Игра

Опубликовано: 16 апреля 2012 г.
Рубрики:

Olga_Cherentsova_Tsirk_w.jpg

Ольга Черенцова «Цирк»
Ольга Черенцова «Цирк»
Ольга Черенцова «Цирк»
Проклятые двери. Хлопают на всех этажах. Их стук отдавался в голове, вырывал из сна, злил.

Лика сбросила с себя одеяло. Села. Обвела взглядом комнату — неубранную, с разбросанной одеждой, с жирной кляксой на обоях. Пятно походило на осьминога, залезшего щупальцами за висящие на стене часы. Стрелки показывали полседьмого. С минуты на минуту должна была прийти мать. «Люди с работы возвращаются, а ты, бездельница, только глаза продираешь!» — начинала та пилить, как только входила в квартиру.

«Прямо заела!» — с раздражением подумала Лика. Схватила тапок и запустила в угол. Не рассчитав, попала в часы. Слабо тикнув напоследок, они упали и разбились. По полу разлетелись осколки. Один, отскочив, царапнул её по ноге. Выступила капля крови, набухла и поползла вниз, напоминая о виртуальной игре, где также падала кровь, стекая с руки девчонки-близнеца, как называла её Лика. Уж больно та походила на неё: худая, с белыми прядями на угольных волосах, со множеством мелких колечек в ушах. Смелая девчонка, выполнявшая все её команды.

— Ты у себя? — позвала мать.

— Явилась, — пробурчала Лика, слушая, как та возится в коридоре. Передвижения матери по квартире были ей заведомо известны. Как и все её дни. «На хлеб ты что ли будешь зарабатывать?» — говорила в ответ мать, когда Лика посмеивалась: живёшь, как робот. Пошла на работу, вернулась, посмотрела телевизор, легла спать, спозаранку — опять на работу. Будто тебя запрограммировали. Никакого разнообразия, всё предсказуемо.

— Ты где? — повторила мать.

— У себя! Где же ещё! — крикнула Лика. Она знала, что мать сейчас снимет сапоги на высоких каблуках. Потом пойдёт на кухню, выгрузит из сумки продукты, направится к её комнате, постучит. Открывать дверь без предупреждения ей запрещалось.

— Входи уж, — сказала Лика. Быстро вытерла кровь и прикрыла ногу одеялом. А то мать тотчас запричитает, побежит за пластырем.

— Ужин на носу, а ты всё лежишь, — попрекнула та.

— У кого ужин, а у кого завтрак, — огрызнулась Лика. — Живу, как в Америке. У них сейчас там утро, вот и у меня тоже.

— Постыдилась бы! Убрала бы хоть, не комната, а помойка! Самой-то не противно?

— Это моя комната, что хочу, то и делаю. Всё учишь, учишь, — и нарочно, чтобы задеть мать, добавила, что не дождётся, когда та опять отправится на работу и наступят раздолье, тишина и покой.

— На кой тебе тишина и покой! Ни черта же не делаешь, валяешься целый день. Господи, да когда же это окончится, у всех дети как дети...

— Ну так оставила бы меня в роддоме. Я, между прочем, не просила меня рожать, — оборвала Лика.

Нотации матери она знала наизусть. Порой даже думала подсказать ей сменить тактику. Не подкреплённые действием слова, тем более повторяющиеся по сто раз в день — пустой звук. Чем больше мать поучала и угрожала впустую, тем больше Лика делала всё наоборот — назло, испытывая её, провоцируя. Перепалки помогали ей выплеснуть ярость — просыпавшуюся вместе с ней, когда она вставала. В этот же раз не удалось. Мать ничего не ответила, махнула с безнадёжностью рукой и ушла.

Лика послонялась по комнате. Остановилась у окна. Посмот­рела на топкое небо, на бурое дерево в дождевых каплях. Одна ветвь, зацепившись за форточку, елозила по стеклу. Её скрип действовал на нервы, как и хлопанье дверей. «Муторно-то как», — подумала Лика. Чего ради из дому выходить. Холод. Дождь какой-то противный — водяная пыль. Лучше бы лил.

Дневного света она не видела уже месяц. Ложилась рано утром в темноте, когда дом пробуждался. Поднималась после шести вечера. «Распорядок дня, как у вампира», — острил её форумский приятель. Её жизнь протекала в ином месте. В азартном виртуальном мире, где не было ни скуки, ни материнских попрёков. Где она могла выбрать любую роль и стать тем, кем хотелось быть.

Из кухни доносился запах чего-то жареного. Мать готовила ужин. Лика накинула майку — под цвет своих волос: чёрную, с белым черепом на груди. Надела в пику матери, не одобрявшей выбора её одежды. Отправилась в ванную. Вяло почистила зубы. Оглядела своё отражение, показала ему язык с вколотым в него колечком. Последнее время серёжка стала надоедать. Она подумывала её заменить. Всё быстро приедалось.

— Вкусно пахнет, — сказала она, входя на кухню. Гнев вдруг утих. Захотелось по-человечески поговорить с матерью.

— Что ты там стряпаешь? — спросила Лика.

— Отбивные, — сухим тоном ответила мать. И поставила перед ней тарелку.

— Ладно, мам, не обижайся. Скажи лучше, что у тебя на работе, давно ничего не рассказывала.

— Ничего нового, всё то же, — ответила мать. Её голос повеселел. Она была рада перемирию, хотя бы временному.

Лика её любила, поэтому сама не могла объяснить, почему мать вызывает такую ярость — неуправляемую, беспощадную к ним обеим. В матери её бесило почти всё: манера вздыхать, скорбное выражение лица, привычка задавать одни и те же вопросы, сострадание, которое та пыталась вызвать к себе слезами или жалобами на сердце. Раздражал даже её ухоженный и яркий вид — казавшийся маскировкой. «Знали бы все эти глазеющие на неё мужики, какой она нытик», — усмехалась про себя Лика.

— Как там твой начальник? — растягивая перемирие, продолжила Лика. Взяла вилку, воткнула в отбивную, подняла и стала откусывать мясо по краям.

— Может, нож возьмёшь?

— Мне так больше нравится. Все эти светские церемонии не для меня.

— В гостях и в кругу сослуживцев приходится их соблюдать, — назидательно произнесла мать.

— Ну-у... в гости я не хожу и на работу тоже, — свернула она на тропу войны. Достаточно было одного неверного замечания, чтобы мгновенно проснулся гнев.

— Когда-нибудь на работу придётся пойти, — не сдержалась и мать. — Когда меня не станет, кто тебя будет кормить?

— О какой смерти ты говоришь? Тебе ещё и сорока нет.

— Никогда не знаешь, что может случиться, да и не в этом дело... — сказала мать и повторила то, что дочь слышала миллион раз. Что она беспокоится о её будущем. Что в девятнадцать лет пора вести себя более ответственно. Что надо строить свою жизнь, обрести профессию, стать самостоятельной. Замуж выйти в конце концов.

— Ага, замуж! А потом муженёк твой пошлёт тебя куда подальше, как сделал твой благоверный, — со смешком прокомментировала Лика. — Подлец он всё-таки!

— Нельзя так говорить, это же твой отец.

— Ну ты даёшь! Он измывался над тобой, обобрал, бросил, а я, видите ли, не имею право дурного слова о нём сказать! — она просверлила мать взглядом и спросила: — Неужто ты до сих пор его любишь?

— Нет, конечно, — смутилась та и неожиданно разоткровенничалась. Мол, любви уже нет, а обида осталась. Не до конца ещё вылечилась, хотя понимает, что это пройдёт.

— Не думай о нём и пройдёт быстрее. Много ему чести, чтобы о нём думать! Ненавижу его!

— Послушай, — с беспокойством сказала мать, — давай всё-таки сходим к психологу... я давно предлагаю. Тебя явно что-то мучает.

— Ты иди, а мне незачем. Со мной полный порядок, а мучает меня только эта поганая жизнь, с которой приходится иметь дело.

— Что ты городишь! С какой ещё жизнью иметь дело? Не с виртуальной же, в которой ты варишься с утра до вечера.

— А что, она в сто раз интереснее этой, посправедливее будет. По крайнеё мере никто там не предаёт, ни отец, ни друзья... — она замолчала. Про друзей говорить не следовало — сейчас мать всполошится, начнёт расспрашивать. Расстраивать её Лика всё же не хотела.

— Что с друзьями? Ты с кем-то поссорилась?

— Ничего, это я так... мне вообще друзья на фиг не нужны, мне достаточно интернета.

— Неужели ты сама не видишь, что интернет действует на тебя, как наркотик! — разволновалась мать. Она прижала, будто молясь, руки к груди. Её щёки и кончик носа порозовели. Всё это было верным признаком, что она разнервничалась.

— Разве наркотик такая уж плохая штука? — со смешком сказала Лика, глядя в сторону. Смотреть на мать было неловко. Её вид пробуждал в ней мешанину чувств: досаду и жалость. Но заставить себя остановиться не могла. Возражала из духа противоречия.

— Ты что несёшь! Ты наркотики принимаешь?

— Нет, ну ничего нельзя сказать! Вечно пытаешься меня подловить!

Лика резко отодвинула от себя тарелку, которая, пролетев через стол, упала матери на колени — на платье, которое та не успела снять после работы. По ткани расползлось жирное пятно — вроде осьминога на обоях. Мать вскочила, бросилась к раковине, стала смывать водой с мылом. «Господи, когда же это кончится!» — повторяла она. Лике стало неудобно. Платье было недёшёвым. Мать его любила и берегла.

— Я же не нарочно, — оправдалась она и обвинила: — Нечего было меня доводить!

— У тебя все вокруг виноваты, чтобы ты ни сделала. Ты хоть знаешь, сколько стоит эта вещь! Тебе абсолютно всё равно! Ни копейки ещё не заработала.

— Как я заработаю, если меня никуда не берут!

— Можно подумать, что ты очень стараешься, чтобы взяли? Кто тебя возьмёт в таком-то виде! Когда идут на собеседование, то прилично одеваются. Посмотри, на кого ты похожа!

— Чего ты меня гонишь на работу? Нам что, денег не хватает?

— Не только в деньгах дело.

— Пойду я, пойду на твою работу, не пыхти. Дай хоть год отдохнуть, ведь школу недавно окончила.

— Ничего себе недавно! Одни отговорки! В институт не хочешь, на работу не хочешь! Ничего не хочешь! Лишь бы дома валяться! В той же самой школе ни черта не делала!

— Уж лучше дома валяться, чем гнуть на кого-то спину, как ты! — рявкнула Лика. — Чего ты добилась? Что, у тебя какая-то потрясающая должность?

— Нет, ты дождёшься у меня! Выставлю тебя на улицу! Нет никакой мочи всё это терпеть!

— Сама с удовольствием уйду! Лучше с бомжами жить, чем с тобой! — крикнула она, зная, что её слова так же пусты, как и все материнские угрозы.

Лика ринулась к себе в комнату и саданула дверью, отгородившись от матери до следующего дня. Внутри всё клокотало, требовало выхода. Она всадила со всей силой кулак в стену. Чуть не закричала от боли — ободрала до крови костяшки. Села на кровать и, зализывая по-собачьи ссадину языком, стала себя жалеть. Ну почему заставляют её делать то, что она не хочет? Мать неплохо получает, на жизнь им хватает. Значит, гонит её на работу из вредности, контролирует. Не понимает, как тошно Лике батрачить на какого-то дядьку, который ещё и по углам её будет зажимать, как было несколько месяцев назад в одном заведении, пока её не выгнали. Проработала она там всего неделю. Если бы не выгнали, сама бы ушла. Не заржавеет этот мир, если не получит она никакой профессии. Миру этому — погрязшему в зле и подлости — плевать на неё, как и ей на него. Лучше до старости в сети просидеть. Давно надо было послушать друзей в форуме и проучить мать, раз она её не жалеет. Ребёнок остаётся ребёнком, даже если ему за пятьдесят. Если мать этого не понимает, значит, не любит, а в этом случае нечего с ней считаться.

Она вытерла слёзы, размазав по лицу не смытую накануне тушь, и включила компьютер. На заставке загорелись тюльпаны, алым полем протянувшиеся вдаль, в иное измерение. Настроение сразу же улучшилось. Не перед бездушным ящиком она сидела, как считала мать. Компьютер не умирает, даже когда выдёргиваешь шнур из розетки. Виртуальная жизнь продолжается за пределами погасшего экрана. Всего этого Лика не могла объяснить матери. Та всё равно бы не поверила.

«Во что играем?» — выскочил вопрос. Пробежав по списку, Лика остановилась на новой игре: «Превращение». Название сулило интригу. На экране появились джунгли со скачущими обезьянами. Они шумели, визжали. Комната наполнилась звуками — столь реальными, словно это она, а не её близнец, ходила среди лиан. Летали ядовитые насекомые. Одно из них набросилось на девчонку, норовя ужалить. Та ловко разрубила его пополам саблей. Внезапно исчезли обезьяны, раздался грохот. Лианы закачались, и на них уселась стая огромных птиц. С острыми, изогнутыми и длинными, как сабля девчонки, клювами, внутри которых виднелись зубы-пилы. Прямо доисторические создания. Вроде динозавров. Одна из них с пронзительным криком кинулась вниз на девчонку...

Лика играла весь вечер. Добралась до последнего уровня. Там начиналось самое увлекательное. Довольная, она откинулась на спинку стула. Победа радовала. Смекалки ей не занимать. Ни разу не провалилась, не оступилась. Знала бы мать, а то всё нудит: ничего толком не умеешь, не доводишь до конца. В эту минуту раздался робкий стук в дверь.

— Хотела пожелать спокойной ночи, — сказала мать, как всегда заглаживая ссору. Если они расходились по комнатам, не помирившись, мать не могла заснуть и переживала. Зная это, Лика из упрямства не шла первой навстречу. Хотя в душе всё ныло: ну подойди к ней, обними. Но ярость диктовала делать обратное, заставляла видеть в матери врага. В минуты гнева (накатывавшего припадками, как падучая) она становилась девчонкой в играх — неукротимой, безрассудной, уничтожающей всё на своём пути. Бешенство испепеляло. В этом она винила свою мать. Если бы не её бесконечные придирки и не бросивший их отец, которого мать выбрала для них обеих, всё было бы по-другому.

— Входи, — сказала Лика, глядя на экран в предвкушении следующего раунда.

Мать вошла нерешительно, как бедная родственница, а не твёрдый, умеющий постоять за себя человек. От этого, несмотря на жалость к ней, Лике хотелось её словесно пинать. «И не стыдно ей, — раздражалась она, — красивая, умная женщина, а ведёт себя, как побитый пёс!»

— Нам надо поговорить, — произнесла мать. — Мы обе устали от ссор.

— Это же ты их затеваешь.

— Не важно кто затевает, не в этом дело, я о тебе беспокоюсь... тебя что-то мучает, поэтому ты такая... ну как бы это сказать... неистовая что ли.

— Не неистовая, а мятежная. Большая, между прочем, разница. Мятежник — этот тот, кто борется за правду, выступает против несправедливости, — повторила она слова форумского приятеля.

— Как ни называй, суть одна. Я боюсь, что эта ярость тебя когда-нибудь погубит.

— Как это? — нахмурилась Лика.

— Попадёшь в неприятность. Ты же себя не контролируешь, от этого может произойти что угодно. Никогда не знаешь, на кого нарвёшься... могут и убить.

— Ты, наверное, только этого и ждёшь, — со злорадством произнесла Лика.

— Ты соображаешь, что ты говоришь! Ты моя дочь, я тебя люблю и хочу помочь.

— Если хочешь помочь, не дави и не притворяйся, что сердце болит. Помнишь, как ты разыграла, что у тебя сердечный приступ? Знаешь, как я перепугалась. Разве это красиво было?

— Да, согласна, некрасиво получилось, — смутилась мать. — Это я от бессилия, не знала, как ещё на тебя подействовать. Ты тоже по этой же причине... ну от отчаяния... агрессивной становишься.

— Агрессивная я не от этого, а от этой мерзкой жизни.

— Ты ещё мало пожила, чтобы судить, такая ли уж она мерзкая.

— Вот ты опять давишь возрастом! В девятнадцать лет тоже есть кое-какой опыт. Чего ты вообще эту жизнь защищаешь? Чего такого распрекрасного она тебе дала?

— Не обо мне сейчас речь.

— А почему речь всегда только обо мне? Ты моя мать, мы семья, значит, и о тебе стоит поговорить. Ты же ничего про себя не рассказываешь. Признайся, ты довольна своей жизнью?

— Никто никогда не бывает всем доволен, так уж устроен человек.

— Что ты в сторону сворачиваешь? Никогда прямо не отвечаешь. Довольна или нет?

— Меня устраивает то, что есть, бывает и хуже. Довольствоваться малым — не так уж и плохо.

— А я считаю: либо всё, либо ничего. Получать, так получать, а, если не можешь, на кой стараться.

— Ты ещё и не старалась что-то получить, ничего для этого не делала, а ведь, помнишь, одно время хотела быть переводчицей. У тебя же явные способности к языкам.

— Что, мир обеднеет, если я переводчиком не стану? — буркнула Лика.

— Причём тут мир? Это для тебя важно, дело как бы организует человека, это помогло бы справиться с твоим гневом.

— Ладно, подумаю.

— Вот и хорошо, — обрадовалась мать. — Пойду, лягу пораньше.

— Мам, подожди. Не подкинешь деньжат? Хотя бы немного.

Хотя Лика знала, что просьба может всё испортить, решила воспользоваться её благодушным настроением. Авось удастся.

— Я же на днях тебе давала.

— Да, но я протратилась. Нужны же мне деньги на карманные расходы. Дашь или нет?

— Дам, когда будет получка. Сейчас у меня нет.

— Неправда, у тебя есть заначка! На собственного ребёнка жалеешь!

Утихший гнев вспыхнул с новой силой. Перед ней стояла не родная мать, с которой душевно беседовала несколько минут назад, а чужак, которому плевать на её нужды.

— Устроишься на работу, тогда и просить у меня не придётся, — с несвойственной ей непреклонностью сказала мать и ушла.

— Ты же говорила, что беспокоишься обо мне! Значит, врала?! — крикнула ей вслед Лика. Она посмотрела на экран, на котором неподвижно сидели гигантские птицы, ожидая, когда возобновится игра, и подумала: перевоплотиться бы в одну из них — прямо как в названии «Превращение» — и улететь из этого несправедливого мира, подальше от материнского нытья, от подлости, от всеобщей лжи. И парить в поднебесье свободной от всех! А ещё лучше превратить мать в птицу. Убралась бы она восвояси и оставила бы её в покое.

Когда Лика была маленькой, мать как-то перед сном рассказала ей сказку про девочку, которая хотела стать птицей, чтобы улететь навсегда из дома. Спустя годы Лика смекнула, что мать, наверное, имела в виду себя. Про своих родителей та говорила скупо, многое утаивала. Своего деда Лика не знала, тот ушёл из семьи (ну в точности, как её отец), а бабушку она едва помнила. Когда же она приставала к матери с вопросами, та увиливала. Только один раз сказала, что не раз думала сбежать из дому. «Вот дождётся, что я сбегу», — вспоминая это, думала Лика.

Утешая себя, она метнула стрелку курсора в окошко, внутри которого призывно мигало: «Превращение. Последний раунд».

Пока она играла, на улице совсем почернело. Густая темень замазала деревья, звёзды, дома. Будто облили город мазутом. Лика взглянула по привычке на стену, где висели раньше часы. Вместо них на обоях белел их призрак — круглый отпечаток. Сами они, разбитые, валялись, на полу. Проведённое в виртуале время казалось мигом. Была уже глубокая ночь. Пора было приступать к задуманному. Она на цыпочках проскользнула в комнату матери. Постояла, прислушиваясь в надежде, что мать шевельнётся, и план придётся отменить. Но та безмятежно спала, не ведая, что сейчас прошмыгнёт мимо тень, раскроет дверцу шкафа, вытащит железную банку и выудит оттуда пачку денег. Не такую уж толстую, как мечталось Лике, но и не тонкую.

Мать вдруг тяжело вздохнула, пробормотала «не надо», словно пытаясь остановить дочь, перевернулась на бок и замерла. Спала она по-ребячьи: сложив руки под подушкой, свернувшись эмбрионом под одеялом. Сон подчёркивал её ранимость. Глядя на неё, Лика почувствовала себя преступницей. Мучила совесть. Одновременно в голове бродили какие-то нехорошие, пугающие мысли. Мать в эту минуту была полностью в её власти. Сейчас с ней можно было сделать всё, что угодно. Защёлкнуть, например, на её руке наручники, если бы таковые имелись, приковать к спинке кровати и, пользуясь тем, что она не может встать и уйти, выплеснуть ей в лицо боль, обиды, горечь, о которых та понятия не имела. Эту картину Лика не раз представляла в минуты злости. «А сон-то, — размышляла Лика, — по сути та же смерть». Человек отсутствует, а его беззащитная оболочка валяется на кровати. Но, как она ни накачивала себя, перечисляя в уме все грехи матери, жалость к ней заглушить не удалось.

Она положила назад в банку пачку денег и затолкнула в шкаф. Посмотрела на мать. Её лицо было освещено луной — внезапно появившейся на небе. По младенчески нежно-молочное, без стягивающей кожу нервозности. Красивое. Такой умиротворённой мать выглядела только во сне. От этого смотреть на неё было грустно. Лика вспомнила, какой испуганной та становилась, когда она её оскорбляла — в точности, как делал её отец, которого она осуждала. Может, мать права, что гнев опасен? Не сходить ли всё-таки к психологу? А-а, отмахнулась она, пустое...

Следом за луной повыскакивали звёзды. Чернота рассосалась. Лика решила прогуляться. Ночь была её любимым временем, была продолжением виртуала. Она постояла, подумала и, настороженно следя за матерью, опять выудила из шкафа банку. Выдрала из пачки две купюры. Остальные засунула назад. Вряд ли мать заметит пропажу. Если только не пересчитывает каждый день.

Она вышла на улицу. Улыбнулась. Хорошо-то как! Пустынно. Нет толпы прохожих. Днём всё казалось враждебным, в каждом взгляде прочитывалось осуждение, а ночью дышалось легче.

Воздух был мягким, почти весенним. Дождь прошёл. И всё вокруг блестело: мокрый асфальт с упавшими на него отражениями фонарей на столбах, голые деревья, куртки идущих ей навстречу двух парней — тоже, наверное, обожавших гулять в это время. Она задрала голову кверху. Всё небо обсыпало звёздами. Они двигались, выстраивались в рисунки, некоторые падали на землю. Прямо как в одной из игр. А мать ей не верит, что виртуал — это та же жизнь! Знала бы она, как ночь выявляет истинную суть вещей.

Лика засунула руки в карманы, нащупала украденные деньги. Опять шевельнулся стыд. Впрочем, чего себя корить, мать сама виновата. Дала бы, как её просили, не пришлось бы воровать. Не кража это вовсе. Эти деньги принадлежат и ей. Они с матерью семья, значит должны всё делить поровну. Вообще-то она их в долг взяла, потом вернёт. Рассуждая, она поравнялась с парнями в куртках. Их лица были наполовину скрыты надвинутыми на лоб кепками. Они вдруг развернулись и двинулись следом за ней. Она ускорила шаг. Они тоже.

— Эй! — окликнул один, — не боишься в такое время одна ходить?

Его голос насторожил. В нём промелькнули издёвка и какой-то странный акцент. Не то парень был приезжим, не то намеренно коверкал слова.

— Чего молчишь? — не отставал он. — Хошь проводим?

— Сама дойду, — отрезала она.

— Чего стесняться-то, мы завсегда готовы, — включился в игру второй. Оба засмеялись — недобро, гнусно, с каким-то намёком.

— Девчоночка-то ничего, — сказал первый.

Ей стало страшно. Впереди тянулась длинная тёмная улица без людей, без той самой ненавистной ей толпы. Без единого полицейского. Она повернула назад и быстро пошла к своему парадному. Хотела побежать, но сдержала себя. Если бежишь, бегут за тобой. Ничего не бояться — единственный способ выжить. То, что всегда умела делать девчонка-близнец, и что, оказалось, не умела делать она. Ярость, которая уничтожала всякий страх, пропала. Когда надо, её нет. Раньше она не сомневалась, что ничего не боится, что храбро, как делала в виртуале, расправится с любым обидчиком. Какие же идиотские мысли лезут в голову в критическую минуту! Вместо того, чтобы спасать себя, что-то быстро предпринимать, думаешь о какой-то ерунде, сдаёшься без борьбы, вспоминаешь всю свою жизнь, все свои промахи, будто уже приговорён. «Мама, мама», — повторяла она. Звала её мысленно.

Вот уже и дом. На втором этаже зажёгся свет в окне. Там жили соседи Николай и Катерина. Лика крикнула. Услышали ли они? Она крепко сжала в руке ключ, подбежала к двери парадного. И остановилась. Преследователи мгновенно её настигнут, ворвутся следом за ней в квартиру, а там мама — беспомощная, слабая. Нельзя подвергать её опасности. Лика обернулась. Они стояли, молча глядя на неё. Их глаза также были прикрыты козырьками кепок. Она видела только ухмылки на их губах.

— Чего вам надо? — спросила она. Они не ответили.

— Хотите денег дам, только отвяжитесь, — она протянула им украденные купюры.

— Давай, — усмехнулся один. Вытянул вперёд руку и схватил её. Вцепился, как клешнёй. Рванул к себе. Она почувствовала его дыхание — горячее, гнилое. Она попыталась крикнуть, но он крепко зажал ей рот ладонью. «Мама!» — со всей силой крикнула она. Молча, про себя...

 

Мать открыла глаза, зажгла лампу. На пол лёг косой прямоугольник, отвалившись тенью от стола. В окне — отрезок месяца. Одно его острие торчало в форточке, другое было за пределами рамы. Она взглянула на будильник. Вставать было рано. Дом ещё спал. Она прислушалась. Почудилось или нет? Тишина. Но какая-то напряжённая, недобрая. «Наверное, приснилось», — решила она, накидывая халат. Въехала ногами в тапочки и отправилась в комнату дочери. Вдруг Лике стало плохо, и она на самом деле её звала. Постучала. Ни звука в ответ. Спросила: «Ты там?» Тихо. Нет, определённо что-то случилось. Она вошла. Пусто, темно. Только жужжащий компьютер. По его экрану летали какие-то хищные птицы: с крыльями, как паруса, и с длинными изогнутыми клювами, походившими на месяц в небе. Одна из них повернула голову и ринулась вперёд, точно собираясь вырваться из компьютера. Мать невольно отшатнулась — до того реальной та казалась. Вспомнила, как дочь говорила, что виртуал — это та же жизнь. Что всё едино в этой действительности, вливается одно в другое, взаимосвязано. Что компьютер ловит твои мысли, осуществляет твои желания.

Глядя на мечущихся по экрану птиц, чем-то встревоженных, как будто они приметили врага, мать опять стала себя корить: давлю на неё, а ей и так несладко, бедная девочка, запутанная, одинокая, не сумевшая пока себя найти. Ну, грубит она, это пройдёт, возраст у неё такой, а дерзит от нелюбви к себе, оттого, что не может с собой совладать. Помочь ей надо, а не пилить, ласковее быть. В конце концов я же взрослый человек, должна быть разумнее. Объяснять надо, а не кричать и угрожать, сама же настрадалась в прошлом. Глядя на птиц на экране — по-прежнему встревоженных — она вспомнила, как мечтала в детстве превратиться в одну из них и улететь из дому, подальше от своей матери. Как, возвращаясь из школы, входила в подъезд, поднималась по лестнице и с каждым приближавшим её к квартире шагом деревенели ноги, дрожало всё внутри. Она никогда не знала, что её ждёт за дверью, в каком настроении будет мать, ударит или нет. Вспомнила, как говорила себе, что когда вырастет и появится у неё собственный ребёнок, даст ему всё то, чего не было у неё. Никогда пальцем его не тронет и никому не позволит.

Мать подошла к компьютеру, нажала на выключатель. Но экран не потух. По нему также носились птицы. Их агрессивный, пронзительный крик разносился по всей комнате. И она снова отчётливо услышала: «Мама!» Это был голос дочери. Но где она, где? Мать обежала всю квартиру. Выскочила на лестничную площадку, позвала её. Тишина. А крик по-прежнему звучит в голове, всё тревожнее, отчаяннее. Звонить в полицию? Она кинулась к телефону. Что она им скажет? Она даже не знает, где дочь. Может, она вообще сходит с ума... Пока-то они приедут! Надо действовать самой, немедленно. «Мама!» — раздалось опять. Она подскочила к окну, распахнула. Никого. Точно, сходит с ума. И тут увидела за деревьями какие-то фигуры. Она разглядела двух мужчин. Они кого-то тащили. Кто-то отбивался от них, пытаясь вырваться. Она узнала куртку дочери...

 

— Опять ты спать не даешь, днём не надымился, — проворчала Катерина, с недовольством глядя на мужа. Тот стоял у окна и курил. — Ложись давай. Чего окно открыл?

— Послышалось, что кто-то позвал.

— Спросонья не то ещё послышится. Закрой, холодно же! — велела она.

В эту минуту раздался шум. Наподобие хлопанья парусины на ветру. За окном пронеслось что-то огромное. Не то человек свалился сверху, не то какое-то невиданное животное, невесть откуда взявшееся.

— Что это такое? — удивилась Катерина. Встала, накинула халат, подошла к мужу.

— Не разобрал. Вроде птица какая-то, хрен его знает.

Шум разрастался. Доносились какие-то крики, возня, то же хлопанье. И плач ребёнка.

— Господи, что это? — охнула Катерина. Перегнулась через подоконник и обомлела. Около подъезда бегали двое парней, размахивая в панике руками. Над ними кружилась гигантская птица непонятного вида. Издавая резкие звуки, она кидалась на них, клевала, рвала когтями. А неподалёку около кустов кто-то плакал. Девочка вроде.

Парни с криками побежали. Птица ринулась за ними. Отпустила она их, только когда они скрылись за углом. Вернувшись, она стала кружить над кустами, откуда доносились всхлипы.

— Пошли, отгоним её, ребёнок же там, — сказал Катерина. Побежала на кухню, схватила метлу.

— Не суетись, она улетела, — крикнул Николай.

Катерина подошла к окну, вгляделась в темноту. Небо цвета смолы. Точки летающих звёзд. Остроконечный месяц, вонзившийся одним рожком в антенну на крыше дома. Тихо. Только слышен плач девочки.

— Глянь-ка, соседка наша, — сказала Катерина, — ну эта с третьего этажа, мать Лики, вон, к ребёнку подошла... или это подросток, отсюда не видно... Обнимает она его что ли. Чей это ребёнок-то? Может, полицию вызвать?

— Без нас разберутся, — сказал Николай. Потушил сигарету и закрыл окно.                          

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
To prevent automated spam submissions leave this field empty.
CAPTCHA
Введите код указанный на картинке в поле расположенное ниже
Image CAPTCHA
Цифры и буквы с картинки