Американский Воланд: великий бал у Сатаны

Уильям Буллит стал первым послом США в СССР, был женат на вдове Джона Рида, а в Москве у него завязался роман с Ольгой Лепешинской. Он был другом и единственным соавтором Зигмунда Фрейда и, говорят, стал прототипом Воланда из "Мастера и Маргариты". Роль Буллита в истории СССР и США весьма неоднозначна. Есть основания предполагать, что она была гораздо более существенной, чем об этом широко известно. В российском издательстве "Деком" только что вышла в свет новая книга Леонида Спивака "Одиночество дипломата". В "Чайке" №7 (1-15 апреля) мы опубликовали одну из глав из этой книги. Сегодня мы публикуем в сокращении еще одну главу.

В самом центре старой Москвы сохранился изящный особняк, известный не только в столице, но и далеко за её пределами: Спасо-Хаус — резиденция посла Соединённых Штатов. В XVII столетии в этом районе жили царёвы псари и сокольничие, затем располагалась обширная родовая вотчина Лобановых-Ростовских. В начале ХХ века сибирский промышленник и банкир Николай Второв решил построить особняк именно здесь, на месте заросшего сада княгини Лобановой-Ростовской. В этом смысле Второва часто сравнивали с чеховским Лопахиным, купившим вишнёвый сад со старым барским домом — мечту его детства.

В 1914 году модные московские архитекторы Адамович и Маят завершили строительство виллы в стиле "новый ампир", одновременно помпезной и изящной.

Американцы дали резиденции посла имя Спасо-Хаус, соединив английское house (дом) с названием старинной белокаменной церкви Спаса на Песках, расположенной неподалёку, в одном из арбатских переулков (эта церковь изображена на знаменитой картине Василия Поленова "Московский дворик").

Спасо-Хаус играл существенную роль не только в московской жизни, но и в российской истории ХХ века. В великолепном белоколонном зале в разные годы проходили встречи высоких официальных гостей и опальных диссидентов, благотворительные вечера и концерты знаменитостей СССР и США. У истоков этой традиции стоял Уильям Буллит. Первым из памятных событий в Спасо-Хаусе стало концертное исполнение оперы Сергея Прокофьева "Любовь к трём апельсинам". За дирижёрским пультом стоял сам композитор.

Жизнь в американской резиденции, благодаря фантазии Буллита, обустраивалась с размахом, и приёмы здесь вызывали толки, ходившие по всей Москве. В те времена разрешались некоторые протокольные вольности, например, можно было взять напрокат зверей из зоопарка или цирка. Чарльз У. Тэйер, один из сотрудников посольства, в книге "Медведи в икре" красочно описывает празднование Рождества 1934 года, на котором посол Буллит преподнёс гостям невероятный сюрприз: погасли верхние огни, и все увидели трёх больших чёрных морских львов, которые ползли в зал приёмов из ванной. Один держал на носу маленькую рождественскую ёлочку, умело балансируя ею, другой — поднос с бокалами, третий — бутылку шампанского. Потом они перебрасывались мячами, играли на гармониках. Все были в восторге, и только Тэйер заметил, к своему ужасу, что дрессировщик из Московского цирка, перебравший спиртного, внезапно "отключился". Ластоногие "артисты" мгновенно почуяли свободу и устроили форменный дебош.

Благодаря подобным вечеринкам американское посольство в дипломатической Москве именовали "Цирком Билла Буллита". Но главное — стараниями заокеанского посланника создавался особый островок свободы в мрачнеющей на глазах "столице мирового коммунизма". Так воспринимался Спасо-Хаус в апреле 1935 года, когда в его бальной зале разыгралась одна из самых необычных и мистических сцен советского времени.

За несколько лет до появления в столице Буллита главный режиссёр Московского Художественного театра Константин Станиславский направил члену Политбюро Ворошилову благодарственное письмо: "Глубокоуважаемый Клементий Ефремович, позвольте принести Вам от МХАТа сердечную благодарность за помощь Вашу в вопросе разрешения пьесы "Дни Турбиных". "Красный конник" Ворошилов был не только наркомом по военным и морским делам, но и ответственным за московские театры в Политбюро.

В 1930-е годы пьесы М. А. Булгакова, за исключением одной, были запрещены к постановке, его произведения не издавались. К этому времени все талантливые, неординарные писатели уже получили партийные ярлыки — пролетарский, попутчик, мелкобуржуазный. Михаил Афанасьевич именовался "злобным внутренним эмигрантом", "пособником вражеской идеологии". Затравленный, ведущий полуголодный образ жизни Булгаков мог писать только в стол. Он обратился с безумным по смелости письмом к Советскому правительству, что означало — к Сталину. Булгаков писал, что не собирается создавать коммунистическую пьесу или каяться, и определил задачей своего творчества "упорное изображение русской интеллигенции как лучшего слоя в нашей стране".

Автор "Белой гвардии" и "Собачьего сердца" не попал в подвалы Лубянки, как это случилось со многими, куда более лояльными режиму литераторами. По необъяснимому капризному повелению Сталина Булгаков получил "охранную грамоту" для "Дней Турбиных". В самые жуткие годы сталинских экзекуций, когда почти прекратилась литературная жизнь страны, "белогвардейская" пьеса не сходила с подмостков главного драматического театра страны. На сцене происходило всё, что видеть советскому человеку было категорически запрещено: дворян-офицеров, буржуазный быт, кремовые шторы, рождественскую ёлку, "отменённую" в СССР как религиозный пережиток. Булгаков почти уверовал в бытие злой силы, незримо охранявшей его и чудодейственно посылавшей своё благо.

Незаметно появляясь в глубине своей ложи, "великий вождь" не менее пятнадцати раз посмотрел мхатовский спектакль. Однажды он даже сказал Николаю Хмелеву, который играл Алексея Турбина: "Мне ваши усики снятся". Философ-булгаковед В. Я. Лакшин подметил, что Сталин после малодушного бегства из Кремля в первые дни войны, решившись выступить перед своим народом 3 июля 1941 года, сознательно или бессознательно употребил булгаковскую фразеологию и интонацию. "К вам обращаюсь я, друзья мои..." (вместо казенно-советского "товарищи") — слова из взволнованного монолога Алексея Турбина в минуту страшного испытания — слова, которые от Сталина ни до этого, ни после никто не слышал.

Помимо "вождя народов" регулярно ходит на спектакль и американский посол. По воспоминаниям жены Булгакова, Билл Буллит появлялся на "Днях Турбиных" едва ли не так часто, как Сталин, и держал перед собой текст пьесы, который ему перевели на английский. После одного из спектаклей он встретился за кулисами с автором.

Филадельфиец с его отменным вкусом высоко оценил булгаковский дар. Об этом говорят неоднократные восторженные высказывания посла, зафиксированные современниками. Помимо "Дней Турбиных", Буллит хвалебно отзывался о "Мольере" и даже переправил английский перевод пьесы для постановки в Америке. Жена писателя Елена Сергеевна Булгакова отметила в дневнике, что именно посол называл Михаила Афанасьевича тем самым словом, которое столь много значило для него — "мастером".

Американский гость для непризнанного и ошельмованного Булгакова был посланцем иных миров, сродни его персонажам из "Мастера и Маргариты". Постоянно окружённый целой свитой многочисленных помощников, великолепный, роскошный, богатый, наделённый неограниченными возможностями, он являл могущество потусторонних сил. Он мог, особенно не затрудняясь, позволить себе всё, о чём только мечталось советскому гражданину: квартиру, лимузин, поездку в Голливуд или Ниццу, шикарный гардероб и гастрономические изыски, что и продемонстрировал вскоре на знаменитом балу в Спасо-Хаусе.

В 1931 году Булгаков написал Сталину: "В годы моей писательской работы все граждане беспартийные и партийные внушали и внушили мне, что с того самого момента, как я написал и выпустил первую строчку, и до конца моей жизни я никогда не увижу других стран. Если это так — мне закрыт горизонт, у меня отнята высшая писательская школа, я лишен возможности решить для себя громадные вопросы. Привита психология заключенного. Как воспою мою страну — СССР?"

В 1934 году, когда завязывается знакомство писателя и американского посла, Сталин продолжает играть с Булгаковым в странную и жестокую игру. Разворачивается спектакль с долгожданными выездными визами в Париж, где жили братья писателя. Иностранные паспорта выдают только советской элите, в частности, выезжающим за границу артистам "придворного" МХАТа. Булгакову предложили явиться в иностранный отдел горисполкома и заполнить нужные бумаги. Счастливые Михаил Афанасьевич и Елена Сергеевна спешат в Моссовет. Перебрасываясь веселыми репликами, они заполняют анкеты. Чиновник, перед которым на столе лежат их паспорта, говорит, что рабочий день закончился, и он ждет их завтра. Назавтра история повторяется: все будет готово через день. Когда они приходят вновь, им обещают: завтра вы получите паспорта. Но минует завтра и еще одно завтра, и чиновник, как заведенный, произносит одно и то же: все случится весьма скоро.

Булгаков, который при известии, что их выпускают, восклицал: "Значит, я не узник! Значит, увижу свет!", понимает, что это очередная игра кошки с мышью. Продержав его несколько дней в состоянии тревожного неведения, власти присылают официальный отказ. "М. А., — пишет Елена Сергеевна, — чувствует себя ужасно — страх смерти, одиночества..." Один из друзей-доброхотов советует Булгакову: "Пишите агитационную пьесу... Довольно. Вы ведь государство в государстве. Сколько это может продолжаться? Надо сдаваться, все сдались. Один вы остались".

Вечером 22 апреля 1935 года Уильям Буллит давал приём в американской резиденции. Елена Сергеевна Булгакова оставила запись в дневнике: "Однажды мы получили приглашение. На визитной карточке Буллита чернилами было приписано: "фрак или чёрный пиджак". Миша мучился, что эта приписка только для него. И я очень старалась за короткое время "создать" фрак. Однако портной не смог найти нужный чёрный шёлк для отделки, и пришлось идти в костюме. Приём был роскошный, особенно запомнился огромный зал, в котором был бассейн и масса экзотических цветов".

История с фраком получила отражение на страницах "Мастера и Маргариты": "Да, — говорила горничная в телефон... — Да, будет рад вас видеть. Да, гости... Фрак или чёрный пиджак". Буллитовский приём Е.С.Булгакова подробно описала в дневнике 23 апреля 1935 года, характерно назвав его "балом": "Я никогда в жизни не видела такого бала. Посол стоял наверху на лестнице, встречал гостей... В зале с колоннами танцуют, с хор<ов> светят прожектора, за сеткой, отделяющей оркестр, живые птицы и фазаны... Ужинали в зале, где стол с блюдами был затянут прозрачной зелёной материей и освещён изнутри. Масса тюльпанов, роз. Конечно, необыкновенное изобилие еды, шампанского".

Счёт за сказочный бал, превысивший гигантскую по тем временам сумму в семь тысяч долларов, оплатил сам посол. В расходы среди прочего входили доставленные самолётом из Хельсинки тысячи тюльпанов и гастролировавший в Москве оркестр из Праги. "Мы устроили так, чтобы множество берёзок распустились до срока в столовой", — сообщил посол Франклину Рузвельту.

Созданный фантазией Булгакова "весенний бал полнолуния" Воланда многократно ассоциируется с полуночным "весенним фестивалем" Буллита и необычным театрализованным пространством Спасо-Хауса. Сравним дневниковую запись жены писателя с текстом романа: "...Маргарита поняла, что она находится в совершенно необъятном зале, да ещё с колоннадой, тёмной и по первому впечатлению бесконечной... Невысокая стена тюльпанов выросла перед Маргаритой, а за нею она увидела бесчисленные огни в колпачках и перед ними белые груди и чёрные плечи фрачников... В следующей зале не было колонн, вместо них стояли стены красных, розовых, молочно-белых роз... Били, шипя, фонтаны, и шампанское вскипало пузырями в трёх бассейнах".

"Булгаковская энциклопедия" отмечает: "Для полуопального литератора, каковым был Булгаков, приём в американском посольстве — событие почти невероятное, сравнимое с балом у Сатаны. Советская наглядная пропаганда тех лет часто изображала "американский империализм" в облике дьявола. В Великом бале у Сатаны реальные приметы обстановки резиденции американского посла сочетаются с деталями и образами отчётливо литературного происхождения".

Жена писателя добавила в дневнике: "Отношение к Мише очень лестное. Посол среди гостей — очень мил..." Потом Булгаков шутил: "Я как Хлестаков — английский посланник, французский посланник и я". Никто не знает, довелось ли писателю и хозяину Спасо-Хауса пообщаться наедине по-французски. Буллит мог бы многое рассказать Булгакову: о вольном воздухе Парижа или таинственном кабинете доктора Фрейда, о жизни нью-йоркской богемы или исторических мифах Белого дома. Но рядом с американским послом всегда находились соглядатаи.

Одной из таких фигур, приставленных к Буллиту в качестве гида и переводчика (взамен арестованного Андрейчина), был Борис Штейгер, "из прибалтийских баронов", в обязанности которого входило подслушивание светских разговоров иностранных дипломатов. В "Мастере и Маргарите" он выведен под именем барона Майгеля. Во время Великого бала в недоброй памяти второвском особняке Булгаков предопределил судьбу "наушника и шпиона": "...что-то негромко хлопнуло как в ладоши, барон стал падать навзничь, алая кровь брызнула у него из груди и залила крахмальную рубашку и жилет".

1 мая 1935 года появились два разных и интересных комментария к событиям в Спасо-Хаусе. Буллит в свойственном ему ироничном стиле сообщил Рузвельту: "Если я могу полагаться на мнение жены британского посланника и множество других устных отзывов, это была лучшая вечеринка с дореволюционных времён". Посол также добавил, что к завтраку у него "осталось ещё двадцать гостей, и он прошёл весьма успешно, так как один из них даже напился!"

В дневниковой записи жены Булгакова в тот первомайский день есть упоминание о фуршете в американском посольстве, где присутствовал "французский писатель, только что прилетевший в Союз". Елена Сергеевна продолжает: "Писатель, оказавшийся кроме того и лётчиком, рассказывал о своих полётах. А потом он показывал и очень ловко — карточные фокусы". Французом-лётчиком был корреспондент газеты "Пари-суар" Сент-Экс — не кто иной, как Антуан Сент-Экзюпери, которого Буллит, знакомый с ним с парижских времён, пригласил в Спасо-Хаус.

Последний булгаковский роман, и по сей день опутанный мистикой и загадками, предлагает множественные литературные реминисценции. Александр Эткинд в своём "Толковании путешествий" утверждал, что посол стал одним из главных героев "Мастера и Маргариты": "Визит Воланда в Москву совпадает по времени с пребыванием Буллита в Москве, а также с работой Булгакова над третьей редакцией его романа. Как раз в этой редакции прежний оперный дьявол стал центральным героем, воспроизведя характерное для Буллита сочетание демонизма, иронии и большого стиля. Дьявол приобрёл человеческие качества, которые восходят, как представляется, к личности американского посла в её восприятии Булгаковым: могущество и озорство, непредсказуемость и верность, любовь к роскоши и цирковым трюкам, одиночество и артистизм, насмешливое и доброжелательное отношение к своей блестящей свите. Буллит также был высок и лыс и обладал, судя по фотографиям, вполне магнетическим взглядом. Известно ещё, что Буллит любил Шуберта, его музыка напоминала ему счастливые дни с первой женой. И, конечно, у Буллита был в посольстве глобус, у которого он мог развивать свои геополитические идеи столь выразительно, что, казалось, сами моря наливаются кровью; во всяком случае одна из книг Буллита, написанных после войны, так и называется "Сам великий глобус".

Перед взором Булгакова на полночном балу в Спасо-Хаусе развернулась ужасающая фантасмагория. Здесь веселилась советская элита, которая совсем скоро отправится на сталинскую плаху. Танцует лезгинку Михаил Тухачевский, играет с медвежонком начальник Генштаба Александр Егоров — первые маршалы Советского Союза, которых ожидает пыточный конвейер Лубянки и расстрел. "Золотые перья партии" Николай Бухарин и Карл Радек через год по указке вождя напишут "самую демократическую в мире" сталинскую конституцию, чтобы сразу же после этого превратиться во "врагов народа". Всеволод Мейерхольд пойдёт в расстрельный подвал как немецкий и японский шпион. Получит свою пулю в затылок и "чрезмерно любознательный" барон Штейгер. За стенами Спасо-Хауса также идёт особая ночная жизнь — до рассвета выявляют и арестовывают врагов.

Философский смысл булгаковской дьяволиады исследовал Петр Палиевский: "Заметим: нигде не прикоснулся Воланд, булгаковский князь тьмы, к тому, кто сознаёт честь, живёт ею и наступает... Работа его разрушительна — но только среди совершившегося уже распада". Александр Эткинд отмечал, что эпиграф к "Мастеру и Маргарите" повторяет цитату из Гёте, которую Буллит и Фрейд использовали в предисловии к биографии Вудро Вильсона: "Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо".