Встреча в баре

Смешанный гул разговоров создавал постоянный, слегка расслабляющий белый шум в баре «Noir Nights». Неоновые вывески пшеничного виски отбрасывали туманный янтарный свет на панели из темного дерева, отражаясь в гладкой поверхности барной стойки. В воздухе висел аромат пива и виски, соленых орешков и едва уловимый запах копченой салями. Был вечер четверга, неспешный, но устойчивый, из тех вечеров, когда можно выпить пинту пива или полдюжины стаканчиков виски, затеряться на заднем плане, и никто и глазом не моргнет.

Я приходил в «Noir Nights» в течение многих лет - не часто, но регулярно - с тех пор как переехал в этот район. Бар стал для меня знакомым, предсказуемым местом, надежным разнообразием среди монотонной дневной суеты. Лица были в основном одни и те же – завсегдатаи, потягивающие виски, тучные любители пива, молодые пары в еще не устоявшихся отношениях и люди вроде меня, которым просто нужно было где-то расслабиться и укрыться от повседневности.

Я допил третий «Джек Дэниелс», когда он сел рядом со мной. Он не сказал ни слова, просто опустился на табурет и подал знак Мэгги, барменше, принести кружку пива. Ничем особо не выделяющийся мужчина, средних лет, одетый в серо-пепельную хлопковую тишотку, брюки цвета хаки, похоже, знавшие лучшие времена, и серую бейсбольную кепку. У него были цепкие, глубокие, необычайно светлые глаза, в уголках которых собирались морщинки, когда он улыбался. В нем чувствовалась некая усталость, глубоко укоренившаяся печаль, но в то же время и сила, и злость, которая, казалось, просачивалась наружу.

- Тяжелый день? - спросил я, решив нарушить молчание.

Он вздохнул, и в его голосе прозвучала усмешка: 

- А разве не все они такие? - ответил он хрипловатым голосом и сделал большой глоток пива. - Просто такое чувство, что… как будто мир катится к свиньям собачьим, понимаешь?

Я усмехнулся:

- Лучше скажи мне что-нибудь, чего я не знаю.

Это, казалось, открыло некие шлюзы. Он разразился страстным, нескончаемым монологом о положении в мире. Он говорил о несправедливости системы капитализма, тяжелом положении «непривилегированных» слоев населения, предвзятом отношении к нелегалам, бедствиях и страданиях палестинцев и жителей Африки, системном расизме в США, надвигающейся угрозе изменения климата. Он говорил о недостатке сострадания и эмпатии и о настоятельной необходимости социальных реформ. Его слова были пропитаны яростью от того, что многие люди не осознают необходимости крутых, революционных перемен западного общества.

- У нас есть моральный долг помогать тем, кому повезло меньше, - вещал он, с жаром повышая голос. - Нам нужно разрушить все эти стены дискриминации и предрассудков, уничтожить границы и навести мосты взаимопонимания. Нам нужно перераспределить богатства и накопления, расширить возможности угнетенных групп и народов и бороться за справедливый мир и равные результаты для всех!

Он продолжал в том же духе добрых 15 минут, возбужденный либерал, один из многих, хотя и редкая птица здесь, в стенах «Noir Nights». Я слушал в основном молча, время от времени кивая, пожимая плечами и пытаясь найти вежливый способ уйти от ответа. Меня возмущало большинство сказанного им, но я был не в настроении ввязываться в спор. Да и бесполезно спорить с такими, на них не действует ни логика, ни здравый смысл. Я просто хотел допить свой виски и еще чтобы меня оставили в покое.

Он был неутомим и напорист. В его глазах горел блеск одержимого. Я отнес его к тем людям, которые искренне верят, что могут изменить мир страстными речами, разрушительными демонстрациями протеста и насилием против несогласных, а не упорным трудом. Помимо всего прочего, он мне изрядно надоел. Он то ли ощутил это, то ли выдохся. Он откинулся на спинку стула, огонь в его глазах потускнел. Я заметил, что его лицо приобрело какой-то серый оттенок.

- Прости, - пробормотал он и натянуто улыбнулся . - Я не собирался читать проповедь. Иногда я…увлекаюсь.

Я хотел ответить, что он категорически неправ, что его речи крайне опасны и вредны, но передумал.

- Ничего особенного , - сказал я, делая еще один глоток «Джек Дэниелс». - У каждого из нас имеются свои заскоки.

Он вновь улыбнулся какой-то многозначительной улыбкой, и в глазах его опять что-то сверкнуло.

- А как насчет тебя? - спросил он. - Во что ты веришь? 

Я заколебался. Это был простой вопрос, но у меня полностью отсутствовало намерение обсуждать его с незнакомцами в баре. И менее всего с маниакальными либералами. Я подумал о своей работе, своей семье, своей напряженной, но достаточно комфортной жизни. 

- Я верю в упорный труд, - сказал я наконец. - Забочусь о семье. И я полагаю, что каждый сам несет ответственность за себя и свое благосостояние. Государство должно способствовать тем, кто продуктивно трудится и платит налоги, а не привлекать и содержать своих и чужих дармоедов.

Он медленно кивнул, его белесые глаза словно пронизывали меня насквозь.

- Прагматичная позиция - сказал он. - Но достаточно ли этого? Подумай, разве в ней нет себялюбия и эгоизма? Наплевательского отношения к тем, кому повезло меньше? Разве не каждый заслуживает одной для всех, хорошей, обеспеченной жизни?

Я пожал плечами:

- Я приехал в эту страну взрослым человеком. Начал с нуля, много работал и всего добился сам. Что касается себялюбия… Тот, кто не любит себя, не сможет по-человечески относиться к другим.

- Труд, труд…Какой смысл трудиться, когда все результаты достаются богатым?

Я не стал отвечать и мы погрузились в молчание. Какое-то время он продолжал сверлить меня взглядом. Потом заказал еще кружку пива и выпил ее единым духом, словно погашая бушующий огонь внутри. Я допил свой виски. Гул разговоров в баре, казалось, нарастал и затихал вокруг нас в устоявшемся ритме. 

- Рано или поздно мы победим, - процедил он сквозь зазмеившиеся губы. - Вот тогда ты и тебе подобные пожалеют о своём тупом упорстве. Но будет слишком поздно. Подумай, пока ты еще способен думать,

- Не победите, - сказал я. 

Его лицо скривилось в надменную гримасу, но я уже смотрел мимо него. Тогда он встал и протянул мне руку. Я сделал вид, что не заметил. Он нервно мотнул головой и начал поворачиваться, чтобы уйти. И тут с его головы свалилась серая бейсболка. Он подхватил ее молниеносным движением и нахлобучил на место, но я успел заметить торчащую вверх пару крепких, слегка изогнутых черных рогов на коротко остриженной голове. 

Да, это был дьявол собственной персоной! Я усмехнулся - не каждый день сам сатана удостаивает своим посещением обычный нью-джерсийский бар.В следующую секунду он исчез, оставив после себя пакостный запах гари.