Как и всякое почтенное семейство, семья Шарля желала для него карьеры достойной, спокойной и доходной. Отчим настойчиво предлагал ему выбрать между дипломатией и армией. Мать мечтала видеть его в чине атташе посольства. Они уверяли, что их связи помогут ему подняться по иерархической лестнице. Но Шарль, человек, начисто лишённый здравого смысла, упрямо повторял, что хочет быть писателем. И как ни пытались родители объяснить ему, что это не настоящая профессия, что, за редким исключением, все писатели – бездельники и пустые мечтатели, он упорствовал. В конце концов, им удалось убедить его поступить на юридический факультет в Школу права.
Будучи ещё учеником Королевского коллежа Людовика Великого в Париже, он переспал с молоденькой еврейкой-проституткой Сарой, по прозвищу Косенькая, и подцепил гонорею.
Помог ему его сводный брат Альфонс. Он познакомил Шарля с аптекарем, который стал снабжать того лекарствами.
Шарль не сердился на Косенькую за то, что она его заразила. Прельстило его в этой некрасивой и больной девке именно её уродство, её разложение, её несчастливая судьба и её порок.
Он считал, что в столь низком падении есть свой тонкий дурман. Соединяя уродство со сладострастием, он получал двойное удовольствие, во-первых, таким образом, он хотел выделиться, а во-вторых, ему казалось, что этим он попирает устоявшиеся каноны эстетического совершенства.
Однако лечение не помогало, и это немного расстраивало Шарля. К тому же пришлось занять деньги на лекарства.
Учиться и углублять свои знания в области права, истории и математики он не хотел. И вообще не посещал занятия в Школе. Зато его до безумия влекла к себе литература. Он читал, сочинял стихи, мечтал сравниться с великими.
Наравне с тягой к уродливому, мерзкому и порочному у Шарля было пристрастие ко всему изысканному и утончённому. Это довело его финансовые дела до отчаянного положения. Бездумно транжиря деньги на дорогие вещи, рестораны и женщин, он с головой влез в долги.
Желая спасти Шарля от морального падения, отчим решил вырвать его из разлагающей среды и отправить в длительное морское путешествие, в Индию. Он верил, что перемена обстановки изменит его и вернёт на путь истинный.
Узнав о решении отчима, Шарль не стал возражать. Быстро собрал вещи и поехал на дилижансе в Бордо, где сел на борт корабля «Пакетбот Южных морей», следовавшего в Индию.
Эта поездка вдруг обрела для него символическое значение. Шарль думал, что, посетив чужие края, он обогатится массой новых впечатлений, которые станут благодатной почвой для его поэтического творчества. И это его сделает таким же независимым и великим, как Ламартин и Гюго. Но вдохновение его будет другим. Он смутно сознавал, что если хочет выделиться на фоне большинства модных поэтов, то должен культивировать в себе тягу к изображению мерзости, разложения, насилия, так огорчавшую его родных. Он торопился порвать со своим прошлым и стремился к новой судьбе.
Пройдя вдоль побережья Франции и Португалии, «Пакетбот Южных морей» направился к островам Зелёного Мыса. Потом пересёк экватор. И попал в шторм у берегов мыса Доброй Надежды. На корабль обрушился сильный смерч, поломал мачты и сорвал паруса.
Благодаря помощи американского судна «Томас Перкинс», «Пакетбот Южных морей» смог добраться до рейда Порт-Луи, столицы острова Маврикий. Там судно стало на ремонт.
Всё путешествие Шарль вопреки своим ожиданиям пребывал в состоянии прострации. Перемена обстановки явно не развлекала его, а, напротив, лишь усиливала его хандру, растерянность и отвращение ко всему на свете. Безразличный к неожиданностям, неизбежным во время плавания, и к красотам, открывавшимся во время стоянок, он испытывал отвращение к жизни, какое бывает разве что у стариков.
Неестественно тёплая погода ослабляла и нервировала Шарля. Ему не хватало тумана и грязи Парижа.
Когда «Пакетбот Южных морей» прибыл на Сен-Дени де Бурбон, Шарль заявил капитану, что хочет вернуться домой с первым же кораблём. Как раз в это время готовился к отплытию в Бордо корабль «Альсид».
Добившись своего, Шарль стал ожидать отплытия.
«Альсид» вышел в море с большим грузом сахара и кофе. У мыса Доброй Надежды, корабль был вынужден задержаться из-за плохой погоды.
Тем временем стали кончаться продукты питания. К счастью, встретившийся им генуэзский бриг согласился поделиться своими запасами со страдающим от голода экипажем.
Шарлю не терпелось поскорее избавиться от качки и корабельных сухарей. Вместе с тем он начал тревожиться: как встретит его семья. И в тот самый момент, когда семья полагала, что он скоро прибудет в Индию, он объявился в Париже.
Шарль постепенно убеждался в своей несовместимости с окружающим миром. Какое бы направление ему ни предлагали, ему хотелось одного — уклониться. Он терпеть не мог никаких рельсов, никакой колеи, которую принято называть путём истинным.
Из своего долгого путешествия он, конечно, привёз кое-какие необычные образы, кое-какие стойкие ароматы и ощущение сладковатой скуки, но для творчества ему не были нужны экзотические ингредиенты. Он уже смутно догадывался, что вдохновение будет черпать не в живописных внешних образах, а в собственных страданиях, в болезненных тайнах, в проклятиях, в мерзостях, в бунтарстве. Вот почему он нисколько не жалел, что отказался от путешествия в Индию.
Встреча с семьёй оказалась не столь тяжёлой, как Шарль думал. По-видимому, семья ещё не рассталась с надеждой вернуть его на путь истинный.
Очутившись дома, Шарль тут же стал размышлять, как бы ему освободиться от семьи. Он заявил, что его профессией может быть только литература. Поняв, что Шарль не отступится от своего намерения, отчим согласился наконец с возможностью литературной карьеры, при условии, однако, что это будет серьёзная литература и что Шарль своим упорным трудом добьётся признания и уважения. Мать горячо приветствовала это решение.
С согласия родителей Шарль покинул родительский дом и снял скромную квартиру на острове Сен-Луи, в центре Парижа.
Спустя год, став совершеннолетним, он вступил в права наследования и получил 18 тысяч, к которым добавлялись 359 франков государственной пятипроцентной ренты, а также земли в Нёйи, причем один из участков, сдаваемый фермеру, приносил годовой доход в 415 франков. В совокупности доходы Шарля составляли 1800 франков в год.
Опьянённый баснословными цифрами, Шарль считал своё материальное положение обеспеченным. Но безрассудство и расточительность взяли верх. За два года он растратил большую половину своего состояния. Чтобы рассчитаться с долгами пришлось продать за 6500 франков две акции Банка Франции, заложить за 3500 франков свою землю в Нёйи и продать все остальные участки земли за 70150 франков.
Желая спасти Шарля от полного разорения, его мать решила прибегнуть к помощи правосудия путём назначения опекунского совета, без разрешения которого он не сможет предпринять никаких действий, вовлекающих в расход его имущество.
Сначала Шарля это сильно взбесило, а потом он подумал, что, может, для поэта и нет ничего плохого в том, чтобы провести всю свою жизнь под опекой людей, думающих и действующих за него. Мир сновидений тем обширнее, чем меньше у писателя материальных забот.
В Париже Шарль сошёлся с несколькими молодыми литераторами и художниками, среди которых были уже успевший прославиться необычайной виртуозностью ритма и рифм поэт Теодор де Банвиль и художник Эмиль Деруа, за четыре ночных сеанса нарисовавший портрет Бодлера, изобразив его задумчивым, с пальцем у виска и тоненькой вьющейся бородкой, обрамляющей щёки.
Шарль поражал собратьев по перу откровенностью и бесстыдством своих стихов. Грубейшие слова в великолепной оправе и смелые описания следовали одно за другим. По форме всё это было прекрасно, но так сильно отличалось от их литературных принципов, что все они лишь только пугливо восхищались этим превосходным и развращённым поэтом.
Шарль и его друзья любили прогулки по Люксембургскому саду, или Булонскому лесу, или же за пределами города, в районе улицы Плезанс, в парке Монсури. Они также ходили в гости друг к другу и там, в меблированных комнатах и в мансардах, пили, курили, а то и баловались гашишем. Кроме этого все они любили девиц лёгкого поведения.
И вскоре Шарль подхватил сифилис. Сначала он огорчился, но потом даже стал гордиться этим обстоятельством. Ему казалось, что такая болезнь — своеобразный диплом мужчины, повидавшего жизнь.
Подобно большинству своих современников, Шарль считал, что сифилис не обязательно заразен и что вылечиться можно очень просто, принимая пилюли с ртутью и йодистый калий. Уверенный, что речь идёт о вполне незначительной болезни, он поначалу обратился к гомеопату, но потом согласился принимать лекарства, которые ему прописал доктор.
В это время у него появилась любовница, рослая мулатка с дерзким взглядом, толстыми губами и чёрными вьющимися волосами. Это была Жанна Дюваль, известная в округе ещё под именами мадемуазель Лёмер и Жанна Проспер. Гаитянка по происхождению, она до встречи с Бодлером играла под псевдонимом Берта разные мелкие роли в театре «Порт-Сент-Антуан», где у неё накопилось множество любовных авантюр. Шарль, увидев её, сразу влюбился в это смуглое тело, в кошачьи движения и душистую гриву метиски. Он считал, что после косоглазой еврейки Сары ему нужна подруга не менее оригинальная, чем предыдущая. Настоящий денди, он ценил в Жанне Дюваль то, что благодаря ей он выделялся из толпы и демонстрировал своё презрение к мнению обывателей. Кроме того, он испытывал извращённое наслаждение от прикосновения своей белой кожи к тёмной коже мулатки. Совокупляясь с ней, представительницей иной расы, он освобождался от предрассудков, столь присущих его отчиму и ему подобным. Он нарушал законы, установленные глупой буржуазией, погружаясь в сладострастие отрицания.
Впрочем, эта темнокожая красавица была нужна ему не только для радостей, которые дарило её волнующее гибкое тело. Жанна вдохновляла его и на сочинение стихов. Непредсказуемая, она олицетворяла в его глазах всех женщин. Он без устали воспевал свою многоопытную партнёршу с тёмной шелковистой кожей, как бы созданную для того, чтобы играючи помогать ему быть палачом самого себя.
После любовных утех они обычно пили белое вино. Потом принимались за более крепкие напитки. Шарля забавляло это искусственное изменение сознания. Он считал, что надо испробовать всё, что способно разломать стереотипы чувств. Разрушать себя, чтобы существовать по-иному,— таков, считал он, девиз сильных людей. И чем сильнее он ощущал зависимость от других, от опекунского совета, от судейских чиновников, от кредиторов, от всего общества, тем больше хотелось ему убедить себя, что при всех своих слабостях он неизмеримо превосходит людей, желающих подчинить его общепринятым законам.
Благодаря Эмилю Деруа Шарль научился разбираться в технике живописи и отточил свой вкус к картинам.
Считая себя достаточно компетентным в искусстве, он решил написать брошюру о ежегодной выставке, картин в Лувре, на которой были представлены полотна Делакруа. Но брошюра не получила ожидаемого успеха.
Удручённый первой литературной неудачей и пустотой своего существования, Шарль решил покончить с собой. Он полагал, что смерть одним ударом избавит его от всех проблем. И в то же время надеялся, что, если случайно самоубийство окажется неудачным, перепуганные родственники станут более терпимыми и внимательными.
Перед тем, как совершить «самоубивство», Шарль написал завещание. После чего нанёс себе удар ножом в грудь. Рана оказалась неглубокой. Но он потерял сознание. Это произошло в кабаре на улице Ришелье, в присутствии Жанны. Она попросила перенести раненого к ней домой. Приехавший врач успокоил Шарля, сказав, что его жизни ничего не угрожает.
Вскоре после этого в одном парижском журнале была опубликована его статья о выставке картин Давида, где Шарль восхищался Давидом и его картиной «Смерть Марата».
Спустя какое-то время в том же журнале была опубликована его заметка под названием «Собрание утешительных максим о любви», где автор развлекался, давая циничные советы влюблённым и вспоминал о своей Косоглазке.
Всё чаще и чаще в журналах начали появляться его небольшие статьи и отдельные стихотворения.
Революцию 1848-го года Шарль воспринял восторженно. Когда Париж охватили беспорядки и по всему городу начались стычки между повстанцами и правительственными войсками, Шарль с друзьями бегали по улицам, присоединялись к повстанцам и криками подбодряли их. У Шарля, возбудившегося при виде такого кавардака, складывалось впечатление, что порку получает всё общество с его тупой иерархией, подавляющими личность законами, со скандально крупными состояниями, со всеми его нотариусами, министрами, судьями и генералами. Для него речь шла о столкновении не между республиканцами и монархистами, а между молодежью, жаждущей независимости, и стариками, защищающими установленный порядок, между фантазией и рутиной, между гением и обывательщиной.
Но увлечение революцией прошло очень быстро. Он снова вернулся к литературе и уже был безразличен к политике и волнениям на улице.
Шарль, как и многие в то время, был большим поклонником творчества Эдгара По. После смерти писателя Шарль занялся переводами его произведений, отдавая их в газеты «Колодец и Маятник», «Философия меблировки» и «Ворон». Параллельно с этим он публиковал в «Ревю де Пари» свои стихи.
За пятнадцать лет совместной жизни Жанна сильно изменилась, превратившись из кошечки-мулатки в костлявую, морщинистую дылду, с шершавой кожей и винным перегаром изо рта. Она больше не очаровывала его, а обременяла и раздражала. Её смуглое тело, когда-то приводившее в восторг, теперь вызывало у него лишь отвращение и жалость. К тому же она ему ещё и изменяла, и не скрывала этого. В конце концов он принял решение расстаться с Жанной. И в один прекрасный день набрался мужества и выставил её за дверь.
Но потерпев ряд неудач на любовном фронте, устав от одиночества, от переездов и от скверной пищи, спустя какое-то время возобновил совместную жизнь с Жанной. Впрочем ненадолго. После очередного скандала они снова расстались.
Однако на фоне вереницы жизненных перипетий были и приятные моменты. Шарль подписал контракт с Мишелем Леви на публикацию двух томов новелл Эдгара По. Как переводчик он рос в глазах читателей. Новеллы Эдгара По были горячо встречены публикой.
Журнал «Ля Ревю де Монд» опубликовал восемнадцать лучших его стихотворений. И в довершение всего Пуле-Маласси подписал с ним контракт на издание двух томов статей и сборника стихов.
Сначала сборнику стихов Шарль дал название «Лесбиянки», но позже критик и романист Ипполит Бабу предложил название «Цветы зла». Шарлю сразу же понравилось это название. По его мнению, оно лучше всего отражало идейный смысл сборника.
Шарль отдал рукопись «Цветов зла» издателю и приступил к правке гранок.
В это время в своей парижской квартире в возрасте 68-ми лет скончался его отчим.
Как вдова сенатора его мать получила приличную пенсию: 11 тысяч франков годового содержания, и уехала жить в Онфлёр, где у неё был свой дом.
Три недели спустя «Цветы зла» поступили в продажу. Это была небольшая тоненькая книжка – итог более чем пятнадцатилетней работы.
В прессе сразу же началась кампания против «Цветов зла». В газете «Фигаро» появилась статья, где были подвергнуты жёсткой критике четыре стихотворения: «Отречение святого Петра», «Лесбос», «Проклятые женщины», «Окаянные женщины». В газете «Журналь де Брюссель» «Цветы зла» сравнили с романом «Госпожа Бовари», за который Флобера привлекали к суду.
После этого в Главное управление общественной безопасности поступил донос, в котором сообщалось, что книга «Цветы зла» содержит вызов законам, охраняющим религию и мораль. Генеральный прокурор получил распоряжение приступить к следствию, в результате чего последовала конфискация всех экземпляров книги.
На суде обвинение пришло к выводу, что автор, человек беспокойный и неуравновешенный, возможно, не осознавал характера тех оскорблений, которые содержатся в его стихах, и призвало судей к сдержанности и снисходительности к подсудимому.
Речь защиты была слаба и неубедительна и никак не повлияла на решение судей.
В тот же день был вынесен приговор. Шарля приговорили к штрафу в триста франков, Пуле-Маласси — к штрафу в сто франков. Кроме того, суд постановил запретить стихи, показавшиеся ему наиболее одиозными: «Украшения», «Лету», «Слишком весёлой», «Проклятых женщин», «Лесбос» и «Метаморфозы Вампира». Книга «Цветы зла» не была запрещена целиком, но оказалась изуродована изъятием нескольких ключевых стихотворений.
Шарль сразу же стал знаменитостью. Причём не благодаря таланту, а благодаря своей дерзости. В читательских кругах его считали малопочтенным типом, нарушающим хороший тон грубостью своих стихов и эксцентричностью манер.
Но многие известные писатели высоко оценили его творчество и талант и выразили ему свой восторг. Среди тех, кто восхищался «Цветами зла», были Флобер, Виктор Гюго и Сент-Бёв.
Шарль подписал с Калонном договор, обязуясь сдавать тому каждый год тексты общим объёмом двенадцать печатных листов для журнала «Ревю контанпорен» за три тысячи франков ежегодно.
Он снова сошёлся с Жанной, и на какое-то время уехал к матери в Онфлёр.
В Онфлёре ему было лучше, чем в Париже. Между прогулками в порт и беседами с матерью он переводил английского поэта Томаса Де Куинси и писал новые «Цветы зла» для переиздания сборника.
В это время над Жанной нависла угроза паралича и её положили в муниципальную больницу. Жанна была полностью на иждивении Шарля. Её психическое и физическое состояние оставляло желать лучшего. Больно было смотреть на эту развалину с пустым взглядом, одряхлевшим телом и обвисшей тёмной кожей.
Пуле-Маласси и де Бруаз подписали с Шарлем договор на переиздание «Цветов зла» тиражом в 1500 экземпляров. Была также оговорена публикация отдельным томом «Искусственного рая» и двух сборников критических статей под названиями «Литературные мнения» и «Эстетические диковины». Во второе издание «Цветов зла» не могли войти шесть стихотворений, запрещённых решением суда, но в нём появились новые стихи, написанные после суда и уже опубликованные в различных журналах. За эти четыре тома автор должен был получить 300 франков за каждый том.
Несмотря на ужасный вид Жанны, Мане написал её портрет. На картине, которой потом дали название «Любовница Бодлера», была изображена мулатка в летнем платье с перемежающимися широкими лиловыми и белыми полосами. Восхищаясь творчеством Шарля, художник запечатлел и поэта — на втором плане картины «Музыка в Тюильри». Шарль был изображён в профиль в широкополом шёлковом цилиндре.
Благодаря «Цветам зла» и своему одиозному поведению, Шарль стал объектом поклонения. Его обожатели кричали ему в лицо, что он сделал их счастливыми.
После неудачной попытки поступить на службу в Академию он уехал в Бельгию. В Брюсселе он дал несколько лекций в Художественном кружке и завёл дружеские отношения с жившим там Виктором Гюго.
К 45-ти годам у Шарля появились сильные головные боли с приступами рвоты. После одного такого приступа он признался, что никак не может избавиться от лёгкого головокружения, от тумана в голове и рассеянности мысли.
Со временем головные боли и рвота стали ежедневными. Он ходил по квартире, обвязав голову полотенцем, смоченным болеутоляющей жидкостью, и принимал пилюли с опиумом, валерианой, наперстянкой и белладонной. Шарль не говорил врачам о сифилисе. Поэтому врачи не сумели определить природу болезни и прописали ему лечебные ванны и минеральную воду Виши. Но болезнь не отступала. И врачи поставили ему диагноз: истерия на нервной почве. Шарль же обвинял бельгийский климат в ухудшении своего здоровья.
В один прекрасный момент ему стало лучше и он подумал, что выздоравливает. Желая немного развеяться он поехал на несколько дней в Намюр к Пуле-Маласси. Во время посещения церкви Сен-Лу у него закружилась голова, он потерял равновесие и упал на каменный пол. На следующий день утром у него появились признаки помутнения сознания, и Пуле-Маласси срочно отвёз его в Брюссель.
Состояние Шарля ухудшалось с каждым часом. Через несколько дней у него парализовало правую сторону и его госпитализировали в клинику Сен-Жан-э-Сент-Элизабет.
Главный врач больницы, подтвердил диагноз: паралич правой стороны тела. Но у Шарля ещё оставалось достаточно ясности ума и силы воли, чтобы говорить «нет» и «проклятье» на всё, что ему предлагали.
Через неделю в Брюссель приехала его мать. Когда она увидела в общей палате Шарля, похожего на живой труп с тупым взглядом, то расплакалась.
Поскольку условия в больнице были ужасными, пять дней спустя мать забрала его из больницы и отвезла к себе в гостиницу.
Состояние Шарля было стабильным. Оставлять его в Брюсселе было нельзя, и мать решила увезти сына в Париж и подыскать там для него подходящую лечебницу. В Париже Шарля поместили в лечебницу доктора Эмиля Дюваля, расположенную неподалеку от Триумфальной арки, а мать уехала к себе в Онфлёр.
Болезнь незаметно прогрессировала и со временем Шарль перестал покидать свою постель. От постоянного лежания у него на ягодицах и на пояснице появились пролежни. Когда его перекладывали, он стонал.
Наконец у Шарля началась агония. Пришёл священник. Умирающий не мог произнести ни слова. Даже привычное «нет» и «проклятье» не вылетало из его уст. И до того, как он испустил последний вздох, его причастили. Вечный бунтарь почил спокойно, без мучений на больничной койке. Ему было сорок шесть лет.
Добавить комментарий