...К утру они окончательно решили, что любят друг друга и жить друг без друга не могут. И в этом как раз заключалась проблема. Дело в том, что Саша через четыре дня должен был отбыть из Шереметьева в Вену. Навсегда — в те времена по визе на постоянное жительство в Израиль уезжали навсегда, без какой-либо возможности вернуться хотя бы для короткого визита.
Саша Берман добивался разрешения на эмиграцию три года, получил три отказа, и вот, наконец, в канун какой-то международной встречи в Москве, как это практиковалось, нескольким отказникам разрешили выезд, чтоб они своими выходками не тревожили высоких гостей столицы. В число потенциальных смутьянов попал и Саша. Драгоценная виза была оформлена, билет в Вену куплен, и говорить об отсрочке мог только безумец: ведь как только встреча в Москве кончится, Сашин отъезд станет властям не нужен. Оформить же брак в оставшиеся четыре дня было абсолютно невозможно, даже если бы власти захотели пойти им навстречу. А чего ради власти захотят пойти навстречу эмигранту, предателю Родины? Скорей уж наоборот...
И не только это. Ведь если Саша Ванеева скажет своему отцу, полковнику Ванееву, что собирается замуж за человека по фамилии Берман... страшно подумать, что тут начнётся. Папа — полковник Ванеев, и мама — Клавдия Ванеева, освобожденный председатель профкома фабрики им. Второй пятилетки, побегут в ОВИР, КГБ, милицию, потрясая кулаками и партбилетами и крича, что международный сионизм хочет похитить их дочь и отправить в фашистское государство Израиль, но они на это никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах не согласятся. И какими словами они будут при этом обзывать Сашу Бермана, которого они, кстати сказать, никогда не видели... об этом лучше не говорить.
В общем, легальный выезд Саши Ванеевой исключался. Но жить друг без друга, как было точно установлено, они не могли, и тогда родился этот сумасшедший по дерзости план, на который решиться могли только очень молодые и нестреляные воробышки, какими были оба Саши.
Если всерьёз разбирать этот план, который получил у них кодовое название «Соединение», нельзя не подивиться его наивности. Осуществление всей затеи зависело от десятка обстоятельств, которые могли повернуться в реальной жизни и так, и этак. Но Саши были неопытны, влюблены, а также по-детски увлечены рискованной игрой.
Осуществлять намеченный план Саша Берман начал буквально на следующий день после отъезда из Москвы. В Вене он заявил представителю Сохнута, что в Израиль не поедет, ему нужно быть в Америке. Его пытались уговорить, но он был непреклонен — в Америку, и всё! В Лос-Анджелесе он некоторое время жил на средства еврейской общины, затем с помощью той же общины прошёл курсы и стал работать в Сайнай-госпитале помощником техника по ремонту медицинской аппаратуры. А затем и техником. Английский он учил в Москве, это ему очень помогло.
В соответствии с планом «Соединение», всякие прямые контакты между Сашами посредством телефона или писем исключалась. Перед расставанием Саша Ванеева разыскала свою старую няньку бабу Лизу, которая коротала свой век где-то в Люберцах, и спросила, можно ли по её телефону будет звонить знакомый молодой человек Юра. Он сейчас находится в заграничной командировке, но звонить Саше домой не может, потому что по их телефону запрещено разговаривать с заграницей, такой папа засекреченный. Доверчивая баба Лиза согласилась. Разговоры с ней выглядели примерно так:
— Алё! Алё! Это кто — Юра? Здрасьте, Юра. Павел заходил ко мне вчерась. («Павел» — это было кодовое обозначение Саши Ванеевой.) Весь вечер сидел у меня, чай пили. Он велел передать, что очень любит тебя и скучает. Прямо плачет, как скучает...
Где уж тут следователям КГБ догадаться?.. К счастью, на этом этапе они Сашиными делами не интересовались.
Следующим этапом операции «Соединение» было оформление документа, по которому Саша Берман мог бы выезжать и возвращаться в Америку. Таким документом нормально должна быть «грин-карт», но на её получение, объяснили Саше, потребуется два-три года. Это ставило под удар весь план. Саша пошёл к адвокату и узнал, что выход из такого положения существует: эмиграционные власти по требованию заинтересованных лиц выдают так называемый Refugee Travel Document. Никаких трудностей возникнуть не должно. Прямо из приемной адвоката Саша позвонил бабе Лизе:
— Говорит Юра. Пожалуйста, передайте Павлу, что я достал павлина. Жду сообщений.
«Павлином» их секретным кодом обозначалась готовность выехать из Америки за границу. Следующий ход был за ней, за Сашей. Ей как примерной комсомолке обещали туристическую поездку заграницу в составе студенческой делегации. Студенческие делегации навещали страны коммунистического блока, которые по понятным причинам никак не подходили для реализации плана «Соединение». Но было всё же одно исключение — Финляндия. Правда у Финляндии существовал договор с Советским Союзом о выдаче невозвращенцев. Саши знали об этом договоре и, тем не менее, решили действовать через Финляндию — всё-таки свободная страна. Да и какой другой вариант?
Осуществление плана вступало в главную фазу. Потянулись напряжённые дни ожидания. Поездка делегации откладывалась несколько раз. Но вот в начале июня баба Лиза передала «Юре» новость: «Павел» сказал, что морковку нужно высаживать на огороде размером 92 на шесть. Это значило, что Саша прибудет в Хельсинки 29 июня.
За неделю до этой даты Берман прилетел в финскую столицу. Дел было много. Прежде всего, нужно было узнать, где останавливаются советские студенческие делегации. Саша избрал такую тактику. С утра он приезжал в центр города, к памятнику Александру Второму на Сенатской площади, откуда начинали экскурсии все туристы, и дежурил весь день, подкарауливая там советские группы. А потом узнавал, в какой гостинице делегация остановилась. Но гостиницы были разные, а самое главное, где гарантия, что студенческая делегация остановится там же?
И вот тут Саше повезло. Однажды он сел в такси и, как всегда, обратился к шоферу по-английски, а тот ответил ему по-русски:
— Я сразу русский акцент слышу. Меня зовут Ваня.
Сам он говорил с легким иностранным акцентом.
Когда-то в девятнадцатом веке предок Ивана Петухова, выйдя в отставку с армейской службы, остался жить в Хельсинки. Потомки его прижились здесь, но своего русского происхождения не забывали, в семье говорили по-русски, в церковь ходили православную, женились только на своих. В остальном же считали себя лояльными финскими гражданами, и когда в 1939 году Финляндия подверглась нападению Советского Союза, дед Вани Петухова без колебания взял в руки оружие, чтобы защищать свою страну от большевистских агрессоров.
Саша сразу почувствовал доверие к этому веселому, общительному парню и раскрыл ему во всех подробностях план «Соединение». Конечно, это опять был поступок весьма легкомысленный, ведь Петухов мог оказаться кем угодно, но Сашам еще раз повезло: таксист Ваня проникся сочувствием к их проблеме, мало того, загорелся желанием помочь. Он знал все гостиницы, где останавливались советские туристы; молодежные группы, он сказал, обычно отправляют подальше от центра в дешевую гостиницу «Кеми», где селят по три-четыре человека в каждый номер.
И вот 29 июня, в 8:30 утра, Ваня Петухов на своём такси с Сашей Берманом на заднем сиденье прибыли к гостинице «Кеми» и запарковались на противоположной стороне улицы. В девять часов ко входу в гостиницу подъехали два туристических автобуса. Из гостиницы шумной толпой повалили молодые люди обоего пола, в которых Саша без труда признал своих бывших соотечественников. Отталкивая друг друга, они с веселыми криками врывались в автобусы, чтобы занять место у окна. Через несколько минут автобусы покатили вдоль улицы. И тогда наступил решающий момент...
— Кажется, я вижу её в окне первого этажа. Вон в том, крайнем. Жёлтые волосы, — хриплым от волнения голосом проговорил Саша.
— Ну, с Богом. — Иван перекрестился, вылез из машины и направился к входу в гостиницу.
Это было отступлением от плана: никакого таксиста предусмотрено не было. Но Саша ничуть не растерялась, когда перед ней предстал человек в форменной куртке и фуражке.
— Видите такси на той стороне улицы? Саша ждёт вас там. Где вещички-то?
Она кивнула:
— Я оставила их в номере. Второй этаж, комната 222, дверь не заперта. Там никого нет. Зеленый чемодан, на нём сумка.
Она встала и, не оглядываясь, направилась к выходу. Быстрым шагом пересекла улицу.
— Садись вперёд. Обниматься будем после... — шепнул Саша в приоткрытое автомобильное окошко.
Буквально через несколько секунд появился Ваня с чемоданом в руке. Он не стал открывать багажник, бросил чемодан на заднее сиденье, сел за руль и рванул с места. Отъехав пару сот метров от гостиницы, он свернул за угол и остановил машину:
— Давай, пересаживайся к ней. Здоровайтесь, я смотреть не буду.
До шведской границы, точнее, до того пункта, где они намеревались пересечь шведско-финляндскую границу, было часов пятнадцать езды. Решили гнать, делая короткие остановки для отдыха, а на ночлег не останавливаться. К концу дня они уже проехали больше половины пути.
— А там сейчас большой шум... ну, в туристической группе, — весело болтал Иван, шикарно держа руль одной рукой и поддавая скорости. — Где Александра Ванеева? Кегебешники забегали, в советское посольство сообщили. Те кинулись в финскую полицию. А они: ничего, мол, не знаем, никто не заявлялся. Мы сами, говорят, искать её не обязаны. Если появится, сообщим вам, как положено по договору. А так — извините...
Все трое радостно смеялись.
— Ваня, а там на шведской границе у вас знакомых нет? — спросила Саша. — Может русские какие-нибудь?
Он посерьёзнел и даже слегка вздохнул:
— Нет уж, в таком деле лучше не рисковать.
— Что ты имеешь в виду? — насторожился Саша.
Иван опять вздохнул:
— А то, что мы, русские, здесь очень расколоты. Некоторые у нас тут поверили коммунистам и даже служат им. Вон туристические группы сопровождают всякие гиды, переводчики из местных русских. Думаешь, кто они? Их задача — голову вам морочить: мол, как при капитализме людям плохо, всё за деньги и всякое такое... А как там у вас, они знать не хотят. Сволочи они продажные, мы их презираем.
Через несколько километров он замедлил ход и показал пальцем на диковинное сооружение возле дороги — что-то вроде памятника или обелиска:
— Знаете, что это? Северный Полярный Круг здесь проходит. Мы его сейчас пересекаем.
До шведской границы добрались уже за полночь. Дорогу перегораживал шлагбаум, вокруг ни души. Светло было, как днём. Иван посигналил, на гудок из избушки вышел заспанный пограничник. Он долго слушал объяснения Ивана на финском языке, долго вертел в руках документы Бермана на английском языке, потом махнул рукой в сторону Швеции и открыл шлагбаум.
— Он говорит, что это не его дело, пусть шведы решают, — сказал Ваня. — Вы топайте туда, вон тот домик, а мне через границу нельзя: виза требуется. Да я всё равно по-шведски не говорю. Ну, бывайте...
Ваня по очереди расцеловался с обоими Сашами:
— Будьте счастливы в Америке. Когда устроитесь, приезжайте погостить. У нас тут озёра, рыбы полно, красота...
Саша прослезилась:
— Спасибо, Ваня, без вас мы бы растерялись. Вы для нас такое сделали... по гроб жизни благодарить будем.
Саша-он молча стиснул Ивана в объятиях. Что тут говорить, всё понятно...
По другую сторону границы их встретил такой же заспанный пограничник, только в другой форме. К счастью, он говорил по-английски. Он сразу понял, в чём дело — видимо, это был не первый случай:
— Я сам решить не могу, нужно связаться с начальством, они будут звонить в Стокгольм. А пока что отдыхайте и не беспокойтесь. Всё будет о-кей.
Он завёл их в чистенькую комнату, где была одна кровать, предложил кофе или чаю и пожелал спокойной ночи.
Так закончилась операция «Соединение». Закончилась на удивление благополучно. Но самое трудное было впереди...
Позвольте здесь выйти из-за кулис автору и сказать несколько слов от себя. Мне бы очень хотелось написать, что испытания их были не напрасны, что в Америке они зажили счастливо и прожили вместе многие годы... ну и так далее. Но увы, ничего этого не получилось.
То ли они плохо представляли себе американскую жизнь, то ли плохо знали друг друга — ведь честно говоря, они познакомились незадолго до Сашиного отъезда, — но их совместная жизнь как-то с самого начала не заладилась. Если говорить обобщённо, Саше-жене не нравилась Америка и жизнь в американском обществе, тогда как Саше-мужу, наоборот, здешняя жизнь казалась интересной, перспективной и более справедливой, чем в Советском Союзе. Кроме того, ей не давался английский язык. В Москве она училась в медицинском институте, а здесь из-за языка не могла выучиться даже на медсестру. По протекции мужа её взяли в Сайнай-госпиталь санитаркой. Работа тяжелая, неблагодарная, и к тому же её назначали на самые неудобные смены; она говорила, что к ней относятся плохо, потому что она белая, а расписание дежурств составляют черные. Вскоре она оставила работу, и они жили на то, что зарабатывал Саша.
Но сидеть безвылазно дома ей тоже не нравилось. Ситуация усугублялась еще тем, что она не водила машину — боялась даже учиться. Между тем Саша-муж всё глубже осваивал свою профессию. Со своим новым другом Исмаилом, эмигрантом из Турции, он разработал усовершенствование механизма для больничной кровати; производитель принял их идею и неплохо заплатил.
У Саши на работе появилось много знакомых, в большинстве эмигрантов из стран Азии и Латинской Америки. Они приглашали его к себе в гости, или звали на пляж, или гулять куда-нибудь в горы. С женой, разумеется. Но Саша-жена не любила бывать в обществе этих людей. «У меня с ними ничего общего», говорила она. И было бы общее — на каком языке обсуждать? Они-то, в отличие от неё, свободно владели английским.
Телевидение она смотрела только русское, читала русские газеты, искусства американского, даже массового, не любила и вообще ничем американским не интересовалась. А в России тем временем происходили удивительные перемены. Перестройка шла полным ходом. Запретные темы, о которых и думать было опасно, свободно обсуждались на страницах газет. Одна из этих тем особенно волновала Сашу-жену: возвращение на Родину эмигрантов и тех, кто покинул страну незаконно. То есть таких, как она...
С родителями она не переписывалась и никак не общалась. Саша знала, что они публично прокляли её, но им это не помогло: отец вынужден был уйти в отставку, так и не дослужившись до генерала, а маму попёрли из профсоюзных вождей. Теперь Саша написала им покаянное письмо. Она писала, что глубоко сожалеет о своём поступке, осуждает его, просит простить за горе, которое она причинила. Что в Америке она несчастлива и живёт мечтой вернуться на Родину. Ответ пришёл не очень скоро, зато большой и подробный. Отец писал, что просить прощение нужно, в первую очередь, не у них с мамой, а у Родины, которую она так гнусно предала. Но у России большое и доброе сердце. Он побывал кое-где в разных инстанциях, и ему сказали, что она, Саша, может подать подробное заявление в советское посольство с искренним изложением причин и мотивов. И что ей, скорее всего, не откажут. И она подала, и ей не отказали...
Расставались они на удивление холодно, будто их ничего не связывало, будто не было безумной любви в Москве, и не было плана «Соединение», и не было попыток жить в Америке... Она попросила не отвозить её в аэропорт, а вызвать такси. Перед самым расставанием она сказала:
— Честно говоря, ничего удивительного здесь нет. Я русский человек и должна жить у себя дома, в России. А ты... — пауза была длинной и весьма выразительной. — В общем, разные мы люди.
В Москве родители встретили её со слезами. Отец настоял, чтобы она написала письмо в газету с осуждением своего поступка и описанием своих злоключений в Америке. Она такое письмо написала и отнесла его в «Комсомольскую правду».
Редактор отдела принял её любезно, усадил в кресло, пробежал глазами материал и вздохнул:
— Дорогая госпожа Ванееева! — Сашу покоробило от такого обращения. — Видите ли, таких писем уже опубликовано десятки, если не больше. И что? Да ровным счетом ничего. Люди прут за границу при всякой возможности. А тех, кто возвращаются, считают дураками и неудачниками. Так что извините, публиковать ваше письмо не будем.
Добавить комментарий