Много лет Анна жила, не особо предаваясь воспоминаниям. Сиюминутная деятельность – работа, встречи с друзьями, помощь кому-то из них, когда возникала нужда, собственное творчество, наконец, сын, а потом и внуки – вот что занимало ее мысли перед сном и по утрам. Но с годами, когда все чаще стало побаливать сердце и круг друзей стал сужаться, собираясь порой в похоронном доме, появилась мысль, что как-то соберутся там же и по ее поводу, что заставило ее начать как бы подводить итоги: а что ты успела сделать за свою жизнь?
Было ли в ней что-то принесшее удовлетворение, исполнение мечты, радость победы над неудачами, знакомство с чем-то или с кем-то необычным, неординарным, моменты счастья? И надо попытаться понять: была ли настоящая, без единого изъяна, любовь среди череды самых разных отношений с самыми разными мужчинами? Да и сколько их все-таки было, интересно посчитать и разложить по полочкам: дружба, платоническая любовь, любовь безответная, безнадежная, даже не высказанная в силу своей бессмысленности, любовь к тебе, отвергнутая тобою, может, и зря, любовь твоя, обещавшая счастье, но преданная жестоко и неожиданно на самом, казалось, пике расцвета. Да, надо осмыслить и прояснить себе, ответить на вопросы: почему, что именно и с чьей стороны было не так, кто ошибался, кто был искренен и кто играл роль. Обо всех, включая и себя.
Итак, она начинала по хронологии:
ЛЕОНИД
Если не считать недолгосрочных полудетских увлечений, первым мужчиной, оставшимся в ее памяти, был первый из ее двух официальных браков муж. С этим браком случилась трагикомичная история, достойная бульварного романа. Она заканчивала последний курс института, он был уже инженером, сыном очень известной работницы местного радиовещания, без памяти влюбленным в Анну. Анна же смотреть на него не желала, но приходилось встречаться и даже принимать по случаю у себя, поскольку с ним дружила ее самая близкая подруга.
Так и вышло, что на свой день рожденья подружка пришла не со своим женихом (не смог по каким-то причинам), а с Леонидом. Леонид принес шикарный букет алых роз – это в феврале!, - выращенных, как он похвастался, по его заказу в кремлевских теплицах. На маму это произвело колоссальный эффект, и она мгновенно была очарована потенциальным зятем. Анна же, как всегда, поежилась от его самолюбования. Когда гости разошлись, родители пошли спать, Леня никак не хотел уходить и Анна, уже переодевшись в домашний халатик, зевала в кухне, пока он изливался о своей любви.
Наконец он стал на колено и, вытащив из кармана коробочку с обручальным кольцом, попросил Анну стать его женой. Анна, помня, что он все-таки гость в ее доме и не желая обижать, мягко уговаривала, что замуж за него не пойдет, но можно же остаться друзьями, проводить иногда время в общей компаниии и что вообще он сейчас малость под хмельком, надо идти домой и проспаться.
Леонид вскочил, зарыдал и, не надев пальто, с криком «мне остается только кинуться под электричку», выскочил из квартиры. Легковерная Анна, которая за всю свою долгую жизнь так и не научилась сомневаться в том, что ей говорят или обещают, в ужасе, как была в легком халатике и тапочках, бросилась за ним на морозную улицу, крича: «Остановись! Я выйду, выйду за тебя замуж, только вернись!». Он сразу успокоился, вернулся, надел пальто и деловито пообещал, что завтра, после работы и ее занятий, зайдет за ней и поведет в ЗАГС. «Ну, - подумала Анна, - сразу ведь не распишут, а за месяц он подостынет и свыкнется с моим отказом». Но она не рассчитала, что мама Леонида, человек с могучими связями, к тому же знакомая с Анной, еще школьницей, посланной как-то дирекцией школы в радиокомитет для выступления о своей общественной работе и тогда уже отмеченной Бертой Львовной как умная и талантливая девочка, может творить чудеса.
Их расписали в тот же момент, как они переступили порог ЗАГСа. И дурной сон продолжался еще несколько месяцев. Леонид устроил пышную свадьбу, быстро нанял работяг, разделивших одну из двух комнат квартиры Аниных родителей на два пенала: для них и для Аниной сестры, купил самую необходимую мебель, которую можно было уместить – кровать, сервант и книжный шкаф.
Беда для него была в том, что Анна, ложась с ним в кровать, укутывалась своим одеялом и не разрешала к себе прикоснуться. Но он считал, что эта девичья застенчивость со временем пройдет, а пока он кормил ее конфетами, выдавая по одной каждое утро и где-то пряча остальные, часто уезжал в командировки, звонил каждый день и говорил, как считала Анна, заготовленные стандартные одни и те же фразы.
Однажды она долго хохотала у телефона: в тот день она была простужена, хрипела басом в трубку, а он выдавал свою заготовку: «Как я счастлив слышать твой серебряный голосок!». Анюта не особенно тяготилась своим неожиданным дурацким замужеством: Леонид, в основном, бывал в командировках, и тогда она его и не вспоминала, ведя свой обычный образ жизни - институт, гулянки с подружками, кафе, концерты в Консерватории. Когда возвращался, старалась попозже приходить домой и первый вопрос ее бывал: «А когда следующая командировка?».
Получала межкомандировочную порцию поощрения – ежедневную конфетку, поцелуй в ловко подставленную щечку при встрече и пятиминутное нытье перед сном, больше не выдерживала и, скомандовав «спать», закукликовалась в своем одеяле. Весной, наконец, кончились пять с половиной лет обучения в одном из серьезнейших технических ВУЗов страны, сданы экзамены, получен диплом инженера. По этому случаю Анина группа устроила грандиозную вечеринку в огромной квартире семьи одного из мальчиков, москвича.
Подружки настояли, чтоб Аня привела и, наконец, познакомила всех с мужем, как-никак, она была первой на курсе, выскочившей замуж, к тому же никого из сокурсников на свадьбу не пригласила. Действительно, на их скоропалительной свадьбе была масса народа со стороны жениха, а с ее стороны – только родители и две папины сестры, живущие в Москве. Остальные родственники – из Ленинргада и Харькова – приехать не успели.
Друзей своих Анна приглашать не стала, сказавши, что брак – фиктивный, только чтоб при распределении после защиты диплома в Москве остаться и что развод не за горами. Подружки, зная ее, не поверили ни в то, ни в другое, поняли лишь, что любви в этом браке нет, а есть какая-то тайна. Тем более пусть приведет этого самого Леонида на вечеринку, может, что-то и разъяснится. И действительно, та вечеринка не только прояснила ситуацию подружкам, но и подвигла нерешительную и мягкосердечную Аню на быстрое и безжалостное решение.
И случилось это так: потеряв из виду своих самых близких подружек и Леню, она отправилась бродить по комнатам, открывая по очереди все двери. И за одной из них первое что увидела, была живописная картинка: на кровати, заложив руку за голову и слегка оголив полоску живота между блузкой и юбкой, возлежала Элечка, ивестная всем кокетка, влюбляющая в себя многих мальчиков, храня при этом верность жениху, парню из ее города, который ждал ее в родной Казани, куда она потом и попросила ее послать работать.
Перед нею на стуле сидел с грустной физиономией Леонид и, видимо, жаловался на свою судьбу, поскольку переступая порог, Анна услышала Элино: «Ну и дурак же ты, что терпишь такое!». «И вправду, дурак», - разозлившись, бросила Аня, вышла из комнаты и, опережая Леонида, умчалась домой в кстати подвернувшемся такси. Когда приехал муж, она безапелляционно заявила, чтоб он отправлялся немедленно к маме, а завтра они идут в ЗАГС подавать на развод. Эля чувствовала себя виноватой, просила прощенья, но Аня только благодарила ее за помощь, так что дружба их ничуть не пострадала.
Леонид же, не дожидаясь официального развода, уже назавтра приехал с грузчиками, и они вынесли мебель, купленную им, стенку, правда, разрушать не стали – кому нужны куски дерева, щебенки и т. п. А вот подарки от гостей с его стороны потребовал, и мама металась в поисках какого-то шарфа, не смогла найти и отдала папин, почти новенький, который Леонида удовлетворил. Когда Аня вечером пришла домой из кафе-мороженого, куда подружки часто забегали заедать неприятности, в чисто вымытом мамой пенале стояла старенькая узкая Анина девичья кроватка, которую папа отнес на чердак дома (туда жильцы часто сносили что-либо ненужное, но вдруг кому-то могущее пригодиться). Стояла и старенькая потертая тумбочка, найденная папой на чердаке, и стул. Жизнь налаживалась.
ВЛАДИМИР
А распределили Анюту на работу в московское НИИ и без Леонида, просто при распределении она понравилась, причем, как позже выяснилось, чисто как красивая девушка молодому, влюбившемуся в нее с первого взгляда завлабу. И это была следующая история в череде ее воспоминаний об отношениях с мужчинами. Владимир, всего на шесть лет старше нее, талантливый инженер, недаром назначенный заведующим лабораторией в столь молодом возрасте, был невероятно красив и строен. Сотрудники заглаза называли его «Ляля Черная» за длинющие, загибающиеся черные ресницы.
Он сразу предложил Анне называть его только по имени и на «ты» и ни от кого не скрывал своего к ней особого отношения. Она готова была без памяти в него влюбиться, но ее сдерживал один единственный, но решающий его недостаток: он был давно женат и разводиться был не намерен. Потом в Аниной жизни часто встрчались влюбленные в нее женатики, но для нее подобная любовь была всегда табу и она ловко переводила таких в разряд друзей. Разве что однажды она нарушила это правило, была на то своя причина, и, возможно, считала она, за этот грех она была так ужасно наказана. Но об этом – рассказ впереди. А Владимир оставался ее другом до ее эмиграции, даже когда она нашла другую работу.
АНАТОЛИЙ
Узнав, куда направили работать Аню, папа обрадовался:
- Дочка, да ты будешь работать со мной в одной организации! Мой завод отдали твоему НИИ для изготовления экспериментальных образцов всего, что будет разработано в твоем НИИ. И уже на пустыре рядом с заводом строются НИИшные корпуса. Ты пешком будешь ходить до работы минут десять. А пока места набранным сотрудникам предоставил ЦНИИ, от которого отпочковался ваш институт, директором назначен академик Целиков.
Папа работал главным механиком завода всю жизнь, сначала в Ленинграде, где и родились две его дочки, а потом в Москве, куда завод был переправлен во время войны по Ладоге, пока блокада еще не кончилась. Мама с дочками из эвакуации вернулась и соединилась с мужем уже в Москве. Из брошенной ленинградской квартиры папа привез только пианино: он знал о маминой мечте дать дочерям музыкальное образование.
Анюта ездила на трамвае в ЦНИИ вместе с молодой женщиной Надей, жившей с семнадцатилетним сыном в комнате коммунальной квартиры в соседнем доме, и эти поездки сдружили их, хоть работали они в разных отделах, больше и раньше, чем с коллегами своей лаборатории. В ЦНИИ всем временным определили один здоровенный зал, куда очень тесно поставили столы и кульманы, за столами сидело по двое - трое человек из разных отделов. Аня делила стол с молодым человеком, Анатолием, который сходу в нее влюбился, стал провожать с работы до дома ее и Надюшу, потом иногда заходить к ней в гости, вести с папой разговоры о станках и прессах, которые разрабатывал, а маме предлагал всяческую помощь, связанную с транспортировкой, поскольку был владельцем мотоцикла, а через несколько лет смог выполнить свою мечту – покупку машины. Когда он перевез холодильник на мотоцикле на снятую на лето дачу, мама вконец им очаровалась.
Нельзя сказать, что Аня влюбилась в Толечку, но ей импонировала его размеренная речь, его физическая сила – он занимался борьбой, с ним было всегда безопасно ходить вечерами по их неспокойному району, ухаживал он ненавязчиво, похоже, не было у него в этом опыта, ни разу даже не дотронулся до руки, да и комплиментов говорить тогда еще не умел. Со стороны казалось: друг и не более. Так его воспринимали и родители, и Надя. Аня, конечно, чувствовала, что тут больше, чем просто дружба, но ее устраивала такая ситуация.
Проработав год, она, наконец, получила долгожданный отпуск. Папа раздобыл две путевки – ей и ее близкой, еще со школы, подруге и соседке по дому Нине – в дом отдыха под городком Сочи, а Толик тоже оформил отпуск и поехал с ними. Оказалось, что дом отдыха находится в отдаленном от всякого жилья месте: только три корпуса самого дома отдыха и одно строение типа барака с комнатами для обслуги. До ближайшего поселка, где Толя смог снять комнату, раз в час по расписанию ходил автобус, и его последний рейс был в шесть вечера, так что остаток дня девушки проводили без Толечки.
Но и не одни. Дело в том, что в первый же вечер, когда в ожидании открытия клуба, где будет демонстрироваться фильм, собравшаяся толпа, спасаясь от внезапно хлынувшего ливня, скучилась под крышей небольшой беседки, к девушкам оказался буквально прижатый молодой человек и сразу же начал смешить всех красочным описанием всего происходящего. Аня с Ниной не уступали ему в юморе и красочности речи, состоялось знакомство, и с этого момента они проводили время вместе, до шести вчетвером, после отъезда Толика – втроем. А уже через несколько дней Нина догадалась, что Аню и Марка следует после ужина оставлять вдвоем.
МАРК
На Аню рухнула любовь; вот такой ей и нужен: умный, знающий все на свете – литературу, музыку, историю, политику, наученный дедом, уцелевшим меньшевиком, читать «Правду» между строк и понимать, что происходит в стране. Он был страстен и нежен, она почти теряла сознание от его умелых поцелуев. Жил он в Воронеже с отцом, профессором-терапевтом и матерью, кандидатом наук, любимой ученицей знаменитого психиатра Ганнушкина. Марк занимался химией и мечтал об аспирантуре и для начала о кандидатской степени, а потом и докторской.
Девушек у него случалось много, но ни одну в качестве жены не одобрила мама, а маминому мнению, великого знатока душ-психиатра, сын верил абсолютно. Марк переживал за маму: она лежала в госпитале, ее пытались спасти от рака лучшие специалисты города, Марк каждый вечер после работы просиживал около ее кровати, но поддался материнским уговорам поехать отдохнуть, она обещала, что, если станет совсем плохо, вызовет его телеграммой. Так и вышло: за несколько дней до конца птдыха пришла телеграмма от отца: «Прилетай маме плохо».
Марк рванулся в аэропорт, взяв с Анны обещание, что она прилетит в Ворочеж, не заезжая в Москву, он непременно хотел показать ее маме. Но Аня обещание не сдержала: она очень стеснялась своих вылезших в неимоверном количестве под южным солнцем рыжих веснушек на обгоревшем носу. Решила на пару дней заехать домой, малость отбелить физиономию, ну как же может такое чучело понравиться Марковой маме?! Она опоздала. Пришла телеграмма от Марка: «Не приезжай мама умерла». Потом он позвонил и сказал, что мама, взглянув на Анину фотографию (а он без конца фотографировал ее – на пляже, в столовой, в поездках по окрестным городкам), сказала: «Женись на этой девочке, у нее глаза хорошие, добрые. Будьте счастливы». И это были ее последние слова.
К сожалению, материнские пожелания исполнились только наполовину. Они поженились, но счастье закончилось почти сразу после переезда Марка в столицу. Его приняли в аспирантуру ведущего академического института, где он, защитив кандидатскую диссертацию, и остался работать. Так что в этом плане мечты его воплотились в реальность. Что касается семейного счастья, продлилось оно очень недолго. Во-первых, выяснилось, что Марк не умеет ни с кем считаться и признает только собственные интересы, привычки и желания.
По выходным дням он желал отсыпаться почти до полудня и требовал от остальных тишины, чтоб никто не шаркал по коридору, чтоб на кухне не гремели посудой и не было запахов готовящейся пищи и чтоб все вообще оставались в своих комнатах, пока не выйдет он. Поскольку удовлетворить его требований никто не мог, он, разъяренный выскакивал в трусах из своего пенала и устраивал дикий скандал всем. Добрейший Анин папа тут же уходил в комнату, а вспыльчивая мама начинала озлобленную перебранку с зятем, лейтмотивом которой было: «Можешь убираться к чертовой матери в свой Воронеж». Анина сестра отмалчивалась, а ее, недавно образовавшийся супруг, развеселый добрый Димка, издевательски хохотал.
Сама Анна металась между мамой и мужем, пытаясь урезонить обоих, и проклинала свою судьбу. К тому же, во-вторых, очень скоро после свадьбы выяснилось, что Марк начал ей изменять в первый же день после ее отъезда из Воронежа, куда она ездила расписываться в ЗАГСе и знакомиться с его отцом и коллегами. Об этом ей сообщила одна из его воронежских подружек, которая очень расположилась к Анне.
Вообще, удивительно, но все друзья и родственники Марка и в Воронеже, и в Москве, сдруживались с Анной гораздо плотнее, чем с самим Марком, который периодически умудрялся поссориться почти со всеми. И когда, в конце концов, они развелись и Марк эмигрировал в Америку, все они оставались ее друзьями, встречались, приглашали провести с ними выходные дни на даче, а последняя «любовь» Марка звонила ей и приезжала в гости, чтобы поплакаться на ее плече и поговорить о бросившем ее любимом: ведь только она, Анна, знала его так же хорошо, как эта девушка, к тому же, Марк всегда очень тепло рассказывал ей о своей бывшей жене. Это был только один случай, когда любвеобильный Марк оставил любовницу, все остальные сбегали от него через короткое время после знакомства, не выдержав скандального характера и его махрового эгоизма. Он и умер, довольно рано, в Штатах в одиночестве, никому не нужный, никому не интересный. Анне, уже тоже эмигрировшей с сыном в США и тоже в Бостон, пришлось ухаживать за ним, больше было некому.
Сначала она взялась за это, выручая сынулю: ему, бедолаге, при его работе и заботах о двух малолетних дочках, даже навестить отца было некогда. Но потом, при виде его беспомощность и угасание рассудка, ее охватила такая жалость, что она стала бывать у него чаще и задерживаться дольше, тем более, что он стал таким нежным и заботливым, послушным и щедрым, готовым подарить ей все, что было в доме. Он ничего и никого не помнил, даже сына не узнавал. Но хорошо помнил ее и считал своей единственной женой и любовью. Последние его слова перед смертью были: «Прости, я испортил тебе жизнь». Что именно он вспомнил, был ли это момент просветления рассудка, Анна так и не поняла. Но со временем забылось все плохое, а вспоминала она только первые дни счастья с умным, потрясающе начитанным, страстным Марком в доме отдыха и несчастного, угасающего, одинокого, нежного старика.
СНОВА ТОЛИК
Когда Толик услышал, что Анна едет в Воронеж регистрировать брак с Марком, изумлению и обиды его не было предела: ведь уезжая в шесть часов вечера из дома отдыха, он понятия не имел о дальнейшем развитии событий. Он-то считал, что Анна отвечает ему взаимностью, ну а Марк – случайный знакомый, проводит время вместе с ними, разъедутся все по домам и забудут друг о друге. А тут такое...
Погрустив некоторое время, он решил жениться и на этот раз, наученный неудачным опытом, ухаживать стал посмелее. И выбрал себе в жены девушку, коллегу по отделу. Девушка успела родить ему двоих детей, девочку и мальчика, но очень скоро сошлась с начальником отдела и, разведясь с Анатолием, вышла за того замуж. Тогда Толик выбрал другую – красивую, с мягким характером, покладистую Надежду, Анину подружку. Надя понятия не имела о знакомстве подруги с Толиком, поэтому выкладывала все свои секреты: она выходит замуж из-за квартиры, надо освободить комнату подросшему сыну, у того есть девушка, он готов жениться, но ему даже встретиться и помиловаться с ней негде, не просить же маму удаляться вечерами на улицу.
А у Толи хорошая двухкомнатная квартира, он как раз купил кооперативную, когда его выставила бывшая. А вот у самой Надюши есть любовник, замечательный красавец, кстати, работает в лаборатории с Анной. Между прочим, этот парень, Костик, приборист, ездил с Аней в командировки в Липецк, где она налаживала и испытывала экспериментальную турбину. Его провожала обычно молоденькая жена. «Вы уж последите, пожалуйста за Костиком, чтоб бабешку какую не завел», - просила она Аню. Костик каждый раз обязательно заводил в Липецке бабешек, изменяя, таким образом, и жене, и любовнице.
А сама Анна, еще не будучи в разводе с Марком, сумела примирить Толика с мыслью, что ему уготована роль лучшего друга, и он с радостью принял на себя заботу о беременной Анне. Марк, конечно, не желал выгуливать беременную супругу перед сном, как этого требовал доктор, а вот Толя специально приезжал и ходил с ней столько, сколько она могла и хотела. При этом он еще привозил фрукты, выстаивал очереди в магазине за ягодами и, на всякий случай, прихватывал свою теплую куртку: вдруг Анечке станет холодно. Все, включая Марка и маму, были довольны.
А когда Анна родила сына, Толя приезжал, чтобы вывезти в коляске ребенка, сам заботливо его одевал и закутывал в одеяльце. Иногда помогал и купать, пока Марк сидел в кресле с газетой. Когда Марк развелся с Аней, Толик немедленно объявил Надюше о разводе, мечтая соединиться с «любовью всей его жизни», по его определению. Создалась дурацкая ситуация: Марку уйти было некуда и он оставался в квартире с Анной и сыном (родители получили квартиру от папиной работы, он работал уже в Министерстве тяжелого машиностроения, а сестра с мужем купили кооперативную квартиру), Надюша тоже просила Толю подержать ее в своей квартире, пока не получит обещанную комнату в ведомственном доме. Анна работала уже не в НИИ, на новой работе коллеги знали Анатолия как ее мужа, а вот от НИИшников они прятались, Анна не могла себе позволить, чтобы Надюша узнала, что ее подруга стала причиной разрушения ее брака. Аня оказалась в центре вихря всех секретов: Костика, Нади, своих, все держала при себе, Толик ни о чем не догадывался.
ДАВИД
Как-то Анна с Толей пошли в театр на Таганке на новый нашумевший спектакль. Билеты на спектакли этого театра достать всегда было проблемой, но Толя подстерег кого-то, кто продал один лишний билет, потом словил еще один, в другом ряду. Потом, уже войдя, поменял билет в ближнем ряду на дальний, и они оказались хоть не совсем рядом, но в одном ряду. Сидевший рядом с Анной одинокий мужчина категорически отказался поменяться с Толей местами, хоть Толино место было явно лучше, ближе к центру.
Потом выяснилось, в чем дело: он заинтересовался Анной и хотел с ней познакомиться. К первому антракту Анна уже знала, что Давид приехал в Москву в командировку из Ленинграда, что пробудет в Москве три дня, что работает директором детской спортивной школы и преподает самбо, что сам он – заслуженный мастер спорта по самбо и имеет кучу грамот и кубков, что график работы составляет сам и может менять его в соответствии с собственными нуждами, как и назначать себе командировки в любой город и на любой срок. Так что если Анна захочет, он останется в Москве подольше, а она покажет ему что-нибудь интересное: выставки, музеи, улицы, парки и тому подобное и, может быть, пригласит в гости.
Наличие такой мелочи как гражданский муж его нисколько не смутило. Похоже, он не привык к отказам. Провожали Анну вдвоем, у подъезда Толик распрощался и пошел к автобусной остановке, а Давид поднялся до квартиры и ушел только после того, как Аня вошла в квартиру и мягко остановила его попытку последовать за ней. Утром он уже поджидал ее у подъезда, проводил до работы, а днем появился, весело поздоровался с Аниными сотрудниками и заявил, что зашел за Аней, чтобы в обеденный перерыв успеть в ЗАГС для подачи заявления на регистрцию брака.
Все онемели от такого заявления: ведь Аня уже представила одного мужа, и это было совсем недавно. Аня рассвирепела от такой наглости, но сдержалась и объяснила, что ее двоюродный братик из Ленинграда – большой хохмач, любит разыгрывать людей, зашел за ней, чтобы пойти в столовую пообедать и что сейчас он у нее получит. Давид был очень доволен результатами своей эскапады – и изумлением сотрудников, и гневом Анны.
Он с удовольствием и аппетитом поглощал посредственную столовскую еду под раздраженную речь Анны, время от времени уговаривая ее запихнуть в рот кусочек рыбы или мяса или чего-нибудь еще из того множества яств, которыми завалил стол. Он не дал Анне даже вытащить из сумочки кошелек, расплатился, и они ушли, оставив на столе кучу нетронутой еды. После работы ее опять провожали двое. И опять Толик распрощался у подъезда, а Давид поднялся к квартире. На этот раз в момент, когда Аня открывала дверь, за ней случайно оказался Марк, и Давид, воспользовавшись такой удачей, весело поприветствовал его и протянул руку:
- Познакомимся? Я – Анютин друг, приехал из Ленинграда навестить Анечку, давно не виделись, соскучился, напрашиваюсь вот в гости чайку попить, да и голоден. В гостинице, правда, номер забронировал, да ехать далеко, может, у вас в квартире местечко для меня найдется?
Марк равнодушно пожал плечами.
- Я – муж Анин. - Не сказал, что в разводе. – Ну а переночевать, наверно, можно, в комнате сына есть диванчик, это уж как Аня решит.
- Решит положительно, уверен. Ты ведь, Анечка, тоже соскучилась, верно? И поговорить много чего накопилось. Мы после ужина посидим тихонько в кухне, полялякаем, спать ни вам, ни сыну не помешаем.
Анна в полном обалдении смотрела, как стремительно развивается спектакль, срежиссированный наглым типом. Такой напор, изобретательность и уверенность в себе даже вызвали что-то вроде восхищения: ну прямо Остап Бендер какой-то. Насчет гостиницы, вернее всего, врет, надо полагать, ночлег у Ани был запланирован. Наличие мужа Марка не смутило, точно так же, как и наличие мужа Толика. Та еще козлина: ему наплевать, кто есть у Анны и сколько их.
Ночевать он, конечно, остался: сын бы не перенес маминого бездушия, сам он был очень добрым мальчиком, унаследовал это качество от деда, Аниного отца. И на кухне новоявленный друг продержал ее полночи. Неожиданно он оказался очень интересным собеседником, против ожиданий, не приставал, а с увлечением рассказывал о спорте вообще и о борьбе и ее разновидности в частности, о знаменитых спортсменах и их судьбах, о различных курьезах, случавшихся на соревнованиях и никогда не освещаемых прессой.
Его речь была красива и чиста, и он сказал, что собирается написать книгу с названием «Судьбы чемпионов» (спустя много лет он через общих знакомых разыскал ее адрес в Бостоне и прислал ей эту книгу, роскошно изданную в Израиле, куда он переехал на ПМЖ с семьей еще раньше, чем Анна в США. В этой книге она нашла несколько строк о себе, и это были очень теплые, почти любовные слова).
Случилось так, что буквально через день заболел Анин сынишка и Аня осталась дома по больничному листу. Давид, не дождавшись выхода Ани, позвонил в дверь и сразу же принялся помогать измотанной за ночь Ане: сходил в аптеку, сготовил завтрак для Ани, потом сварил, и очень вкусно, куриный бульон для сынишки, менял ему компресс, отсылал мамочку поспать, уверяя, что он еще лучше ее расскажет пацану сказку, причем сам ее и придумает, словом, оказался замечательной нянькой и поваром. Потом она убедилась, что у него золотые руки, он может все на свете починить, начиная от мебели и кончая наручными часами. Даже рукастый Толик кое в чем ему уступал. Кстати, Толика Аня попросила на время болезни сына не приходить: не нужно слишком много впечатлений больному ребенку. Это понимал и Давид и потому уходил при возвращении с работы Марка. Вот тут, думала Аня, он неправ: Марк не торопился к ребенку, он и раньше не принимал никакого участия в заботах о сыне, а после развода совсем отстранился от него, как бы считая ребенка частью брошенной жены.
Давид оставался в Москве до тех пор, пока мальчик окончательно не выздоровел и Аня смогла отправить его в детский сад. За это время трехлетний малыш привязался к дяде Додику не меньше, чем к дяде Толе, даже больше: дядя Толя держал ребенка в строгости, полагая, что тот должен вырасти сдержанным, как он сам, сильным, не поддающимся эмоциям мужчиной, прямым и надежным, без лишних слов. А дядя Давид был ласковым, явно добрым, щедрым на похвалу ему и маме, не скрывающим своего расположения к обоим. И еще однажды дядя Давид поразил его своей, как ему показалось, невероятной силой: он подвинул пианино, чтобы достать закатившийся за него мячик!
За дни сынулиной болезни Анна тоже привязалась к Давиду. Это еще не была влюбленность, скорее, благодарность. Нет, она не разрешит себе в него влюбиться: он не стал скрывать, что давно женат, его жена любит его без памяти, прощает все его походы «на сторону», хоть знает о каждой измене, никогда ни в чем не упрекает, и он не собирается с ней разводиться, не потому, что любит, а потому, что уверен: она без него умрет
Он уехал, а она стала тосковать и ждать следующего приезда. Он каждый день писал письма, и какие же это были письма! Они словно источали аромат бешеной страсти, он писал, что пальцы его озязают ее кожу, хоть он ни разу даже не видел ее голой, что губы его знают вкус ее губ, хоть он ни разу ее не поцеловал. Но письма были такие, что ей казалось, что все у них уже было и как это было, и она хотела, чтобы это повторялось и повторялось.
...И было шесть лет невероятного счастья. Толе она предложила только дружбу, но на этот раз он, обиженный, отошел от нее, затаился, на глаза не показывался, но жениться ни на ком не пытался, словно не верил, что Анино наваждение надолго. Анна же о нем и не вспоминала, они проводили с Давидом много времени вместе - в отпуске и в городах, куда он ездил в командировку, она тогда брала отпуск без содержания и мчалась за ним. Ее грели сказанные однажды его слова: «Не знаю, когда и каким образом, но уверен, что мы будем вместе». Вот из-за этих слов она и нарушила свое табу.
А через шесть лет, на пике их любви, когда из последней совместной прекрасной поездки он сперва привез ее в Москву и ночным поездом, обцеловав от макушки до пят, укатил в Ленинград, обещая тут же написать, она была готова на самоубийство: письмо, действительно, пришло, но коротенькое, всего несколько слов: «Не жди, я больше с тобой никогда не буду». От самоубийства ее спасла только мысль о сыне: в девять лет останется сиротой на руках у стареньких и больных ее родителей, даже сестры с мужем уже нет, уехали жить в Израиль. Марк сына на себя ни за что не возьмет. Ходила черная, потерянная, есть и спать не могла, на работе сидела с глазами, упертыми в одну точку и невпопад отвечала на вопросы. Сотрудники видели, что ей плохо, но не могли добиться, почему. Начальник отправил в отпуск – все равно толку от нее нет. И тут появился Анатолий и стал спасать.
Когда Марк, наконец, уехал в Штаты (с приглашением помогла ближайшая, с детства, Анина подруга, потом, когда решилась Анна, прислала вызов и ей с сыном), Аня поменяла квартиру на более удобнуя, близкую к станции метро и к Толиной квартире, Толя переехал к ней, а Надежда получила комнату. И Аня сама предложила: давай распишемся и подадим на выезд в США. И вот тут ее ждал удар.
- Знаешь, давай сначала уедешь ты, станешь на ноги, найдешь мне работу по моей специальности, а потом я приеду и поженимся. А я пока запишусь на курсы английского, ты же знаешь, я учил только немецкий.
Ничего себе – станешь на ноги! Одна, с ребенком... Анна вида не показала, но обиду затаила. Пожаловалась одной из подружек.
- А знаешь, - сказала та, - давай-ка я познакомлю тебя с одним дядькой, он постарше тебя намного, но добрый, вдовец и спит и видит жениться и отвалить отсюда – хоть в Израиль, хоть в Штаты. Он деловой, с ним не пропадешь, найдет, чем заработать на жизнь. Семья у него славная - дочка, зять, сестра, свояченница, - все хотят ему счастья, и всем ты наверняка понравишься.
Что творилось с бедным Толей, когда она объявила ему, что выходит замуж, она не могла забыть никогда. Сдержанный, сильный, много чего выдержавший от нее за все годы Толик упал на колени, обхватил ее ноги и рыдал, как ребенок, умоляя не делать этого. Она, собрав всю волю, твердо отрезала: «Все. Уходи и не показывайся мне на глаза».
ЭММАНУИЛ
Эммануил жил в Подмосковье, в город приезжал на электричке, иногда его привозил зять. При этом у него была машина, но он гонял на ней только в своем городишке, и очень скоро после свадьбы Анна поняла, почему. Она согласилась выйти за него замуж при первой же встрече: сыну скоро исполнится восемнадцать, а из Чечни прибывают и прибывают гробы с русскими мальчиками-новобранцами, а, если они и остаются живыми, то с подорванной психикой, как она сама видела в семье подруги. Надо спасать ребенка.
Ей было все равно, кого она впишет в анкету, там разберется и в крайнем случае, если как-то удастся устроиться и найти работу, разведется. Эммануил же влюбился в Анну с первого взгляда и сулил ей золотые горы и здесь, и в любой другой стране. Он смотрел на нее выпуклыми карими телячьими глазами, улыбался и все больше молчал. И хорошо, что молчал: очень скоро Аня поняла, что говорить с ним не о чем. Его не интересовали ни литература, ни музыка, ни музеи, ни политика, он был деляга и накопитель денег, в чем изрядно преуспел.
Он был глуп настолько же, насколько жаден.Он не смог освоить правил дорожного движения, зато смог купить права и подмазать ГАИшное начальство своего городка. Когда Анна получила лайсенс, она возила его и всех его родственников на его машине в город по делам и даже в аэропорт. Все же, хоть Анна и боялась уезжать без мужской поддержки, она выдержала Эммануила только месяц и подала на развод. Их развели в тот же день, в ЗАГСе поняли: ну ошиблась девушка, чего уж тут бюрократией заниматься.
И ОПЯТЬ ТОЛЯ
Анна зашла в ОВИР, вычеркнула из анкеты фамилию Эммануила, а, придя домой, позвонила Толе:
- Приходи.
Толик примчался сразу, ни слова упрека, только сказал:
- Эх, Анька, я ведь всех твоих мужей пережил, тридцать три года тебя люблю, я и есть твой настоящий муж, и в Америку твою приеду, вот увидишь, и до смерти будем жить вместе.
Он все же так и не понял, что Аня не найдет ему желаемой работы, что он не решится ехать наобум и неизвестно чем там заниматься, а тут надо бросить свое кандидатство, любимые станки, дачу, квартиру, а вдруг там он станет для нее обузой, она выгонит его – что тогда? В петлю? А Аня, заезжая иной раз в в гараж для починки машины, смотрела на русских мужиков, которые на родине были профессорами, завлабами, кандидатами наук, а здесь, в Америке, с успехом трудятся в гаражах. Да Толя, разбиравший свою машину до винтиков,Толя, с золотыми руками и мозгами, как бы он здесь преуспел, свою бы мастерскую мог открыть и, действительно, жили бы они счастливо до самой смерти. Он долго писал ей горестные письма, как любит, как ему без нее тошно. А потом у него появилась жена. Он сразу не сказал ей об этом. Она, позвонивши как-то, услышала женский голос, который сообщил, что Толи нет дома, уехал на дачу, а на вопрос, кто она, ответила, что жена и зовут ее Надежда. Анна свое имя не назвала, но звонить и писать перестала.
ЯКОВ
Напрасно Анну так страшило начало новой жизни в незнакомой стране в одиночестве. Во-первых, ее любимая подружка с мужем встретили ее с сыном в Нью-Йорке и, привезя на машине в Бостон, поселили в уже приготовленной комнате в своем доме. Подруга специально приурочила свой отпуск к их приезду, чтобы помочь им с формальностями и немного познакомить с окрестностями Ньютона.
Отвела сына в школу, где ему следовало пройти обучение в одиннадцатом классе, чтобы иметь право поступить в университет. Во-вторых, в Бостоне уже жили несколько их общих московских друзей, они все тоже помогали Ане и советами, и делом. Найти работу по специальности в Бостоне Ане не светило, поэтому она, по совету друзей, записалась на бесплатные двухмесячные курсы аккаунтинга, самой востребованной профессии из тех, для изучения которых не требуется оканчивать ВУЗ, если готов работать кассиром в банке.
И Аня, действительно, легко нашла работу, несмотря на свой не очень молодой возраст, после чего смогла снять квартиру. Она легко знакомилась с людьми, быстро заводила дружбу с теми, с кем ей было интересно, и очень скоро у нее образовалось несколько компаний: москвичи, русскоязычные коллеги по курсам и по работе и несколько русских семей в ее доме. И первый же день ее рожденья она назвала «деньрожденним марафоном»: его пришлось отмечать – и в ресторанах, и дома – целую неделю с разными компаниями.
Плохо было одно: все друзья были парами. Ладно – ресторанные вечеринки, но вот отправиться с друзьями в круизы или путешествия было невозможно: оплачивать гостиницу или каюту на двоих – не потянуть при ее зарплате, а согласиться делить комнату с женщиной, подобранной в напарницы туристической фирмой, зареклась после первого же раза: за мощный храп соседки, не давший ей выспаться ни одной ночи, фирма ответственности не несла. Тогда-то она и стала мечтать о каком-нибудь, хоть неинтересном, не умном, кривом, косом, горбатом, только не храпящим и желающим с ней поехать куда и когда она захочет. И на четвертом году жизни в Америке соседи познакомили ее с Яковом.
Рекомендации особой не было: сами они его не знали, о нем как о соседе по дому рассказал их родственник, и единственное, что им было сказано, что Яков разведен, не общителен и оживляется и способен много говорить, только если кто-то готов слушать его рассказы о коллекциях настенных часов и фарфоровых чашечек английских знаменитых фирм. У него в квартире на стенах нет и сантиметра свободного пространства, все завешено часами разного калибра и полочками собственного изготовления с чашечками невероятной красоты.
Все это богатство он скупает на ярдсейлах, причем неисправные часы покупать особенно любит: дешево, а он починить может любые механизмы сам. Показать коллекцию никому не хочет, возможно, боится, что кто-то дотронется до чашечки и разобьет, а может, из-за жуткого беспорядка, сам признается, что убирать квартиру не любит. Живет Яков далеко, в сорока минутах езды на машине от Анны.
Соседи считали: это не страшно, у обоих есть машина, встречаться будут не часто, Ане ведь и нужно только с ним ездить в путешествия. Может, и ему много не надо от этих отношений. Попробовать поговорить стоит. Они договорились встретиться на полпути, у океана, при входе в маленькое кафе, чтоб легче было узнать друг друга, Против ожидаий, он не пригласил посидеть в кафе, но предложил прогуляться вдоль океана. Яков понравился ей и внешне, и манерами, и неплохой речью, и своими взглядами на жизнь. Рассказал о себе: москвич, технарь, кандидат наук, преподавал в институте, развелся очень давно, рассказал и о своих коллекциях и, чего уж Аня совсем не ожидала, после часовой прогулки пригласил поехать к нему и взглянуть на его трофеи.
- Не беспокойтесь, вы все посмотрите, я потом привезу вас сюда же и еще засветло будете уже дома. Когда вошли в квартиру, первым делом закрыл дверь в спальню, сказал:
- Извините, там бардак.
В кухню двери не было, так что поневоле Анна увидела даже не бардак, а неописуемый бардак в квадрате: два стола были заставлены вплотную приборами – кофемолка, соковыжималка, фудпроцессор и что-то еще, незнакомое Ане. А раковина заполнена таким количеством грязной посуды, включая кастрюли и сковородки, словно все это копилось неделю. В гостиной негде было пройти, пол завален коробками разной величины, сесть можно было только на единственный свободный стул, на который он, видимо, садился, когда ел, и только перед этим стулом на столе был свободный пятачок для тарелки. Диван тоже был завален одеждой – майки, брюки, рубашки, верхняя одежда. «Если это норма, то что же у него называется бардаком в спальне?», - размышляла Аня.
Коллекции были, действительно, впечатляющи, и он рассказывал подробно историю каждой чашечки и почему и как эти англичанки оказались в Штатах и имена тех, кто их привез. Эта страсть подвигла его на глубокое изучение вопроса и трату огромного количества времени на копание в библиотеке и интернете. Анна покорила его ничем иным, как восторженным разглядыванием каждой чашечки и интересом к его исследованиям их истории. Аня же приобрела друга, который, во-первых, стал сопровождать ее в поездках, во-вторых, снабжал ее купленными на ярдсейлах кухонными приспособлениями и, в-третьих, перечинил в ее квартире все, что требовало починки, смастерил замечательную угловую полочку для вазы с цветами, провел по потолку проводку для люстры в гостиной и чинил все ее украшения.
Ей опять повезло с мужчиной с золотыми руками и мозгами. Правда, этому, в отличие от Толечки, никакая любовь была не нужна. И это было здорово: у Ани почему-то плотское отношение к Якову было таким же, как к Леониду, она не могла бы выдержать прикосновения этого тоже. Десять лет Яша был при ней, все друзья его обожали и считали Аниным бойфрендом, что Яшу тоже очень устраивало. Через десять лет его сбила машина и Анна горевала, на похоронах его сын и невестка, полюбившие Аню и считавшую ее папиной женой, утешали ее как могли. А всю коллекцию чашечек, так любовно собранную отцом, отнесли вместе со всем остальным хламом на помойку.
БОРИС
Однажды, по дороге к дому сына, машина неожиданно заглохла, Аня вышла и, открыв капот, пыталась выяснить, что случилось, бензина полно, но надо проверить, есть ли масло, или, может, контакт с движком нарушен. Ничего не увидев, решила вызывать перевозку в ближайшую мастерскую. И тут рядом с ее машиной остановился старенький «Кадиллак», из него вышел хозяин, тоже не первой молодости, и, сразу определив в ней соотечественницу, заговорил и предложил свою помощь: в моторах он не разбирается, но готов взять на буксир и доставить куда надо, времени у него полно, обязательств никаких ни перед кем нету, а ему будет очень приятно помочь красивой женщине. Аня отнекивалась, вызвала все же перевозку и стала ждать.
Доброжелатель тоже не уезжал, решив скрасить ей время ожидания, успел рассказать всю свою жизнь и до, и после эмиграции: кем работал в России, почему эмигрировал – потянулся за детьми, двумя сыновьями с женами и внуками и их матерью, с которой Борис развелся еще там, - здесь не работал, а по старости получил пособие и субсидированную квартиру. Перевозки все не было и не обещали в скором будущем, и Аня в конце концов приняла Борисово предложение. Он ловко привязал трос, отбуксировал машину в мастерскую и уговорил не дожидаться прибытия рентованной машины, а отвезти ее к сыну, там он ее подождет столько, сколько Ане будет нужно, а потом отвезет домой. И вообще, может, и не надо ей тратиться на рент, он готов быть ее шофером на время ремонта Аниной «Тойоты».
Борис покорил Аню своей преданностью, желанием чем-нибудь помочь, удружить, щедростью, дорогими подарками, в основном, украшениями, которые ей и не нравились, и вовсе не были нужны. Она отказывалась их принимать, тогда он стал водить ее по ресторанам, она удивлялась: откуда столько денег? Он признался, что нелегально работал в бизнесе сына, который открыл два ресторана, и Борис в одном из них помогал на кухне с простейшими операциями: чистил и нарезал овощи и занимался мойкой посуды, то есть включал, выключал и опорожнял моечную машину. Заработок был небольшой, но постоянный. Да и пособие свое он не особенно тратил: его не интересовали ни концерты, ни театры, ни музеи.
Его, похоже, вообще ничего не интересовало. И он был непроходимо глуп. Когда Аня стала метаться в поисках способа отблагодарить его за услуги, он попросил научить его открывать и закрывать компьютер и посылать имейлы, чтобы он мог вечерами пожелать ей спокойной ночи не телефонным звонком, что каждый раз вызывало ее раздражение – косноязычная речь с обилием глупых «дорогая, любовь моя» и тому подобное, - а написать все, что ему взбрендит и при этом не слышать ее раздражения. Потребовалось полгода, чтобы он освоил единственную операцию: послать имейл. На то, чтобы открыть ответ, его разума не хватило, а ведь Аня всю жизнь могла даже ребенку легко объяснить все, что было ясно ей самой.
Три года Борис вертелся вокруг Анны, вымаливая встречи, хоть на минутку, чтоб только вглянуть на нее, выполняя все поручения, радуясь возможности что-то для нее сделать, забрасывая ее любовными имейлами. Он уже умирал от рака, не вставал с постели, но еще организовывал через соседей для нее какие-то купоны на такси. А когда умер, Аня вдруг получила конверт с чеком на довольно большую сумму. Конверт прислал сын, он знал, что в нем, и хоть очень удивился – что это за Анна и почему отец оставил ей такие деньги, он выполнил папину волю. Анна переписала чек на Борисова сына, но в первый раз подумала с нежностью о нелепом и всегда раздражавшем ее преданном, как никто, человеке.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Итак, кажется, все. Все разложено, раскручено, подсчитано. И выясняется, что было много дружбы, было что-то, что казалось любовью, с чем можно с удовольствием жить спокойно, добротно, уверенно – Толик. Но он предал ее. Была страсть, сумасшедшая любовь, ради которой готова была пожертвовать жизнью – Давид. Но он тоже предал ее и еще ужаснее, чем Толик. И только один ее любил без оглядки и готов был на все, и никогда ее не предал до смерти, но он был ей совсем не нужен. Приходится признать, что женское счастье, так необходимое каждой, включая и ее, Анну, женщине, обошло ее стороной. Хотя нет, было оно, было, целых шесть лет было, но в памяти ее полыхало не алым а черным светом...
Добавить комментарий