Я хорошо помню то февральское утро. В памяти отложилась картина – серый рассвет, пар изо рта, плотный, слежавшийся снег. Люди на автобусной остановке с отрешенными взглядами. Запах новой кожаной куртки, которую я купил с первой зарплаты. Привкус сигарет на губах. В наушниках - «Наше радио».
Обычный рабочий день. Я тороплюсь на работу. И уже опаздываю. Опаздываю довольно прилично – минут на двадцать. Главред наверняка сделает мне выговор. И будет прав. От предчувствия предстоящего разговора на душе скребут кошки.
Наконец, подходит автобус. Старый, жёлтый Икарус. Он тормозит возле остановки и впускает пассажиров.
Внутри работает обогреватель, но все равно неуютно. Под ногами слякоть, окна в изморози.
Я прохожу в середину салона. Погруженный в свои мысли, стараюсь не замечать ничего вокруг. Двери с шумом закрываются. Автобус отъезжает от остановки и выходит на маршрут. Ехать до метро недолго – минут десять. За это время я успеваю подумать о разных вещах. Об Ане - девушке, с которой я познакомился по интернету. Мне нравится общаться с ней. Обсуждать темы, которые интересны нам обоим. Ее взгляды не всегда совпадают с моими, но это не приводит к конфликтам. Наоборот, помогает взглянуть на вещи под другим углом. Аню не назовешь красавицей в классическом смысле этого слова. Ее красота – внутренняя. На такую девушку не обратишь внимания в метро, но если заговорить с ней, вдруг обнаруживаешь, что потерял счёт времени.
Все остальные мысли отходят на второй план. Ветер стихает. И наступает тишина.
Это похоже на медитацию. Разговаривая с ней, я как будто переключаюсь на нулевой канал, без помех и белого шума. Сбрасываю все установки. Возвращаюсь к исходной версии себя.
Жаль, мы не всегда можем сходить в кино, когда нам этого хочется. Она из Питера, я из Москвы, и, чтобы это стало возможным, кому-то придется кардинально менять жизнь. Никто из нас на это не готов. Во всяком случае, пока. Аня учится на третьем курсе художественного училища. Я только начал работать в газете, в которую давно хотел попасть.
От этой неопределенности наша связь похожа на роман по переписке. Мы вроде бы сохраняем отношения, но разделены километрами дорог. Чтобы преодолеть это расстояние, нужно потратить кучу времени.
Каждый новый день ставит нас перед выбором. Продолжить общаться или переключиться на кого-то другого. Из своего города. Вокруг миллионы людей. Среди них множество девушек и парней. Ни у меня, ни у Ани нет ответа, что нас удерживает.
Рациями, факсами
Телефонами, пока завязаны мы*...
Когда эта песня звучит по радио, я думаю, будто она написана специально для нас. Не знаю, как это работает, но иногда кто-то другой способен выразить то, что мы чувствуем, лучше нас самих.
Редкие встречи – раз в месяц или даже в два только усиливают мою привязанность к Ане. В стуке колес скорого на Петербург и его прокуренных тамбурах есть что-то такое, от чего у меня сжимается сердце. Мне нравится вглядываться в тьму за окном и считать пустые перегоны.
В моих наушниках звучат гитарные рифы. Я представляю чёрное зеркало Невы и ее гранитных сфинксов. Если подолгу смотреть на них, то начинаешь верить, что магия Египта никуда не исчезла. Она все ещё присутствует в мире. Перенеслась вместе с этими каменным изваяниями на север.
Немигающий взгляд сфинксов устремлён на волны. Только теперь вместо Нила у подножья этих статуй плещутся волны другой реки.
Петербуржцы верят, что в течение дня сфинксы способны менять выражение лица. Утром оно выражает спокойствие, ночью кажется зловещим. Об этом написано в каждом справочнике. Тем не менее эта легенда всегда будоражит мое воображение. Сфинксы – древнейшие памятники города. Кто знает, на что были способны их создатели? Какими познаниями обладали? Что нам вообще известно о цивилизации, которая расцвела и пришла в упадок задолго до того, как основатель Петербурга появился на свет? Какие-то обрывочные факты. Гипотезы, предположения. Истина навсегда похоронена под слоем песка. Ее нам никогда не узнать.
Скрип автобуса прерывает мои мысли. Проходит несколько минут, и он останавливается возле метро. Пассажиры выходят. И я выхожу вместе с ними - подхваченный людским потоком шагаю в сторону перехода. Делаю это на каком-то автомате. Ноги сами несут меня вперед, движения заучены, мысли далеко. Мир вокруг – артхаусная документалка с неясным сюжетом. У меня нет ни сил, ни желания вникать - молча наблюдаю за сменяющимися кадрами.
Мужчина в плотной куртке покупает в ларьке сигареты. Молодая мама успокаивает мальчика, который не хочет идти в школу. Его плач напоминает мне о времени, когда родители перевели меня в частную школу, которую я возненавидел с первого дня. Девушка с ярким макияжем и усталым взглядом отрывисто говорит с кем-то по телефону. В ее голосе звучат начальственные нотки, но я слышу другое – пустоту, которую она отчаянно пытается заполнить.
Из тепловых труб за гребнем крыш валит пар. Солнце посылает земле скупые, не способные растопить лёд лучи. Заснеженный парк в просвете между домами спит в ожидании весны. Этот промышленный пейзаж нагоняет на меня тоску, и я снова погружаюсь в себя.
В переходе тепло. Из окон киосков льется яркий свет. Прилавки пестрят упаковками. Стихийная торговля тоже процветает: цветы, газеты, какая-то дешёвая парфюмерия.
Люди спешат – их лица сосредоточены. На них редко встретишь улыбку. Никаких лишних эмоций. Все подчинено одной цели – добраться до работы.
В стылом воздухе перехода витает запах кофе и слоек. У крошечной пекарни нет отбоя от покупателей. Я бы тоже взял кофе в дорогу, но не хочется толкаться со стаканом в час-пик.
У входа на станцию гуляет сквозняк. Тяжёлые двери болтаются из стороны в сторону с такой силой, что я боюсь, как бы они не покалечили кого-то. Поэтому - стараюсь всегда придерживать дверь. Кто бы ни шел вслед за мной.
В вестибюле станции горит яркий свет. Женщина с эмблемой метрополитена на фартуке наблюдает за тем, чтобы никто не прошел без оплаты. Позади нее переговариваются двое ментов. Обоим не больше двадцати. Форма висит мешком. На лицах плохо скрываемые подростковые ухмылки. Огонь в глазах ещё не потух, но во взгляде уже поселились апатия и надменность.
Не представляю, как можно сознательно выбрать такой путь. Но у них, похоже, никакой рефлексии по этому поводу.
Грохот от поездов заглушает слова голосовой рекламы, предлагающей оформить какую-то социальную карту для льготного проезда.
Прохожу через турникет, бесцельно скольжу взглядом по лицам и встаю на эскалатор. Тут можно немного перевести дух. Опаздываю почти безнадежно. Даже если сбегу вниз по ступеням, выиграю лишь несколько минут, которые уже ничего не решают. Выволочки от шефа не избежать. Если только не произойдет какое-нибудь чудо.
Запах просмоленных шпал вызывает ассоциации с вокзалом. И я опять возвращаюсь мыслями к Ане.
Интересно, если бы она жила в Москве, мы бы так же привязались друг к другу? Или все дело в расстоянии? Не будь его, никто бы не дорожил встречами? Хочется верить, что это не так.
Этот вопрос часто не даёт мне покоя. Что будет, если мы съедемся? Наши чувства усилятся? Или, наоборот, рутина сведёт все на нет? Кому дано это знать? Все, что я могу – это надеяться, что какое бы решение мы ни приняли, нам не придется об этом жалеть.
Становится чуть теплее, и я расстегиваю куртку. Люди на соседнем эскалаторе – наоборот - готовятся к выходу из метро, кутаются в шарфы, надевают шапки. Мой взгляд бесцельно скользит по лицам. Независимо от возраста и типа внешности на всех них схожее выражение отчуждённости.
Тем неожиданней наткнуться на нечто иное.
Мысленно возвращаясь к тому моменту, я вспоминаю бездонные, как ночное небо, глаза. Это первое, что приходит на память.
Запоминающаяся деталь – отсутствие бровей. Как, впрочем, и любой другой растительности на лице. И странное впечатление двойственности, смешения мужского и женского. В этом нет ничего напоказ - ни дани моде, ни протеста против гендерных стереотипов. Это что-то внутреннее, идущее из самой сути. В подтверждение этой мысли - отсутствие чего-то вызывающего, эпатажного. Вполне заурядная одежда – серое пальто, брюки (на тон темнее), белая рубашка, галстук. Магнетическая, едва заметная улыбка. Не улыбка даже, а намек на нее. Вне сомнения, она адресована мне. От этой улыбки у меня по коже пробегают мурашки. Я настолько растерян, что не могу отвести от нее глаз.
Взгляд этого странного человека тоже прикован ко мне. В какой-то момент мы оказываемся друг напротив друга, и я чувствую, как бледнеет мое лицо, от которого отхлынула вся кровь. Это продолжается несколько мгновений. Затем лента эскалатора увозит его вверх.
Я с облегчением выдыхаю. Но отделаться от липкого ощущения тревоги мне удается не сразу. До конца оно так и не рассеивается.
На перроне полно народа. Лавирую между людьми. Занимаю место посередине станции – с расчетом, чтобы при выходе из вагона не терять время и оказаться возле перехода.
В темноте туннеля загораются фары приближающегося поезда. Лиц прохожих касается порывистый поток воздуха. Симпатичная девушка рядом со мной стряхивает с лица непослушный локон. Шум поезда нарастает, становиться все сильнее. Проходит меньше минуты, и передо мной распахиваются двери вагона. Вливаюсь в толпу, которая буквально вносит меня внутрь. Места практически нет, но мне удается протиснуться к задней двери, где немного посвободнее.
Радио в метро ловит плохо, поэтому достаю из ушей наушники, сматываю их, и прячу в нагрудный карман куртки. Опираюсь спиной о перила. Относительно комфортно проезжаю несколько станций.
На перегоне между Коломенской и Автозаводской поезд выныривает из туннеля и въезжает на железнодорожный мост. Вагон заливает дневным светом. Словно по волшебству морщины на лицах пассажиров разглаживаются. Часть даже отрывается от телефонов и газет. За окном мелькают облака, высотки, окна встречного поезда.
Я смотрю на набережную, на скованную льдом реку. Над ней поднимается лёгкий туман, хотя открытой воды нигде не видно – только темный шрам от прошедшего пару дней назад ледокола.
Заброшенный парк, где я любил гулять летом, выглядит пустынным и покинутым. Напротив него тянется промзона ЗИЛа: унылые пустыри, исписанный лозунгами забор, ржавеющие под открытым небом грузовики. Когда-то этот завод был гордостью советского автопрома, а теперь на всем лежит печать запустения.
Поезд заезжает в туннель. И снаружи вновь сгущается темнота. Я отрываюсь от окна. Бесцельно провожу взглядом по стенам в рекламных плакатах. Никакой полезной информации. За исключением разве что курсов английского.
Внезапно замечаю нечто, что мой мозг не в состоянии воспринять и осмыслить. По нейронам пробегает электрическая волна, от которой я впадаю в ступор. На какое-то время я даже теряю способность двигаться и буквально прирастаю к полу.
Из дальнего конца вагона на меня смотрит тот же странный человек. Ошибки быть не может. Это, несомненно, он. Та же блуждающая улыбка. Тот же блеск в глазах.
Но как, черт возьми, это возможно?! Он ведь поднимался по эскалатору к выходу, и при всем желании не успел бы войти со мной в один вагон.
Даже если предположить, что можно перепрыгнуть через разделители, какой шанс догнать меня, не попавшись на глаза? Практически нулевой. Я бы наверняка его заметил. Да и дежурный, смотрящий за эскалатором, поднял бы шум.
Но ничего из этого не произошло. В нарушение всех законов логики этот человек находится здесь, в нескольких шагах от меня. И теперь нет сомнения, что его улыбка адресована мне.
Что он за ней скрывает?
Все эти мысли проносятся в голове за несколько секунд. Не раздумывая, принимаю решение - протолкнуться через толпу и спросить его напрямую - что за слежка? Страх и растерянность удерживают меня на месте, но мне все же удается преодолеть их.
Поезд приближается к следующей станции и замедляет ход. Машинист тормозит слишком резко. Приходится хвататься за перила, чтобы не упасть. Люди расходятся неохотно.
- Мужчина, не толкайтесь!
- Скоро и так выходим!
Извиняюсь, протискиваюсь вперёд. Каждый шаг даётся мне с трудом.
Странный человек, наконец, отводит от меня взгляд. Поезд тем временем уже въезжает на Автозаводскую. За окнами проносятся высокие каменные своды, напряжённые лица пассажиров. В какой-то момент я чуть не падаю - поезд останавливается слишком резко.
На мгновение я упускаю странного человека из вида, а когда снова поднимаю глаза, он уже двигается к распахнутым дверям.
Ускоряюсь, насколько это возможно. Получаю в ответ тычки и неодобрительные взгляды. Извиняюсь, пытаюсь уследить за тем, чтобы никому не наступить на ногу. Люди буквально выносят меня из дверей.
Вижу, как мелькает среди толпы спина странного человека. Не так уж он и далеко. Секунда, две, три…
Черт. Где он?!
В поезд заходят новые пассажиры. Двери вагонов закрываются.
Слышу за спиной механический голос:
«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Павелецкая».
Состав начинает двигаться. И понемногу набирает скорость.
Кручу головой, пробегаю вперёд. Останавливаюсь посреди станции. Странного человека нигде не видно. Как я умудрился упустить его?!
Провожу рукой по лицу. Смахиваю со лба капельки пота.
Досада на самого себя усиливается осознанием того, что я опоздал безнадежно. Драгоценные минуты потеряны. И теперь будет хорошо, если шеф решит ограничиться выговором или штрафом.
Поезд исчезает в туннеле. Поджав губы, смотрю на его удаляющиеся огни.
И что меня дёрнуло погнаться за тем человеком? Какая глупость…
Чудовищный грохот прерывает мои мысли. Звуковая волна от взрыва сотрясает воздух. Свет на станции начинает мигать. Часть ламп полностью отключается.
Из туннеля валят клубы дыма – с каждой секундой все плотнее и гуще. Улавливаю запах горящего пластика и чего-то еще. Чего-то настолько пугающего, что я отказываюсь в это верить.
По громкоговорителю пускают какое-то объявление, но я не понимаю его смысла. В ушах звон – ничего не слышу.
На станции начинается паника. Толпа волнами штурмует эскалаторы. Давка, слезы. Из глубины туннеля слышится эхо чьих-то криков.
В каком-то бреду я пробираюсь к выходу. Не знаю, сколько времени это занимает. В итоге - вижу дневной свет. И это кажется настоящим спасением.
Оказавшись на улице, полной грудью глотаю морозный воздух. Поблизости звучат сирены скорой и пожарных. Прислоняясь к стене. Медленно сползаю по ней вниз и сажусь на асфальт.
Выкуриваю несколько сигарет. И только после этого понимаю, что я тоже должен был ехать в том поезде.
***
- Ты был там? - шеф подошёл к моему столику и сложил руки на груди. В его голосе слышалось больше любопытства, чем сочувствия. Но, учитывая его многолетний стаж профессионального газетчика, меня это не удивляло.
- В момент взрыва нет. Вышел на Автозаводской.
Мое часовое опоздание, похоже, уже никого не интересовало. Правда, после того, что произошло, мне и самому было наплевать.
- Как это вышел? Зачем?
Хороший вопрос. Ответить бы на него себе самому.
- Не знаю, - задумчиво произнес я.
Не рассказывать же ему, в самом деле, историю про странного человека.
Коллеги оторвались от экранов и с интересом смотрели на меня.
- Как же ты добрался?
Я сделал глоток кофе. Герман – редактор раздела «наука» приготовил его, как только услышал, что со мной случилось.
- На такси.
Шеф подошёл ближе, понюхал мою кружку.
– Не годится, - на его волевом, покрытом двухдневной щетиной лице застыло недовольное выражение.
Он вышел из кабинета и через минуту вернулся с бутылкой виски. Молча налил половину пластикового стакана и протянул мне.
- Пей.
Я послушно влил в себя содержимое стакана. По горлу прокатилась обжигающая волна с лёгким торфяным оттенком.
Но на мое состояние это никак не повлияло. Сковавшая меня зажатость никуда не делась. Я по-прежнему находился на станции. И у меня в ушах все еще стояли крики пострадавших.
- Лучше?! – участливо спросил шеф.
- Немного.
- Ещё?
Я пожал плечами.
- Значит ещё.
Он снова наполнил стакан.
Никто из коллег даже не улыбнулся. Как будто это в порядке вещей начинать день с выпивки.
Я покрутил стакан в руке. И так же залпом опрокинул в себя. На этот раз озноб чуть отступил. И тиски, сжимающие меня, немного ослабли.
Шеф подождал несколько секунд, и спросил:
- Написать об этом сможешь?
- В смысле?
- Как все происходило.
- Так я же не был в самом поезде.
Он постучал пальцами по столу. Затем почесал подбородок и посмотрел в окно.
За стеклом шумела Тверская. Улица тонула в потоке машин. В низком небе плыли тяжёлые серые облака.
- Неважно, - после короткой паузы продолжил шеф. – Все равно это эксклюзив с места событий, - он посмотрел на меня. – Так что, осилишь?
Я не знал, что на это ответить. О чем тут писать? Ничего примечательного я не видел. Ни предполагаемого террориста, ни подозрительных сумок. Ничего, за исключением странного человека. Благодаря которому я, похоже, и остался в живых. Но это точно не тот материал, который ждет издание. Напиши я об таком, мне тут же предложили бы перевестись в какую-нибудь Экспресс-газету.
- Не знаю, - с сомнением ответил я. – Можно попробовать.
- Вот и попробуй, - оживился шеф. – Успеешь до полудня, - он взглянул на наручные часы, - получишь отгул дня на три.
***
В этот раз я забронировал билет на экспресс. Выезд поздно ночью – прибытие на рассвете. Еще не успеют погаснуть фонари. Пройдусь немного пешком. Посмотрю, как кутаясь в туман, Питер просыпается ото сна. Подышу его морозным воздухом. Пусть свежий ветер с Невы выдует из меня всю удушливую пелену последних дней.
Я так долго думал о том, что произошло в метро, что успел надоесть себе самому. Предположения сменяли друг друга, но ни одно из них не отвечало на вопрос – кем был тот странный человек? Что скрывала его улыбка? И как он оказался со мной в одном вагоне?
Чем сильнее я пытался найти всему объяснение, тем сильнее запутывался. Стоило, наверное, отпустить ситуацию, и, наконец, признать, что у этой истории нет никакого логического объяснения.
Как бы мне ни хотелось разложить все по полочкам, похоже, события того дня так навсегда и останутся неисследованным белым пятном в моей памяти.
Видел ли того человека кто-то, кроме меня? А что, если все это галлюцинация? Игра моего разума?
Неприятный вопрос. От него по коже пробегает холодок…
Но, как ни крути, именно благодаря этой странной встрече, мне удалось избежать опасности. А может, и остаться в живых. И с этим осознанием мне придется научиться жить…
Статью я накатал довольно быстро. Поначалу шло туго, но затем я расписался, и даже умудрился уложиться в срок – выдал текст за полчаса до дедлайна. Шеф остался доволен. Пустил статью в номер, а я получил свой законный отгул.
Остаток дня я провел дома - отсыпался, отмокал в душе и слушал противоречивые новости о взрыве. Все ещё опознавали погибших. Поступили первые сведения о возможных террористах. Информация обновлялась каждые полчаса. К концу дня мой мозг был просто не в состоянии воспринимать ее.
В газете, сейчас, наверное, жара. Коллеги пашут без остановки. Но никакого чувства вины я не испытывал. Вероятно, шеф был прав, отправив меня отдыхать. С моим посттравматическим синдромом в офисе от меня толку не будет. Нужно чтобы прошло время.
Вечером я позвонил Ане и сказал, что очень хочу ее увидеть.
- Что-то случилось? – растерянно спросила она.
- Расскажу, как приеду, - ответил я.
- Но с тобой все в порядке?
- Да. Просто соскучился.
Она помолчала.
- Слышала новости. Какой-то кошмар. Весь день хотела позвонить…
- Ничего, все в порядке.
- У тебя никто не пострадал?
- Нет. Все живы-здоровы.
- Ладно, - в трубке раздались обрывки разговора случайных прохожих. И вслед за этим – шум проезжающей машины. - Когда приедешь?
- Утром. Рано. Ты спи. Приеду, сварю тебе кофе.
- Хорошо. Отправь сообщение, как сядешь в поезд.
- Конечно.
Мы попрощались, и я стал собирать дорожную сумку. Спать уже не хотелось. Хотелось побыстрее увидеться с Аней. Почувствовать живое тепло ее кожи. Прикоснуться к ней губами.
Я вызвал такси. Метро все ещё было парализовано. Водитель в объезд пробок отвёз меня на вокзал.
- Тяжёлый день сегодня, - пожаловался он. – Пробки сумасшедшие. Огородами объезжать приходится.
- Да, - согласился я. – Тяжёлый.
- Говорят, погибших вдвое больше, чем они рассказывают, - он кивнул в сторону радио.
Сил переубеждать его у меня не было.
- Возможно.
Водитель посмотрел на меня в зеркало заднего вида и замолчал. Видимо, понял, что я не очень настроен на разговор.
Я оставил ему хорошие чаевые и сошел в районе вокзала.
Ночью центр города выглядел словно постер в каком-нибудь туристическом буклете. Подсветка зданий, реклама, дорогие машины, улыбки на лицах. Как будто ничего не произошло. И это только у меня одного что-то сломалось внутри.
Я выкупил забронированный билет. Выпил относительно сносный кофе. И долго стоял на платформе, выпуская в чернильное небо облака табачного дыма.
Вдалеке горели сигнальные огни железнодорожных путей. Чей-то механический голос объявлял время прибытия поездов.
Мне вдруг стало безумно одиноко. Это было настолько пронзительное и острое чувство, что я ощутил себя абсолютно отрезанным от всего мира. И на какой-то момент даже усомнился в том – а жив ли я вообще? Что если на самом деле никакого странного человека не было? И я оказался одним из тех несчастных, кто встретил смерть в перегоне метро? А все, что произошло после, – это только фантом? Скитания души по перекресткам несуществующего мира? Просто мое сознание ещё не готово принять этот страшный факт? И выстроило привычную картину из обломков того, что мне близко и дорого?
Я допил кофе, затушил окурок в стаканчике. Выбросил мусор в урну.
Если все это иллюзия, то слишком уж реалистичная. Скорее всего, психика просто пытается справиться со стрессом. Ищет объяснение тому, что с трудом втискиваться в рамки привычной жизни…
Подошёл мой поезд. Я прошел в полупустой вагон, сел у окна и начал думать о том, как проведу эти три дня.
Хорошо бы вместе с Аней выбраться к заливу. Посмотреть на море. Аня говорила, что в этом году оно не замерзло.
Интересно, чайки все ещё кружат над ним? Или зимой они куда-нибудь улетают? И если улетают, то куда?
***
- Почему сразу не рассказал? – Аня поправила подушку и повернулась ко мне.
- Не хотел, чтобы ты волновалась.
- На самом деле, я сразу почувствовала, что что-то не так… - она подперла голову рукой. - Просто дико испугалась. Боялась позвонить. Услышать, что с тобой что-то случилось.
Я поднял с пола майку и натянул ее на себя (по студии гулял сквозняк, и было довольно прохладно).
- Глупо, правда? – спросила Аня.
- Нет. Совсем нет. Просто иногда мы предпочитаем ничего не знать о том, что может потрясти нас. Обычная защитная реакция.
Мы замолчали. Прошло несколько минут прежде, чем Аня решила заговорить.
- Я только вчера поняла, как все на самом деле хрупко, - сказала она. – Поняла не как идею или философское рассуждение. А почувствовала это всем сердцем. Что эта хрупкость касается и меня лично. Напрямую. Что внезапно можно все потерять. Что каждый новый день – это дар. И в то же время – шанс, который в любую секунду могут отнять. Вот так, - Аня щёлкнула пальцами. – Раз, и все. Сегодня мы вместе, а завтра – выключили экран.
За окном начало светать. Темнота ослабла лишь на полтона, но в воздухе уже что-то неуловимо изменилось. Проглядывающие через облака звёзды побледнели и подернулись дымкой.
Где-то в переулках дворник начал чистить тротуары. Очнувшиеся ото сна вороны разорвали сонную тишину города громкими криками. Под окнами кто-то завел двигатель, и начал прогревать машину.
Я потянулся за сигаретами, закурил и подумал о том, как здорово, что нам не нужно вставать в такую рань. И можно просто лежать, наслаждаться теплом наших тел, курить, не чувствуя неловкости от пауз в разговоре.
- Кто-то обещал кофе, - напомнила Аня.
Я выпустил в потолок облако дыма.
- Встаю-встаю.
Дворник, видимо, перешёл на соседнюю улицу. Чтобы услышать его теперь приходилось прислушиваться.
- Страшно было? – Аня провела рукой по моей голове.
- Да, - признался я. – Страшно. Никогда не сталкивался со смертью так близко. То есть видел, конечно, как люди уходят. Но не так.
Она запустила пальцы в мои волосы. И молча гладила меня, как ребенка, который никак не может успокоиться.
Я затянулся. Стряхнул пепел. И внезапно понял, что больше не хочу возвращаться в Москву.
Мне нравилось находиться здесь. Вдыхать запах красок. Рассматривать картины. Слушать, как поскрипывают старые половицы, когда Аня ходит по студии и работает над очередным полотном.
- Что это? – спросил я, кивнув в сторону карандашных набросков на стене.
- Рисунки по памяти, - ответила она.
- Какие-то они незаконченные.
- Так и есть. Их задача – разобраться, способен ли художник уловить главное.
- Хм…
- Мастера говорят, что те, кто плохо рисуют по памяти - и в работе с натуры беспомощны.
Мой взгляд скользнул по контурам, схематичным линиям, сквозь которые проступали черты чьих-то лиц.
- То есть в идеале нужно так развить воображение, чтобы рисовать от себя как с натуры, - добавила Аня.
- Сложная техника?
- Очень. Нужно постоянно практиковаться.
- Зачем?
- Ну… Есть вещи, которые просто невозможно нарисовать с натуры.
- Например?
- Например те, которые длятся только один миг. Последний луч заката. Лицо в толпе.
Я задумался.
- Хм... И что? Получается?
- Ну… Что-то лучше, что-то хуже.
Сигарета дотлела почти до фильтра. Я затушил окурок и отставил пепельницу в сторону.
- Почему ты все же вышел на той станции? – после короткой паузы спросила Аня.
По ее лицу было видно, что она давно хотела задать этот вопрос.
- Ну… Это не самая обычная история.
- Я так и поняла.
Может, рассказать ей все, как есть? В конце концов, кому, если не ей?
И я рассказал. Все, как было.
Она слушала не перебивая. И когда я закончил, ещё долго молчала. Видимо, эта история как-то отозвалась и в ее душе.
- Иногда с нами происходят странные вещи, - наконец, сказала Аня. - Нужно просто принять их. Не все, что мы видим, можно объяснить. Но это не значит, что этого не существует.
- В какой-то момент я начал думать, что схожу с ума.
Она поцеловала меня в щеку.
- Тогда давай сходить с ума вместе.
Я улыбнулся и сел на кровати.
- Нет, пусть хотя бы один из нас остается нормальным. А то расселят по разным палатам. И как тогда будем видеться?
- Будем видеться во снах. По четным числам ты приходи ко мне. По нечётным - я к тебе.
Я посмотрел на часы. Дата - седьмое февраля. Нечетная. Значит, это точно не сон.
Аня с улыбкой проследила за мной.
- Тебе нужно отдохнуть. Ты совсем не спал.
- Спал. Немного. В поезде.
- Это не то. Поспи, пока я буду на учебе. А вечером куда-нибудь сходим.
- Хорошо. Но сначала мы все же выпьем кофе.
***
Когда у Ани закончились пары, уже начало смеркаться. Город кутался в сумерки как в воротник. Снова пошел снег.
Мы встретились возле училища, и решили немного пройтись. Было чуть ниже нуля. Дувший с залива ветер утих.
- Ну как ты? - спросила Аня и взяла меня под руку. – Отдохнул?
- Да, - ответил я. – Чувствую себя отлично. Здесь мне всегда хорошо спится. В Москве я могу проспать часов восемь и все равно встать усталым. А у тебя – и четырех достаточно. Не знаю, почему так.
- Может, воздух другой. Все же, север.
- Может. А, может, потому что ты рядом.
Она выгнула бровь. И чуть заметно улыбнулась.
Мы свернули в переулок и через несколько минут вышли на Университетскую набережную.
Над Невой плыли темно-фиолетовые тучи. Кое-где лёд вскрылся и в образовавшихся полыньях плескалась черная вода. Пахло свежестью и заиндевелым камнем – особый, питерский запах.
- Сходим в кино? – предложил я.
- Можно, - согласилась Аня. – Только сначала давай поедим. – А то я жутко голодная.
- Я, на самом деле, тоже. Готов съесть слона.
- Есть хороший грузинский ресторан. Если нужно, пожарят и слона.
- Звучит неплохо.
Мы перешли дорогу и остановились у парапета.
- Скоро уже весна, - сказала Аня. – Представляешь? Всего лишь несколько недель - и зиме конец.
- Вдвоем пережить зиму легче.
Аня посмотрела на меня. В глубине ее глаз, цвета черного сланца, застыл вопрос.
- Это что сейчас было? – растерянно спросила она.
Мне захотелось курить.
- После того случая что-то во мне поменялось, - я потянулся за сигаретами, но оказалось – забыл их дома. - Все, что я хочу теперь – это почаще быть с тобой.
Аня положила голову мне на плечо.
- А как же твоя работа?
- Газет хватает и в Питере. А, может, попрошу, чтобы оставили спецкором. Они даже кого-то искали по-моему. Что думаешь?
Она помолчала.
- Думаю, что это решение ты должен принять сам.
Я удивленно посмотрел на нее.
- Не смотри так. Если бы я этого не хотела, то не оставила бы тебе ключи от студии.
Аня была права. И хотя я рассчитывал услышать что-то другое, внутренне согласился с ней. Наверное, поэтому мы и сошлись. Потому что она говорила не то, что я хочу услышать, а то, что есть на самом деле. Редкое качество. Тем более для женщин.
Когда мы поравнялись со сфинксами, я решил остановиться и рассмотреть их получше. Догорающий день бросал на гранит причудливые тени. Казалось, что выражение лиц у статуй, действительно, меняется. Но ничего зловещего я в нём не увидел. Произошло нечто другое. В какой-то момент мне показалось, что в этих чертах я уловил что-то знакомое.
Меня передёрнуло. Как будто через тело пропустили разряд тока.
То же безликое смешение мужского и женского… Та же почти незаметная улыбка…
- Что случилось?
Анин вопрос вывел меня из оцепенения.
- Ничего. Так, показалось…
Некоторое время мы шли молча.
- Знаешь, - сказал я, немного придя в себя, - мне кажется, я начал забывать его лицо.
И действительно, черты странного человека как-то незаметно стёрлись из моей памяти. Я вдруг засомневался, что смог бы снова описать его, если бы не эти сфинксы.
- Тебя это пугает? – спросила Аня.
- Скорее удивляет.
- Может, это все та же защитная реакция, про которую ты говорил?
- Не уверен. Как бы тогда пострадавшие опознавали преступников? Тут что-то другое. Как будто это происходит специально – я должен его забыть.
- А ты бы не хотел?!
- Думаю, что нет.
- Почему?
Я задумался. Действительно, почему? Зачем нужно помнить об этом?
- Наверное, потому, - медленно ответил я, - чтобы быть благодарным за каждый день. Не забывать, что его могло бы и не быть.
Аня остановилась и долго-долго вглядывалась мне в лицо. Затем поправила шарф, и сказала:
- Поехали.
- Куда?! – удивился я.
- В студию.
- А как же ресторан?
- Подождёт. Есть идея получше.
------
* Слова из текста песни «Это по любви» группы «Мумий тролль»
Добавить комментарий