Получили письмо из Костромы от Клары Шамовой-Голынской. Она прислала нам свои стихи, предварив их рассказом о репрессированных предках. Нам показалось, что этот материал просто необходимо поместить в журнале.
История моей семьи: трагедия и сила духа
Моя семья — это история, наполненная болью, предательством и невероятной стойкостью. Она начинается с прадеда и прабабки, польских дворян Голынских, чья судьба навсегда связана с судьбой России.
Прадед Павел и прабабушка Зоя Голынские были потомками древнего польского рода. В начале XX века они приняли непростое решение — связать свою жизнь с новой Россией. Здесь они не просто нашли новый дом, но и искренне приняли советскую власть. Они честно работали на благо страны, веря в светлое будущее социализма.
Однако осень 1937 года принесла страшное испытание всей семье. Прадеда и прабабку арестовали по обвинению лишь за то, что они были поляками, в значит, «врагами народа» по подозрениям тогдашней власти. Прадеда приговорили к расстрелу зимой того же года, а прабабушка умерла в лагере в 1945-м.
Этот приговор был подписан лично Сталиным, Ворошиловым и Молотовым — лидерами эпохи террора, когда тысячи невинных людей становились жертвами жестоких репрессий. Тогда подозрение падало на целые народы.
Их дочь, моя бабушка Майя, была всего лишь восьмилетним ребёнком. После ареста родителей она оказалась в детском доме для детей «врагов народа». Девочке солгали, что её родителям дали 10 лет без права переписки.
Только много лет спустя бабушка смогла узнать правду — поднять архивы и увидеть реальные документы тех страшных времён. Узнать о гибели своих родителей от рук государства, которое они когда-то поддерживали всей душой...
История моей семьи — это не только трагедия потерь и несправедливости. Это история стойкости духа перед лицом жестокой истории, память о тех, кто был уничтожен деспотией, но остался жить в сердцах потомков.
Я горжусь своей семьёй за их мужество и хочу сохранить эту память для будущих поколений — чтобы никогда не повторилась эта страшная страница нашей общей истории.
Свидетели снега, 1937
Посвящается репрессированным предкам
15:10: «Ибо Ты не оставишь души моей в аду и не дашь святому Твоему увидеть тление»
За окнами осень сжималась свинцом,
В подзвоне штыков канул смех на крыльцо.
Следы на земле: чьи-то туфли, платок…
Поляк и полячка. Пришел чей-то срок.
В их доме часы остановит рассвет,
Но письма хранят сургучовый привет,
Где буквы дрожат, как берёзы в пургу:
«Не бойся…» — но ветер срывает строку.
Ночное «депо» полутени вокруг,
Обрывки молитв панихидой разлук,
Чужых откровений расстрелянный ад,
В товарных вагонах их вымерзший взгляд.
Сквозь восемь десятков ненужных расплат
Мы ищем в архивах обрывки тех дат,
Где прах их смешался с осенней листвой,
Где память — свеча над той бездной немой.
Теперь на могилах без правильных слов
Сквозь вечную слякоть их бьётся любовь:
Как маки в бетоне — алеют штрихи
Сквозь цифры «врагов» и слепые стихи.
…А в доме забытая Библия ждёт —
Страница с Псалмом, где слова словно мёд,
Их прадед чертил на замерзшем окне:
«Господь не отдаст душу вечную тьме».
Добавить комментарий