ЯБЛОКО РАЗДОРА
То, что должно случиться, однажды случается.
Так и зуб его этот: начал болеть, он избегал им кусать, еще на что-то надеясь, отодвигая унылую неизбежность.
Омбелина купила свежие яблоки, выросшие, кто бы подумал, в Европе, и они угощались за столом на веранде. Ели, откусывая. И вдруг: к хрустению плода примешался во рту его хруст иной. У него похолодело в спине, он поедание прекратил, плод ото рта отодвинул, рассматривал.
Зубы оставили вмятинки в красно-розовой мякоти; в одной из них мерцал жемчужною инкрустацией зуб.
Ради приличия он охнул и схватился за щеку, хотя никакой боли не чувствовал. Как в детстве далеком бывало.
Омбелина взглянула.
– Зуб, – сказал он.
В нижней челюсти справа язык обнаружил проем.
Элиана деликатно молчала, однако на Омбелину с укоризною посмотрела: не жалеет отца! Конечно, фрукты ему, как и всем, нужны, там витамины, связанный сахар, но яблоки! И вот результат.
– Покажи, покажи! – требовала Омбелина. Он губу приоткрыл.
– А ты знаешь, совсем не противно, – сказала она. – Если б посередине, то и вправду как-то не то, а сбоку... у тебя в лице появилось... что-то мальчишеское.
Элиана нахмурилась:
– Кто-то умеет делать хорошую мину. Нет, нужно немедленно позвонить господину Де Френуа.
Сей потомок дворянского рода слыл отменным дантистом.
– Да, да, дырка вместо зуба тебя молодит!
Элиана побледнела.
– Она бредит! – воскликнула она – в сторону, словно на сцене. В трагедии?
Дочь подмигнула:
– Ты вот-вот свистнешь по-атамански! И с подружкой на пляж!
В глазах Элианы мелькнул холодный огонь.
Артур, читавший в газете страницы кремового цвета (они посвящены почему-то финансам), теперь тоже смотрел. И головою кивал, соглашаясь: тесть помолодел на глазах! А всего-то сломанный зуб. Везет же.
– Пусть он походит так несколько дней, – сказала Омбелина в пространство перед собой. – И сам убедится в реакции.
– Большинство женщин умеют себя вести, – усмехнулась Элиана. – Они и вида не подадут.
– Чувствительного и умного мужчину с развитой интуицей видимость не обманет! Впрочем, иные умеют ему надеть розовые очки...
Разговор продолжал накаляться над головою Артура, снова углубившегося в подробности денежных приключений.
Он с опаскою взялся за яблоко и осторожно отгрыз, и успешно.
К счастью, зазвонил телефон, он отправился отвечать, а потом, не возвращаясь, выскользнул на улицу.
ПО ЛЕЗВИЮ БРИТВЫ
– Смотрите, смотрите, это Юл Бриннер! – вскричала консьержка. Все повернулись: действительно, шел человек мускулистый с головою блестящей, и лысый. И вслед ему долго смотрели.
Теперь они могли закончить посадку в автомобиль: он за руль, Артур сзади с газетой и Омбелиной, Элиана рядом с ним. И еще позади приютилась Лора, дальняя родственница, приехавшая из Эдинбурга посмотреть на Париж.
– Красавец, – вздохнула она. И Омбелина вздохнула. Элиану это вздыхание покоробило, хотя ей с трудом удалось не поддаться примеру.
– Относительный, – сказала она.
– А ты, папá, раньше брил голову, – сказала Омбелина и погладила ему темя.
– Лето холодное, – он отвечал. И взглянул в зеркало обратного вида, а боковым зрением следил за реакцией Элианы. Подруга сердито фыркнула.
– В лице появлялось тогда что-то гангстерское, – сказала она.
– Точнее, суровое: ты делался супермэном! Супер! – И добавила мечтательно: – Настоящий мужчина...
Артур кашлянул из-за газеты. Его шевелюру оставляли в покое, точнее, не замечали.
– А почему бы не побриться Артуру? – сказала Элиана.
– Ну что вы, ему совсем не идет! А папá – загляденье!
– Между прочим, в журнале «Наука и Будущее» – статья о влиянии бритого черепа на отношенья полов! – вдруг произнесла Лора, и все немного оцепенели. А она не заметила и продолжила:
– Так вот, Юл Бриннер нравится одиноким женщинам и девушкам выше среднего на тридцать процентов. И это потому, пишет один псих аналитик, что голый загорелый блестящий череп мужчины вызывает фаллические ассоциации...
Они проехали длиннющую улицу Вожирар в полном молчании. Артур опустил газету на колени и смотрел в окно. По лицу Элианы шли красные пятна. Омбелина улыбалась загадочно.
Он лед молчанья разбил:
– Летом бритая голова очень удобна. Даже в жару: она чуточку потеет, и слой холодка – по-другому не скажешь – ее покрывает. Мыслям просторно в такой голове.
– Ну и хорошо, сейчас приедем, я тебя подстригу и побрею, – сказала Омбелина. – У меня есть прекрасные лезвия жиллет. И чудный крем для загара: через пару дней ты станешь Юлом.
Элиана нервно выискивала возраженье, но кроме сомнительной шутки, ничего не нашла:
– Я буду бояться отпускать его одного!
Он коснулся ее руки, утешая. Омбелина поглаживала ему затылок, и это спасительно: за рулем у него начинает болеть голова. И приятно вдобавок.
– Бритвы жиллет хороши, но я предпочел бы бритву Оккама!
Артур фыркнул. Все засмеялись удачной шутке, и даже Элиана, сдаваясь.
ОБЛАДАНИЕ ИМ
И хотя он принадлежал – как бы принадлежал, конечно, но все-таки – по-разному своей дочери, Омбелине, и подруге своей Элиане, между женщинами возникло молчаливое противостояние, если не борьба; он чувствовал это напряжение душевных сил, сходившихся на нем и стремившихся его перетянуть на свою сторону, не заботясь о том, что так можно и разорвать.
А ему хотелось оболочки дружбы и любви – вокруг себя одного, если уж распространить ее на весь мир невозможно. Борьба же шла. Ее жестокость ему отчетливо увиделась однажды после званого обеда с гостями, музыкой и разговорами: из комнаты Элианы донеслись всхлипывания, он вошел и увидел ее горевавшую неподдельно: она сидела за столиком перед трюмо, сжимая виски ладонями, покачивая головой.
– Что такое?
– Нет, ничего, голова разболелась, – пыталась она героически улыбнуться.
А вечером плакала Омбелина в ванной комнате; он осторожно поскребся, она открыла и бросилась ему на шею, орошая слезами.
– Что такое? Ты поссорилась с Артуром? – надеялся он.
– Нет, нет, всё хорошо, муж в постели, читает.
Не однажды пытался он войну обнажить, вывести на поверхность: всем бы стали видны пружины, в сущности, глупые, – всякие войны притворяются чем-то великим. Всем бы стало неловко, все б помирились.
– Омбелина – чудная, прекрасная! – говорила Элиана.
– Она тебя любит, я так счастлива, что вы друг друга нашли! – убежденно сказала Омбелина.
Ему же виделось что-то другое: простой жест угощения за столом, подкладывания лакомого кусочка Элианою в тарелку Омбелины ему казался опасным; и потом его подруга следила за дочерью, словно ожидая последствий вкушения, – но чего, почему? Что там, яд?
А Омбелина рассыпалась в похвалах ее нового платья, с таким вкусом подобранного в универмаге – как, даже сшитого у портного? – все тютелька в тютельку, и покрой, и цвета, гармония полная! В гармонии возраста и костюма – очарование шарма. Ведь что противнее молодящейся ста... правда, папá?
Она нарочито не договорила. Элиана едва побледнела, Артур выглянул из-за газеты, а он сам закашлялся, прочищая горло, потом погладил руку подруги, державшую чайник.
– Хочу предложить вам экскурсию, друзья мои, – он как бы всех обнимал, обводя взглядом. – Представьте себе, в церковь Святого Протея: там открылся витраж. После реставрации – засиял. Семнадцатый век: чистейшие краски живые! Знаменитый «Суд Соломона».
Артур выглядывал из-за газеты. Серые глаза Омбелины смотрели открыто. Элиана ему улыбнулась:
– Молодежь в замешательстве, они в школе не проходили. Это там, где две женщины делят ребенка?
Поехали на метро: в том квартале место для машины найти невозможно.
Добавить комментарий