Он зависит не только от водки. 45 лет назад в «Литературной газете» вышла статья демографа Бориса Урланиса «Берегите мужчин!» Наверно, ее можно назвать самой популярной публикацией за годы советской власти
til lenkom w.jpg
Впервые в советской массовой печати было сказано, что мужчины биологически слабее женщин. Сейчас это каждый знает. Даже в благополучных странах мужчины живут меньше, чем женщины.
Борис Урланис тогда писал, что средний возраст мужчин в СССР — 66 лет (на самом деле 63,4 — С.Б.), а женщин — 74 года.
Почти полвека (!) прошло, а демографические показатели стали хуже. Хотя они должны были улучшаться в силу естественного исторического прогресса! Разрыв между женской и мужской смертностью увеличился до 14 лет. Появился пугающий термин — мужская сверхсмертность. Среди людей трудоспособного возраста — в 5 раз выше, чем в США и Европе
Кажется, причины известны, тысячи раз перетолкованы, начиная с вечной российской темы — пьянства. О чем и Урланис писал.
Даже серьезные демографы доныне пишут, что продолжительность жизни мужчин в годы горбачевской перестройки выросла благодаря антиалкогольной кампании. Дескать, пить стали меньше — жить дольше. Однако есть большие сомнения. Или, не будучи специалистами, скажем так — вопросы. Полагаю, пили ничуть не меньше. Во-первых, на волне общего послабления, либерализации стали гнать самогон беспрепятственно, особенно в деревнях-поселках. Море было разливанное. Во-вторых, та часть населения, которая вымирала от алкоголя, вымирала по-прежнему, даже еще интенсивней. Травились жутко, потому что пили — вместо ядовитой, но все-таки казенной «вермути» — вообще невообразимую дрянь, суррогаты. То есть наоборот, антиалкогольная кампания по всем показателям должна была сократить продолжительность жизни мужчин.
А этого не случилось. Почему?
Конечно, главное — уровень жизни. Если брать это понятие широко. Если же посмотреть статистику по нашей стране, то нет прямой зависимости между продолжительностью жизни и уровнем жизни. Парадокс?! В 50-е и в начале 60-х было тяжело. Но почему в благополучные брежневские годы, когда жили гораздо лучше — жили меньше?
С 1955 по 1964 год средняя продолжительность жизни мужчин выросла на 6,3 года. Очень высокий показатель. Никогда до того в России мужчины не жили так долго — 64,4 года.
Это — хрущевская «оттепель», крушение сталинской духовной и физической казармы, ветер XX съезда, воздух свободы, надежд на другую жизнь.
Можно ли считать совпадением, что рост продолжительности жизни остановился точно, год в год, с падением хрущевской власти, приходом Брежнева? Или, если сказать иначе, с концом оттепели, воцарением бюрократии и крахом надежд на свободу.
С 1964 года продолжительность жизни стала падать. Хотя материально жить стали лучше. Несравнимо с тем, что было раньше. Началась продажа нефти за границу, появились импортные товары. В массовом порядке переселялись в благоустроенные квартиры, в панельные пятиэтажки, презрительно называемые нынче хрущобами. В то время — дворцы! Мечта каждого! С водой в квартире, у некоторых — даже с горячей! С туалетом, извините, не на морозе во дворе. Резко снизилась опасность инфекционных заболеваний.
Тем не менее, к 80-м годам продолжительность жизни мужчин снизилась на 3,5 года. Тот двадцатилетний период — с 1964 по 1985 год — время, названное застойным, время абсолютной власти бюрократии-партократии.
Но потом — в 1986-1990 годах — продолжительность жизни мужчин вдруг резко пошла вверх и составила 64,9 года — самый высокий показатель за всю историю России! Заметим в скобках: по медицинским меркам главная причина нынешней сверхсмертности мужчин — сердечно-сосудистые заболевания; так вот, минимум смертности от сердечно-сосудистых заболеваний приходился на 1988 год.
Это было время горбачевской перестройки, гласности, свободы, всеобщего энтузиазма, время надежд на новую, лучшую жизнь.
Разочарование началось в 1992 году.
С этого же года наблюдается резкое сокращение населения России в целом. (Даже с учетом нескольких миллионов переселенцев из СНГ.) И резкое снижение продолжительности жизни, особенно у мужчин. C 1994 по 2010 год среднестатистический российский мужчина не доживал до пенсии — до 60 лет.
Самое тяжелое время — 90-е годы. Разорение, удар по психике. Шок. Советский народ, рожденный и выросший в каком-никаком равноправии (пусть даже уравниловке), имеющий постоянную работу и постоянный гарантированный (!) доход, вдруг лишился всех сбережений, многие стали безработными, впали в нищету. О силе удара говорят медицинские факты. С 1990 по 1995 год смертность от психических расстройств выросла в 4,1 раза. С 1991 по 1998 год заболеваемость всеми формами активного туберкулеза выросла в 2,2 раза.
2000-е годы — вроде бы выход из кризиса. Цены на нефть поднялись в 15 раз! Страна получила невиданные деньги. Однако убыль населения возросла. И продолжительность жизни осталась той же.
Переломное, бурное время Хрущева, Горбачева — пора свободы в той или иной степени, пора надежд.
А 90-е и 2000-е годы — не только шок, разочарование, но и снова установившаяся абсолютная власть бюрократии в известном ныне варианте. И не только бюрократии, а и еще нового класса — хозяев, капиталистов.
Про российского человека много нелицеприятного сказано. Например, Чернышевским: «Жалкая нация, нация рабов, сверху донизу — все рабы». Ну, раз раб, веками в уже привычном крепостном праве — живи привычно, жуй пайку и размножайся?
Однако, нет! Почему-то человеческая природа против (как показывает статистика). Получается, российский мужик в неволе долго не живет.
Определим для нашего случая, условно, два вида свободы (или несвободы). Общую, политическую, и — производственную. Первая — далеко не всеми востребована, для многих она не является чем-то личным. А вот присутствие или отсутствие второй — неизбежно затрагивает каждого. И здесь мы должны засвидетельствовать: в производственном смысле советские брежневские порядки по сравнению с нынешними — разгул демократии. Официальная идеология нам внушала, что мы — хозяева всего, что вокруг, и многие на работе чувствовали себя таковыми. (Что выражалось в том числе и в ёрничестве: «Тащи с работы каждый гвоздь — ведь ты хозяин, а не гость!»). Проводились собрания, на которых обязательно возникали люди, искренне считавшие, что они служат не начальству, а Отечеству, и зарплату получают от государства и штатного расписания, а не от начальства. Официально главным в стране провозглашен был рабочий человек, и на него не смотрели свысока, на заводах он свое место и свои права знал: за каждую минуту сверх смены требовал оплаты, и уволить его было практически невозможно.
Сейчас рабочий слова поперек сказать не может. Тут же уволят. Поначалу некоторые, по старой советской привычке предлагали что-то улучшить, рационализировать. Им говорили: «Вас не спрашивают, ваше дело молчать и пахать, вам деньги платят!»
Жизнь клерков не лучше. Их называют «офисным планктоном». Они и чувствуют себя планктоном. Часто — с девяти утра до восьми вечера в конторах, и никто не заикнется о рабочем дне или (боже упаси!) профсоюзе. Молчат, терпят. Только ведь молчание и терпение без последствий не проходят.
Из заключения Центра демографии и экологии человека Российской академии наук: «Свыше 70 процентов населения России живет в состоянии затяжного психо-эмоционального и социального стресса, вызывающего рост депрессий, реактивных психозов, тяжелых неврозов и психосоматических расстройств, целого ряда внутренних заболеваний, психических срывов, алкоголизма и наркомании, других форм отклоняющегося поведения, что чревато массовыми разрушительными действиями части населения».
Мужчина хочет чувствовать свою значимость. Потеряв ее, часто теряет себя. Или срывается.
В 1993-97 годах я ездил по селам средней России, писал, а затем делал на ТВ передачи о переселенцах. Тогда, после развала СССР, в Россию на историческую родину буквально хлынули русские люди из бывших союзных республик. Но никто их здесь не ждал и — хуже того — не желал видеть. Каждый начальник отделывался от них, как мог. Это были, в абсолютном большинстве, горожане, а их расселяли по деревням.
«Я был одним из первых фрезеровщиков на Ташкентском авиационном заводе, — рассказывал мне Сергей Солодовников в селе Кирово Липецкой области. — А что такое Ташкентский авиазавод? Это громадина союзного значения, десятки тысяч людей. Директор напрямую только Москве подчинялся. И вот этот директор меня лично знал, со мной за руку здоровался. А здесь меня колхозный кладовщик стороной обходит, чтоб я не попросил у него резиновые сапоги и брезентовые рукавицы. Вот как все вышло со мной, я теперь никто».
Многие мужчины из переселенцев сникли, опустили руки. И тогда всю тяжесть той жизни взяли на себя женщины. Они значимы сами по себе, по женской природе, им ничего доказывать не надо, а горевать о потерянном было некогда и отступать некуда — за ними дети.
Вы заметили, что за последние десять лет женщин-начальниц стало в несколько раз больше? Безусловно, процесс естественный, закономерный. Видимо, так.
Хотя многие не желают признавать очевидного. Помню, лет пять назад была большая передача по телевидению, ток-шоу на тему: «Может ли женщина в современной России стать президентом?» Мужчины, как часто водится, несли ахинею про природную сущность, полушария мозга. И прочее. Про то, что народ не воспринимает и долго еще не воспримет бабу как высшего руководителя.
Но после реплики Ирины Хакамады этим мужикам лучше бы замолчать. Хакамада сказала: «А вот если бы президент Путин назначил преемником женщину, все бы проголосовали как миленькие, в том числе и участники ток-шоу».
Однако Хакамада не на тех напала. Наши «настоящие мужики» в костюмах и галстуках пропустили убийственную реплику мимо ушей. И понесли дальше. Злые языки могли бы сказать, что их неосознанным потолком был их пол.
Да, процесс мировой, всеобщий, давний — женщины занимают все больше места на всех уровнях и во всех сферах. Но в России он, разумеется, имеет свои особенности. В принципе, у нас везде — как с теми переселенцами. Мужчины не выдерживают ударов, давления, требований новой жизни. Ломаются или сникают. А женщины — выдерживают. И занимают места, в советское время считавшиеся исконно мужскими.
Чтобы далеко не заходить, сошлюсь на журналистику, в которой работаю с 1967 года.
В областных редакциях, в городах, женщины-журналистки составляли небольшой, но обязательный процент. А в районных газетах, во всяком случае, в которых я работал, их практически не было. Районщик — суровая, тяжелая лямка, не для них.
Теперь — все наоборот. В районных редакциях, как правило, один мужик — шофер. Попадаются еще и редакторы мужского пола. По данным Союза журналистов России, 80 процентов кадрового состава нашей прессы — женщины.
«Чисто женские редакционные коллективы вызывают недоумение и даже сочувствие, — говорит председатель Ярославской региональной организации Союза журналистов Ирина Пухтий. — Это тяжелая профессия, мужская, с большими эмоциональными и физическими нагрузками. Женщине, у которой семья и ребенок, очень трудно приходится».
Говорят, виной всему капитализм. Мол, парни выбирают денежные профессии. А с другой стороны, что, в провинции кругом офисы богатых фирм, и над жалованьем завотделом районной газеты народ насмехается? Увы, в провинции работы мало, и редакция — вполне нормальное место. Однако мужчин нет.
Да, возможно, парни там мечтают о большем, нежели корреспондентский оклад с тощим гонораром. Но уж должность редактора более или менее приемлемо оплачивается, а самое главное — это испокон веков мужицкая номенклатурная должность!
Моя названая мать Римма Васильевна Сергеева была редактором областной партийной газеты. В конце 60-х и в середине 70-х — одна-единственная женщина на весь Советский Союз. Вот что такое была должность редактора в то время.
В районных и городских газетах встречались женщины-начальницы, но очень и очень редко. В нашей области — ни одной.
А сейчас... В Тверской области, например, 80 процентов редакторов городских и районных газет — женщины.
Стал расспрашивать одну редакторшу: почему так, что случилось?
— Правду сказать? — усмехнулась она.
— Ну конечно правду.
— Спились на хрен — вот что случилось! Ни на что не годны!
Вот как выглядят мировая тенденция и эмансипация с поправкой на наш провинциальный журналистский вариант.
На журфаке МГУ 80 процентов — девушки. В региональных университетах — еще больше.
Тут ничего не поделаешь, жизни не прикажешь. В одном можно не сомневаться: мужчины не вымрут — женщины не позволят.
Добавить комментарий