Спутник Воланда
Кроме этого мало кто обращал внимание на спутников Воланда, а ведь с точки зрения мифологии здесь тоже можно найти много интересного. Если о происхождении имени Воланда или о Азазелло и Абадонне написано достаточно, то о Фаготе и Бегемоте написано не так и много. Например, все исследователи обратили внимание на то, что Бегемот в позднесредневековой демонологии - демон плотских желаний (обжорства и чревоугодия), который может принимать формы любых крупных животных, а также кота, слона, собаки, лисицы и волка (Пьер де Ланкр). Помимо этого, Иоганн Вейер в «Псевдомонархии демонов» описывает его как виночерпия Сатаны. Несмненно, за этими позднейшими наслоениями стоит образ ветхозаветного монстра, описанного в книге пророка Иова:
«Вот бегемот, которого Я создал, как и тебя; он ест траву, как вол; вот, его сила в чреслах его и крепость его в мускулах чрева его; поворачивает хвостом своим, как кедром; жилы же на бедрах его переплетены; ноги у него, как медные трубы; кости у него, как железные прутья; […] горы приносят ему пищу, и там все звери полевые играют; он ложится под тенистыми деревьями, под кровом тростника и в болотах; тенистые дерева покрывают его своею тенью…»
Однако мало кто обращал внимание не на имя, а на его человеческий облик в книге: «небольшой толстяк ... с кошачьей физиономией», «низкорослого толстяка в рваной кепке». К тому же во время полета Мастера и Воланда со свитой над Москвой Бегемот предстает в облике «худенького юноши, демона-пажа, лучшего шута, какой существовал когда-либо в мире» . Описывая подобным образом Бегемота, Булгаков намекает на древнеегипетского божка Беса. Он изображался в виде толстого уродливого карлика с ярко выраженными кошачьими чертами лица, бородкой, длинным высунутым языком, огромнейшими глазами, иронической усмешкой, отвисшими щеками, ушами почти на верхушке головы и короткими кривыми ногами. В древнеегипетской мифологии Бес - бог-карлик и весельчак, шут богов, божество счастья и везения, а также главный защитник бедных, стариков и детей. Имена «Бес» и «Баст», по всей видимости, ведут свое происхождение от нубийского слова «бес», означающее кота. Это обстоятельство позволяет предположить, что первоначально культ этого бога был связан с почитанием кота, и в связи с этим Бес являлся мужским аналогом богини Баст, покровительницы кошек, которая обычно изображалась в виде черной пантеры или огромной черной кошки. Его связь с Бастой и миром кошачьих потверждает и иконографическая традиция его изображений с головой и хвостом льва, либо в шкуре пантеры вместо плаща. Также Бес считался покровителем музыки и танцев, так как его очень часто изображали с бубном в руках. В романе Бегемот также неоднократно проявляет интересе к музыке. В конце сеанса «черной магии» в Варьете, в разгар начавшегося скандала Бегемот приказывает дирижеру оркестра «урезать марш», а во время бала Сатаны, Бегемот заявляет, что он лично пригласил музыкантов и Иоганна Штрауса для бального оркестра. Подтверждением этой мысли является фраза Бегемота о том, что он «является древним и неприкосновенным животным» , что тоже отсылает нас к культу кошек и богини Баст. Кроме того, в связи с отсылкой к египетской мифологии можно вспомнить и каменного скарабея, которого Маргарита видит на шее у Воланда.
Булгаковский Фагот и альбигойцы
Однако загадка Коровьева-Фагота по-прежнему остается неразгаданной. Кем же на самом деле был этот рыцарь, который «когда-то неудачно пошутил […] разговаривая о свете и тьме»? Кто-то связывает его с Фаустом или Дон Кихотом, однако наиболее правдоподобной мне кажется теория Ирины Галинской , которую она высказывает в книге «Загадки известных книг». Она считает, что в образе Фагота Булгаков зашифровал автора «Песни о крестовом походе против альбигойцев». Эта поэма была написана одним из участников крестового похода против катаров (1209-1229).
Катарская или альбигойская ересь была в XII-XIII веках одним из самых серьезных антиклерикальных движений за всю историю католической церкви. Катары критиковали Католическую церковь за отказ от евангельских идеалов апостольской бедности, обмирщение, симонию и объявляли папу римского «князем мира сего», то есть наместником не Бога, а дьявола. Сами же катары считали себя «чистыми» или «совершенными» христианами (что выражалось и в самоназвании от греческого καθαροί -- «чистые, неосквернившиеся»). Катары призывали буквально следовать заповедям Нагорной проповеди и вернуться к чистоте Церкви апостолов. Однако их космогония отличалсь от христианской: многое было позаимствовано от позднего гностицизма и манихейства. Ветхозаветный Бог в представлении катаров -- бог гнева, «князь мира сего», Демиург, восставший архангел Люцифер, который сотворил материальный мир и заставил людей поклоняться себе. Бог милосердия же, обитающий за пределами материального мира, сотворил ангелов и человеческие души, принял облик Христа, чтобы спуститься на землю и указать пут к спасению. Катары верили, что Судный день близок и вскоре видимый мир будет уничтожен и превращен в ад, а души «совершенных» окажутся вместе с Богом в раю.
Альбигойцы смогли склонить на свою сторону многих епископов, крупных феодалов и даже графа Раймунда VI Тулузского. Тогда папа отлучил графа от церкви, изверг епископов-еретиков из сана и в 1208 году издал буллу, в которой призвал к крестовому походу и обещал подарить захваченные земли Лангедока крестоносцам. Возглавил поход 1209 - 1215 годов граф Симон де Монфор (1160 —1218), который участвовал в Третьем и частично Четвертом крестовых походах, причем в ходе последнего не стал принимать участие в разграблении Задара, которое организовал дож Венеции Энрико Дандоло. В ходе альбигойского похода Монфор проявлял невиданную жестокость, из-за чего заслужил ненависть у катаров. Наибольшую известность получил эпизод с осадой городка Безье в 1209 году, когда крестоносцы потребовали, чтобы катары сдались и вышли, однако осажденные отказались. Лидеры крестоносцев приказали взять штурмом и вырезать все население города (7-10 тысяч). Согласно легенде, когда один из рыцарей обратился к папскому легату Арнольдо Амальрику с вопросом как отличить католиков от катаров, которых в городе было не более трехсот, тот ответил: ««Убивайте всех! Господь отличит своих» (лат. Cædite eos! Novit enim Dominus qui sunt eius).
После взятия Каркассона, Монфор единовластно возглавил войско крестоносцев и успешно брал города и крепости Лангедока. Со временем на сторону альбигойцев перешел король Педро II Арагонский, однако катаров это не спасло. В сентябре 1213 года Симон де Монфор разбил войска Педро II и Раймунда VI в битве при крепости Мюр, причем в ходе битвы Педро погиб. В 1215 году Монфор взял Тулузу, однако через два года жители восстали и открыли ворота Раймунду. Пытаясь отбить город, 25 июня 1218 года во время осады Симон де Монфор был убит прямым попаданием в голову камня из катапульты. Описывая радость, которую испытали осажденные альбигойцы, услышавшие о гибели Симона де Монфора, анонимный автор «Песни о крестовом походе против альбигойцев» написал, что «на всех в городе, […] снизошло такое счастье, что из тьмы сотворился свет» (оксит. А totz cels de la vila , car en Symos moric, Venc aitals aventura que escurs esclarzic). Здесь содержится намек на космогонию катаров. Раз они считали, что ветхозаветный Бог-Отец - на самом деле падший ангел, «князь мира сего», получалось, что Христос пришел от него («Видевший Меня видел Отца» ). Тогда становятся понятными слова Воланда о том, что «каламбур, который он (анонимный автор «Песни обкрестовом походе против альбигойцев» -- прим. П. Б.) сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош». Кроме того французский историк XIX века Наполеон Пейра, изучавший борьбу католического Рима с альбигойцами по манускриптам того времени, сообщает в книге «История альбигойцев», что в рукописи, содержащей песни рыцаря-трубадура Каденета, который состоял в свите одного из альбигойских вождей, он обнаружил в виньетке заглавной буквы изображение автора в фиолетовом платье. Вспомним облик Фагота в финале романа: «На месте того, кто в драной цирковой одежде покинул Воробьевы горы под именем Коровьева-Фагота, теперь скакал, тихо звеня золотою цепью повода, темно-фиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом» .
Завсегдатаи «Дома Грибоедова»
Однако не только спутники Воланда остаются загадкой для исследователей. Некоторые писатели, завсегдатаи «Дома Грибоедова» (на самом деле дома Герцена - Тверской бульвар, 25), в которых угадываются коллеги Булгакова, также нуждаются в уточнении. Например, вот в этом фрагменте, где описываются танцевавшие в Грибоедове:
«Заплясал Глухарев с поэтессой Тамарой Полумесяц, заплясал Квант, заплясал Жукопов-романист с какой-то киноактрисой в желтом платье. Плясали: Драгунский, Чердакчи, маленький Денискин с гигантской Штурман Жоржем, плясала красавица архитектор Семейкина-Галл... Плясали свои и приглашенные гости, московские и приезжие, писатель Иоганн из Кронштадта, какой-то Витя Куфтик из Ростова, кажется, режиссер, с лиловым лишаем во всю щеку, плясали виднейшие представители поэтического подраздела МАССОЛИТа, то есть Павианов, Богохульский, Сладкий, Шничкин и Адельфина Буздяк...» .
Однако если о прототипах Штурман Жоржа, Желдыбина, Рюхина, критика Аримана исследователи писали и до меня, то прототип «писателя Иоганна из Кронштадта», кажется, был найден не совсем верный. Первое, что приходит в голову - это параллель со святым Иоанном Кронштадтским. Обычно говорят об отрицательном отношении Булгакова к его личности или даже Православию в целом. В электронной «Булгаковской энциклопедии» написано, что прототипом Иоганна из Кронштадта, как и Мстислава Лавровича был писатель и драматург Всеволод Вишневский , один из ревностных гонителей Булгакова.
Исследователи не заметили незначительную, забытую сегодня фигуру рядом с Вишневским, - литературного и театрального критика Иоганна Альтмана . С 1933 года он занимался рецензированием московской театральной жизни, а в 1937 году стал первым редактором журнала «Театр». В одной из своих статей он называет «Мольера» Булгакова «насквозь фальшивой пьесой» и «псевдоисторическим, фальшивым произведением». Не кажется удивительным, что во второй половине 30-х годов он сблизился со Всеволодом Вишневским, который упоминает его в своем дневнике за февраль 1937 года как друга и соратника. Возможно, назвав его Иоганном из Кронштадта, Булгаков, памятуя о Кроншдатском мятеже (1921), намекает на его связи с левыми эсерами. В 1917 году Альтман вступил в их партию, и покинул ее только в 1919 году.
Это всего несколько примеров из тех, коих в романе найдется много. А что, если в каждом из танцевавших в доме Грибоедова Булгаков зашифровал советских критиков и литераторов? Сколько простора для исследования это предоставляет ученым! А что, если пойти дальше и предположить, что каждая из историй, которые Фагот рассказывает Маргарите о гостях, прибывающих на Бал Полнолуния, не просто выдумка Мастера, а все они имеют под собой историческую подоплеку? Можно не сомневаться, что Михаил Афанасьевич зашифровал множество загадок в своем романе, ведь он был человеком огромной эрудиции, как можно увидеть из этих нескольких примеров. Он скорее принадлежал к поколению О. Генри и Кэрролла, чем к поколению его современников, «советских литераторов». Традиция вплетать в полотно повествования аллюзии, скрытые цитаты, была элементом какой-то другой, не советской действительности. Только вернувшись к тому восприятию литературных произведений, мы сможем раскрыть многие тайны булгаковского романа.
Добавить комментарий