С ножом, стремительно выскакивающим из ручки от нажатия кнопки, я впервые визуально познакомилась в кинотеатре, когда там показывали индийский фильм со знаменитым Радж Капуром в главной роли. Была я тогда малолеткой, не запомнила ничего, кроме красавца Капура и поразившего мое воображение ножа, который мальчишки называли «финкой».
Могла ли я представить тогда, что дважды за мою жизнь точно такой нож выскочит перед моим горлом? Причем, если первый раз это будет сплошным понтом и, по крайней мере, хоть и противно, но жизни никак угрожать не будет, то во второй раз неизвестно, чем бы это кончилось, если бы не... Ну, об этом позже. Начну в хронологическом порядке.
* * *
Закончены экзамены и зачеты, я благополучно перешла на второй курс, впереди три месяца каникул, которые я проведу сначала на Днепре в поселке под Киевом с родителями, потом в Харькове у любимой тети с ее сыном и его друзьями. В день последнего экзамена все группы моего факультета собрали в актовом зале и замдекана, поздравив нас с окончаниен учебного года, объявил о том, что нас очень просят приехать за месяц до начала учебного года, чтобы помочь подшефному колхозу собрать урожай картошки. Очень просят. Это потом, когда мы стали молодыми специалистами, наши предприятия не просили, а в приказном порядке посылали в колхозы: нам сохраняли зарплату и премиальные. Со времен раскулачивания несчастные, почти обезлюдевшие колхозы не выживали без помощи горожан.
Я была очень законопослушной девочкой, поэтому, несмотря на мамины уговоры плюнуть на «дурацкое предложение», настояла на своем – дескать, стыдно будет смотреть в глаза своим товарищам по группе, - со вздохом покинула веселую харьковскую команду мальчишек, всегда слегка влюбленных в сестренку своего дружка, и явилась к деканату в назначенное время, одетая в спортивную форму, в кедах, на спине – рюкзак с бельишком и одеялом, как было сказано, готовая к отъезду. Ох, как права была мама! Из моей группы я оказалась единственной, из всех остальных группп факультета (порядка ста пятидесяти человек) набралось всего восемнадцать студентов, все мальчики. В нашем суровом ВУЗе девочек вообще было раз-два и обчелся, это вам не педагогический и не медицинский, ФИЗМАТ лишь мог сравниться. Удирать было поздно, меня занесли в список и, выждав еще какое-то время, повели к автобусу. Когда все расселись, замдекана произнес напутственную речь, вышел из автобуса и мы покатили в неизвестность навстречу подвигам.
Я, юркнув первой, забилась на пустующий задний ряд и разглядывала лица входящих незнакомых крепких высоких парней, стараясь угадать, сдружусь ли с ними. Меня они как бы и не заметили: какая-то мелкая серая мышка, никто не взглянул в мою сторону, не обратился, не попытался познакомиться. Между собой мгновенно перезнакомились и вели себя раскованно, словно знакомы давным-давно, и тут же выбрали старосту, который будет получать указания от колхозного начальства и распределять нас по рабочим участкам, отвечать за дисциплину и следить за доставкой продуктов для кормежки, которую мы сами по очереди будем готовить.
Часа через полтора автобус подкатил к хилому домику с вывеской «Правление», откуда показался председатель колхоза и повел группу к месту жилья. Это «жилье» удивило всех: довольно далеко от домиков колхозников, на большой поляне стояли три постройки. Это были давно заброшенные кузница, внутри которой были грубо сколоченные столы с лавками, коровник со стойлами вдоль двух стен с широким проходом посреди и абсолютно пустая огромная конюшня.
- В кузне будете готовить и есть. Печь работает, хворост будете наламывать сами в лесу. В коровнике – спать, по двое на стойло. Стойл всем не хватит, остальные – на чердаке, лестница приставлена. Сено подстелить привезете из колхоза, как и продукты, в вашем распоряжении будет телега и лошадь, за которой будете ухаживать и запрягать сами, держать в конюшне у входа. Ну а в остальной части конюшни - отхожее место для всех, до кустиков здесь не добежите. Помыться и постирать бельишко – в речке, вот она, тут же. Если что нужно – через старосту.
Выдав всю информацию, председатель ушел и больше мы его (кроме старосты) до отъезда не видели.
Огорошены были все, но я... Я просто была в отчаянии: по парам в стойле, кучей на чердаке, а уж отхожее место! Куда мне-то бежать?! Парни быстренько разобрались по парам, расхватали стойла, остальные с удовольствием полезли наверх – там будет теплее, все натаскали и подстелили сено. Я тоже приволокла охапку и, за неимением никакого выбора, улеглась спать в проходе. Было, конечно, прохладновато под моим байковым одеяльцем, но первую ночь я выдержала. К несчастью, на второй же день кто-то разбил стекло в единственном окне коровника, как раз в торце, и всю ночь меня нежила ледяная струя воздуха. Утром я была невыспавшаяся, голубенькая, громко лязгающая зубами и дрожащая, словно со мной подружился «паркинсон». И тут, неожиданно, меня пожалела одна парочка: пошептавшись меж собой и придя к соглашению, два москвича, оба – «маменькие сынки»-неумехи (в отличие от приезжих с периферии, которых вообще в нашем ВУЗЕ было большинство, т. к. отбор был самых лучших по стране, в основном, медалистов). Думаю, они решили спасти меня не совсем бескорыстно: я ведь могла стирать их трусы и рубашки, перемыть грязную посуду и даже подготовить, почистить продукты к обеду в день их дежурства - словом, сделать за них какую-то работу, чего они отродясь не делали. А я за тепло по ночам готова была отдаться в рабство. Одного из них заботливые родители снабдили даже пуховым одеялом.
В нашей команде случился один любитель-фотограф. Он не упускал случая сфотографировать что-нибудь интересное, потом раздал всем кучу фоток. У меня среди снимков есть один, очень забавный: «мои» маменькины сынки в день дежурства поехали в колхоз за продуктами, но лошадь запрячь в телегу не сумели. И фотограф запечатлел, когда мы пришли к обеду с поля, замечательную картину: оба впряжены в тяжело груженную телегу, медленно, с трудом, тянут ее к кузнице, а рядом легко гарцует привязанная лошадка. Обед в тот день пришлось наскоро готовить всему обществу.
Наша троица уже через несколько дней превратилась в пару: одному, имя которого я даже сейчас и не упомню, очень надоела скучная, трудовая, неуютная жизнь, он позвонил родителям с просьбой забрать его домой и сообщил через старосту и председателя колхоза деканату, что простудился, заболел и что родители отвезут его в Москву. Я осталась с Борисом и с его пуховым одеялом. Надо отдать должное Боре: один раз попытавшись до меня дотронуться и получив угрозу, что буду спать в проходе и, уж конечно, не стану стирать его рубашки, он перестал делать какие-либо попытки сближения. Но вот для всех остальных мы стали парой.
Был в группе парень по имени Влад. Иногородец, прямой и грубоватый, но толковый работяга и, пользуясь большим уважением, был он выбран старостой. Но для меня он превратился в исчадие ада: грубил, матерился, невзирая на мои просьбы, и особенно измывался, когда заставал меня за стиркой Борисовых рубашек. «Что, опять прогибаешься перед своим любовничком?». Я пыталась сдерживаться: «Могу и тебе постирать, если хочешь». В ответ – презрительная усмешка и опять – мат. Я считала, что он меня презирает и ненавидит, и не знала, как изменить ситуацию, только скрипела зубами и отмалчивалась. Я, правда, подозревала, что в душе он добрый и заботливый обо всех, включая и меня. С первого же дня он снял с себя красную майку (я заметила эту майку на нем еще в автобусе), прибил гвоздики на дверь конюшни внутри и снаружи и предложил всем вывешивать майку, заходя в общественный «туалет», где были вырыты две ямы. Знак-майка был придуман, как я поняла, именно для меня, и это было трогательно. Он заботился и о том, чтоб мы, кроме выделяемых нам кохозом продуктов, самых элементарных, – картошка, морковь, капуста, макароны и мясо, - ели бы фрукты и овощи, к которым привыкли. Собрав со всех деньги, Влад объезжал колхозников, выращивающих на своих дворах для семьи редиску, огурцы, помидоры и яблоки, и покупал, что мог, так что у нас всегда на обед был свеженький салат и яблоко.
Прошло какое-то время, я попривыкла к своим новым знакомым и даже завоевала авторитет, поскольку могла давать советы по части готовки. Я успела научиться хорошо готовить, потому что мама была слишком занята на службе, а папа, работавший по двенадцать часов в сутки на заводе в десяти минутах ходьбы от дома, приходил домой на часок отдохнуть и пообедать. Я очень любила моего замечательного отца, и мне всегда хотелось побаловать его чем-то вкусненьким, чего он не найдет в скромной заводской столовке. А у нас хранилась толстенная книга, в шикарном переплете, с красивыми фотографиями, старинная, дореволюционного издания, переходящая от поколения к поколению, - «Поваренная Книга» с рецептами необыкновенных блюд, которыми наслаждалось дворянство.
Кое-что, куда не входили устрицы, телятина, форель и т. п., годилось и нам, простым советским труженикам. И только Влад продолжал меня изводить.
Прошло какое-то время, и наши мальчики заскучали, им хотелось праздника, выпивки, веселья, тем более, что они успели познакомиться на полях с местными девчатами, охочими до общенья с симпатичыми молодыми москвичами. Купили в сельпо водки и поздно вечером после работы, дождавшись приодетых и накрашенных своих девчат, устроили грандиозный выпивон, с песнями, объятьями и поцелуями, потом, разобрав девочек, разбрелись подальше, к кустам.
Я не пила, не пела, мне было скучно и одиноко, я бесцельно слонялась по нашей территории, а спать идти было еще рано. И вдруг, как раз когда я проходила под фонарем на столбе (он был у нас всего один, но его тусклого света хватало, чтобы ночью добраться кому надо до конюшни), из темноты вынырнул Борис и левой рукой крепко ухватил мое запястье. Правой он выхватил из кармана брюк «финку» и, водя ее перед моим носом, многозначительно произнес:
- Сегодня ты будешь спать со мной.
- Борь, я ведь и так сплю с тобой, - попыталась я перевести разговор в шутку. – Ты пьян, тебе пора идти в стойло.
- Нет, - настойчиво продолжал он, - сегодня ты действительно (он нажал на «действительно») будешь моей, а не то...
И поводил опять финкой у горла. Я ничего не успела сказать, как из темноты раздался голос:
- Это кто у нас такой смелый угрожать девчонке? Может, лучше тебе иметь дело со мной?
И на свет выступил Влад. Борис слинял мгновенно. А Владик сказал, причем голос его звучал тепло и ласково:
- Знаешь, он пьян, и, на всякий случай, тебе не следует сегодня спать в твоем стойле. Пойдешь со мной на чердак, ляжешь в самом углу, а я отгорожу тебя, на всякий случай, от остальных, они ребята нормальные, но, кто знает, что взбредет в голову перепившим.
С тех пор Влад стал моим лучшим другом, защитником и помощником и совсем перестал материться в моем присутствии. А когда пришла моя очередь дежурить, а я была одна, встал утром еще раньше, чем я, чтобы разжечь печку, начистить картошку, промыть и замочить крупу для каши и закипятить воду для кофе. После завтрака запряг лошадку и сам поехал за продуктами, и только перегрузив все в кузню, ушел работать в поле. Борис же, проспавшись и протрезвев, сгорал от стыда. Я-то простила, но из ребят никто не захотел с ним разговаривать. В тот же день он собрал свои монатки и, ни с кем не прощаясь и не докладывая председателю колхоза, просто ушел на автобусную станцию. Свое пуховое одеяло оставил в стойле, то ли пожалев меня, то ли потому, что в рюкзак не поместилось. А мне, во всяком случае, спать было тепло и вольготно. А дежурства (их было два за месяц) с помощью Влада, да и других, кто помогал перемыть после ужина посуду, дались мне очень легко, тем более, что обеды, которые я придумывала и готовила, оба раза вызвали восторг и десять раз сказанное «спасибо!», что делало меня просто счастливой.
* * *
Я – молодой специалист, только что окончивший ВУЗ и распределенный в московский НИИ в лабораторию экспериментальных гидромашин. Явившись на место работы, сразу заявляю, что конструктором быть не хочу, только расчеты, эксперименты, проверка новых конструкций, внедрение. Завлаб не возражает: у него все семейные, по командировкам ездить не хотят, бегать по цехам следить за изготовлением, выбивать из отдела снабжения всякие приборы для исследования – тоже. Кроме того, язык у меня подвешен неплохо, переговоры с заказчиками смогу провести не хуже завлаба. И первое же мое задание – командировка, как выразился шеф, в богом забытый поселок Красная Яруга под Харьковом. Там, говорит шеф, весь поселок – это небольшой завод по переработке кубинского сахарного тростника, два деревянных барака для сезонных рабочих, большинство из которых – отсидешие срок уголовники, остальные – крестьяне, ищущие хоть какого-то зароботка, несколько домиков заводского начальства и очень небольшая, всего на две комнаты, гостиница для командировочных со столовой. Еще имеется небольшая избушка-магазин, куда раз в неделю грузовик завозит очень скромный ассортимент продуктов: черствый хлеб, крупу и много водки. Сахар кусковой понемножку продает своим рабочим завод, но немного, итак изготовленной продукции еле хватает, чтобы покрыть заводские расходы. Больше никаких продуктов не завозят, потому что купить работягам особенно не на что: зарплата нищенская.
Завод обратился в наше НИИ с просьбой заменить устаревший и пришедший в негодность электрический движок в линии на более перспективную и более легкую в обслуживании гидравлическую малую турбину, наш профиль. Шеф побывал на заводе, убедился, что мы можем справиться с задачей, и теперь мне следовало на месте снять кроки, то есть наброски чертежей с привязочными размерами. Командировка была рассчитана на неделю. Заодно я должна была обговорить с директором сроки, обязанности завода по проекту, размер премиальных, штрафные санкции, если завод не выполнит свои обязательства в срок - словом, я должна была сделать так, чтобы шеф мог полностью освободиться от головной боли, связанной с Краснояругским заводом и чтобы ему не пришлось больше туда ехать.
Неприятности начались с первого момента, как я вышла из автобуса на конечной остановке, т. е. у Краснояружской гостиницы: мне сообщили, что – редкий случай – я уже четвертый командировочный, обычно бывает один, а чаще – никого. И трое – особи мужского пола, поэтому обе комнаты заняты и мне места нет.
- Но вы особо не расстраивайтесь, - утешила меня администратор, - в общежитии для рабочих в комнатах для женщин место всгда найдется, а кормиться будете приходить в нашу столовую.
Она любезно проводила меня к бараку, провела по длинному коридору с единственной лампочкой посредине, открыла одну из дверей - и мы оказались в огромной комнате, где вдоль стен очень плотно стояло штук сорок кроватей, разделенных тумбочками с квадратной поверхностью примерно тринадцать на тринадцать сантиметров. Даже коленки такой коротышки, как я, почти касались соседней кровати, когда я усаживалась на своей.
Вся середина комнаты была занята огромным квадратным столом. В первый же вечер я поняла, зачем им нужен такой стол: каждый день по приходе со смены начинались грандиозные попойки с оравой мужиков-соседей, причем водки было много, закуски почти не было, немного вареной холодной картошки в мундире и нескольких луковиц. Впрочем, я не приглядывалась, может, было еще что-то. Я сидела на своей кровати, обложенная листками, выдранными из привезенного большого блокнота и рисовала кроки с указаниями всех размеров, которые поснимала и записала на заводе, и старалась отключиться от пьяного ора, хохота, дурацких анекдотов и нестройного разноголосого хора.
Приходя пообедать в гостиницу, я с надеждой вопросительно смотрела на добрую администраторшу, а она говорила:
- Ну потерпи еще немножко, может, завтра хоть один уедет.
А на четвертый день случилось то, что я не смогу забыть до конца своей жизни
Я дважды в своей жизни была близка к гибели. В первый раз – не раскрылся парашют – заело фалу или был неправильно собран, – и следовало рвануть кольцо запасного на груди, а оно углубилось в кожаную куртку и я долго стремительно камнем летела к земле. Когда смогла наконец засунуть три пальца между курткой и кольцом, до земли оставалось не больше двадцати метров, меня приложило сильно, но я отделалась только синяками. Второй раз было похлеще и гораздо дольше: далеко в море меня злобно и упорно топил здоровенный пьяный мужик- спасатель, применяя самые изуверские приемы и приговаривая при этом, что все равно утопит и еще за вытащенный мой труп получит деньги (я только потом узнала, что спасатели получают деньги не за за спасенных, а за трупы). Оба раза я осталась в живых не потому, что такая бесстрашная и волевая. Наоборот, я большая трусиха и паникерша, просто у меня с детства такая особенность: в момент опасности отключаются эмоции, в том числе страх, замерзает мозг и воображение, и только тело автоматически совершает нужные движения.
Но в этот раз все было наоборот: дикий страх и онемевшее тело.
В разгар пьянки вдруг с силой распахнулась дверь и в проеме нарисовался широкоплечий громила с бессмысленными пьяными глазами и с огромной заостренной раскрытой финкой в руке. Я ни разу не видела этого типа ни на заводе, ни в общежитии, но здесь его явно все хорошо знали и боялись, потому что и девушки, и их ухажеры дружно ринулись от стола и поприжимались к тумбочкам, где и замерли в ожидании следующего акта. Громила, покачиваясь, обводил всех глазами, очевидно, выбирая жертву, и выбрал – меня! Видать, заинтересовало что-то новенькое, необычное. Подошел, схватил за руку, дернул так, что все мои бумажки разлетелись далеко под соседние кровати, и, приставив лезвие к горлу, прорычал:
- Пойдешь со мной, - и поволок к двери.
Помню одинокий жалобный визг какой-то сердобольной девахи:
- Петя, не трогай ее, это моя сестра!
Да уж, подумала я, ему большое дело, сестра я или кто еще.
Я знала, что никуда с ним не пойду и что он точно меня прирежет, и только мысль, что все это – кровь, конвульсии, выкаченные глаза – будет у всех на глазах, заставила меня шагать за ним, выйти за дверь и закрыть ее за собой. Пусть лучше увидят не процесс, а готовенький труп. За дверью было тихо, никто не попытался высунуть нос. Я – сгусток страха, сердце катается к пяткам и обратно, и кажется, что его стук слышен во всем коридоре, мозг мечется в поисках выхода из ситуации. И вот тут срабатывает то, что больше всего – больше моих инженерных познаний и талантов - ценит во мне мой шеф: хорошо подвешенный язык и способность убеждать и торговаться.
- Понимаешь, Петечка, ты такой сильный, красивый, для меня просто честь – твой интерес. Конечно хочу с тобой... Но ты же сам видишь, как упился, наверно, не захочешь в постели осрамиться, верно же? Давай договоримся на завтра. А уж потом и выпьем вместе, да?
Мысль, что он осрамится, ему не понравилась, и он согласился отсрочить свидание, проговорив угрожающе «Ну, смотри мне! А не то подстерегу и прирежу!».
А я и не сомневалась. Но до завтра есть время, и первой идеей было – удрать немедленно в Москву. Но как я отчитаюсь перед шефом?! И я пошла к дому директора завода, пусть он разгребает ситуацию и несет ответственность. И директор тут же вылез из пижамы, оделся и повел меня во второй барак, где жили не бывшие зеки, а вполне приличные девушки и парни из Харькова, где попоек не было вообще, ребята в комнаты женщин не заходили, дверь барака на ночь запиралась, комнаты были чистые и украшенные рушниками, картинками и занавесочками на окнах, было тихо и спокойно. Директор зашел и в гостиницу справиться о перспективах. Нет, никто еще не уехал, но его приход неожиданно для меня оказался благом. Там о моей истории услышал один из командировочных, не трусливый человек, тут же вызвавшийся помочь москвичке. Назавтра, выйдя из общежития, я увидела молодого, спортивного склада симпатичного человека, ожидающего меня, чтобы проводить до завода и потом, когда я закончила работу, проводить в столовую и в общежитие. И так продолжалось до моего отъезда. Пару раз мы натыкались на Петра, он злобно зыркал в мою сторону, но приблизиться не решался. Сердце мое екало, но мой защитник держался спокойно и уверенно и я чувствовала себя в безопасности.
Добавить комментарий