Посвящается Эле
Знойно. Пустынно. Над водой низко кружил пеликан. Теперь я вольная птица, как и он. Что хочу, то и делаю.
Я поднялась и пошла к океану. Песок сверкал как обсыпанный стеклянной пылью. Но стекло было не только иллюзорным — после вчерашней грозы на берегу валялось немало мусора: тряпки, деревяшки и разбитые бутылки. Ступать приходилось осторожно. Я прыгнула в воду. При моём приближении пеликан перелетел на другое место — искал уединения, как и я. Кроме меня, в этой отдалённой части пляжа лежал, накрыв голову шляпой, только один человек. Загорал он забавно — в одежде. А народ скопился подальше, около тентов. Оттуда доносились смех, музыка, крики. Судя по разноцветным букетам из воздушных шаров, там что-то отмечали.
Океан был на удивление спокойным (редкое явление в Галвестоне), мягким, без пенистых волн, даже не щипало кожу от соли. Я перевернулась на спину. Надо мной в небе болтался вырвавшийся из чьих-то рук белый воздушный шар — вроде клочка от облака. Ветер покрутил его над океаном и толкнул в сторону топчана с моими вещами, около которого я вдруг увидела трёх больших псов с помятой бурой шерстью, покрытой комками грязи. Они молча стояли, по-волчьи глядя на меня. Я немного струхнула. Подплыла к берегу, но выйти из воды не рискнула. Под ногами была песочная жижа и что-то острое, резанувшее по моей левой ступне.
— Вы что, проголодались? — забормотала я, задабривая их. Солнечные искры в их глазах казались угрожающими. Один пёс — довольно агрессивного вида — двинулся мне навстречу. Его дружки выглядели миролюбивее, хотя в их позах чувствовалось напряжение, они явно были готовы наброситься на меня по первому знаку их вожака. «Несчастные бездомные животные, — подбодрила я себя, — они же не знают, что от меня ждать». Я шагнула вперёд, и их вожак, широко расставив лапы, пригнулся, оскалил зубы.
— Не поможете отогнать собак?! — окликнула я загоравшего в одежде человека. Тот даже не шевельнулся.
— Вы слышите?!
Ни слова в ответ.
Солнечный свет потускнел. Появившееся облако стёрло блеск вокруг, и глаза псов подобрели, а один так даже завилял хвостом — вроде как идя на перемирие. Но из воды я всё же побоялась выйти. Так мы четверо и стояли, размышляя, кому капитулировать первым. Из тупика нас неожиданно вывела ещё одна собака — рыжевато-бурой окраски, хромая. Припадая на одну лапу, она спешила к нам. Поначалу я приняла её за их подружку, но та, подбежав к стае, сердито рявкнула. Псы в ответ ощетинились, зарычали, закачались из стороны в сторону, вот-вот накинутся. Пытаясь предотвратить драку, я закричала, схватила камешек и бросила в их сторону. А этот пекущийся под солнцем субъект даже головы не поднял! В эту минуту прикатила уборочная машина. С грохотом всасывая в себя мусор, она ползла по пляжу. Стая собак, испугавшись, убежала, а моя спасительница разлеглась рядом с моими вещами. Подойдя к ней, я её узнала. Это была самка, которая часто вертелась около кафе, куда я ходила на ланч. Я постоянно её подкармливала, отгоняя норовивших перехватить у неё еду птиц. В отличие от нахальных пернатых, залезавших чуть ли не в тарелки, псина была пугливой и куски еды подбирала украдкой, когда я, делая вид, что не вижу, отворачивалась.
— Рестораны для людей, а не для собак, — сделала мне как-то замечание одна из посетительниц. В шляпе-панаме, сильно обгоревшая.
Разговорившись с официантом — словоохотливым весёлоглазым малым — я узнала, что псина появилась недавно. Приходила днём, куда убегала на ночь — неизвестно, приблизиться к себе не давала, тут же шарахалась в сторону. Официант заверил, что никто не возражает, жалоб нет, ну по крайней мере пока нет. Слушая его, я покосилась на обгоревшую даму...
Сев рядом с собакой, я осторожно протянула руку, чтобы погладить. Она не отпрыгнула, разрешила дотронуться до себя. Я вытащила из сумки печенье (всё, что у меня было с собой), разложила перед ней на полотенце, и она подчистила всё до крошки. Её тело было покрыто комочками путанной шерсти, одно ухо висело тряпочкой, передняя левая лапа была повреждена и согнута. Ошейника с брелком не было. Я плеснула в согнутую ладонь воды из бутылки, не во что было больше налить, но напиться ей не удалось. Мимо пронеслась шумная компания подростков. Собака вскочила, побежала в сторону песчаных холмов и, юркнув в расщелину между ними, исчезла. Остановить мне её не удалось. Бежала она довольно прытко, несмотря на хромоту. Ну ничего, увидимся позже в кафе.
Сидеть на пляже наскучило. К тому же солнце превратилось в огонь. Я покосилась на лежавшего в той же позе мужчину. Не заснул ли он? Симпатии он не вызывал, но всё же надо его разбудить, иначе сгорит до косточек. Подойдя к нему, я рассмеялась: обиделась на человека из песка в драных штанах и майке. В песочных сооружениях был весь пляж, издалека их можно было принять за что угодно. Солнечный свет на юге каверзный, заставляет видеть то, чего нет. Впрочем, итак часто видишь то, чего нет — свобода, которую я воспевала, особой радости не приносила. Тут я почувствовала сильную резь в ноге. От полоснувшего по ступне чего-то острого осталась кровавая ссадина. Поначалу боль не мешала, а сейчас нога так ныла, что трудно было идти. Прихрамывая вроде моей рыжешёрстной спасительницы, я пошла к машине.
По дороге заскочила в аптеку, купила пластырь. Залепила рану и поехала в гостиницу. Внутри было прохладно, безлюдно, пахло чем-то кисловатым, как залежавшейся мокрой одеждой. В холле, как обычно, барабанил по фортепьяно музыкант-невидимка — клавиши нажимались сами по себе. Кроме двух скучающих клерков, его никто не слушал — все парились на улице. Играл он паршиво. Под звуки его нудной мелодии я двинулась к бару на открытой веранде. В дверях столкнулась с парой девчонок в мокрых купальниках бикини. Оставляя на полу падавшие с них капли воды, они побежали со смехом к лифту. От них дыхнуло солнечным жаром, беззаботностью и хлоркой, которой был пропитан бассейн.
Бар был переполнен. Бассейн — тоже. Народ плескался и нырял, нисколько не озабоченный тем, что в воде была давка. Заказав Пина Коладу, я села подальше под зонтик. Толку от него не было никакого: тень лежала узкой кляксой в стороне. Я огляделась, разыскивая свободное место, и столкнулась взглядом с сидевшим рядом мужчиной. Улыбнувшись, он предложил перебраться к нему под навес и как бы случайно коснулся глазами моего безымянного пальца, на котором уже полгода не было обручального кольца. Поблагодарив, я сказала, что солнца не боюсь.
— Приехали в отпуск? — не отставал он.
Я кивнула. Рассмотрела его, как и он меня. Светлоглазый, светловолосый, плотного сложения, вполне приятный, но желания знакомиться у меня не было. Вяло попыталась себя уговорить: почему бы и нет? Представила, как мы вечером встречаемся, потом на следующий день, потом опять... Стало скучно.
— Я часто приезжаю сюда на выходные, живу неподалёку, — продолжил мужчина. — А где вы живёте?
— В Сан-Антонио, — обманула я.
— Симпатичное местечко, я там не раз бывал, — и с энтузиазмом представился: — Меня зовут Джим.
— Лариса, — ответила я из вежливости и пожалела. Имя тоже надо было выдумать, как и город, в котором я якобы жила.
Сейчас он спросит, откуда я родом и по душе ли мне Техас. Я оказалась права. Сказала, что выросла в России и штат мне нравится.
— Не жарковато вам здесь после российских холодов? — хохотнул он и пустился в длинный, утомлявший дотошными подробностями рассказ про Колорадо, где родился и куда бы незамедлительно вернулся, если бы не работа. Зря он тратит на меня время. Ему нужна общительная, лёгкая на подъём женщина, а не отшельница, как я. Сейчас допью коктейль и распрощаюсь. Рассеянно его слушая, я наблюдала за людьми в бассейне. В чём-то они были свободнее меня: не бегали от толпы и получали удовольствие оттого, что прыгали в воде чуть ли не в обнимку с незнакомцами.
— У вас дети есть? — поинтересовался Джим, выясняя окольным путём, замужем ли я.
— Дочь, ей девятнадцать.
— Учится в колледже?
— Да, в Бостоне.
— У меня тоже дочь, через два года оканчивает школу, я уже пару лет, как разведён, — сообщил он.
Не зная, что ещё сказать, я спросила, часто ли он видится с дочерью.
— Часто, отношения с ней хорошие, да и с моей бывшей общаемся вполне нормально.
Если он не лукавил, я могла ему позавидовать. У меня с дочерью отношения после развода стали натянутыми. Она отдалилась, редко звонила. Я объясняла это загруженностью в колледже, новыми друзьями, расстоянием. Выдумывала массу оправдательных причин, чтобы не огорчаться, когда набирала номер её сотового и слышала голос автоответчика. Дочь перезванивала не сразу, была немногословна, постоянно куда-то спешила и раздражалась на мои настойчивые вопросы, всё ли у неё в порядке. Как-то я спросила напрямик, сердита ли она на меня. «Ни на тебя, ни на отца я не сердита. Это ваше право разводиться или нет, — ответила она. — Я уже не девочка, всё понимаю». Но по её сухому тону было очевидно, что не понимает. Понимали ли мы сами? А-а, чего копаться, пустое занятие!
— Давайте сходим вечерком куда-нибудь поужинаем, — предложил Джим.
— Да, конечно, но только в другой раз, — я встала. — Извините, мне пора.
— Как насчёт завтра? Какой у вас номер мобильника?
Я пробормотала, что не помню, оставила сотовый в машине и, сославшись на неотложное дело, удрала. Неотложное дело у меня на самом деле было. Я спешила в кафе, где надеялась увидеть мою собаку. Мою — поскольку я решила её приютить. У нас с ней нашлось немало общего — обе были одиночками. Почему бы нам с ней не составить друг другу компанию?
В кафе все были в сборе: знакомый весёлоглазый официант, приходившие в одно время со мной посетители и женщина в панаме с шелушившимися плечами и носом. Все, кроме собаки. Я села подальше от всех. Место выбрала укромное, полускрытое тропическими цветами в горшках — весьма хищного вида, со змееподобными головками. Подглядывая за обгоревшей дамой, я видела, что она сегодня на взводе. «Это не лосось, а тухлятина!» — отчитала она в эту минуту официанта и потребовала заменить блюдо. Примчался менеджер — широкотелый, с усами-тире, с бисером пота на лбу — начал извиняться, но как-то прохладно, механически, не очень-то ей веря. Пока они разбирались, через заднюю калитку террасы, обычно запертую, вошла потрёпанная личность. Лицо у неё было грубоватое, обветренное, будто её мотало, как пирата, по морям и океанам. Если бы не грудь под майкой, я бы приняла её за мужчину. Усевшись поодаль, она посмотрела на меня, вернее сквозь меня. Глаза у неё были водянистые, без всякого выражения и интереса.
— Что-нибудь ещё принести? — подошёл ко мне знакомый официант.
— Пока нет... — и спросила, не видел ли он сегодня собаку.
— Нет, не видел. Наверное, придёт вечером, хотя, знаете... — понизив голос, он сообщил, что начали поступать жалобы, и есть вероятность, что собаку отсюда погонят.
Нетрудно догадаться, благодаря кому погонят! Я глянула на даму в панаме. Она в эту минуту уминала ланч. Рыбу ей таки заменили!
— У меня к вам просьба, вот номер моего мобильника, позвоните мне, как только собака появится. Я бы хотела взять её к себе.
— Позвонить-то я позвоню, но она же опять убежит.
— Задержите её как-нибудь, пожалуйста, а я мигом прилечу.
— Ну хорошо, если придёт, попробую отвести её на задний двор, хотя у нас с этим строго.
— Я заплачу, — рассеяла я его сомнения.
— Кто-нибудь собирается меня обслуживать? — прервала нас похожая на пирата личность. Голос у неё был скрипучий, заржавевший. Не то женский, не то мужской, как и её облик.
Я отправилась в центр Галвестона. Несмотря на зной, там было оживлённо. Двери баров были настежь распахнуты, на улице за столиками напивался народ. Шатались разомлевшие от жары туристы. Трудно было поверить, что три года назад на этих же улицах было мертво, пусто, мрачно — здания были заколочены досками и полуразрушены, как после бомбёжки. Ураган сильно тогда потрепал остров, утопил в океане мелкие городишки. Побережье выглядело как кладбище домов: оторванные двери, доски, железяки, а корпуса (те, которые более-менее уцелели) валялись перевёрнутыми вверх тормашками в сотнях метров от тех мест, где стояли раньше. Через пробоины в их стенах была видна свалка поломанной мебели, на остриях разбитых стёкол в окнах болтались рваные простыни и одеяла — остатки чей-то жизни.
Сейчас Галвестон был неузнаваем. Возрождённый, он стал даже лучше. Городок этот нередко ругают: дескать, убогий по сравнению с другими курортами, океан не тот, пляжи не те. Зато есть в нём шарм, присущий только ему дух и что-то притягивающее — постоянно туда возвращаешься.
Прислушиваясь к своему мобильнику, я направилась к кондитерской «Шоколадный завод». Конфетный запах просачивался через дверь, висел в ватном воздухе у входа, манил. Я вошла, выбрала несколько трюфелей, взяла кофе, села и стала наблюдать. Публика была разношёрстной. Усталые мамаши с визжащими детьми, чета бледнолицых пожилых туристов. И молодёжные компании — все, как один, цвета шоколада, который они уплетали. На фоне густого загара ярко белели их футболки, зубы, жемчужинки в ушах девушек и текущая по подбородку одной из них струйка мороженого, которую она быстро смахнула салфеткой. Большинство было в цветных наколках. Когда они закатывались смехом, размахивали руками, качались на стульях, картинки на их телах оживали и двигались вместе с ними наподобие мультипликаций.
Шум стоял невообразимый, народ не разговаривал, а орал. Я проверила мобильник, беспокоясь, что пропустила звонок официанта. Но автоответчик был пуст. Ну что ж, посижу, подожду, доем трюфеля. Они нежно таяли во рту, оставляли на пальцах вкусно-сладкие пятна, которые я украдкой слизывала. За этим занятием меня и застукал выросший передо мной Джим.
— Надо же, опять встретились! Должно быть, судьба! — просиял он. Мало того, что он поймал меня на вранье, я была вся в шоколаде, как и дети вокруг нас. Смутившись, я поспешно вытерла губы.
— Вы так и не дали мне номер вашего сотового, — сказал он и покосился на проходившую мимо нимфетку лет восемнадцати в шортах-трусиках. Меня выручил зазвеневший наконец мобильник. Извинившись, я пошла к выходу. Не оборачиваясь, так и видела, как Джим крутится вокруг девушки, щупает её глазами...
Но звонил не официант, как я надеялась, а ошиблись номером. Я поехала в кафе, разыскала его. Держался он в этот раз без прежней приветливости. Наверное, потому что был виноват — не выполнил данное обещание.
— Собаки нет, — доложил он.
— Она так и не приходила?
— Приходила... — он замялся.
— Почему вы её не задержали, вы же обещали?
— Вообще-то я на работе, — не скрыл он раздражения. — Её забрала хозяйка.
— Какая хозяйка? Откуда она взялась? — я заподозрила, что он врёт.
— Обыкновенная... помните, она рядом с вами сидела? — и описал ту самую пиратской внешности личность.
— Как вы могли отдать ей собаку? Вряд ли это хозяйка, — рассердилась я на него и на себя. Надо было остаться здесь, подождать у входа на скамейке, а не шляться по центру.
— Послушайте, я на работе, мне некогда здесь за всеми следить, — повернулся и был таков.
Я боялась, что он сказал правду, и беспокоилась за псину. Новоявленная владелица собаки на любительницу животных меньше всего походила.
Объездив весь городок в поисках этой женщины, я вернулась на пляж, на то место, где лежала фигура из песка. За то время, что меня не было, кто-то ампутировал её конечности — судя по следам шин, проехался по ним на мотоцикле. А сброшенная с песочной головы шляпа валялась рядом. Из-под неё выскочил краб и, вращая глазёнками, засеменил боком. Я двинулась следом за ним вдоль берега. Солнце спускалось вниз к деревянным домам, стоявшим на длинных столбах за колючими кустарниками — этакие современные избушки на курьих ножках. Они казались декоративными, воздвигнутыми для красоты. Сколько раз я проходила мимо и никогда не видела здесь ни одного человека, не слышала ни звука. Жизнь бурлила только в приезжавших на выходные домиках на колёсах. Там жарили на гриле мясо, гремела музыка. Я пошла назад к своей машине. Солнце, припекавшее даже вечером, нарисовало на песке мою тень — чужую, похожую на косое обшарпанное деревце. Глядя на неё, я подумала, что можно запросто превратиться в собственную тень: почернеть и скривиться, как та потрёпанная личность в кафе. И тут я её увидела. Даже не поверила, что мне удалось её найти. Она сидела с банкой пива на лавке. Одна.
Подойдя к ней, я начала издалека: помните, виделись днём, я тоже гуляю, дышу морским воздухом. Она кивнула. Вблизи её глаза были настороженными и нездоровыми: серые в кровавых прожилках белки. Лицо мужиковатое, а сама вся съёженная, точно её передержали, как одежду, в сушилке.
— Я слышала, что вы нашли вашу собаку, — сказала я.
— Какую собаку? — проскрипела она.
— Мне в кафе сказали, что рыжая собака, ну та, которая часто туда приходит, ваша.
— А-а-а, — протянула она, с подозрением меня рассматривая. Что выражало это длинное «а», я не поняла.
— Они перепутали? — спросила я, надеясь что-нибудь из неё вытащить. Но она молча с тем же выражением смотрела. В её взгляде прочитывалось недоверие — не только ко мне, а ко всем на свете. Добиваться от неё вразумительного ответа было бессмысленно, и я двинулась к машине.
— Эй! — окликнула она. — Вам что, нравится эта собака?
— Да, — обернулась я.
— Ежели нравится, так уж и быть, могу отдать.
— Вы серьёзно? — обрадовалась я.
— Серьёзнее не бывает, продам за сотню. Гоните сейчас половину, я через полчаса её приведу, и отдадите вторую половину.
— Давайте так, вы приведите, тогда получите всю сумму, — сказала я, хотя не сомневалась, что она врёт, как и официант. — Идёт?
— Идёт, — хмыкнула она и не сдвинулась с места.
— Ну так приведёте?
— Завтра утром в десять, приведу в то кафе, — пообещала она. Но доверия она не внушала.
По вечерам Галвестон другой. Весь в огоньках и от этого более привлекательный. Во тьме тонули те минусы, которые критиковали любители Карибов. Квартирные дома выглядели менее ляповато, гостиницы — солиднее, а голубовато светившиеся бассейны в дешёвых мотелях уже не смотрелись лужами. Пляжи были почти пусты. По одному из них я решила пройтись. Там гуляло всего несколько человек, двигавшихся в темноте белыми привидениями — светлели их шорты и футболки, а руки, ноги и лица растворились во мгле. Океан, тоже почерневший и невидимый, шевелился в двух шагах. К вечеру он разошёлся, расшумелся, катил к берегу волны. На юге ночи дико густые, даже не помогает свет луны — в этот раз нереально огромной. Идеально круглая, фантастического морковного цвета, она была буквально в нескольких метрах, так что даже мне, не верящей в мистику, стало не по себе. Она казалась зловещей и живой. На её располневшем «лице» проступало подобие глаз. И я невольно вспомнила мою подругу Веру, чьё имя, как ни у кого, выражало её суть. Она верила в знамения, в предначертанность, видела во всём причину, а не случайность, как я. Она бы сказала, что необычная луна — это предвестие чего-то. Мол, природа посылает нам знаки, реагирует на наши чувства. Я нередко подтрунивала над ней, хотя в чём-то ей можно было позавидовать. Когда во что-то сильно веришь, легче живётся.
Я вытащила из кармана мобильник, набрала номер дочери, заведомо зная, что вряд ли её застану. Пока слушала гудки в трубке, думала, что все, с кем я связана, удрали из Техаса. Дочь — в Бостон, Вера — в Калифорнию, бывший муж — в Сиэтл. Если бы не моя работа в университете, которой дорожила, я бы переехала поближе к дочери. Нужна ли я ей там?
«Оставьте сообщение, и я сразу же перезвоню», — обманул автоответчик. Дочь никогда не перезванивала быстро. А оранжевая луна с каждым своим шагом наверх светлела. Когда же я, вернувшись в номер, вышла на балкон, она уже висела, бледная, высоко в небе, но всё равно ближе, чем обычно. Впрочем, я тоже, как и она, подпрыгнула вверх — смотрела на неё с седьмого этажа. Я опять подумала о Вере, говорившей, что в полнолуние сбываются желания. Не загадать ли мне, чтобы вернулась рыжая псина? Как говорит подруга: если веришь, то получишь.
Я глянула на лежавший внизу широкий в форме фасолины бассейн с плавающими фигурками. Чуть подальше за пальмами лилово светилось джакузи, в котором целовались парень с девушкой. Пары обжимались и на одноногих стоявших в воде табуретках, рядком протянутых вдоль стойки бара — островка в бассейне. Всем было радостно и безмятежно, словно жизнь — это сплошной праздник. Всем, кроме меня. «Ну вот, началось, захлестнула саможалость», — посмеялась я сама над собой и, закрыв дверь балкона, легла спать.
Вскочив спозаранку, я собралась, расплатилась за номер и отправилась в кафе. Раннее утро в Галвестоне — блаженное время. Спокойно, тихо, нет сутолоки. Пившие всю ночь в барах туристы отсыпаются, по пляжам гуляют одиночки вроде меня. Воздух лёгкий, а не тяжеловесный, каким становится днём. Солнце ласковое, греет в полсилы.
Завтракать в кафе было удовольствием. Зелёная с зонтиками-грибами терраса. Рядом океан — лимонно-зеркальный под солнцем. Крепкий кофе и горячие булочки с черникой, которые принесла мне такая же, как и эти булочки, официантка — пухленькая, с ягодными глазами. Посетителей было немало — судя по их молочной коже, приехали они сегодня.
Попивая кофе, я посматривала по сторонам. Скрипучеголосой женщины нигде не было видно. Я всё-таки надеялась, что она приведёт собаку. Пока я ждала, выпила целый кофейник. Терраса постепенно опустела. Белотелые туристы ушли, отправились жечься на пляж. Солнце уже не ласкало, а шпарило. Пляжи наполнялись. На волнах летали на досках парни в обтягивающих чёрных костюмах. Город оживился, забурлил. Вот уже одиннадцать часов, никто так и не пришёл. Я встала. Огляделась напоследок и вышла из кафе.
В небе плясала пара бумажных змеев. Пролетая надо мной, они покрыли меня на секунду тенью. Океан, улица, всё вокруг опять было в солнечных хрусталиках. Один из них застрял между моих ресниц. Я зажмурилась, открыла глаза и... увидела мою собаку. Она сидела под кустом у входа, перепуганная, жалкая, боясь шагнуть на террасу, как раньше. Я бросилась к ней. Она с трудом поднялась. Лизнула меня. Вид у неё был нездоровый, покалеченная лапа совсем согнулась. Я подняла её на руки и побежала к машине...
После душа она оживилась и повеселела. Вряд ли она была в восторге от этой процедуры, но быть чистой, без прилипших комков грязи ей было приятно. После мытья поменялась окраска её шерсти. Из мутно рыжей превратилась в золотистую.
Ей всё пришлось по душе: новое жилище, мой задний дворик, где мы сидели по вечерам под хор цикад, жуть каких крикливых, и озеро, вокруг которого мы гуляли. Она подходила к воде, смотрела с интересом на своё отражение, как бы удивляясь, что эта ухоженная псина и есть она. Всё ей понравилось, кроме одного — ветеринарной клиники, куда я её привела. Животные наравне с людьми к врачам ходят с неохотой. Пока её проверяли, я с беспокойством ждала результата осмотра. Поначалу я надеялась, что её слабость была вызвана бездомностью и что, если я её отогрею, откормлю, она выздоровеет. Но дело на поправку не шло, передвигалась она медленно, а повреждённая лапа, обмякшая и ссуженная, болталась, как сломанный стебель цветка. Я боялась, что она серьёзно больна. Так и оказалось.
— Подождём, что покажет ещё один анализ, и решим, что делать, — с прискорбием сообщил ветеринар. Из его подробной мудрёной речи я поняла основное: придётся делать переливание крови, иначе собака не выживет.
После мы побрели с ней домой. Чувствуя, что я подавлена, она заглядывала мне с тревогой в глаза, а, когда мы пришли в парк и сели под дерево, обняла меня лапами, словно это я больна — в точности, как собака на ролике, обнимавшая своего раненого друга во время землетрясения в Японии.
Дерево, под которым мы сидели, походило на гигантского паука. Длиннющие ветви тянулись во все стороны, вверх, вниз, касались земли, ползли по ней. На них росли шишки, как присоски на ножках насекомых. Я легла на траву, уставилась в небо, раскрошенное на мелкие кусочки висевшими надо мной ветками. Когда ветер шевелил листья, кусочки менялись, складывались в разнообразные рисунки. Напоминали калейдоскоп, который уводил в детстве в сказочный мир, был своего рода медитацией. А теперь медитация — это смотреть на небо, улетать взглядом ввысь, в бесконечность, подальше от проблем. И, чем выше летишь, тем дальше солнце. Оно не жжёт и не ослепляет, как на земле, оно спокойное. Но добраться до него невозможно. Надо постоянно лететь... выше... выше... я задремала. Сквозь сон почувствовала, как моя собака поводила мокрым носом по моей руке... а я всё пыталась дотянуться до недостигаемого солнца, пусть даже сгореть в нём, но дотянуться во что бы то ни стало... ещё немножко... ещё рывок и я у цели...
Меня разбудил отчаянный лай. Я открыла глаза. В шаге от меня покачивалась из стороны в сторону змеиная голова — треугольная и непомерно большая по сравнению с её пятнистым тонким телом. Она вибрировала, надувалась, сужалась клапаном и издавала трескучий звук вроде детской погремушки. Змея пристально смотрела на меня, а я — на неё. Взгляд у неё был ледяной, и, что меня поразило, осмысленный. Я боялась пошевелиться, была как парализована. Пока я соображала, успею ли её опередить и схватить валявшийся рядом сук дерева, она изогнулась, приподнялась. Но атаковать ей помешала моя собака. Подскочив, она со всей силой ударила её лапой по спине и так и продолжала с бешеным лаем лупить, пока та удирала. Я схватила сук и ринулась следом. «Назад, ко мне!» — кричала я собаке, боясь, что её ужалят. Никогда бы не подумала, что змеи с такой скоростью бегают. Истерично треща и оборачиваясь на нас (да, да, оборачиваясь!), она улепётывала изо всех сил. И бежала она, не извиваясь по земле, а скачкообразно, подпрыгивая. Добралась до кустов и влетела в них.
Внутри меня слегка тряхнуло. Сидеть под деревом-пауком уже расхотелось, и я повела мою псину домой. «Спасла меня», — думала я, поглядывая на неё с умилением. Она по-прежнему хромала, но шла более уверенно. А на следующий день, когда мы пришли в клинику, там повторили все анализы, сделали дополнительные. В приёмной, где мы сидели, ожидая приговора, было всего двое посетителей: крепенького вида старик в бейсболке и с закрытой корзиной на коленях, в которой что-то копошилось, и мужчина с белой овчаркой.
— Как ваша собака повредила лапу? — с сочувствием спросил меня мужчина.
— Не знаю, я её подобрала на улице. А что с вашей?
— Рутинные прививки.
От волнения я разговорилась, поделилась своим беспокойством. Тот сказал, что у его овчарки было что-то подобное, держали в клинике пару дней, настаивали на операции, прислали грабительский счёт, а она взяла и ожила. Целую неделю неподвижно лежала, отказывалась пить и есть, а потом вдруг вскочила как ни в чём не бывало. Его история меня слегка успокоила, а вот старика не особенно.
— Если врач советует переливание крови, лучше сделать, — назидательно сказал он.
По лицу ветеринара я мгновенно поняла, что дело не так плохо. Он был доволен, но озадачен.
— Не знаю, как это случилось, — произнёс он, — наверное, в тот раз в лаборатории перепутали, сегодня все анализы ничего плохого не показали. Но всё же приходите через недельку, снова всё проверим, а пока наблюдайте за ней, если станет хуже, сразу же звоните.
— Она здорова? — не могла поверить я.
— Ну да, есть, правда, мелочи, но они не страшные, сейчас дам вам лекарство и всё пройдёт. Очень рад... прямо чудо какое-то.
Мы вышли на улицу. Около клиники был миниатюрный сквер с одинокой скамейкой, троицей жидких деревьев и с газоном-пятачком, к которому поспешила моя собака. Я опустилась на скамейку. Передо мной волнисто тянулась — вроде змеи — узкая улица. По ней бежали машины, виляя то вправо, то влево. Улица была опасной, со множеством переулков по бокам, из-за которых внезапно выскакивали мотоциклисты. Неподалёку был бар, где они собирались — все в кожаном, с обмотанными вокруг голов платками, мускулистые, с длинными волосами. Мужчин можно было определить только по бородам. Один из них в эту минуту вынырнул из-за угла на ревущем мотоцикле, вклинился между автомобилями и понёсся, вызывающе перепрыгивая из ряда в ряд. Страх разбиться ему очевидно был неведом. Или, наоборот, ведом, и он играл с ним, испытывал себя. Его судьба зависела от мига, от глупой случайности. Сделает неосторожное движение, и всё, конец. «Нет, не конец», — сказала бы Вера, верившая в перерождения, в чудеса — во всё то, во что не верила я. «Какие там к чёрту чудеса!» — усмехнулась я. Хотя я должна была признать, что в чём-то подруга оказалась права — моя собака выздоровела. Я вспомнила, как она говорила, что в преданности, неважно чьей, родного человека или питомца, есть целебные свойства, что верность лечит.
Тут хлопнула дверь клиники, и появился мужчина с овчаркой. Заметив меня, подошёл.
— Как прививки? — спросила я.
— Нормально, как обычно. Идём прогуляться в парк, здесь рядом.
— Мы тоже там часто гуляем... но лучше по дорожкам ходить, а то мало ли что, ещё змея попадётся.
— Змей бояться, в лес не ходить, — пошутил он.
Мы поболтали о том, о сём. Он мне нравился. Глаза добрые, ироничные.
— Вы где-то поблизости живёте? — спросил он.
— Да, через улицу.
— Я тоже. Ну, раз мы живём бок о бок и ходим к одному и тому же ветеринару, значит опять встретимся, — улыбнулся он. — Можем вместе с нашими собаками в парк сходить.
— Да, давайте, — кивнула я. Не ожидала от себя, что соглашусь. И как бы ненароком скользнула взглядом по его руке — в точности, как делал Джим. Обручального кольца на пальце не было. Хотя кто знает... кто-то носит, а кто-то нет.
И вдруг зазвенел мой сотовый — давно не звонивший.
— Мам, привет! — раздался в трубке голос моей дочери. — Мы с папой здесь сидим, тебя вспоминаем, думаем в гости приехать.
Добавить комментарий