…Казалось, между ними не было ничего общего. Она – Екатерина Романовна Дашкова – была русской княгиней, он – Бенджамин Франклин – американским ученым и государственным деятелем. Она была подругой монарха, Екатерины Великой; он был врагом монарха, Джорджа III. Они были выходцами из диаметрально противоположных концов мира XVIII-ого столетия. Она предпочитала мужские брюки корсетам и длинным платьям, а он приводил французский двор в состояние шока, появляясь в меховой шапке. Он основал Научную Академию, Американское философское общество; она была директором Российской Академии наук. Когда они познакомились в Париже в отеле дэ ля Шин в 1781 году, это была встреча двух замечательных умов "Эпохи Просвещения". Посланнику Соединенных Штатов во Франции уже исполнилось к тому времени 75, его собеседница была ровно вдвое моложе. Несмотря на разницу в возрасте и происхождении, между американским послом и русской княгиней нашлось немало общего. Очевидно, собеседники в Париже произвели глубокое впечатление друг на друга.
На выставке "Княгиня и гражданин: Екатерина Романовна Дашкова, Бенджамин Франклин и эпоха Просвещения"
Выставка проходила в Музее Американского философского общества в Филадельфии и была приурочена к празднованию 300-летия со дня рождения Бенджамина Франклина, посетители могли познакомиться с этими выдающимися личностями, которые оставили неизгладимый след в истории своих стран. Для них обоих были характерны тяга к знаниям, преклонение перед земным миром и стремление сделать его лучше. Франклин пригласил Дашкову стать членом Американского философского общества (она была первой женщиной в этом качестве). Благодаря ей, он стал первым американским членом Российской Академии наук. Они оба являлись образцами людей Просвещения, которые в то время появились в Европе и в Америке и сформировали мир таким, каким он есть сегодня.
Портреты, мемуары, письма, придворные платья, ювелирные изделия и другие виды художественного искусства документировали необычайные жизни американского ученого и государственного деятеля с мировой славой и неординарной русской княгини, которая говорила на пяти языках, помогла свергнуть царя, и руководила самой престижной научной организацией в своей стране, Российской Академией наук. Многие из предметов выставки, относящиеся к княгине Дашковой, выставлялись в этой стране впервые. В эту категорию были включены форма Преображенского полка, подобная той, которую надевала княгиня во время дворцового переворота в 1762 году, чрезвычайно хрупкий, почти филигранный, силуэт членов Российской Академии наук и искусно выполненный бронзовый футляр с фигуркой Екатерины Великой, изображенной в виде законодательницы. В Американском философском обществе хранится более половины документов, оставшихся после Франклина, книг и уникальных предметов быта ученого, таких как библиотечное кресло, набор трафаретных печатей, которые он приобрел в Париже, миниатюрные шахматы и многое другое.
Идеи Просвещения, подобно сегодняшнему интернету, связывали интеллектуальную жизнь мира в XVIII столетии. Идеалы, которые играли значительную роль в жизнях Дашковой и Франклина, были представлены с помощью важных документов, предметов искусства и ремесел, карт, научных экземпляров редких книг и рукописей, перепиской современников, в которой раскрывается богатый международный обмен идеями и информацией в XVIII веке.
Один из этих идеалов Просвещения – поиск знаний и использование разума или, как сам Франклин любил говорить, "полезных знаний". Второй, и более сложный для Франклина и Дашковой, идеал – свобода и равенство. Ведь и Франклин, который был рабовладельцем в молодости, и Дашкова, которая имела крепостных, оба на публике и в частной жизни пытались примерить реальность собственного поведения с этим идеалом Просвещения. Наконец, третьим идеалом были добродетель и самосовершенствование. Выставка показала, что и Франклин, и Дашкова, каждый по-своему, создавали пример добродетели для современников и потомков.
Американское философское общество было создано Бенджамином Франклином в 1743 году с целью «продвигать полезные знания». В течение первой половины столетия, в котором началось существование республики, оно служило в качестве национальной библиотеки, музея и Академии наук. Сегодня Общество продолжает оставаться значимой научной организацией с мировой репутацией. Оно известно высоким качеством своих исследований и публикаций, выдающейся библиотекой, насчитывающей более восьми миллионов рукописей, 300 000 книг и журналов, сотни карт и гравюр. Общество также славится международным списком своих избранных членов, который включает в себя выдающихся деятелей искусства и науки.
Интересное продолжение. Сегодняшняя Россия глазами американки
А события выставки и работа над ее открытием имеют свое интересное продолжение. Там я познакомился и подружился с одним из организаторов выставки, доктором философских наук, профессором Российского педагогического университета им. А.И. Герцена Санкт-Петербурга Татьяной Артемьевой. В одной из бесед с этой милой женщиной я подал ей идею встретиться с моим другом, американским дипломатом Элеанорой Саттер1, которая много лет интересовалась Россией. Элеанора не возражала и пригласила нас попить в ее доме чай. После этой встречи, и родилось ниже приведенное «Письмо» в переводе с английского Евгении Каценелинбойген, которое, на мой взгляд, представляет интерес для читателей.
Письмо Элеаноры Саттер (печатается с разрешения)
Профессору, доктору философии Татьяне Артемьевой, директору Института международных связей Российского Государственного педагогического университета им. А.И. Герцена.
Набережная Мойки 48, Санкт-Петербург, Россия.
Дорогая Татьяна!
Было очень приятно познакомиться с Вами и с Вашей работой, тем более, что я с большим уважением относилась к деятельности Российского Государственного педагогического университета им. А.И. Герцена ещё со времен моей исследовательской работы в вашингтонском Институте перспективных российских исследований им. Джорджа Кеннана.
Вы попросили меня поделиться с Вами моими воспоминаниями о тех временах, когда я жила в России (1965-66 г.г. – как студентка, изучающая русскую литературу; 1973-75 гг. – как жена Атташе по делам культуры при Американском посольстве в Москве и потом с 1990 по 1992 г.г. – как первый секретарь Американского посольства, отвечающий за вопросы контроля над вооружениями). Ваша просьба вызвала поток воспоминаний – гораздо больший, чем можно изложить в одном письме. Вот некоторые из них.
1965 год. Наша группа американских студентов-туристов осела в спортивном лагере "Домбай" на Кавказе и отсюда совершала походы по окрестностям в горах. Вечерами собирались все вместе – американские и русские студенты. На одной из этих вечеринок молодой симпатичный русский парень пригласил меня танцевать. Мы разговорились, он уловил мой акцент и спросил, откуда я. Как только я сказала, что я – американка, он – прямо посреди танца – отпустил мои руки и спросил с сильным раздражением: "Почему же вы так долго не открывали Второй фронт?" Тогда я почти ничего не знала о Второй мировой войне и сказала единственное, что мне пришло в голову: "Извините, но меня просто ещё не было тогда на свете...".
В то время шла война во Вьетнаме. У русских было весьма критичное отношение к Америке. Их волновали расовые проблемы, положение американских индейцев, экономическое неравенство и т.д. Как бы то ни было, люди, с которыми я встречалась, словно возлагали на меня личную ответственность за происходящее. Я думала: почему невозможно установить просто личные отношения между людьми? Но для них – так мне казалось – на первом месте была политика...
1973 год. В июне моя семья – муж, я и двое маленьких детей – приехали в Москву. Это был период, позднее названный "разрядкой". Радио вещало о двухсотлетней дружбе между Россией и Америкой со времён Екатерины Великой до встречи в космосе "Аполло" и "Союза". Контраст с 60-ми годами был огромным. Русские хотели ближе познакомиться с нашей страной, у них накопилось много вопросов: о последних новинках в области изобразительного искусства, музыки, философии, религии, поэзии, литературы... Они жаждали новостей с Запада, а мы были их источником информации. От завкафедрой английского языка Московского университета мы слышали: "Англичане давно и прочно обосновались в нашем сердце, но им сейчас придётся освободить место и для американцев". В том году я вела группу английской разговорной речи для аспирантов. Мне казалось, что я получала от них больше знаний, чем они от меня. Одновременно я изучала русский язык в Институте им. Пушкина.
Мне вспоминается один случай из того периода. Перед нашим отъездом из Москвы в 1975 году один из русских друзей дал мне совет: "Элли, когда вы вернётесь в Америку, люди, конечно, будут спрашивать Вас о России. Просто помните: что бы вы о России ни сказали, противоположное тоже будет правдой...".
1986-1991 годы. Я была членом американской делегации, которая вела переговоры в Женеве с советскими партнёрами по контролю над вооружениями. В 1986 году, когда перестройка только начиналась, отношения были строго ограничены формальными встречами. Каждая сторона ждала месяцами инструкций, как ответить на вопросы, поставленные другой стороной. Мы зависели от столичных бюрократов, бесконечно спорящих о том, как надо формулировать ответы. К 1991 году, зная о желании начальства быстро заключить договор о сокращении и ограничении стратегических наступательных вооружений (СНВ), мы заседали практически 24 часа в сутки, часто встречаясь неформально в попытке найти творческие решения по острым вопросам. Чтобы ускорить процесс переговоров, из обеих столиц прибыли делегации высокого уровня, уполномоченные принимать решения.
После многих лет совместной работы над тысячестраничным документом американские и советские представители, ведущие переговоры, стали казаться мне похожими на учёных-талмудистов, которые знали каждое слово на каждой странице своей священной книги. Если мы решали изменить одно слово на одной странице договора, мы должны были во все места документа, где это слово употреблялось, внести соответствующие изменения, чтобы сохранилась полная тождественность. Я чувствовала, хотя об этом никто не говорил открыто, что у нас и у русской стороны развилось чувство глубокого профессионального взаимного уважения и даже дружеского расположения.
Июль 1991 года. Меня перевели в Американское посольство в Москву. Президент Буш прибыл в Москву для подписания Договора по СНВ. Вся делегация, ведущая переговоры в Женеве, приехала за день до официальной церемонии. Это было похоже на воссоединение семьи. Мы работали всю ночь, просматривая текст Договора, чтобы в нем не было никаких неточностей. Всякий раз, когда мы делали поправки, то относили советским представителям страницы с исправлениями на русском и английском языках. Они делали для нас то же самое. Как-то после полуночи мы несли в Министерство иностранных дел страницы с поправками. Войдя в полутёмный вестибюль Министерства, увидели охранника, в дневное время неумолимо-сурового, который, не ожидая нашего прихода, крутился колесом как в цирке.
На следующее утро вместе с советскими коллегами мы отправились на двух машинах Министерства иностранных дел на подмосковную правительственную дачу, взяв с собой протоколы Договора для подписания президентами – Горбачёвым и Бушем. Основной договор должен был быть подписан в этот же день позднее на официальной церемонии в Кремле. К моему изумлению, адвокат советской делегации спустился по ступенькам главного входа Министерства и, когда мы отправлялись в путь, благословил нас кре-стным знамением.
Мы везли с собой результаты девяти лет тяжелейших переговоров по этому Договору.
Когда мы съехали с Кутузовского проспекта, дороги стали сужаться, и когда мы свернули в лес, слились в одну. Я попросила шофера дать мне знать, когда мы приблизимся к даче. Он обернулся ко мне и ответил: "Мадам, если бы я знал, я бы Вам сказал".
Два президента ждали нас, а мы – заблудились в лесу. Дело в том, что точное расположение дачи советского президента было строго засекречено. Кремлёвские шофёры знали дорогу. Но шофёры Министерства иностранных дел раньше сюда не ездили и, очевидно, не получили точных инструкций. Вдруг мы увидели пожилую женщину в платочке, с внуком, которые собирали ягоды. Наш шофёр остановился и спросил: "Бабушка, не знаешь где находится президентская дача?" И она точно указала ему дорогу. Может быть, это и была государственная тайна, но окрестные бабушки знали, где расположена дача.
Август 1991 года. Мы с дочерью только что вернулись из прекрасной десятидневной поездки по старинным русским монастырям. Утром в день её отъезда мы болтали за чашкой кофе, не включив радио. Вдруг зазвонил телефон. Это был малознакомый мне человек, который спросил, всё ли у нас в порядке и не окружен ли наш дом танками. Я приняла его слова за не очень удачную шутку и ответила: "Конечно, всё в порядке и – никаких танков здесь нет". Он спросил, может ли зайти к нам со своим братом, с которым я не была даже знакома. Я согласилась, хотя это показалось мне весьма странным. Едва войдя в дом, они поняли: мы ничего не знаем о том, что этим утром начался путч. Брат моего знакомого привёз письмо для своей дочери, которая училась в колледже в Америке, и жила в том же городе, где и моя дочь. Он писал ей, чтобы она никогда не возвращалась домой. Таким образом, моя дочь, получившая удовольствие от знакомства с древней Русью, получила ещё и представление о личных трагедиях, связанных с политическими изменениями в России. К счастью, эта история кончилась благополучно: перед отъездом из России я встретилась с этой девушкой, которая счастливо воссоединилась со своей семьёй.
После отъезда моей дочери, я тут же пошла на работу в посольство. Я присутствовала на заседании Верховного Совета РСФСР, когда там обсуждался вопрос о том, как реагировать на насильственную изоляцию президента Горбачёва. Обо всем происходящем я делала рабочие записи в блокноте. При мне постоянно находился американский курьер, который относил мои записи в посольство, откуда самые важные сообщения немедленно передавались в Вашингтон. Россиянам было очень важно знать, что иностранные журналисты и дипломаты информируют весь мир о том, что происходит в этот момент.
После путча толпы людей направились от Белого дома к Кремлю. Советский флаг был снят, и вместо него поднят Российский флаг – впервые по прошествии 74 лет. Мы оказались на площади Дзержинского в тот момент, когда толпа пыталась стащить фигуру Дзержинского с пьедестала, накинув на шею статуи петлю. В этот момент подъехал кортеж машин. Сергей Ковалёв – депутат Верховного совета и борец за права человека – выскочил из первой машины и взобрался на её капот. Он обратился к толпе с призывом соблюдать законы и убеждал людей в том, что сбросить статую можно только, получив разрешение Моссовета. "Если наша сегодняшняя победа что-то значит для нас, – говорил он, – то главное, чтобы в нашей стране правил Закон". После его отъезда статую всё-таки свергли. Когда люди в толпе поняли, что мы из американского посольства, они попытались объяснить нам значение событий этой недели. Некоторые говорили: "Всё это тайно организовал Ельцин в собственных интересах". Другие говорили нечто проти-воположное: "Горбачёв сотрудничал с путчистами – это циничная политическая игра".
Вскоре после этого я была на заседании Верховного совета, когда Ельцин привез Горбачёва к законодателям. Прошло всего три недели с того дня, когда я его видела на встрече с президентом Бушем. За этот короткий срок он изменился: из живого атлетически сложенного, уверенного в себе человека с проницательным взглядом, он превратился в бледную уставшую тень самого себя.
Сентябрь 1991 года. Во время встречи с коллегой из Министерства иностранных дел я попросила адрес ленинградского представительства МИДа. К моему удивлению, на небольшом отпечатанном клочке бумаги вместо "Ленинград" значилось "Санкт-Петербург". Это было первое письменное сообщение от советского МИДа американскому посольству, где было использовано новое-старое название российского "окна в Европу".
К этому времени посольство организовало приём в честь приехавшей в Москву американской военной делегации. На приеме я рассказала группе российских генералов о том, как во время августовского путча часть сотрудников американского посольства была эвакуирована из здания, расположенного напротив Белого дома, и неделю провела в подвале посольства, опасаясь случайных выстрелов танков, окружавших Белый дом. По этому поводу один из генералов сказал мне: "Мадам, в этом не было никакой необходимости! Я лично отдал приказ не стрелять по посольству". Я, конечно, поблагодарила его, но всё-таки добавила: "Как жалко, что мы не знали об этом приказе...".
Осень-зима 1991-92 годов. Поскольку распад Советского Союза с каждым днем казался все более возможным, политики и генералы в Москве и Вашингтоне были обеспокоены тем, что в некоторых советских республиках размещено ядерное вооружение. Но события развивались слишком быстро, чтобы успеть заключить договор по этому поводу. Более того, в прошлом обе стороны никогда даже и не пробовали вести переговоры по регулированию вопроса о ядерном оружии – ближней дальности, поскольку понимали, что соблюдение такого договора невозможно проверить. Небольшое по размеру оружие легко было спрятать в самых маловероятных местах.
Для обсуждения этих вопросов из Вашингтона прилетела делегация высокого ранга. Американская сторона объявила об одностороннем решении: вывести всё своё ядерное вооружение из европейского региона, надеясь что Советский Союз ответит тем же. Многие годы я была свидетелем осторожных и уклончивых переговоров. Никогда не забуду своего изумления, когда услышала слова: "У нас нет времени вести дискуссии по поводу договора. Мы вам доверяем". Затем представитель американской стороны передал советской стороне расписание вывоза ядерного оружия. Советские делегаты, сидящие на противоположной стороне стола, явно были в шоке. Они попросили пятнадцатиминутный перерыв для консультации и удалились. Вернувшись, они заявили, что намерены предпринять шаги, соответствующие нашим. «Мы только сомневаемся, сможем ли уложиться в срок, отведённый на выполнение этой задачи», – добавили они.
Это действительно было началом новой эпохи. Я была благодарна судьбе за то, что стала свидетельницей этих событий.
Дорогая Татьяна! Надеюсь, что не злоупотребила Вашим терпением, ударившись в воспоминаниями давно минувших лет!
Желаю Вам удачного проведения Вашей конференции и надеюсь на будущую встречу.
Всего доброго,
Элеанора Саттер
-----------------------
Перевод с английского Евгении Каценелинбойген. Впервые было опубликовано на английском языке в альманахе «Философский век», № 32 (Санкт-Петербургский центр истории идей, Санкт-Петербург, 2006).
1 САТТЕР, ЭЛЕАНОРА (Eleanor B. Sutter). Родилась в 1945 г. в Нью-Йорке. Служила дипломатом в U.S. Senior Foreign Service. С 2002 в отставке.
Добавить комментарий