15 (27) марта 1894 г. в семье капельмейстера 96-го пехотного Омского полка Абеля Абрамовича Зильбера и его жены Ханы Гиршевны Дессон родился старший сын Лев. Одна из его сестёр Лея стала женой его одноклассника и друга писателя Юрия Тынянова. Младший брат Вениамин – будущий знаменитый писатель, взявший себе псевдоним Каверин, стал автором романа «Два капитана» и одной из любимых книг молодежи «Открытая книга», где прообразом героини Тани Власенковой была жена Льва Зильбера, создатель советского пенициллина Зинаида Ермольева, а сам Лев был воплощен в образе ученого вирусолога Мити Львова.
В 1912 г. Лев с серебряной медалью окончил гимназию и поступил на естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета. В 1915 г. он перевёлся на медицинский факультет университета и окончил его в 1919 г. Чтобы зарабатывать на жизнь, ему приходилось трудиться в сыпнотифозном отделении одной из больниц города; был Лев и «нянькой» у душевнобольного старика, и скрипачом в ресторанах.
В Первую мировую войну он добровольцем ушел на фронт. Работая врачом, предложил новый метод лечения больных сыпным тифом. Через год был назначен начальником санчасти дивизии. Был взят в плен белыми, успешно бежал.
Демобилизовавшись, Лев пошел работать обычным лаборантом в бактериологическую лабораторию военного госпиталя. Продолжая работать в этой должности, он опубликовал свои первые научные работы о сыпном тифе, которым были заражены большинство пациентов госпиталя. Экспериментируя, Зильбер создал вакцину, от которой больным становилось лучше, хотя, по его личному признанию, он до конца не понимал тогда принцип её действия.
Молодого ученого заметили. В 1922 г. он уже был приглашён в только что созданный Институт микробиологии Наркомздрава в Москве. Лев Александрович работал там до 1929 г., изучая свойства вирусов и микроорганизмов и обмениваясь опытом с коллегами из Пастеровского института во Франции и Института им. Коха в Германии.
В 1928 г. женился на Зинаиде Ермольевой. Первые месяцы после свадьбы молодожёны провели, работая в Пастеровском институте и Институте им. Коха. В 1929 г. Зильбер был назначен директором Азербайджанского института микробиологии и заведующим кафедрой микробиологии мединститута в Баку.
В 1930 г. в городе Гадруте вспыхнула эпидемия чумы. Драматическую историю борьбы и победы над чумой Зильбер описал так: «В 12 часов ночи меня вызвали в наркомат здравоохранения и приказали срочно выехать в Гадрут, т. к. оттуда пришла телеграмма: “Сообщите в Москву. Район в опасности. Усильте карантин. Умираю. Врач Худяков”. В 4 часа утра со всеми своими сотрудниками и оборудованием мы были уже в поезде. Я до этого ничего не знал о чуме. Уже в первые дни выяснились странные обстоятельства – несмотря на все меры по ограничению эпидемии, возникали новые очаги заражений».
Уполномоченный НКВД тут же на основании «достоверных данных» заявил, что это работа диверсантов из-за рубежа (Гадрут находится в Нагорном Карабахе, недалеко от границы с Ираном), которые «вскрывают чумные трупы, вырезают сердце и печень и этими кусочками распространяют заразу». Действительно, некоторые трупы были без головы, печени и сердца.
Зильбер не верил в эту версию, но по настоянию уполномоченного решил проверить могилы. «Ночью при свете факелов мы вскрыли могилу умерших от чумы. Представьте мое не только удивление, а просто ужас, когда в третьей и четвертой могилах у трупов оказалась отрезанной голова, нет печени и сердца.
В одном из аулов нашелся человек, который немного говорил по-русски; он рассказал мне, что в их краях существует легенда – если начинают умирать семьями, значит, первый умерший жив и тянет всех к себе в могилу. Надо отрезать его голову, а сердце и печень дать съесть всем родственникам. А там все между собой в родстве. Мне сразу стала ясна эта печальная картина. Пришлось крепко подумать. Всё население района мы раздели догола и перевели в палатки – благо там было тепло. Специальные военные команды обработали хлорпикрином все постройки, одежду, абсолютно всё. Так, продержав весь район в изоляции две недели, мы ликвидировали чуму».
Нарком здравоохранения приказал сжечь гадрутскую больницу (добротное каменное здание, замену которому могут в этих местах не построить вообще), несмотря на заверения Зильбера, что больница трижды продезинфицирована, в том числе хлорпикрином. Снова и снова приходили правительственные телеграммы – сжечь!
Тогда Лев Александрович предложил своему бактериологическому отряду немедленно переехать на жительство в больницу и дал телеграмму наркому: «Бакотряд переселился больницу чтобы доказать полную безопасность здания. Убедительно прошу отменить распоряжение сжигании». Больницу спасли...
Была проделана большая исследовательская работа в трудных условиях, даже резиновых перчаток не хватало. Зильбер отдал свои перчатки лаборанту, а сам работал голыми руками. Он разработал противочумную вакцину, которая, по утверждению академика Гамалеи, «оказалась в десятки раз эффективней всех других, предложенных кем-либо у нас и за границей». Чума была побеждена.
По возвращении в Баку Зильбера встретили как героя, представили к ордену Красного знамени (он получил его через 35 лет, в день своего 70-летия)… и вскоре арестовали по обвинению в диверсии с целью зара¬зить чумой население Азербайджана, а также «в сокрытии диверсионной природы вспышки».
Несмотря на сломанные в ходе допроса ребра и нечеловеческое моральное давление, Лев Александрович не признал очередного лживого обвинения. Он был выпущен через четыре месяца по ходатайству Максима Горького, к которому обратился Вениамин Каверин, и благодаря хлопотам бывшей жены Зинаиды Ермольевой. Впоследствии она стала крупным ученым, знаменитым иммунологом, создателем отечественного пенициллина, академиком АМН СССР, Заслуженным деятелем науки.
После освобождения Зильбер работал в Москве, возглавляя кафедру микробиологии в Центральном институте усовершенствования врачей и заведуя микробиологическим отделом Государственного научно-контрольного института Наркомздрава РСФСР. Он стал профессором, доктором медицинских наук. В 1934 г. добился создания Центральной вирусной лаборатории при Наркомздраве и открытия отдела вирусологии в Институте микробиологии АН СССР.
Весной 1937 г. на Дальнем Востоке вспыхнула эпидемия неизвестной формы энцефалита. Смертность среди гражданского населения и военнослужащих армии Блюхера достигла очень высокого уровня. Природа и причины заболеваний были неизвестны. Зильбер был назначен начальником Дальневосточной экспедиции, целью которой было выявить возбудителя болезни и найти способы её лечения.
Работая в трудных и опасных условиях тайги по 12-14 часов в сутки, Лев Александрович сумел обнаружить неизвестный до того вирус – возбудитель заболевания. Он выделил из мозга человека, умершего от клещевого энцефалита, первый в истории медицины штамм этого смертельного вируса и пришел к выводу, что переносчиком вируса являются живущие в лесу клещи. Это было открытием, ещё не известным науке. Зильбер создал эффективную вакцину против энцефалита, разработал профилактические мероприятия. Благодаря этому были спасены тысячи жизней.
В газете «Правда» была опубликована статья «Победа советской медицины», Зильбера представили к ордену Трудового Красного Знамени.
Но директор Института микробиологии АН СССР партвыдвиженец Музыченко завидовал своему талантливому и успешному сотруднику. Он не разрешил принять привезенный экспедицией материал, заявив, что нахождение в стенах руководимого им учреждения вирусных штаммов чревато опаностью – неясно, где они получены и, что особенно важно, для чего предназначены.
А потом написал донос, в котором сообщил, что «зильберовцы» отравляли колодцы и убивали лошадей, под видом борьбы с энцефалитом они способствовали его распространению, а это привело к неуклонному росту числа заболевших и умерших. Кроме того, он утверждал, что в Москве Зильбер распространял по городскому водопроводу вирус энцефалита, стремясь заразить миллионы москвичей…
В «компетентных органах» этому «большому учёному» сразу поверили, не поинтересовавшись такой широко известной истиной – вирусу для жизнедеятельности необходим живой организм, а вне его вирус живёт очень недолго.
По этому доносу Зильбера обвинили в измене родине, шпионаже и диверсионных актах. Лев Александрович не признал себя виновным ни по одному из предъявленных ему обвинений, но был приговорён к десяти годам лагерей без права переписки. Учёный не успел опубликовать результаты своих исследований и запатентовать своё открытие, которое досталось другим, так же как и премии за достигнутую победу над клещевым энцефалитом.
Вакцину Зильбер разработать не успел – его посадили в тюрьму и стали выбивать признание во вредительстве, шпионаже и измене родине. «Его допрашивали по трое суток подряд, морили голодом, холодом, грохотом, лишали воздуха, воды и еды, доказывая, что он не человек, а паук, которого можно раздавить каблуком» (В. Каверин, «Эпилог»).
Лев Александрович выстоял, не сломался и не подписал протокол, несмотря на отбитые почки, вновь переломанные ребра и сломанную руку, и это спасло ему жизнь. Человек огромной воли и мужества, Зильбер напишет позже в своем дневнике: «Следователя нужно оставлять раздражённым, доведенным до бешенства, проигравшим в дуэли между безоружным человеком и махиной палачества, подлости и садизма».
Блестящий оратор, Зильбер на суде доказал свою невиновность. Ему хватило юмора в заполненном зале суда сказать судьям: «Когда-нибудь даже лошади будут смеяться над вашим приговором». Тем не менее его не оправдали, а заменили расстрел на десять лет без права переписки. (Народный юмор: двое заключённых в лагере: «Тебе сколько дали?» – «25» – «А за что?» – «Да ни за что» – «Ну, это ты врёшь: ни за что дают десятку, а не 25»). Ни заслуги людей, ни их невиновность для репрессивной машины никакого значения не имели.
На этот раз его спас Юрий Тынянов – Берии, только что сменившему Ежова, очень понравился роман Тынянова «Смерть Вазир-Мухтара». Юрий Николаевич написал Берии письмо, и летом 1939 г. Зильбер был освобожден.
Со всей энергией и страстью он вернулся к своей любимой науке. В это время Лев Александрович уже был видным ученым – микробиологом, вирусологом и иммунологом. Им всё больше владела мысль о вирусной природе рака, он был в этом убежден.
«Зильбер вернулся к нам. Он не надломлен, не подавлен и почти не говорил о происшедшем, – вспоминал его сотрудник Нарциссов. – Новых идей у него было так много, что всё остальное отошло на задний план».
Летом 1940 г. за Зильбером пришли снова – возможно, не унимался Музыченко; возможно, следственные органы решили, что поторопились с освобождением. Лев Александрович снова, в третий раз, был арестован, и опять по доносу.
Его судьбу решала «тройка», суда не было. Следствие, жёсткий прессинг в ответ на отказ признать себя виновным. На допросах снова отбили почки, переломали ребра и руку. «Особое совещание НКВД» по печально известной 58-й статье за «антисоветскую агитацию и пропаганду и диверсионно-вредительскую деятельность» приговорило Зильбера к 10-летнему лишению свободы.
Его отправили отбывать срок в Печорские лагеря. По воспоминаниям Льва Александровича, это было самое тяжелое заключение – он едва не погиб от истощения, переохлаждения и непосильного труда. Но помог случай – жена начальника лагеря начала раньше времени рожать. Зильбер удачно принял ребенка и в благодарность был назначен главным врачом лазарета.
Без науки Зильбер жить не мог и организовал там небольшую лабораторию. Лагерь находился за полярным кругом, в тундре, в условиях вечной мерзлоты. Заключенные страдали не только от холода, но и от дистрофии и отсутствия витаминов, заболевали пеллагрой и умирали сотнями.
В тундре не растет ничего, кроме оленьего мха – ягеля, а в нём много углеводов. Проделав ряд опытов, Лев Александрович сумел на основе ягеля получить дрожжи, богатые витаминами и минералами, и создал лекарство, которое он назвал антипеллагрин. Оно спасло жизни многих сотен, а потом – и тысяч заключенных.
Собрав с разрешения начальства конференцию лагерных врачей (единственную за всё время существования ГУЛАГА!), Зильбер поделился с ними способом получения антипеллагрина. Потом он подал заявку на получение авторского свидетельства на своё изобретение; оно было получено… с указанием «автор – НКВД». Кроме того, на основе того же ягеля Зильбер получил спирт, что очень заинтересовало начальство, т. к. это давало большую экономию картофеля и зерна, что в условиях военного времени было очень важно.
Зильбера переводят под Москву, в химическую «шарашку», и предлагают заняться созданием бактериологического оружия, но он категорически отказывается. «Уговаривали, грозили, – писал впоследствии Лев Александрович. – Я отказался категорически. Продержали две недели с уголовниками… Вызвали ещё раз. Я опять отказался».
Случай, описанный В. Кавериным в воспоминаниях о брате, характеризует Зильбера как человека чрезвычайно сильного и духом, и физически. «Его поместили в камеру, где сидело человек тридцать политических и два уголовника, которые держали в повиновении остальных. Когда один из уголовников украл у него масло из посылки, Лев так избил его, что тот отлеживался три дня, а Лев был признан «паханом» и навёл в камере порядок. На такой поступок оказался способным человек, который впоследствии стал действительным членом АМН СССР, членом Британского королевского общества, почетным членом многих научных организаций!».
В дальнейшем отношения с уголовниками наладились, они с удовольствием слушали его пересказы романов Дюма, Жюля Верна и делились с ним секретами своей профессии, которые вскоре ему неожиданно пригодилось.
В созданной им примитивной лаборатории Зильбер по ночам тайно экспериментирует с мышами, которых за пайку табака охотно ловят заключённые. Эти опыты помогли ученому проверить свою гипотезу о вирусной теории рака.
Зильбер обнаружил, что вирус лишь запускает процесс образования злокачественной опухоли. В дальнейшем опухолевая клетка в вирусе уже не нуждается – вирус не противостоит хозяйской клетке, не размножается в ней, а взаимодействует, меняет её наследственные свойства, превращая в опухолевую, а затем исчезает.
«Он предсказал, – написал через много лет его сотрудник А. Шварц, – существование особой породы вирусов-перевёртышей, обманчивых, тихих, внезапно мстящих клетке за приют. И этой мыслью, казавшейся ему такой естественной, логичной, Зильбер хотел повернуть онкологию на новый путь.
Когда Лев Александрович Зильбер в ноябре сорок четвертого года впервые высказал вирусную гипотезу рака, в неё верил один человек – это был Лев Александрович Зильбер. Но вера его была так сильна, что её хватило на последующие двадцать два года его жизни. Он, собственно, и не ждал одобрения коллег, заявляя эту свою необычную идею. Наоборот, ему хотелось втянуть их в спор, осилить. Пылкий человек, он одним ударом решил разрушить, перевернуть всю онкологию».
Учёный считал, что эти идеи должны быть доведены до исследователей. В лагере он добился приема у одного из высоких чинов НКВД и попросил опубликовать свои результаты в научном журнале, хотя бы и под вымышленной фамилией. Ему с издевкой было отказано: «На фронте погибают тысячи солдат, а ты со своими глупостями...».
«Он заболел, – писал В. Каверин о брате. – Припадки грудной жабы, и прежде мучившие его, участились. И – самое главное – у него пропало желание работать. Он не мог работать «только для себя». Естественный интерес к тому, как природа умно «придумала» тот или иной процесс, для него был неразрывно связан с потребностью сообщить человечеству то, что достигнуто в конспирации немыслимой лаборатории».
«С образом Льва Александровича у меня неразрывно связано понятие чести, гуманизма, преданности своему делу, – вспоминал его товарищ по заключению Г. И. Меньшиков. – Я познакомился с Львом Александровичем в самый трудный период его жизни – в дни, когда над ним тяготело обвинение из семи пунктов 58-й статьи, каждый из которых карался расстрелом...
Я оценил и полюбил его просто как мужественного человека, полюбил за оптимизм, юмор, за редкую готовность, будучи самому голодным, поделиться с соседом единственным хвостиком ржавой селедки, последним куском мороженой брюквы. Я помогал ему во время мучительных припадков удушья, перевязывал кровоточащую после побоев в «Сухановке» спину, но я ни разу не слыхал от него малодушной жалобы.
В истории науки есть подвиги, и один из них на моих глазах совершил Лев Александрович, когда в душной камере Лубянской тюрьмы на крохотных листочках, выдаваемых для прошений о помиловании, ухитрялся писать о методике раковых исследований…»
На очень тонкой бумаге крохотными буквами Зильбер записал свою статью «Вирусная теория рака» и туго свернул бумагу в виде маленькой папироски. На свидании с З. Ермольевой и В. Кавериным он, чтобы отвлечь внимание охранника (вот когда пригодилась Льву Александровичу «наука» его сокамерников!), уронил на пол носовой платок. Мгновенно сорвавшись с места, офицер поднял его, тщательно осмотрел и вернул Льву. Последние прощальные слова - и дорогие люди уходят.
«Оглушённые, подавленные, идём мы с Зинаидой по затемнённой Москве, – продолжал В. Каверин. – Он сунул мне записку, – шепчет Зинаида. – Зайдемте куда-нибудь в аптеку. – Она показывает мне записку. Это похожий на папиросу, даже на полпапиросы, крошечный сверточек бумаги. Нечего и думать, что его можно прочесть в этой застывшей аптеке. – Надо ехать домой. Там разберемся. – Не помню, как мы добрались до её квартиры на Сивцевом Вражке. Там у неё есть большая хорошая лупа.
Начинаем читать, чтение продолжается долго, хотя почерк – отчетливый, каждая буква ясна. Всё о вирусах, ни слова о ложных обвинениях, по которым его пятый год держат в тюрьме, ни слова о том, куда нам обращаться и кто, по его мнению, может помочь. Перед нами изложенная с предельной точностью, почти формулами, вирусная теория рака, та самая, которая породила впоследствии бесчисленные работы.
Его мучила мысль, что он умрет и вместе с ним погибнет догадка, которой он придавал – и, как оказалось, не без оснований – решающее значение».
Открытие Зильбера было для того времени революционным и настолько ценным, что за его автора не побоялись вступиться коллеги и друзья. Письма в его защиту шли от друзей и коллег – академика Н. Гамалея, главного хирурга Красной армии Н. Бурденко, вице-президента Академии медицинских наук Л. Орбели, академика В. Энгельгарда и, конечно, от Зинаиды Ермольевой.
Несмотря на то, что когда-то давно их семейная жизнь не сложилась, она не переставала всю жизнь помогать Льву Александровичу, оставаясь близким другом. В самые тяжелые годы, рискуя карьерой и жизнью, она вела титаническую борьбу за его освобождение и когда его взяли по доносу в 1937 г., и когда по такому же доносу арестовали вновь.
Ермольева решилась на очередной отчаянный шаг – 21 марта 1944 г. передала в Кремль на имя Сталина письмо о невиновности Льва Зильбера, подписанное виднейшими учеными страны. Но на конверте она написала всего одно имя – главного хирурга Красной армии Николая Ниловича Бурденко, с которым была хорошо знакома. На всех фронтах шло генеральное наступление, и Сталин не мог оставить без внимания письмо Главного хирурга Красной армии.
К тому времени имя академика Ермольевой было широко известно, в том числе и лично Сталину. И произошло невероятное – в тот же день, когда письмо легло на стол в приёмной вождя, Льва Зильбера освободили. Это случилось накануне его 50-летия.
Вскоре его концепция происхождения раковых опухолей с теоретическим обоснованием вирусного происхождения рака, ставшая новым словом в мировой онкологии, была опубликована в газете «Известия».
В 1945 г. Зильбер нашёл и вывез в СССР семью – жену, сестру жены и двоих сыновей, уцелевших под бомбёжками, обстрелами, а потом попавших в немецкие рабочие лагеря, где они провели три с половиной года. Тогда он в очередной раз спасся от смерти – самолёт, на котором они должны были лететь обратно, попал в грозу и разбился. А они улетели следующим рейсом.
В том же году произошло из ряда вон выходящее событие – Сталин, вручая учёному премию своего имени, извинился перед ним! Другого такого случая, когда всесильный вождь попросил прощения у «стёртого в лагерную пыль», битого, ломаного, но не сломленного интеллигента, история не помнит.
Льва Зильбера избрали действительным членом Академии медицинских наук, назначили научным руководителем Института вирусологии АМН СССР и главой отдела вирусологии и иммунологии опухолей Института эпидемиологии, микробиологии и инфекционных болезней. Там он работал все последующие годы.
В 1945 г. вышла его монография «Эпидемические энцефалиты», за которую в 1946 г. он получил Сталинскую премию. В том же году была издана наиболее важная работа его жизни – «Вирусная теория происхождения злокачественных опухолей», в 1958 г. – монография «Основы иммунологии».
Зильбер мечтал создать вакцину против рака, но не успел... Однако прошло чуть более полувека и первая вакцина против одного из видов рака – злокачественных новообразований шейки матки – была разработана и дала чудесные результаты, сохраняя здоровье множества женщин. Её создание было бы невозможно без понимания вирусной природы заболевания – вирусогенетической теории рака, открытой и созданной Львом Зильбером.
Одержать победу над раком ему так и не удалось. Но всей своей жизнью он смог доказать, что страшная опухоль произвола, поразившая нашу родину, отступает перед твёрдостью человеческого духа.
Дети Зильбера впоследствии стали известными учеными: Лев Львович Киселёв (1936-2008) – молекулярный биолог и биохимик, академик Российской академии наук, и Фёдор Львович Киселёв (1940-2016) – тоже молекулярный биолог, специалист по канцерогенезу, член-корреспондент Российской академии наук.
10 ноября 1966 г. Лев Александрович вошел в свой рабочий кабинет и протянул помощнице заключительные страницы книги «Вирусогенетическая теория возникновения опухолей», над которой работал последние два года. «Поздравьте меня, – сказал он, – наконец я её закончил». Он улыбался. А через десять минут его не стало…
Здоровье этого мужественного человека было подорвано завистью, клеветой, издевательствами, пытками, тюрьмами, лагерями. Не зря В. Каверин писал о припадках «грудной жабы», мучивших брата ещё за двадцать с лишним лет до этого…
Льву Александровичу было 72 года.
А через год ему посмертно была присуждена Государственная премия СССР.
Академик Зильбер создал научную школу, новое направление в иммунологии и вирусологии. Он был членом ассоциаций онкологов Америки, Франции и Бельгии, членом английского Королевского медицинского общества Великобритании, почётным членом Нью-Йоркской академии наук.
Ученик и преемник Зильбера, впоследствии академик Г. Абелев писал: «В облике и характере Льва Александровича было нечто военное – четкость, организованность, подтянутость и абсолютная аккуратность, худощавая фигура, стремительная походка, никакой вальяжности или, упаси Бог, расхлябанности.
Его романтический образ прекрасно гармонировал с его внешностью – высокий, стройный, с военной выправкой, быстрыми четкими движениями, всегда уважительный – со всеми только «на Вы».
В последние годы жизни он прекрасно танцевал мазурку, мог залпом осушить стакан водки, не пьянея, был способен красиво и романтично увлечься. Его духовный аристократизм был нам особенно дорог, и он пропитывал воздух его школы.
Лев Александрович жил в сложном мире, окружённый завистью и враждой наравне с восхищением и преклонением. Он ко всему относился спокойно, даже когда в гневе выходил из себя. Когда мы, его сотрудники, уговаривали его не волноваться так, он спокойно говорил: «Не останавливайте меня, так мне легче – выскажусь и успокоюсь». На все он реагировал прямо, не участвовал ни в каких закулисных интригах».
Лев Александрович Зильбер навсегда останется в нашей памяти великим ученым, выигравшим ту «…дуэль между безоружным человеком и махиной палачества, подлости и садизма», о которой он так горячо и искренне за много лет до смерти писал в своем дневнике.
–––––––––––––––––––––––
Источники:
Википедия, воспоминания Л. А. Зильбера и Г. И. Меньшикова, очерки В. Каверина «Мой брат – Лев Зильбер» и «Эпилог», Г. Абелева «Школа Л. А. Зильбера», статьи А. Викторова «Иммунитет к тюрьме: судьба выдающегося ученого Льва Зильбера» в Jewish.ru, И. Чайковской «Непобежденные: Лев Зильбер…» в журнале «Чайка», «Счастье в жизни, а жизнь в работе» в газете «Наш Баку», Ю. Виленского «Спасённый любовью» в газете «Зеркало недели», Е. Юлиша «Лев Зильбер – титан науки и свободы» в журнале «Заметки по еврейской истории», С. Протасова в Livejournal, А. Шварца «Звенья в цепи поколений» и др.
Добавить комментарий