Улыбка
В 1949 году я провела каникулы по соседству с Фридрихом Паулюсом. "Ключевой фигурой Сталинградской битвы". "Личным пленником Сталина". Вождь не разрешил отдавать фельдмаршала под суд. После Нюрнберга его привезли в Москву и поселили в поселке ведомственных дач Совмина. Охрана убивала двух зайцев. Под надзором был пленник и работники Совмина. К папе, работнику, был приставлен не то охранник, не то осведомитель или шпик. Папа звал его "Симка", дедушка-"Шестикрылый Серафим", мама-"Серафим Михайлович". Он был много ниже отца и физически: рядом с ним мог идти только вприпрыжку. Соседи смеялись. А время было невеселое. О нем незабываемые слова Мандельштама:
"Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца"
"Кремлевский горец" отвергал все просьбы Паулюса о встрече с родными. Его сын прошел Гестапо, жена - концлагерь. Сталин не дал посетить могилу жены. Увидеть малолетних внуков.
С нашего балкона, как на ладони, был двор Паулюса. Там сновало много людей: прислуга, охрана. Мама указала на высокого сутулого дядьку, в тенниске, такой же как у папы. Он часто играл с девочкой четырех лет - дочкой прислуги. Она была напоминанием о внуках, разлученных с ним. В третьем классе не проходили историю. Историческая личность не вызвала у меня большого интереса, к сожалению. Он, как и мы, завтракал на балконе. Становился еще ближе, будто сосед в кафе. Мама не могла не привлечь внимания. Она была красивая, в нее влюблялись, были поклонники. При всем при этом она оставалась комсомолкой 30-х годов; никакой косметики, достоинство превыше всего. Но и смелость, открытость, прямота. Однажды во время завтрака она вдруг рассмеялась: "Я показала язык! ". Потом дрогнула "Полно охраны, подумают, что подаю знаки, сигналы." Но сразу нашлась: "Скажу, что ела сосиску". Как мы смеялись тогда! Глядя на нас, наш сосед не мог не улыбнуться.
"Я пришел к вам как враг, а покидаю как друг"- из заявления Паулюса перед отъездом на родину 24 октября 1953 года, спустя полгода после смерти Сталина. Мы с детства знаем, что "дружба начинается с улыбки". Может быть с той самой, такой памятной для меня улыбки, когда мама была молодой и задорной.
Радио нашего детства
Так называется фильм американского режиссёра Вуди Аллена, он мой ровесник. Радио нашего детства - годы войны. Ну, куда их, американскому радио до нашего! Наше было «наше все». Последние известия собирали всех у бумажной тарелки. Стояли окаменевшие, с сжатыми губами, женщины плакали. И, упаси Бог, в это время нам, детям шуметь. «Ярость благородная вскипала как волна».
«Игра в радио» была моя самая любимая. Война. 1943 год. Я и мой семидесятипятилетний дедушка сидим в единственно тёплой комнате за обеденным столом, покрытым клеенкой. Я объявляю: «Внимание, говорит Москва! От Советского Информбюро!». Мы два диктора. Мужской и женский голос и фамилии у нас соответсвенно: сегодня он Бурев, я Волнова. Завтра он Орлов, я, естественно Синицына. Я Ложкина, он Половников. В общем это была полезная игра - я познавала не только род слова, но и много новых видов животных, предметов. До этой игры я не знала что такое половник, в войну не до них было. Узнала что есть рысь. Дедушка был Львов, я - Рысева. После последних известий начиналась музыкальная передача. Дедушка ударял пальцами с аккуратно подстриженными ногтями по стертой клеенке , как по клавишам, и мы пели: «Эх, выполним, да перевыполним! Наш отец родной, наш приятель дорогой!». Каким-то образом о нашей игре все узнали. Она вызвала восторг. Больше всех восхищался дядя, полковник НКВД. Наверное, во времена культа личности людей радует любая пародия на этот культ. Тем более, такая наивная - старого и малого. Мы с дедом забавно смотрелись: величественный седой старик с бородой и усами и бледная черноглазая девочка с кудрявой головой на тонкой шее.
Все военное время было пронизано классической музыкой, которая неслась из репродукторов. Она вошла в массы до того, что уличные мальчишки распевали арию Тореадора, слова народные: «Тореадор съел красный помидор». Мы то ели только зелёные соленые помидоры или бледно-розовые , которые дозревали в валенках. Отпетый хулиган, гримасничая, запел: «Я все прощаю Вам!» - арию Джильды из Риголетто, когда его стыдили и угрожали милицией. Замерев от непонятного счастья волнения я слушала «Собаку на сене» с Бабановой. Не понимая ничего кроме слова «любовь».
Была ещё детская передача-игра «Угадайка». Как-то после очередной загадки сказали, что если отгадаешь, то всех фашистов перебьем. Хотя загадки была для школьников, я изо всех сил старалась и днём и ночью, отгадала и ждала победы. И она пришла. Восьмого мая поздним вечером долго не объявляли победу. Все знали, все ждали, но из радиоприёмника плывут вальсы уже час. Мой дедушка в чёрной тройке вальсирует, обняв стул. Его начищенные до блеска штиблеты двигаются безукоризненно четко. Такое я увижу только на конкурсах бальных танцев много позже. Стройный, красивый дедушка танцует легко, элегантно. Мне становится радостно, празднично. Завтра будет петь и плясать вся Москва. Начнётся другая жизнь и радио будет другим. А потом и вовсе в дом войдёт телевизор, после него компьютер, за которым я сейчас печатаю эти строчки . Но память о радио нашего детства всегда будет одним из трогательных воспоминаний у всех моих ровесников, даже у Вуди Аллена в Америке.
Я сидела на коленях у Рокоссовского
1946 год, Сочи, конец августа, «бархатный сезон». Папа, мама и я в санатории «Пищпром» (Пищевая промышленность). Причастность к «пищевой» в голодное время привлекла сюда известных деятелей культуры. Это диктор Юрий Левитан, кинорежиссёр Юткевич, киноактеры Бернес, Крючков, плеяда актеров Малого Театра, звезды немого кино - Илющенко, Судакевич с сыном Борисом Мессерером- будущей знаменитостью.
Я единственный ребенок среди отдыхающих, всех умиляю, забавляю. Меня, буквально носят на руках. Знаменитости предлагают себя в няньки, когда родители собрались в «Театр Комедии», приехавший на гастроли. Но это любимый театр папы, и он считает, что "ребенок должен увидеть классический водевиль «Лев Гурыч Синичкин» да еще в постановке Акимова". И я еду с родителями, хотя на вечерний спектакль «дети не допускаются». Папа идет в дирекцию. Он не был пробивным, а тонким и деликатным. Но легко, играя, располагал к себе самых разных людей.
Меня впускают, прячут в пустующую правительственную ложу, просят не высовываться. Я не сразу соглашаюсь остаться одной, пусть и в правительственной ложе. Наконец, уговорив меня, родители уходят. Вдруг, вспыхивает яркий свет и в ложу вваливаются дядьки в одинаковых серых костюмах, цепко осматриваясь. За ними дядьки в военной форме, расступаясь перед самым важным и толстым в золотом сиянии: золотые звезды, погоны, ордена. Это был Жуков. Вбежал испуганный директор, я громко заплакала. И тут вошел высокий стройный военный, взял меня на руки, начал успокаивать, сел, посадив на колени. Так я оказалась на коленях у Рокоссовского. Какой добрый хороший дядя! Он мне напомнил папу. Вдруг подскочили дядьки, выхватили меня и потащили в угол ложи. Посадили рядом с толстой теткой, похожей на подавальщицу в санатории и девчонкой лет трех. Обе испуганно таращились. Это был эскорт Жукова.
Не успела я снова зареветь как поднялся занавес и началось акимовское чудо - декорации, костюмы, актеры: Филиппов, Зарубина, Дмитриев - все ярко, весело! Меня отвлекает чавканье. Перед толстухой и дочкой блюдо с порожными, какие я никогда не видела, что-то вроде круглых эклеров. «Народ и партия едины, только разное едим мы» споет через 40 лет Игорь Тальков. Начался антракт, я кинулась к дверям и увидела маму с папой. Но красный канат перекрывал дверь и часть коридора. Я проскочила под ним, меня сейчас же затащили обратно. Мама тут же кинулась под канат, но ее остановили. Рыдающий ребенок, насильно разлученный с матерью, чем не мелодрама в режиссуре НКВД. И такое, после обожания знаменитостей. Я долго не могла успокоится. Меня сдали на попечение пожилой тети в серой форме. Глаза у нее тоже были серые и такие грустные, что мне хотелось утешить ее саму. Я снова в ложе, где суета и подобострастие. Заглянул, смущаясь, Акимов. Промелькнул испуганный директор.
Здесь сошлись маршальские звезды двух полководцев. Они ровесники, им пятьдесят. Два героя победителя и две противоположности. Один высокий и стройный, другой толстый и квадратный. Жуков в парадной форме. На Рокоссовском простой френч. В соответствии месту и времени он отдыхает, смотрит водевиль. У Жукова спутница с маленьким ребенком. С Рокоссовским жена и дочь лет двадцати. Прочная семья. Жена очень красивая дама, папа сказал бы "гранд дама" с высокой пышной прической золотистых волос. Похожа на певицу из трофейного фильма "Большой вальс", который часто крутили в санатории. Дочь брюнетка с крупным носом, которому удивительно соответствовала модная прическа: большой кок над низкой густой челкой и локоны до плеч.
Было видно, что отец с дочерью очень дружны. Весело переглядываясь, они постоянно смеялись. Жена, казалось, была поглощена сценой. Даже во время антракта она продолжала сидеть, разглядывая театр в бинокль. Жуков был воплощением публичного одиночества. К своим спутницами ни разу не подошел. Наконец, кончился антракт и меня окончательно успокоила искусство Акимова. Как прошло мое освобождение и воссоединение с семьей не знаю, потому как спала. Наутро весь пляж требовал подробностей моего ложе-правительственного пребывания. Спросили: "Что пили?" Не моргнув ответила: "Воду с сиропом и лимонад". Посмеявшись заспорили: коньяк или шампанское? Единодушно и долго возмущались: как могли не угостить ребенка пирожным! Вспомнили недавний случай. Один из отдыхающих, столкнувшись с Жуковым в море, закричал, ушел с головой в воду и вынырнул только у берега, чуть не утонув. О Рокосовсском я только сказала, что он похож на папу. "Интеллигентный человек", "благородный"- уточнили женщины.
Сегодня есть много исторических трудов, мемуаров, документальных фильмов о Рокоссовском. Узнала, что Рокоссовский ненавидел приказ "Стоять насмерть!". Он видел в этом беспощадность командиров. Он искал и находил решения без лишних потерь. Никогда не придавал значения своей роли в победе. Понятие "солдатская честь" были для него превыше всего и он так озаглавил свою книгу.
Памятник "Воину-Освободителю" в честь Победы, открытый в Трептов-парке Берлина в 1949 году, ставший символом нашей Армии - воин с ребенком на руках. После перестройки, когда крушатся памятники эпохи социализма, он остался незыблем. Он долговечен, потому что правдив. Я это знаю. Если прославленный маршал был единственным, кто успокаивал плачущую незнакомую девочку, то солдат не может быть другим.
Добавить комментарий