1.
Неправильное имя
Помню, давным-давно, еще в Москве, мы с мужем гуляли в парке с нашим трехлетним сыном Левой. Сын деловито пыхтел в песочнице – строил очередной дом, муж ему помогал - подсыпал песок, подкладывал разноцветные кубики. Дело шло, работа спорилась. На соседней скамейке сидел с газеткой подвыпивший мужчина. Он что-то напевал себе под нос, посматривая время от времени в нашу сторону, потом встал, сложил газету, подошел к мужу, дотронулся ему до плеча и громко сказал: «А зря ты, мужик, такого симпатичного мальчишку еврейским именем назвал. Неправильно это!», помахал на прощанье газетой и пошел, слегка покачиваясь. Светило солнышко, весело кричали дети, перезванивались трамваи. Ничего ведь не изменилось, но так скверно стало на душе. Я понимала, что надо переключиться на что-то другое, забыть. Кому и что ты будешь объяснять? И надо ли?
...Итак, с именем все более или менее ясно, но с фамилией в моей семье все не так просто.
А давайте по порядку. Фамилия моего первого мужа - Зильберминц. Я, выйдя замуж в 21 год, осталась на своей девичьей фамилии. В моей, тогда еще только начинавшейся взрослой жизни, было столько случаев, когда моих ровесников с непривычными для слуха обывателя фамилиями дразнили, над ними посмеивались, их вышучивали, что я решила, выходя замуж, оставить свою. Наверно, я смалодушничала, сейчас поздно об этом жалеть, но так уж все и осталось. А дочь и сын, разумеется, получили фамилию отца.
Однажды наша семилетняя дочь пришла со двора, где они с соседскими ребятами лепили снежную бабу, скинула мокрую шубку и ушла ни слова не говоря в спальню, захлопнув дверь.
- Не трогай ее, - сказал муж. Вероятно, это местные разборки.
Пусть в себя придет.
- Мне ужасно хотелось узнать, что случилось с нашей веселой теплой девочкой, приласкать ее, успокоить. Обычно она сама бросалась ко мне, выкладывала единым духом все свои сложные ребячьи проблемы, и мы их незамедлительно решали в порядке поступления. А тут... Через полчаса она вышла с покрасневшими от слез глазами, села за стол, начала есть суп, а потом отложила ложку, посмотрела на нас каким-то особым, ну просто не детским взглядом и тихо, но очень внятно сказала:
- Мама, папа, а можно переменить мою фамилию?
- Что переменить? - переспросила я.
- Ну, фамилию мою. Я не хочу быть Верой Зильберминц. Я хочу быть Верой Ивановой. Или... или Петровой... - Она перевела дух, заела свое сообщение куском хлеба... - Надо мной ребята смеются. Дразнят. Вовке я поддала как следует. А Лидка бегает и кричит всякие глупости. Тоже мне подруга. А я ей только вчера такой большой секрет рассказала. Зря. Не надо было.
За столом стало тихо. У меня в принципе здоровое сердце, а тут в груди так защемило, заныло, что я по-настоящему испугалась. Сердечный приступ? Только этого еще не хватало! Нет, надо справиться. Это ведь только первый выстрел в счастливое безоблачное советское детство нашего ребенка. Как долго оно продлится, это детство, и сколько таких выстрелов ожидать в необозримом будущем?
Я положила под язык мамин валидол, первый в моей жизни, посмотрела на мужа. Говорить я не могла.
Я давилась валидолом, дочка все еще жевала хлеб и смотрела на нас, ожидая ответа.
- Я тебя услышал, - сказал муж. - Ты хочешь сменить фамилию и стать Верой Ивановой или, может быть, Петровой. Так?
Вместо ответа дочка молча кивнула.
Ты хочешь остаться той же самой девочкой, но фамилию носить другую. Но ведь все кругом будут знать, что ты по-прежнему та же самая Вера, но только теперь ты Вера Петрова.
Ты ведь понимаешь, – продолжал он, что это не сказка, это по–настоящему, по правде. Понимаешь?
Она опять кивнула.
Ты родилась у людей, которые носят эту, а не другую фамилию. Если бы ты была настоящей Петровой, у тебя тогда были бы другие мама и папа.
Наверно, это очень хорошие люди, но уже не мы. И дедушка, и бабушка другие. Вся семья другая.
Когда ты подрастешь, ты поймешь, что человек не может уйти от своего прошлого, своей семьи, привычек, истории, сказок, песен, которые ему пели в детстве, если даже позже сменил фамилию и стал Ивановым или Петровым. И это очень важно понять. И еще: ты можешь гордиться своей фамилией. У нее длинная интересная история. Наши предки жили в Германии, они занимались чеканкой серебряных монет или серебра. В переводе с немецкого твоя фамилия означает чеканка серебра.
Это было очень важное для страны, где они жили, занятие. Надо долго учиться, многое уметь. Таких людей уважали, с ними считались. Над чем тут смеяться? Лучше пусть тот, кто дразнит тебя, расскажет, что интересного в его фамилии.
Дочь долго молчала. Потом сказала:
- Пап, я все поняла. Но все-таки лучше, чтобы меня не дразнили.
Прошло несколько лет. Мы по-прежнему жили на окраине Москвы в рабочем поселке ЗИЛ. Дочка училась в восьмом классе. Ребята давно привыкли к ее фамилии, и она уже не казалась им ни странной, ни смешной.
Дочь увлекалась литературой, писала очень неплохие рассказы. Однажды она расхрабрилась и послала свой рассказ в газету «Московский Комсомолец». Газета эта в то время была очень популярной, у нее был громадный круг читателей – сотни тысяч, а то и больше. Через несколько дней в нашем доме раздался телефонный звонок. Незнакомый мужчина просил позвать дочь к телефону. Я ответила, что ее нет дома, придет поздно, но могу передать все, что нужно. Мужчина сказал, что его имя Александр Аронов, он журналист из газеты «Московский комсомолец» и ему необходимо уточнить с дочерью некоторые подробности, так как они приняли к публикации ее рассказ. Я хорошо знала имя этого человека. Отличный журналист, прекрасный поэт. Мы разговорились, и он открыл мне причину своего звонка. Вере надо придумать псевдоним. Под настоящей фамилией (той самой, которой надо гордиться) рассказ не может быть опубликован. Псевдоним я быстренько придумала. Мне казалось, что подпись Вера Полянская под рассказом (этим и следующими) выглядит очень мило. Дочь с этим согласилась. И с тех пор и до самого нашего отъезда в Америку рассказы, юморески, очерки, написанные Верой Полянской, регулярно появлялись на страницах «Московского Комсомольца», а порой и «Комсомольской правды». А как-то в один и тот же день и на одной странице газеты появились сразу две публикации: рассказ и очерк. Очерк написала В. Зильберминц, а рассказ - Вера Полянская. Вот такие чудеса.
А теперь два слова о псевдониме моей дочки. Фамилия моего отца - Полянкер. Такая же (разумеется) фамилия в юности была у его двух сестер и брата. Они рано осиротели, каждый пробивался как мог. Брат отца, Ефим, красивый спортивный юноша, в 15 лет поступил в летную школу. Для того, чтобы легче поступить, прибавил себе годы и изменил фамилию и имя на более благозвучные. Он стал Павлом Полянским, военным летчиком, героически воевал с фашистами, ушел в отставку в чине генерала авиации. Когда-то мне казалось неинтересным, не заслуживающим внимания то, о чем я вам сейчас рассказываю. Теперь я поняла, что я ошибалась. Наши имена, фамилии – неотъемлемая часть нашей с вами жизни.
Наше прошлое. Я оглядываюсь назад, я пытаюсь заглянуть в него и вижу маленькую бесстрашную девочку, мою дочку, над которой потешаются одноклассники, переиначивая на разные лады ее фамилию.
Она защищается как может: в кого-то залепит снежком, кому-то не даст списать диктант.
Мне горько от того, то я мало чем могла ей тогда помочь. И в самом деле, чем?
Как же я хочу надеяться, что люди, которые идут на смену моему поколению, будут жить в правильной стране, они будут носить нормальные имена (никому в голову не придет их называть правильными) и им не придется отягощать свою память воспоминаниями, подобными этим (уверяю вас, совершенно правдивым).
Наше прошлое – оно не застывшее, оно живое, оно может столько нам дать в понимании самих себя, да и окружающих тоже.
2.
Глаза моего прадеда
У меня нет портретов моей бабушки, маминой мамы. Есть только маленькая фотография (как на паспорт) интересной дамы в замысловатой шляпе с красивым озабоченным лицом. Она родилась в Варшаве, в интеллигентной состоятельной семье, играла на рояле, мечтала о ... Я не знаю, о чем она мечтала. Знаю, что вышла замуж за моего деда, средней руки коммивояжера, переехала в Могилев, где у него была постоянная работа, родила четырех детей – трех сыновей и девочку, мою маму. Она довольно безбедно жила с детьми и мужем, потом началась первая мировая война, за ней гражданская. Бабушка умерла в гражданскую от воспаления легких, оставив сиротами детей-школьников и мужа, который метался от станции до станции, что-то продавал, кажется, уголь или цемент, что-то покупал - пытался выжить, что в те невероятные времена было почти невозможно. Старший сын умер от туберкулеза, остальные дети выжили. Я почти не помню деда, он умер, когда мне было три года.
В детстве я очень переживала от того, что у меня нет ни дедушки, ни бабушки. Детских садов в годы моего детства даже в Москве было мало, меня возили каждое утро в детский сад на трамвае линии А (москвичи называли этот трамвай Аннушкой). Дорога занимала час. Я плохо переносила дорогу, хотела спать, меня укачивало. Я ехала и думала о том, что, если бы у меня были бабушка или дедушка, я бы приходила к ним в гости и не ходила в этот день в детский сад. Мне бы рассказывали сказки, угощали вкусными плюшками в виде жаворонка с изюминкой вместо глаза (такие мне иногда покупали в Елисеевском магазине), дедушка сажал бы меня на колени. Никто в семье о моих мечтах не догадывался, я была очень стеснительной девочкой. Я сочиняла для себя много историй, но они так и остались только в моем воображении. Теперь, спустя много лет, все куда проще: я пишу рассказы, журнал их публикует, а тогда... В нашем переулке в соседнем доме жил дедушка, которого я часто встречала на улице, когда мама посылала меня за хлебом или когда я по утрам торопилась с портфелем в школу. Высокий, худой, в потертом пальто с болтающейся пуговицей, он медленно брел к себе домой, неся в авоське батон или бутылку кефира. Порой мне так хотелось подойти к нему и спросить, не нужно ли ему помочь, что-то купить в магазине или картошки сварить на обед. Или просто зайти в гости и посидеть рядышком... Я порой подходила, шла рядом с ним, а потом, убыстряя шаги, проходила мимо. Стеснялась.
Шли годы, я стала взрослой, вышла замуж, у меня родились дети. У моих детей были дедушки и бабушки, которые приезжали к ним, хлопотали, волновались, целовали, дарили подарки. Все как полагается. Но иногда - нет, не часто - я вспоминаю кудрявую девчонку, бегущую вприпрыжку с портфелем по Богословскому переулку, и старика, который медленно бредет, держа в руках авоську с батоном ей навстречу и не догадывается, как хочется этой смешной девочке подбежать к нему, взять за руку, заговорить...
А недавно сын позвонил и сообщил, что нашел моего прадеда. Он давно и очень успешно занимается поисками дальних и ближних родственников, и это у него здорово получается.
Итак, я подошла к своему лэптопу и открыла его. Интересно, что там нашел мой пытливый сын? Какие неожиданные новости он мне сообщит? Первое, что я увидела, – надпись громадными буквами через весь экран: «Мамочка, ты хотела встретиться с прадедушкой? Добро пожаловать!». На экране я увидела старинную фотографию, а на ней – большую семью. Несколько детей школьного возраста, несколько малышей, молодые люди и дамы – видимо, сыновья и их жены, рядом - женщина лет 45 - 50, наверно, мать, а в центре фотографии с мальчиком 7 - 8 лет на руках – солидный, лет шестидесяти, мужчина в сюртуке, с часами на цепочке, с красиво подстриженной бородой. Взгляд его умных, слегка прищуренных глаз был обращен, как мне показалось, прямо на меня. Мужчина смотрел на меня, я на мужчину. И вдруг меня как молнией пронзило: да это же МОЙ прадедушка! Это его взгляд обращен ко мне сквозь толщу времен, сквозь войны, потери, радости и горести... Это в самом деле был он. А семилетний мальчик у него на руках - мой дед. Не могу передать, какие чувства бушевали тогда в моей душе. Разумеется, потом я пришла в себя, вернулась к реалиям сегодняшнего дня, которые, надеюсь, с не меньшими эмоциями опишет в свое время кто-нибудь другой.
Добавлю, что, если бы не мой сын, я бы никогда не смогла посмотреть в строгие глаза моего прадеда, не узнала бы, что он был очень успешным торговым предпринимателем, пользовался уважением в деловых кругах, Был дважды женат.
Мой дед - его самый последний ребенок. От себя могу добавить: меня порадовало, что все дети на семейной фотографии были хорошо одеты и на каждом из них, самом маленьком или подростке (видимо, дело было осенью или зимой), были добротные сапожки.
В наше невероятное, порой непонятное, то страшное, то обнадеживающее время так важно в поисках будущего не потерять связь с прошлым. Ибо потеряв прошлое, мы теряем самих себя.
Добавить комментарий