017-го года не стало моего доброго друга и товарища – собрата по перу – Азария Мессерера. Не могу не написать о нем, хотя дружбе нашей не исполнилось и пяти лет.
Главное, о чем мне бы хотелось сказать, – он был на редкость музыкально одарен – не сочинительски-композиторским даром и даже не исполнительским - музыка была частью его самого – он ей служил без страха и упрека. Что бы ни делал, о чем бы ни писал – во все вносил он свою редкостную, врожденную – божьей милостью - музыкальность, которая жила в нем и являла собой его особый природный духовно-душевный склад. Разумеется, он писал о музыке и музыкантах, разумеется, он играл всегда и при всех обстоятельствах - не мог не играть - хотя ни в коем случае не претендовал на профессионализм. Он вообще был противоположен претензиям и претенциозности . Жизнь его прошла под знаком благородной скромности – никогда – никогда он не витийствовал. Бескорыстие, порядочность и доброта – все это по самой подлинной сути.
По доброте душевной Азарий познакомился и со мной - прочитал мой первый опус у Берковича - ему понравилось, вот он и разыскал меня через третьи руки, чтобы сказать мне об этом. Потом я узнала, что подобная отзывчивость была частью его натуры – ему был отпущен редкий талант участливого внимания, благородства и щедрости – не только душевной – а самой настоящей – когда и сережку из ушка – кстати, совсем не обязательно для милого дружка. Он был великодушен всегда и во всем и по отношению – ко всем. Но это я узнала позже, а тогда – тогда для меня просто грянул гром среди ясного неба.
А дело было так - однажды моя подруга и одноклассница Дина позвонила из Бостона и попросила разрешения дать мой телефон человеку – профессиональному журналисту, который захотел со мной познакомиться, потому что обратил внимание на только что опубликованный мой рассказ. Понятное дело – я совершенно потерялась от счастья – еще бы - у меня случился не просто читатель – у меня появился поклонник, всерьез заинтересовавшийся моими достаточно непритязательными литературными опытами, да еще по фамлии Мессерер и по имени Азарий.
Надо сказать, происхождения Азарий был более чем именитого; не говоря о том, что мама его Раиса Владимировна Глезер была известным музыковедом самого высокого уровня, прославленная фамилия Мессерер у всех была на слуху. Помню, в незапамятные времена – возвращалась я от Туси Козловской - моя одноклассница Туся была дочерью Ивана Семеновича Козловского и жила в доме Большого театра на улице Горького. Спускаясь по лестнице, я по-детски пересчитывала ступеньки – как вдруг совершеннейшим образом остолбенела - увидела на двери бронзовую овальную табличку, в ореоле имени показавшуюся мне магически-сказочно золотой – еще бы: Асаф Мессерер - гласила табличка. Я никогда не видела в танце самого гениального Асафа Мессерера – он ушел со сцены задолго до меня, – но волшебство его легенды было живым чудом, а хореография его навсегда осталась в балете неповторимо обновленной классикой. С Азарием связаны близким родством и другие блистательные имена – незабываемая Суламифь Мессерер, королева балета Майя Плисецкая... И тут я вспомнила, что я знакома с Азарием.
Было это много – много лет назад, по приезде в Нью-Йорк, - год тогда шел 1981-ый, – а означенное место звалось - Jewish community center. Уже с порога мы с мамой поняли, что центр этот не про нашу честь: совершенно необъяснимо почему, но нас там встретили в штыки. У меня были какие-то вопросы, но никто на них не только не отвечал - нас просто не хотели замечать и не замечали. Не солоно хлебавши, мы уже собрались уходить, как споткнулись о сочувствующий взгляд такой же, как мы, посетительницы – заметно, что неоднократной, но безусловно отличавшейся от остальных очевидной приветливостью. Мы тут же и познакомились. Я была настолько ошеломлена ее дружелюбием, что не могла от нее оторваться. Похоже, симпатия случилась обоюдной, и мы– с места в карьер - обменялись телефонами. У нас с мамой даже своего адреса еще не было – мы жили у родственницы и дали ее телефон - шли первые дни нашнй эмигрвции, зато Наташа, так звали мою новую знакомую, Наташа оказалась местным старожилом – прибыла Наташа в славный город на Гудзоне двумя годами раньше.
Через пару недель, когда я нашла работу и квартиру, – мы стали встречаться, не сказать, что часто, – обе были заняты выше головы – работали и за страх, и за совесть, да и домашних дел хватало – у Наташи маленький сын, у меня мама. Однажды – возможно, прошло уже больше года - она пригласила меня к гости. Приняла она меня как близкую подругу – мы были компатриотами – и ее неназойливое гостеприимство нашего московского разлива – стоило для меня многого.
Не успела она познакомить меня с сыном - худеньким тихим мальчиком-–как вдруг скрипнула входная дверь, и в комнату вошел Азарий. Признаюсь, он не произвел на меня ни малейшего впечатления – я заметила только скромный шарф, щегольски обмотанный вокруг шеи. Провожая меня вниз, Наташа рассказала об Азарии, включая фамильную его родословную и недавнюю встречу с Майей Плисецкой – все зто я, конечно, запомнила, но пижонски повязаннй шарф запал в голову куда крепче – вечно дурацкие детали, не спросясь, лезут куда не надо.
Между тем, наша дружба с Наташей заглохла в житейской сумятице – мы обе переехали, телефоны наши изменились, и мы потеряли друг друга.
И вот теперь – через 30 лет - мне звонит Азарий, ставший Наташиным мужем, о чем я тут же и вспомнила – звонит с тем, чтобы поздравить с писательским успехом. От авторского тщеславия тут же вскружилась голова, хотя, конечно, я тоже не лыком шита – сама профессиональнай читатель и знаю себе цену, но такого не слышала никогда ни от кого – и это незабываемо. Мы тут же договорились о встрече.
Разумеется, я сразу же позвонила Дине, той самой, которая зная Азария и меня, передала ему мой телефон – когда-то, еще до ее рождения, их отцы дружили – дружба эта оборвалась трагической гибелью отца Азария во время войны. И еще Дина вспомнила: в нашем с ней общем детстве жила она в доме, соседствующем все с тем же домом Большого театра на улице Горького. Играла себе во дворе – и вдруг – мимолетное видение: Майя Плисецкая и Суламифь Мессерер –изысканно-тонкие – балетные – в длинных шубах - идут, нет - летят по-над грязновто-снежной обыденностью – так и запомнились ослепительностью – картиной Шагала.
Когда я его увидела - никакого шарфа уже не заметила, тем не менее, на этот раз разглядела светлое лицо его и детски-открытый добрый взгляд голубых глаз и еще - застенчивую улыбку – ту самую, от которой хмурый день светлей и даже радуга смеется. Под аккомпанимент этой подкупающей застенчивости отправились мы в знаментый заповедник нью-йоркской пиццы под Бруклинский мост – выбирай себе на вкус – Джулиана или Гримальди. Но очередь, состоящая из самого разборчивого и настойчиеого люда туристического недогадливого племени, стояла там такая, что мы бросились вон, и не прогадали, осев в самой простецкой никому не известной общепитской пиццерии, зато по дороге подружились. Слегка выпив и ознакомившись, – договорились о новой встрече – у нас дома уже вчетвером с Наташей и Джоном. Наташа очень даже меня помнила – как и я ее – мы обе обрадовались возобновлению отношений, ну а Джона они расположили с первого взгляда, да и Джон им понравился тоже.
Они оба пенсионерствовали и зимою жили во Флориде, а летом иногда на даче в Поконосе или в нью-йоркской квартире. Когда они приежали в Нью-Йорк, мы обязательно старались повидатся, а уж по телефону-скайпу общались постоянно. Наши встречи вчетвером были не просто приятным времяпровождением – это была дружба со всею сердечностью, и – что довольно редко случается в эмиграции, особенно в известном возрасте - во многом мы были единомышленниками.
С Азарием нас связывало, в первую очередь, писательство, к которому мы оба относилисъ со всею серьезностью. Кстати, это я подучила его послать рукопись Берковичу, у которого и сама публиковалась – не сказать, что давно, но с известным постоянством. Больше всего он печатался в «Чайке». Не могу не привести ссылку на его статьи в Чайке: https://www.chayka.org/authors/azariy-messerer
Читайте: все, что писал он, – не просто интересно, это еще и серьезное и познавательное чтение. Ему было, что сказать – журналистские интересы его были более, чем обширны, да и жизнь сводила его с самыми выдающимися людьми нашего времени – от Бенджамина Бриттена до Иосифа Бродского, от Мстислава Ростроповича до Пола Скофилда.
С момента нашего знакомства Азарий всегда доверчиво присылал мне рукописи для просмотра и принимал любую критику – безоговорочно – скорее всего, по мягкости характера. У меня же принцип – показываю только опубликованное. Если угодно – по крайней мере, мне так кажется - слово я чувствую телом и душою – и оба они – и тело и душа - протестуют против постороннего вмешательства. Честно говоря, Азарика раздражали мои бесконечные тире, но я ни за что не сдавалась – и тире продолжались. Он-то, в отличие от меня, был всегда открыт для любых поправок и любых замечаний, с которыми неизменно считался – скромности он был самой подлинной – причем отнюдь не паче гордости. Именитостью своей он совершенно не кичился – он этого просто не умел и не понимал. И успехи свои замалчивал – будто стеснялся. А вообще-то он был молодцом – поступил в Нью-Йоркский университет в аспирантуру и защитил диссертацию в возрасте далеко не юношеском. И учеба, и диссертация давались не просто – он ведь работал на всю катушку. Обо всем об этом мне рассказала Наташа- сам-то он о своих достижениях-успехах и словом не обмолвился.
Преподавал и писал он на обоих языках – явление в нашей эмиграции не сказать, что частое.
Писал постоянно - чуть ли не до самого конца. Его последние публикации - в июньском номерах «Семи искусств» и «Чайки».
Совсем недавно он опубликовал сборник очерков. «Я разговариваю с ними» – называется эта книжка. Я ее пока не видела – не успел он мне ее переслать...
И еще – музыка оставалась с ним до последнего дня: он играл - не прекращал играть - обязательно играл...
,
Добавить комментарий