Десять тысяч

Я живу в небольшом, очень зеленом поселке в центральном Нью-Джерси. Когда позволяет погода, я часто выхожу на прогулку по улицам, весной любуясь пробуждающейся природой, летом - буйно-зеленой растительностью, а поздней осенью и зимой - живописными скелетами деревьев. При желании здесь всегда есть чем полюбоваться.  

В поселке менее трех десятков коротких улиц. Я исходил их одну за другой сотни раз и могу перемещаться по ним с закрытыми глазами. Ведь мне известна их протяженность с точностью до одного шага. Я хорошо знаю места, где высажены красивые, любовно оформленные клумбы. Помню, где, словно сторожевая охрана, ухоженный дворик загораживают четыре высоких кипариса, а где вход в дом украшают две царственные магнолии. Где растет артистически подстриженная декоративная ель. И где деревья окружены каменными бордюрами, внутри которых красочно разместились цветы или растения, таинственно подсвеченные по вечерам разноцветными фонариками с солнечными батареями. 

Я неоднократно проверял свое знание, прохаживаясь ночью, когда воздух особенно свеж, а темно-синее небо усыпано звездами и мимо не шуршат надоедливые машины. Дело в том, что по ночам меня часто охватывает бессонница. Я брожу по знакомым до мельчайших деталей улицам с закрытыми (ну ладно, с полузакрытыми) глазами, глубоко дышу и считаю в уме шаги. Я ни разу не ошибался на поворотах. 

Поэтому я был безмерно удивлен, когда, свернув с широкой и чистой улицы, названной в честь одного из американских президентов 19 века, вдруг увидал совершенно незнакомую картину. Вместо аккуратных домов нашего поселка, покрытых виниловыми панелями и расположенных на некотором удалении между собой, мне предстала кривая улица с закопченными, прилепленными друг к дружке каменными домишками разной величины. Асфальтовая дорога с пешеходной тропой по краю сменилась неровным, кое-где выщербленным каменным покрытием. А запах свежей листвы и ночного аромата цветов преобразовался во что-то тусклое и неприятное. 

Тем не менее охваченный любопытством, я ступил на эту необычную, невиданную прежде улицу и пошел, оглядываясь по сторонам. Под ногами хлюпали лужи, то и дело я наступал на какой-то мусор. Освещения не было, только в некоторых окошках, крошечных и совсем непохожих на просторные окна в нашем поселке, виднелись зажженные светильники, безуспешно пытающиеся рассеять ночную тьму. А впереди у двухэтажного дома с мансардой, выглядящего получше остальных, виднелся чадящий уличный фонарь. Под фонарем, глядя в мою сторону, стоял невысокий, странно одетый человек в нелепых пышных шортах, с длинной седой бородой и усами. Человек сделал мне приглашающий жест рукой. Поколебавшись, я подошел ближе. В мерцающем свете фонаря мне удалось получше разглядеть незнакомца. Он действительно был невысок и притом немолод, но ощутимо казался выше и, возможно, моложе из-за гордой осанки. Длинные седые волосы обрамляли обширную лысину над впечатляющим лбом. Его одежда, то, что мне представилось жилеткой и шортами, оказалась старинным костюмом - темным камзолом на пуговицах и короткими штанами с манжетами. 

- Чудесная ночь, не правда ли? Не спится как и мне, дорогой мсье? - спросил человек низким голосом с хрипотцой. 

Я распознал французский и удивился, как хорошо я понимаю старика. Мне приходилось бывать в Квебеке, на Сен-Мартине и других местах, так что я легко могу поприветствовать кого-то по-французски и ответить на «Как поживаете?», но на этом мои скудные познания исчерпываются. А тут я прекрасно воспринимал каждое слово и каждый слог.

 Но еще больше я удивился, когда и сам подробно ответил этому мужчине на его языке. 

- С первых фраз видно приличного человека, дорогой мсье, - улыбнулся незнакомец. В пульсирующем свете фонаря улыбка преобразила его довольно суровое лицо, и стало ясно, что в молодости он был обаятелен и красив. - Рад встретить вас в эту дивную ночь. С кем имею удовольствие беседовать?

 Я представился и он ответил с учтивым полупоклоном:

 - Мишель де Нострдам, аптекарь, медик и астролог, к вашим услугам. А вы, мсье, чем изволите заниматься в этой жизни, извините за любопытство?

 - Айтишник, - машинально буркнул я и, ошеломленный, тут же пробормотал:

 - То есть вы, мсье, - известный Нострадамус, ученый целитель, астролог и предсказатель будущего? Но ведь вы, кажется, жили в 16 веке…

 Тут я остановился, пораженный собственной невольной бестактностью. Новый знакомый внимательно и остро взглянул мне в глаза.

 - Не желаете ли посетить мое скромное жилище и отведать со мной хорошего старого бургундского? - спросил он.

 Мы вошли в дом. Мелкими шагами, чуть ли не на ощупь я пробирался за хозяином в полной темноте.

 - Здесь налево. Здесь опять налево, - негромко командовал из темноты Нострадамус.- 

Отлично, пришли. Подождите, мсье Грегуар, я зажгу свечи, - добавил он, произнося мое имя на французский лад. 

 Тяжело ступая и что-то невнятно бормоча, он зажег четыре свечи в двух изящных, по- видимому серебряных подсвечниках. Мы находились в помещении, напоминающем гостиную. Посреди комнаты стояли крепкий стол с несколькими стульями, у стены виднелся выложенный кирпичами грубый камин, перед ним кресло с красной подушкой на спинке. А на камине находилось небольшое, мастерски выполненное изваяние святого Петра.

 Хозяин отошел в сторону и возвратился с внушительного размера бутылкой и двумя бокалами, похожими на кубки.

 - Бездельник Гийом, - проворчал он, - видать, снова отправился к своей девке, этой потаскушке Клодетт. Это я о своем мальчишке-слуге, мсье Грегуар. Впрочем, будем справедливы - молодость имеет свои права, не так ли?

 Не ожидая ответа, он жестом указал мне на один из стульев и, усевшись сам, разлил вино и поднял бокал. Я последовал его примеру. Тяжесть серебряного бокала приятно холодила мою ладонь, вспотевшую, несмотря на прохладную ночь.

 - Салют! - сказал Нострадамус и сделал несколько добрых глотков.

 Я последовал его примеру и ощутил бархатистый вкус вишни, чернослива и каких-то неизвестных мне пряностей. Это было совершенно дивное вино.

 Отставив бокал, Нострадамус поднялся и проговорил:

 - Прошу прощения, мсье, я плохой хозяин. Позвольте мне исправить свою оплошность.

 Он удалился в соседнее помещение. Оттуда послышались тихие неясные звуки, и мой новый знакомый вернулся с роскошным серебряным блюдом в руке, на котором лежали яблоки, четыре или пять щедрых ветвей винограда и огромная головка сыра, от которой было отрезано несколько толстых ломтей.

 - Угощайтесь, мсье Грегуар, - сказал Нострадамус, поставив блюдо поближе ко мне. - И давайте еще выпьем. Это вино любит, когда его пьют.

 Мы снова выпили.

 - Итак, мсье Грегуар, - сказал Нострадамус и устремил на меня взгляд своих глубоких, темных и выразительных, совсем не старческих глаз. - Вы, очевидно, размышляете о том, каким образом вы оказались здесь, на тихой улице, и в этом времени, где живет, по-видимому, известный вам алхимик и прорицатель. 

 Позвольте сообщить вам, что я ждал гостя, - продолжал он. - Не обязательно вас, но кого-то из вашего века. Ведь вы из 20-го века, не так ли? - он тщательнейшим образом оглядел мое лицо и тишортку. - Или из 21-го? Ну-ка, ну-ка… Так, понятно! Вы родились в 20-м веке, а теперь живете в 21-м. Верно?

 Я едва смог кивнуть, оглушенный и пораженный. Ком застрял у меня в горле, я закашлялся, и Нострадамус изящным жестом кисти указал на мой бокал. На среднем пальце его руки сверкнул крупный рубин на массивном золотом перстне.

 - Выпейте пару глотков. Здесь нет ничего необычайного, дорогой мсье Грегуар. В конце улицы мне удалось смоделировать миниатюрную черную дыру. Вам, должно быть, известно, что это такое. Работа оказалось не такой уж сложной. Я встретил всего две основные трудности. Нужно было откалибровать искривление пространства-времени на протяженности длиной приблизительно в 5 столетий и обеспечить невредимое прохождение внешнего объекта через так называемый «горизонт событий». Я потратил восемнадцать куриц, одиннадцать свиней и четыре собаки, пока удалось успешно провести петуха, а затем моего пса по имени Альбус через этот чертов горизонт событий. Чуть позже я покажу вам Альбуса, он вполне здоров и бодр, как и до эксперимента.

 Нострадамус помолчал.

 - Вернемся к вам, мсье Грегуар. Вы любезно сообщили, что ваше ремесло, - он выговорил по слогам, - ай-тиш-ник. Не будете ли так добры объяснить мне, в чем оно заключается?

 Надо сказать, я ждал этого вопроса, при том что мой бедный мозг все время лихорадочно, хоть и безуспешно, старался переварить обрушившуюся на него невероятную информацию.

 - В 20 веке, мсье де Нострдам, появились счетные машины, именуемые компьютерами. Сейчас их насчитывается, наверно, сотни миллионов. - начал я. - Они имеются практически во всех компаниях и у очень многих людей по всему миру.

 Нострадамус кивнул - то ли моим словам, то ли своим мыслям.

 - Айтишники - это специалисты по компьютерам. К примеру, они составляют и вводят в компьютеры комплексы команд, называемые программами…

 В общем, я изложил своему именитому собеседнику кое-что из того, чем занимаются разного рода айтишники. 

 - Благодарю, мсье Грегуар, - сказал ученый. - А теперь, как обещал, я покажу вам свою собаку. Альбус, сюда! Сюда, живо!

 В комнату вбежал крупный сенбернар, белый с коричневыми пятнами. Увидев меня, он резко остановился и недовольно зарычал.

 - Тихо, Альбус! Сидеть! - прикрикнул хозяин. - Это мой гость!

 Пес немедленно успокоился, дважды вильнул хвостом и сел на пол. Хозяин бросил ему солидный кусок сыра:

 - Все, Альбус. Возьми это и иди спать.

 Пес схватил сыр и удалился.

 - Мой хвостатый путешественник через пространство-время, - усмехнулся Нострадамус.

 Помолчав, астролог попросил меня рассказать о техническом прогрессе нашего времени. Отчаянно набрав в грудь воздуха и выдохнув, я навскидку перечислил и описал, как умел, то, что пришло на ум. Самолеты, автомобили, круизные лайнеры, ракеты, телевизоры, айфоны… Упомянул и интернет.

 Ничего из сказанного не поразило ученого. Он выслушал не перебивая. Глаза его разгорались, грудь вздымалась; по ходу моего рассказа он то и дело кивал и шевелил губами. Судя по всему, он многое предвидел.

 Порывшись в кармане, Нострадамус извлек и протянул мне небольшую золотую монету.

- Скоро вам нужно будет возвращаться домой. Вот экю короля Филиппа VI - на память о нашей ночной встрече. Не отказывайтесь, мсье Грегуар, для меня это сущая мелочь.

 Я поблагодарил любезного хозяина дома, а он, вновь отхлебнув вина из кубка, сказал своим низким голосом с приятной хрипотцой:

 - Простите, мсье Грегуар, но мне представляется, у вас на уме вертится еще нечто такое, о чем вы желаете мне поведать.

 Тут я сказал ему о ядерном оружии. О его непомерной разрушительной мощи. О том, что колоссальный технический прогресс и бескрайняя политическая неразумность уже много лет то и дело ставят под угрозу само существование человечества.

 - Мне было кое-что известно об этом всепожирающем оружии, мсье Грегуар, - кивнул мой собеседник. - Впрочем, мои расчеты показывают, что человечество, по-видимому, погибнет в 37-м столетии. А вы, как сообщили мне, живете в 21-м. 

 - Вы сказали «по-видимому», мсье де Нострдам? - переспросил я.

 - Позвольте мне кое-что объяснить, мой дорогой ночной гость, - слегка приподнял руку мой собеседник. - Мнение о том, что все предопределено Высшим Разумом, или Всемогущим Господом, абсолютно верно. Но это предопределение существует только лишь в виде набора вероятностей. Какая из вероятностей реализуется - сложнейший вопрос астрологии. В моих силах лишь рассчитать количественную величину той или иной вероятности, которая может, при определенных условиях, быть действительно реализована.

 - То есть существует определенная, достаточно высокая вероятность того, что человечество окончит свой земной путь в 37-м столетии. - продолжил Нострадамус. - Но существуют варианты. Они всегда существуют.

 - А что влияет на выбор того или иного варианта развития событий? - спросил я.

 - Многие факторы, мсье Грегуар. - мой собеседник задумался. - Одни больше, другие меньше. Например, воля десяти тысяч.

 - Простите?

 - Видите ли, дорогой мсье Грегуар, на планете в любую минуту существует группа людей в составе десяти тысяч, суммарная позитивная воля которых может повлиять на вероятность осуществления, или реализации, мировых событий.

 - Всего лишь десять тысяч из миллиардов? - воскликнул я. - И этого достаточно? А кто их выбирает и как?

 - Выбирает их все тот же Высший Разум, или Творец, по критериям, известным ему. Группа эта не постоянна. Кто-то уходит в мир иной, кто-то выбывает сам, впадая в неискупимый грех. На их место приходят другие.

 - А кто эти люди? Известно ли им самим, что они часть некоей избранной группы?

 - Слишком много вопросов и слишком мало времени, дорогой Грегуар, - покачал головой мой хозяин. - Скоро рассвет, вам пора домой. Я не уверен, что протяженность упомянутого мной пространства- времени надолго сохранится неизменной. Впрочем, отвечу на ваш вопрос, достаточно ли десяти тысяч для достижения благоприятных результатов развития событий?

 Он помолчал.

 - Единая воля десяти тысяч - огромный вектор целенаправленной силы. Ведь невероятное большинство людей погружено в бесконечные, сиюминутные мелочи и проблемы бытия и совсем не помышляет о высоком. Их желания хаотичны, нередко бессмысленны, их чаяния неоправданы и переменчивы. Есть также немало людей, да и целые течения и ассоциации, замышляющие зло. Иногда, на какой-то период времени - годы или десятилетия - им удается осуществить свои дьявольские планы. Но ведь это всего лишь миг во Вселенной. А вот позитивная, сконцентрированная воля десяти тысяч часто позволяет исполниться известному завету. Вы помните, не так ли? «Ищите и обрящете. Стучите - и вам откроется».

 Хотите верьте, хотите нет, дамы и господа, но уже в следующую секунду я вновь очутился на знакомой улице, носящей имя американского президента. Проведя ладонью по лбу, я двинулся по направлению к дому и в этот момент что-то тихо звякнуло в кармане. Я остановился и вытащил золотой экю короля Филиппа, ударившийся о мой айфон.

 Впереди забрезжил рассвет.