Годами наша семья мечтала о даче. Но в ту далекую пору получить так называемые “шесть соток” было трудно. И все же нам повезло! В институте, где работал мой муж Илья, распределяли земельные участки под личное хозяйство - строительство домиков и сад-огород.
Нам досталось болото с утопленными в нем прогнившими деревьями и крупного размера камнями. А кругом ни признаков цивилизации - жилья, дорог, электричества, телефона, медицинской помощи... У попавшего на необитаемый остров литературного героя Робинзона Крузо под рукой была питьевая вода, мы же радовались дождевой. Еду готовили на костре, спали в шалаше. И тем не менее без жалоб на несправедливость судьбы приступили к облагораживанию земли...
Спустя много лет нашей дачной эпопее я посвятила рассказ “Фермер или червяк?”
Одновременно с нами свои участки осваивали другие дачники. От них я узнала, что в паре км. от садоводства находится деревня с небольшой лавкой. Поскольку из Ленинграда мы таскали продукты на себе, образ торговой точки меня вдохновил.
С той поры я стала посещать магазин раз в неделю. Кроме хлеба, доставляемого раз в неделю, там продавались соль, цинковые корыта, керосиновые лампы...
В ожидании привоза хлеба у магазина собирались пожилые женщины. Выглядели они одинаково, будто вылезли из инкубатора: с платками на головах, в длинных темных юбках и стоптанной обуви. Им хотелось поговорить, поэтому охотно судачили о деревенских новостях и вспоминали былые времена. В их разговорах о прошлом фигурировал сгоревший сарай, почерневшие останки которого по сей день напоминают о давнишнем пожаре.
Среди разговорчивых бабушек находилась женщина, отличавшаяся от них. Дело в том, что “оформление” ее рук, шеи и подбородка выглядело неприглядно. Казалось, что эти открытые места покрыты коричневой краской или обмазаны глиной. С односельчанами она общалась скупо - в разговоры не вступала, на вопросы отвечала коротко. Своей сдержанностью она не походила на соседок с их жалобами на здоровье, дождливую погоду, неурожай огурцов...
Иногда рядом с непохожей на односельчан женщиной сидела девочка лет семи, которой обычно она что-то рассказывала. Однажды мы оказались вблизи друг от друга. Невольно я прислушалась к ее очередному рассказу о неком деревенском старике. Он жил высоко в горах, где день за днем занимался плетением корзин из сухих ивовых веток. Из готовой корзинки появлялись три красивые девушки. С букетами полевых цветов они спускались с горы к морю и начинали танцевать и петь веселые песни. Затем старик приступал к плетению следующей корзины. Теперь из нее появлялись трое юношей. Девушки и парни начинали танцевать и петь лирическую песню. Они поют, а рядом плещется чистая вода, порхают голосистые птицы и разноцветные бабочки, тоже обладающие способностью петь и танцевать...
Рассказчица говорила спокойно, на шуструю девочку голос не повышала. В свою очередь, маленькая слушательница требовала продолжения сказки.
Чем дольше я вникала в наивный рассказ, тем больше убеждалась в том, что это незатейливое произведение мне незнакомо. Кто автор незатейливого произведения? Где эта женщина его прочитала?
В тот день мы одновременно закончили с покупками и направились в одну сторону. После короткого молчания я поинтересовалась автором и названием подслушанной сказки. И услышала в ответ: “Да какой там автор! И названия у рассказа нет. Это я напридумывала, чтобы Лялька не ныла. Я частенько так делаю, когда ребенок скучает”.
Мой следующий вопрос был про мед. Имеются ли в деревне Полесье держатели пасеки и продают ли они мед? На мой вопрос она ответила вопросом: “Вы из садоводства или гостите в деревне?” Я пояснила, что из недавно созданного дачного товарищества, где моя семья строит небольшой дом и разрабатывает участок. Иногда хожу в деревню за хлебом, солью и тем, что продается в лавке. Все это тащить на себе из города трудновато.
Через неделю я вновь увидела ее у магазина. Мы узнали друг друга, и она вспомнила мой интерес к меду. “У нас с мужем несколько ульев. Обождите недельки две, будет у вас мед”, - заверила она. Слово за слово, мы разговорились. Можно считать, что в тот день познакомились и представились друг другу. Так я узнала ее имя - Катя Медведева.
Тогда я не могла предположить, что эта необычная женщина скоро войдет в мою жизнь и останется в ней навсегда…
В один из осенних дней Илья вернулся в Ленинград, а я осталась на даче одна. В это неуютное время года хозяйственные работы завершались, поэтому решила отправиться в деревню за хлебом. Пока шла по болотной тропе, несколько раз останавливалась возле кочек с яркими пятнами клюквы, срывала ягодку за ягодкой. К концу лета клюква набрала природный вкус, а потому трудно было оторваться от такого лакомства. Между тем небо потемнело и стал накрапывать мелкий дождик.
У сельской лавки отсутствовали привычные для глаза деревенские жительницы, а на дверях висел тетрадный листок с объявлением о том, что сегодня привоза хлеба не будет. И тут небольшой дождь перешел в ливень. Такой мощный поток характерен для весны или лета, а не для осени. Я не взяла с собой ни плаща, ни зонтика, поэтому в считанные минуты промокла насквозь. Ситуация не предвещала ничего хорошего. Кругом ни души, до нашей дачи два км. по болоту, в голове растерянность и вопрос: что делать?
Внезапно услышала голос, произносящий мое имя. Кричала женщина. Сквозь дождевой поток я разглядела ее фигуру на крыльце неподалеку расположенного дома. Я тотчас ринулась навстречу спасению и в считанные минуты оказалась под козырьком крыльца рядом с Катей.
В сенях она скомандовала: “Скидай мокроту. Будем наряжаться”. Вслед команде Катя принесла полотенце, фланелевую кофту, плотные брюки и шерстяные носки. Такой наряд не только согревал тело, но и придавал ощущение надежности.
Мне случалось бывать в деревенских избах, включая жилище моих свекров в тамбовском селе. Обычно в подобных домах кухня и спальня разделены цветной занавеской. На первый взгляд, хозяйственная часть дома Кати не отличалось от сельского жилища с привычным набором обыденных предметов. В центре находился стол с самоваром, а под ним дремал рыжий кот, на стене посудная полки, в одном углу небольшая икона, в другом швейная машинка, на подоконнике горшок с геранью, на притолоке печи закаленные чугуны. Еще присутствовали часы “ходики”. К русской печке примыкала широкая лежанка, покрытая лоскутным одеялом. В кухне пахло сушеными полевыми травами.
Однако этот сельский дом отличался необычной атмосферой. Там хотелось находиться - греться вблизи печки с потрескивающими дровами, беседовать с хозяйкой, пить чай и даже спать. На удивление так и произошло. Правда, вздремнуть нам не удалось.
Покончив с моим “нарядом”, Катя подбросила несколько чурок в печь, и вскоре яркие блики причудливо заплясали на стенах. Затем она раздула самовар. Мы устроились на теплой лежанке, пили чай с медом из отмеченных возрастом эмалированных кружек и разговаривали. В тепле и уюте деревенской избы, под равномерный шум дождя за окном я расслабилась.
Если во время наших коротких разговоров у магазина она была сдержанной, можно сказать, застегнутой на все пуговицы, то теперь преобразилась. Рядом со мной находилась другая Катя, каждая фраза которой шокировала откровением. Нечто важное рвалось наружу... Такого от нее я не ожидала. Чем дольше она говорила, тем интереснее было ее слушать. Мне казалось, что читаю книгу драматического содержания.
Рассказанное ею было впечатляющим, поэтому легко оседало в памяти. И даже спустя годы без труда возвращаюсь к нашим диалогам. Это значит, что могу шаг за шагом воспроизводить ее слова.
Свою историю она начала с далекой поры.
- Наша семья испокон веков жила в деревне Полесье. Нас у родителей было трое: я старшая, средняя Настя и младший Тимоша. Мама в колхозе за скотиной ухаживала, отец был по части строительства. Золотыми руками обладал! Хоть не молодой и зрение подводило, для семьи построил крепкий дом. Тогда избы вокруг были покрыты соломой, а он впервые для крыши использовал щебенку. Это в нынешние времена у нас крыши железные. А тогда по-старинке было. Но пожить в новом доме нам пришлось короткое время. Беда случилась в мае месяце, аккурат перед началом войны с фашистской Германией.
В тот день папа отправился в Ленинград на базар. К весне у нас в погребе остался картофель. Вот он и повез его продавать. И Настю взял с собой. Мама на работе была, а мы с Тимошей находились в доме. Не знаю, отчего случился пожар. Может, дело было в неплотно закрытой дверце печи, откуда вырвалась искра или кусочек древесины. Кругом огонь пылает, мне уже руки и лицо прихватил, бегаю туда-сюда, брата зову, а он не откликается…Нашла его под кроватью, куда он спрятался от страха. К счастью, сообразила сдернуть с кровати одеяло и накрыть им Тимошу. И сразу потащила его на воздух. С той поры он сильно изменился, мало разговаривал и часто убегал. Телом он не пострадал, но в голове страх засел. Вот он и убегал от него. А я, как видишь, на всю жизнь осталась с отметинами на лице, шее и руках. И все же Бог меня уберег, зрение сохранил, а ведь вдобавок к своему увечью могла остаться слепой.
У деревенских старух своя правда в голове, а потому нынче они болтают про сгоревший сарай. Отродясь не было в деревне сгоревших сараев! Это от нашего дома остался обугленный остов. Столько лет прошло, а его чернота вроде памятника напоминает мне тот пожар и мое увечье.
Внезапно Катя умолкла. Похоже, мысленно возвратилась к тому времени. Я воспользовалась паузой и произнесла:
- Слава богу, что вы с братом остались живы и на этом закончилась постигшая вашу семью беда.
- Ошибаешься! Наши беды только начинались... После пожара день за днем я кричала от боли. Деревенская знахарка лечила мои раны сметаной. С той поры к сметане не прикасаюсь. Это при том, что корову держу. Когда лечение закончилось, она вынесла приговор: вековать мне с “украшениями”. Так и получилось. А спустя месяц началась война…
- Ваша семья пережила войну дома, в Полесье? - поинтересовалась я.
- Нет. Это очень длинная и грустная история. Наскоро ее не расскажешь. Ты лучше глянь в окно. На дворе ливень, да и вечер уже. Темнота кругом. Не топать же тебе по болоту в такую непогоду! Выходит, сегодня тебе в садоводство не попасть. Оставайся у меня, поговорим, а потом маленько поспим.
Я охотно согласилась. Тем более, что меня не привлекал путь по болоту. Да и на даче меня в тот день никто не ждал. Но вздремнуть нам не удалось...
Между тем Катя продолжала рассказывать.
- Как войну объявили, в армию отца не взяли по причине возраста и плохого зрения. Тогда он сговорился с деревенскими мужиками партизанить. И они отбыли в неизвестном направлении. Вскоре нашу деревню заняли немцы. Мы по избам сидели, старались не высовываться. Как-то утром, которые на ногах стояли, тех собрали в поле, где немец держал речь. Их языка мы не понимали, но среди деревенских нашелся умелец. Он в мировую войну в плену у немцев был, немного знал их язык. Вот он и объяснил, что отправляют нас в другие места. Куда? Зачем? Об этом речь не шла. Дальше - больше. Погрузили нас, то есть женщин с ребятишками постарше, в машины военного образца и повезли...
На такой драматической ноте Катя умолкла. Руками она шевелила край одеяла, ее глаза округлились. Было заметно, что мысленно находится не в теплой избе, а в далеком прошлом с его драматическими поворотами. В свою очередь, я ждала ее возвращения в действительность. Спустя короткое время она вновь заговорила. В этот раз ее голос был ровным, без эмоций.
- По дороге мы узнали, что отправляют нас в Германию на работы. Гнали наподобие рабов. Не спрашивай меня о происходившем на пути. Толком не расскажу. У меня в голове все перемешалось, словно овощи в щах. Кругом чужие лица, сторожевые собаки, истребители в небе, разрушенные избы с торчащими печными трубами, постоянная стрельба… И окрики на немецком наречии, призывающие двигаться быстрее - шнель, шнель. За увечья на руках и лице фашисты прозвали меня паршивкой - шортфиг.
Все же, отдельные картинки застряли в памяти. Например, женщина с ребятишками в разрушенной деревне, протянувшая Тимоше корку хлеба. Сами оборванные, а последним
поделились с чужим пареньком. И мой брат, постоянно рвущийся на волю… Пока нас гнали в разную погоду в никуда, мы насмотрелись на такое, чего врагу не пожелаешь увидеть и пережить.
Неожиданность приключилась по весне: немцы про нас забыли. Просто в какой-то момент бросили. Стало быть, оказались мы в глухомани без охранников с собаками и их погонялом шнель. Ни еды, ни одежды, ни крыши над головой… Одни самолеты в небе, да стрельба отдаленная. К тому же мама упала, после чего у нее глубокая рана на ноге образовалась. Я лечила рану подорожником, но он не помогал. Мы с Настей маму тянем, Тимоша бежать норовит… День идем, два, а потом я счет времени потеряла. Весенней растительностью и водой из ручьев держались. В одном месте я заметила черничную поляну. Мы с Настей стали собирать ягоды, но сил наклоняться не было. Каждый шаг - пытка, но ни жалоб, ни слез. Спали вповалку, где придется. Да и не сон был, а дремота. До того дошло, что перестали друг с другом разговаривать. Выходит, день за днем боролись за выживание. И все же мы везучими оказались.
Как-то на рассвете увидела я дом и хозяйство вокруг. Терять нам было нечего, вот мы и сговорились идти в ту сторону. Подошли. А там сарай с открытой дверью. Мы туда, и сразу в сено зарылись. Пригрелись и задремали. Внезапно раздался крик. Я подумала, что немцы за нами вернулись. Но кричала женщина в переднике и с ведром в руках. На вид лет шестьдесят ей было. Как увидела нас, так с криком прочь побежала. Оно и понятно: чужие люди проникли, включая меня уродливую. Как тут не испугаться! Но скоро вернулась с пожилым мужиком. Язык-то у них непонятный! Мы с Настей жестами и отдельными словами старались им объяснить наше внезапное появление. Показали мамину рану на ноге, произнесли слово - фашисты. Каким-то чудом они нас поняли, а потом ушли. Я подумала, что за подмогой отправились. А получилось иначе: женщина вернулась с крынкой молока и пшеничным хлебом.
Потом хозяйка повела нас в баню. И разную одежду принесла. По дороге она что-то лепетала на своем языке, а когда произнесла известное мне слово Литвания, стало ясно место нашего присутствия. Я слышала, что пару лет назад Литва была присоединена к Советскому Союзу. Где Литва, а где наше Полесье? Это же на какой край света нас загнали фашисты! Сколько км. мы преодолели под их окрики!
После бани хозяйка принесла обед. Я ела горячий суп с картофельными клецками и думала, что мы попали в рай. Из сарая хозяева нас не выгнали.
Через день появился человек с лошадью и телегой. Он сразу заговорил на русском языке. Конечно, его речь отличалась от привычной для нас, но была понятной. От него мы узнали много интересного. Йонас жил на своей ферме с семьей в десяти км. Его мать была русской, а отец литовец. Хозяева фермы, на которую мы чудом попали, тоже носят литовские имена - он Юргис, а его жена Гинтаре. Она приходится ему родственницей по отцу. Когда мы рассказали Йонасу о наших приключениях, он заверил, что можем остаться на ферме. В свою очередь, будет помогать нам осваиваться. Но прежде всего, надо заняться лечением маминой ноги. А потом для нас найдется дело...
В тот же день за лечение взялась Гинтаре. Она использовала мазь и перевязки. Хотя сперва рана плохо заживала, через месяц мама начала ходить, а потом вовсе забыла о своей беде. Про мое увечье хозяева не спрашивали.
Ферма была небольшой, но со следами рабочих рук. Все основательно, не ровень нашему Полесью. Дом под черепицей, постройки крепкие. Хозяева держали корову, поросят, кур. Словом, труженики. Поместили нас в пристройке, дали одеяла. Там мы спали до осенних дождей. Потом для нас нашлось место в теплом доме. Ели за одним столом с Гинтаре и Юргисом. Зимой мы с Настей занимались заготовкой овощей, привели в порядок чердак, ухаживали за животными, вместе с Юргисом поправили шаткое крыльцо. Я отвечала за дрова, на лошади возила поваленный лес. Тимоша мне помогал. Мама взялась за шитье для хозяйственных нужд и на кухне кошеварила. Выходит, трудились мы на совесть.
Время от времени появлялся Йонас. Несколько раз он брал меня на свою ферму, где познакомил с женой и дочкой. Повезло нам оказаться рядом с такими людьми. Век их не забуду!
Летом мама на кухне управлялась, а Настя, Тимоша и я занимались огородными работами, уходом за скотиной, заготовкой сена. Юргис и Гинтаре работали вместе с нами. Постепенно мы стали немного понимать литовский язык. С той поры много лет прошло, а в голове сидят отдельные слова: Аш - я, Дирпти - работать, Меготи - спать, Лайме - счастье, Даржовис - овощи…
За время нашего гостевания на хуторе Тимоша несколько раз порывался куда-то бежать, но мы его останавливали. Беда пришла в августе. Утром он сперва с собакой играл, следом из колодца воду доставал. А потом гляжу - на ферме его нет... Мы искали его окрест, затем в лесу кликали. Как раз в тот день появился Йонас. К ночи Тимоша не обнаружился. Утром Йонас поехал за какими-то дальними фермерами, и они с оружием и собакой начали объезжать окрестные леса. День за днем шли поиски. Месяц прошел или больше, сказать не могу. Мы счет времени потеряли...
Кругом война. Хоть окружающая нас местность находилась поодаль от боевых действий, все равно в душе жила тревога. К тому же Йонас говорил, что в лесах неспокойно. Несколько раз он замечал там бродячих мужиков - то ли из местных, то ли немцев. С такими лучше не встречаться. Выходит, и наша местность незащищенная, а потому дорогу в лес за грибами и ягодами нам с Настей пришлось забыть.
Слушая Катю, я не теряла надежду на положительный исход драматической семейной истории. К сожалению, выражение ее лица говорило об обратном. Последние ее слова звучали так:
- Сперва немцы про нас забыли, потом вчетвером мы случайно нашли пристанище на ферме, а после потери сына и брата предстояло жить втроем. О судьбе Тимоши у Йонаса были свои мысли. Он считал, что парень мог заблудиться и остаться на какой-нибудь дальней ферме. Или попал к немцам, у которых цель была использовать его в качестве рабочей силы в Германии. Времена трудные, война кругом, все возможно. Думаю, что своими предположениями Йонас успокаивал нас. Так или иначе, Тимоша затерялся в пугающем его мире.
Я привыкла к тому, что Катя периодически умолкала. После очередной паузы она продолжила свою грустную семейную историю.
- Как война закончилась, мы засобирались домой. Гинтаре и Юргис не только едой нас на дорогу снабдили, но и немного семян дали, считай, для первой посадки. Дорога была дальняя, с места на место передвигались, но живыми все же добрались до дома.
В ту пору наша деревня Полесье походила на разрушенное гнездо. Мы сразу стали искать отца, обращались в военкомат и в другие места. Ответ был один: “Не значится”. Позднее из госпиталя вернулся мужик, с которым папа уходил в партизаны. Он и рассказал о его гибели. Маме долго не говорили. После пропажи Тимоши она была не в себе.
Мы с мамой и Настей мыкались по избам разных людей. Хорошо, что власть нас не тронула, не сочла пособниками фашистов. Ведь могло быть хуже. И тогда незаслуженно оказались бы в сталинском лагере. После возвращения домой я сразу приступила к работе в совхозе на скотном дворе. Как мама до войны, ухаживала за животными. Считай, двадцать пять лет провела в коровнике.
Мама так и не оправилась от потери сына, а потому жила с беспорядком в голове. Прожила она еще десять лет, а когда совсем лишилась памяти, забыла прошлое, Тимошу вовсе не вспоминала. А потом Настя в Питер переехала, но свою семью не завела. Летом с сенокосом мне помогает, а осенью с уборкой урожая. Других кровных родственников у нас не осталось. Мамина сестра во время оккупации находились в Полесье, но до конца войны не дожила. Зато взамен потерь бог послал мне падчерицу Зинку и не кровную внучку Ляльку.
Пока Катя говорила, я не задавала ей вопросов. Не хотела прерывать ее монолог, насыщенный трагическими примерами. В какой-то момент она вновь заговорила о брате.
- На мне грех большой! И нести его до конца дней. Это я не уберегла Тимошу. Так сложилось, что вроде постоянной ответственной за него была, то есть он мне был поручен. Конечно, старалась следить за его поведением. Недоглядела я! По сей день корю себя за недосмотр.
Я долго не понимала, что пожар в нашей избе повлиял на его голову. Пятнадцать лет - возраст неустойчивый. Лишь его исчезновение открыло мне глаза: мой брат болен. Не знаю название его болезни, но она его преследовала, поэтому то и дело старался от нее избавиться бегством. Не за мой ли проступок Бог лишил меня материнства?
Проведенная рядом друг с другом ночь в теплой избе под доносившиеся звуки дождя стала поворотным моментом в наших отношениях. Они приобрели доверительный характер, словно рухнула разделяющая нас стена в виде разного образа жизни.
Я формировалась вблизи книжных полок, институтских аудиторий, театральных действий, ценностей Эрмитажа, устоявшихся семейных традиций. У меня в голове крутились строки Блока, Пастернака, Шекспира... Сомневаюсь в том, что Кате были знакомы такие имена. Едва ли она задумывалась о высоких философских материях. Ее с малолетства окружала суровая действительность - деревенский труд, увечье, дорога в Германию в роли рабской силы, трагическая потеря брата, гибель отца, болезнь матери. Кроме того, Катя умела делать то, что не дано большей части женщин. Подобных ей много лет назад изобразил Николай Некрасов:
... в беде - не сробеет - спасет:
Коня наскоку остановит,
В горящую избу войдет!
Но она не только не сломалась под тяжестью обстоятельств и не озлобилась, а сохранила достойные человеческие качества.
С одной стороны, мы с Катей говорили на языке разных культур, а с другой, - нас объединяло искреннее человеческое понимание. Подобная близость дорогого стоит!
Мне стала понятна конструкция ее семьи, в которой Катя добровольно заменила мать Зине и стала бабушкой Ляле. Бог знает, как сложились бы без ее участия судьбы непутевой падчерицы Зинки и появившейся без отца Ляльки! Она постоянно держала в голове свое увечье, поэтому не претендовала на проявление мужского внимания со стороны егеря Михаила. Этот немногословный человек жил своей профессией, а потому чаще всего находился в лесных угодьях. Там у него для укрытия была небольшая избушка. Похоже, не случайно носил фамилию Медведев. В их отношениях меня поразило откровение Кати.
- Он здоровый мужик, а я при нем вроде полезной вещи в хозяйстве. Главное, он ни разу не поднял на меня руку и не обидел словом. А если выпивает, то по малости. При его серьезной работе в лесу это нормально. Про любовь скажу так: видать, можно прожить без нее. У него с малолетства своя беда. Он не местный. Родителей слабо помнит, вот и выживал в одиночестве. От людей в лес уходил, потом выучился на егеря, женился. Сперва все было нормально, но это пока Зина не родилась. А как только ребенок голос подал, мамаша пустилась в бега, и с концами... Тогда его к нам в Полесье на работу направили. Он ко мне с просьбой, мол, Катя помоги с ребенком. Почему не помочь? Я детей люблю, в радость они мне. Зинку я растила до семнадцати лет, правда, толку мало получилось. Деревня ей не по вкусу пришлась, вот она в Ленинград и навострилась. Там Настя ее на свой завод устроила и с общежитием помогла. Но вскоре она загуляла. Видать, в родную мать пошла. А когда Лялька родилась, Зинаида мне ее месячную вручила. Вообще-то, девочку Еленой звать, а Лялька - мое изобретение. Стоило мне на эту кроху взглянуть, само собой вырвалось: Какая ладненькая Лялечка! С той поры так и пошло...
Слушая рассказ Кати, я попыталась кое-что уточнить:
- Почему ты не построила семью иначе, например, с другим человеком? Ведь ты самостоятельная, работящая, сама говоришь, что любишь детей. Твоими руками дом и хозяйство держатся. При таких качествах могла бы найти личное счастье.
- Да кому увечная нужна! На меня ни один мужик не посмотрел. При этом не могу иметь детей. Выходит, бракованная. Сестра Настя в Питере, там у нее своя жизнь, в Полесье наскоками бывает. Сперва Зинка, а потом и Лялька с малолетства у меня на руках. Я душой к ним прикипела. От них дороги мне нет. Если Зинаида в подоле второго ребенка принесет, я и его на руки приму. С нее станет! У нее ведь сквозняк в голове. А с егерем у нас свой язык сложился. Выходит, мое место рядом с ними.
На такой ноте Катя умолкла. Она смотрела в угол - будто искала там нужные слова. Через короткое время вновь заговорила.
- Ко всем моим недостаткам я жизни не знаю. Что в ней видела? Знаю только деревню Полесье с коровой и огородом, базар в Питере и хутор в Литве. На этом моя географическая карта кончается. У меня за плечами всего пять классов сельской школы. Когда в деревню кино привозят, хожу фильмы смотреть. В них люди по другому живут. Я в театре сроду не бывала. Охота бы на людей посмотреть, на море взглянуть. В свободную минуту погружаюсь в неосуществимые мечты. Когда для Ляльки сказки придумываю, свои мысли в них вкладываю.
Вот такая ожившая история открылась мне в ту дождливую ночь.
К утру дождь прекратился. За пределами деревенской избы было неуютно сыро. Пожелтевшие осенние листья теряли влагу. Как ни странно, после бессонной ночи не хотелось спать. Моя одежда за ночь высохла у печи, резиновыми сапогами снабдила Катя. Она дала мне корзинку с помидорами на подбор одинакового размера. “Какие красавчики!” - невольно воскликнула я. Сорт помидоров не был ей известен. “Я год за годом только их, безымянных, сажаю. Которые не дозреют, до осени в валенках доходят”, - пояснила она. И добавила: “Пускай теперь они Красавчиками называются. Веселое название!”
Направляясь по мокрой тропе в наше садоводство, я прокручивала в голове минувшую ночь с откровениями Кати. Им суждено будет до мелочей сохранится в памяти.
Прошло десять лет. За это время произошло много событий. Наш садовый участок преобразился до неузнаваемости. Собственными руками мы построили два небольших дома, посадили фруктовые, ягодные и огородные культуры. Много времени я уделяла цветам, некоторые из которых перекочевали от Кати. Поскольку в нашей семье появилась машина, сельская лавка в Полесье отошла на задний план.
В семье Медведевых тоже произошли изменения. Когда егерь Михаил вышел на пенсию, он занялся плетением корзин из ивовых прутьев. Он создавал корзины необычной формы в виде и кувшинов и животных. Любопытно, что занятие Михаила повторяло некогда придуманную Катей для маленькой Ляли волшебную сказку про старика-плетельщика корзин.
Шустрая Ляла-Елена заканчивала школу. Она не только хорошо училась, но и владела словам - писала не по возрасту серьезные рассказы. Не исключаю того, что ее интерес к творчеству возник благодаря сказкам бабушки Кати.
Медведевы продали корову. Как следствие, у Кати появилось свободное время. Поскольку без работы она не привыкла находиться, занялась вязанием. Ее изделия - свитера, носки, шарфы - носили все члены семьи. В их просторной кухне появился маленький телевизор. Впечатлениями от просмотренных фильмах Катя делилась со мной.
Однажды мне бросился в глаза забытый Лялькой номер ленинградского журнала “Звезда”. Он подтолкнул меня к идее приобщить Катю к чтению. Для начала поинтересовалась, о чем она хотела бы читать. И получила ответ: “Про людей и природу”. Вслед за тем разговором я начала действовать…
Для начала приносила ей иллюстрированные сказки Пушкина, Братьев Гримм, Андерсена. Потом настала очередь рассказов русских писателей о природе. Наконец, пришло время произведениям Чехова и Тургенева. С той поры наше общение приобрело системный характер. Время от времени я дарила ей книги, в результате у нее образовалась небольшая домашняя библиотека. Катя оказалась благодарным читателем с собственным мнением и желанием расширять круг чтения. В дальнейшем так бы и происходило, если бы не вмешались жизненные обстоятельства…
В середине ноября выпал снег и похолодало. Обычно в зимнее время мы с Ильей не приезжали на дачу, поэтому до весны я не бывала в деревне. Но поскольку тот год для моей семьи был особенным, утром отправилась в Полесье. Предстоял необычный разговор с Катей. Осудит ли она мое решение покинуть Россию и переехать в Америку или поддержит? Хотя четкого ответа на эти вопросы у меня не было, склонялась к ее осуждению. Еще подумала о том, что давно перестала замечать ее физические увечья; будто их вовсе не было.
Вслед за моим неожиданным появлением Катя начала действовать - затопила печь и поставила самовар. Происходившее напоминало далекую ночь с ее откровениями, после которой наши отношения приобрели доверительный характер. Но если тогда говорила она, то теперь мне предстояло объяснить сложившуюся в моей семье ситуацию. Мы устроились на теплой лежанке, пили травяной чай с медом и смотрели друг другу в глаза. В русской печи потрескивали дрова, ходики на стене ритмично отмеряли время. За окном шел легкий снежок.
Откровенно говоря, такой поддержки от нее не ожидала.
- Поезжай с богом! Не думай о худом. На людей посмотри и себя покажи. Другой край всегда интересен. И не забудь прихватить семена помидоров “Красавчиков”. Я наперед скажу: у тебя все получится…”
На прощание мы молча обнялись. Я знала, что навсегда прощаюсь с Катей Медведевой - крестьянкой, труженицей с непростой судьбой и чистой совестью.
Ее предсказание сбылось: за океаном нам с “Красавчиками” предстояла долгая и интересная жизнь...
Добавить комментарий