Было это в начале шестидесятых. Закончил я вечерний Строительный Техникум и по приглашению моего однокашника Георгия Сергеевича Рыбакова, который звал себя Юрой, поступил на завод Владимира Ильича в отдел Главного Энергетика, где Юра работал старшим инженером. Было мне восемнадцать, работу свою полюбил я с первого дня. Наше бюро занималось проектами «внутри» завода. Ходили мы по цехам, лазали на крыши, делали зарисовки для будущих проектов, мерили, считали, чертили, проверяли смонтированное по нашим чертежам оборудование. Очень интересно. В нашем конструкторском бюро работали человек тридцать – отопленцы, сантехники, механики и электрики. Коллектив был разношёрстный, но очень дружный. На великие праздники Первое Мая, Девятое Мая, Седьмое Ноября, Новый Год накрывали стол в архиве и пили да ели. Было всё это весело и по-человечески тепло.
На заводе нашем работало около двадцати тысяч человек, это было огромное предприятие, выпускающее электрические двигатели и механизмы.
***
Находился завод в Замоскворечье. Главная проходная и площадь перед ней были «украшены» знамёнами и памятником Ленину, как обычно с кепкой в руке и пальто, развеваемом ветром. Владимир Ильич как бы произносил речь на том самом месте, где его ранила Каплан выстрелом из пистолета. Старые большевики, не попавшие в мясорубку тридцать седьмого, пребывая в подвыпившем состоянии говорили, что памятник надо было поставить Каплан, а не вождю. История названия предприятия была известна всем заводчанам. В тысяча девятьсот восемнадцатом году, во время выступления Ленина перед революционными рабочими, партийный комитет завода попросил у вождя разрешения изменить старое название на завод имени Владимира Ильича, на что Ильич ответил, что кому, кому, а михельсоновцам отказать не могу. До этого предприятие называлось «Завод Михельсона». Так наш завод поменял вывеску.
***
Москва шестидесятых была красивой, чистой и приветливой, но с годами, по моему мнению, она сильно изменилась. Обычно после рабочего дня я встречался с друзьями и мы весело проводили время. Ходили в кино, театры, модные кафе, занимались спортом. Мы не задумывались о будущем – мы просто жили настоящим. Травили анекдоты о Ленине, Дзержинском, Хрущёве и, конечно же, не забывали «Армянское Радио». Не понимали мы того, куда ведут Россию наши великие вожди. С уверенностью могу сказать, что, если за тридцать седьмой год мы можем винить наших родителей, то за такой медленный и неокончательный развал СССР мы должны винить только самих себя.
***
По рекомендации Юры Рыбакова, пришёл я оформляться на ЗВИ. Заполнил я уйму анкет и принёс кучу документов и фотографий. Служители отдела кадров всё тщательно проверили и направили меня к начальнику отдела товарищу Стырову. В приёмной я познакомился с парнем по фамилии Шапиро. Поняв, что мы «одной крови», поболтали о том о сём и договорились после разговора с кадровиком сходить в кафе и обмыть приём на работу лимонадом с мороженым. Первым в кабинет вызвали меня. Стыров внешне напоминал гибрид запойного пьяницы и аскета. До сих пор помню эти маленькие поросячьи глазки на желтоватом лице с до синевы выбритыми щеками. Костюм довоенного образца, белая рубашка с завёрнутыми уголками воротничка (мой отец называл их свиные ушки) и засаленным галстуком, затянутым у шеи, как петля виселицы. Поначалу он рассказал мне об истории завода и заявил, что это огромная честь работать на предприятии с таким именем. Получалось так, что, не отработав ни одного дня, я уже должен был «хранить... и поддерживать...» После этой тирады он сообщил, что проработал на заводе тридцать лет, что он коммунист с довоенным стажем и, вообще, что я должен равняться на таких людей, как он и товарищ Рыбаков, рекомендовавший меня на столь ответственную должность - техник с зарплатой семьдесят рублей в месяц. Равняться на эту отвратную рожу я не хотел, но об этом моём нежелании я умолчал. Стыров подмахнул мою анкету, сказав при этом, что я должен выйти на работу в понедельник и что пропуск для меня будет готов.
Следующим в кабинет Стырова вошёл Изя Шапиро... и вышел из него через десять минут красный, как рак. Изя направился к выходу, и я поспешил за ним. Мы зашли в кафе у станции метро Москворецкая и сели за столик. Мороженое он не ел, а только пил лимонад, как пьют люди, испытывающие сильную жажду – залпом. Минут через пять он начал выдавливать из себя слова, из которых я понял, что на работу (токарем!) его не взяли и что, по словам Стырова, завод уже перебрал норму приёма евреев на рабочие места.
Изя встал из-за столика, посмотрел на меня долгим взглядом и произнёс: «Это ему аукнится! Я обещаю» - и он быстро вышел из кафе, даже не простившись со мной. Больше я его никогда не видел. Через два месяца случилось нечто неожиданное. Стырова уволили с завода и исключили из партии. А ещё через месяц его посадили в тюрьму на пять лет. По прошествии года я узнал от приятеля, что у Изи Шапиро был дядя, занимавший очень высокий пост в милиции. Вот так Изя привёл свой приговор в исполнение. Но это ещё не конец этого эпизода. Через полтора года Стырова освободили из тюрьмы, восстановили в партии, и он вернулся на завод начальником отдела кадров, как герой. Сам директор завода всемогущий Алов побаивался его. Пути господни воистину неисповедимы.
***
Как я уже заметил, работалось мне хорошо и со всем коллективом я был в хороших отношениях. И ещё я нравился одной копировальщице, Тане. Была она крупной, хорошо сложённой девушкой с красивым лицом и стройными ногами. Весь отдел всячески старался нас поженить и по этому поводу ходило немало сплетен, которые меня сильно веселили. Но сплетни взяли своё и через месяц меня вызвали в комитет комсомола, чтобы объяснить мне, какая я «бяка». Пришёл я на пропесочивание и объяснил, что все слухи о нас это грубая ложь. Но мне не поверили и продолжили обсуждать мою «гнилую сущность». Вдруг приоткрылась дверь и в комнату вошла Таня. Секретарь комитета объяснил ей, что, не будучи комсомолкой, она не может присутствовать при разборе персонального дела. Не обращая никакого внимания на тираду комсомольского лидера, Таня закурила сигарету и поинтересовалась, почему никто не спросил её о том, что, между нами произошло, а потом сказала: «Да, мы встречались пару раз, но из этого ничего не вышло и мы решили просто остаться друзьями». После этих слов она развернулась на своих очень красивых ногах и вышла прочь из комнаты. Была долгая пауза, как немая сцена в «Ревизоре» ... и дело было закрыто. Тем не менее женский состав отдела Главного Энергетика записал меня в Дон Жуаны.
***
Двадцать второго апреля было воскресенье. День этот совпал с днём рождения Ильича, и по этому поводу весь не работающий персонал завода был обязан (!) выйти на «добровольный» воскресник по уборке территории предприятия. Отдел Главного Энергетика собрал по два рубля на выпивон и закусь, намеченные на окончание воскресника. В девять утра все собрались у конторы и сначала медленно, а потом быстрее и веселее принялись за расчистку площадки перед конторой от всякого мусора, включая тяжёлые брёвна, которые валялись здесь с незапамятных времён. С шутками да прибаутками работа шла споро, покуда на площадке не появился парторг нашего отдела и не начал руководить. Звали его Сергей Иванович Антонов. Он имел семь классов образования, участвовал в Отечественной Войне. Ранений не имел, потому как служил в похоронной команде. Был он крепыш среднего роста, лет пятидесяти пяти.
Так вот, сам он ничего не делал, а только ходил от одной кучи мусора до другой и давал указания. Народ и без него знал, что делать, а посему указания парторга его сильно нервировали. Мужики поздоровее были поставлены на переноску брёвен. Я работал в паре с Рыбаковым и, когда «комиссар» начал руководить нами, Юра объявил перекур. Закурил я сигарету и поинтересовался у Антонова, почему он не таскает брёвна вместе с нами, напомнив ему при этом знаменитую фотографию, на которой был запечатлён Ленин, таскающий брёвна на таком же воскреснике в девятнадцатом году. Парторг насупился, пробормотал, что-то вроде: «У меня больная спина» и отошёл. Больше его в этот день никто не видел, а я сорвал аплодисменты окружающих меня сослуживцев.
В понедельник вызвал меня к себе сам Герасимов, Главный Энергетик завода и в беседе с глазу на глаз посоветовал извиниться перед парторгом. Я спросил шефа, за что я должен просить прощения, ведь я только напомнил Антонову, что сам Ленин таскал брёвна на воскреснике и ему, Антонову, следовало бы сделать то же самое. Герасимов почесал затылок, пожевал губами и сказал: «Ну, ладно, иди работай». Но, если вы думаете, что на этом инцидент был исчерпан то вы, как говорят в Одессе, сильно ошибаетесь.
Всю свою несознательную и сознательную жизнь я был евреем. Я хотел быть евреем, я любил быть евреем, я уважал себя за то, что я еврей. Таким меня воспитали родители, и я гордился этим. В ту неделю я работал над проектом, где нужно было пользоваться «серым веществом» больше, чем обычно. Я стоял у своего кульмана, обтянутого миллиметровкой, и думал, глядя на лист ватмана, как лучше провести воздуховод. У меня есть привычка, что-нибудь рисовать, когда я думаю, и тут я набросал на миллиметровке в левом верхнем углу доски шестиконечную звезду – щит царя Давида или еврейскую звезду, как её окрестили россияне. Украсил её прямыми линиями под разными углами и получился довольно симпатичный орнамент.
На следующий день позвал меня к себе в закуток Володя Солдатов, начальник нашего отдела, и говорит: «Слушай, подошёл тут ко мне рано утром парторг и попросил приказать тебе убрать Еврейскую Звезду с кульмана». Я объяснил Володе, что звезда эта не имеет никакой политической или религиозной подоплёки, на которые намекал парторг, а форма эта взята со щита царя Давида, жившего три тысячи лет тому назад. Солдатов прогундосил: «Срежь ты её, вот и всё. Он ведь не отвяжется». Володя был хороший мужик и хотел всё спустить на тормозах. Я наотрез отказался и пошёл работать. Солдатов расстроился, а я весь день ходил злой. Но не надо забывать, что мы жили в Советском Союзе. Утром я пришёл на работу - и обнаружил, что звезды на кульмане больше нет. Кусок миллиметровки со Щитом Давида был аккуратно вырезан. Я подозвал Солдатова и Рыбакова и показал им дыру в миллиметровке. Володя только пожал плечами, а Юра загадочно улыбнулся... Пару недель спустя я узнал, что парторг вырезал звезду вечером того дня, когда Солдатов просил меня её убрать. И самое главное, Антонов не выбросил кусок миллиметровки со звездой в урну, а сжёг ненавистный орнамент.
Пути коммунистической партии и её деятелей неисповедимы.
***
Завод продолжал жить своей обычной жизнью. Я мотался по цехам, делая замеры для своих проектов. У меня было очень приятное ощущение, что я маленький винтик в этой огромной машине, и, если я сделаю ошибку в расчётах или проектировании, эта махина начнёт давать сбои. Так что я старался работать, как можно лучше, за что и получил грамоту от директора завода, которой чрезвычайно гордился.
Делал я замеры в Литейке. Подошёл ко мне начальник смены и сказал, чтобы я обязательно выпил бутылку молока – молоко бесплатно выдавалось всем литейщикам ежедневно. Закончив свои дела, я взял бутылку и хотел отнести в отдел. Молоко я ненавидел с детства, меня тошнило от одного его вида, но нормировщица Люда посоветовала хотя бы пополоскать рот, что я и сделал. Моему удивлению не было предела, когда я увидел то, что выплюнул изо рта – это была чёрная жидкость ничем не напоминавшая молоко. Не удивительно, что литейщики выходили на пенсию совершенно больными и редко кто-то из них доживал до шестидесяти.
В цехе готовой продукции, известным под номером три, выпускались двигатели средней мощности. В этом цехе я провозился с установкой тепловых завес на воротах около трёх недель и обратил внимание на два параллельных конвейера. Оба они выползали из сушильной камеры, после окраски. По одному двигались электромоторы с шероховатой краской грязно-голубого цвета, а по другому конвейеру, двигавшемуся в два реза медленнее, шли электродвигатели той же мощности голубого цвета, переливающиеся в лучах цехового освящения. Объяснение было просто – по медленному конвейеру шло оборудование на экспорт.
***
Коллектив нашего конструкторского бюро, как я уже говорил, был разнообразный – пожилые опытные специалисты, молодые инженеры и техники, мужчины и женщины, добряки и скряги, семейные и одиночки, талантливые люди и те, кто знал, как затачивать карандаши. Среди талантливых специалистов выделялся один инженер-механик, звали его Виктор Кропоткин. Весёлый парень лет тридцати пяти, постоянно мурлыкавший себе под нос разные песенки. Инженер он был, что называется, от Бога. Самые сложные задания, мы называли их инженерные головоломки, поручали Виктору, и он щёлкал их, как орешки. Как он сам объяснял: «Я вижу весь сложный узел в голове и просто черчу то, что у меня как будто перед глазами». У Кропоткина в нашем бюро были два приятеля: Вадим Беляк, как и Витя, инженер-механик, и Саша Блохин, инженер-электрик. Саше было лет тридцать, но выглядел он на все пятьдесят. Блохин был болен раком, и жизни ему врачи отмерили не больше, чем полгода, а посему Саша пил по-чёрному. Не прошло и четырёх месяцев, как Саша ушёл в мир иной. Вот тут Виктор и Вадим зачислили меня в свою команду. Я был горд, что взрослые парни, отличные инженеры, поставили меня наравне с собой, а вот мудрый Юра Рыбаков сказал мне серьёзно: «Держись от них и их дружбы подальше». Сперва я не обратил особенного внимания на его замечание и только месяца через три понял, что он имел ввиду.
Получили мы аванс, было это, как обычно, пятнадцатого числа. Подкатился ко мне Витёк и спрашивает: «Третьим будешь?» Я ответил, что вообще-то не пью, но Кропоткин поднажал, мол, помянем Блохина и я согласился. Вышли мы в обед за территорию завода, купили бутылку водки и плавленый сырок «Дружба», зашли в старый дворик, выпили по стакану, закусили сырком и закурили. По телу разлилось приятное ощущение, всё сразу стало хорошо и просто. Тут Вадик и говорит: «Я сбегаю ещё за одной бутылочкой, а вы меня здесь обождите». Он сбегал, мы повторили и пошли на завод. Я уселся за свой кульман, а Юра, увидев меня, только покачал головой и отвернулся. Я про себя обругал его и принялся за работу. Через час я начал клевать носом. Наработал я в тот день ноль целых шиш десятых. На следующий день я дал себе слово больше никогда не пить водку стаканами в подворотнях. Я себе сильно понравился за твёрдость характера и принялся за работу...
В день получки Виктору и Вадику не пришлось меня долго уговаривать, и мы «приняли на грудь» пару бутылочек водки да с пивком. И пошло-поехало: в старый дворик и по стакану. Втянулся я в это дело серьёзно, завяз по уши. Мои товарищи перестали со мной общаться. Всё что мне нужно было при встрече это стакан водки, а потом дружба. Прошло месяца три и моя девушка, почуяв запах водки в очередной раз, влепила мне пощёчину и строго сказав: «С пьянью не общаюсь!», - ушла домой, а я остался сидеть в парке на скамье совсем один.
Мне стоило огромных усилий прекратить выпивки «на природе», но ещё больше времени ушло на то, чтобы вернуть веру моих товарищей и сослуживцев. Девушку свою я потерял. Вадим Беляк был уволен с завода через год за пьянство на рабочем месте, а Виктор Кропоткин допился до белой горячки и умер, не дожив до сорока.
На чём стояла матушка Россия испокон веку, на том и стоит.
***
Новостройка завода Цех №1, который назывался «Цехом Крупных Машин», вошёл в эксплуатацию в начале шестьдесят четвёртого года. Находилось это огромное здание примерно в километре от территории завода. Цех этот производил электродвигатели в пять- шесть метров диаметром и мощностью в несколько тысяч киловатт. Двигатели эти предназначались для работы на шаровых мельницах и для ворот шлюзов. Цех был оборудован по последнему слову техники. Начальником этой махины назначили молодого, лет тридцати, инженера, конечно же, члена партии, Сергея Раппа. Эта должность для Серёжи была прямой дорогой в Главные Инженеры завода. Цех работал как часы, месяц за месяцем перевыполняя план. Сергея выдвинули кандидатом в депутаты Москворецкого района. Товарищу Раппу светила блестящая карьера...
Вдруг, как гром среди ясного неба, по заводу разнеслась новость – Сергей Рапп подал заявление об уходе, сдал партийный билет в Райком и, никому ничего не объяснив, ушёл с завода. В течение трёх месяцев народ судачил о том, что произошло, и в конце концов всё стало известно – Сергей Рапп поступил в Духовную Семинарию... Закончив её экстерном за три года, он сделал блестящую карьеру, став одним из лучших теологов России.
***
В цехе гальваники для очистки и промывки разных деталей использовали чистый медицинский спирт. Работники цеха изредка позволяли себе, а может быть, не так уж редко, выпить стаканчик - другой. Со временем нехватка спирта стала настолько очевидна, что руководство цеха обратилось к Главному Технологу с просьбой заменить медицинский спирт на этиловый. На всех проходных завода появились большие плакаты, предупреждающие заводчан о том, что этиловый спирт опасен для жизни. Примерно через месяц на щитах информации стали появляться объявления о безвременных кончинах передовиков производства и старых рабочих, состоявших в партии со времён революции. А ведь некоторые из них видели Ленина.
***
Став отцом, я всё больше и больше начал волноваться за будущее моего сына. Десять лет борьбы с самим собой и пять лет ожидания вызова из Израиля - и вот мой сын, моя жена и я за пределами Советского Союза, нашей великой родины, которой, как выяснилось позже, мы совершенно не были нужны.
Все, что я могу сказать в заключение, это: «Спасибо тебе, Россия, за пинок под зад! Это лучшее, что ты могла сделать для своих сыновей!»
Добавить комментарий