В конце октября 2000 года профессор Нью-йоркского института здравоохранения, микробиолог Александр Гольдфарб вывез из Турции бежавшего туда бывшего подполковника ФСБ 38-летнего Александра Литвиненко.
Литвиненко впервые прославился в 1998 году благодаря пресс-конференции, на которой он и несколько его коллег заявили, что им было поручено убить Бориса Березовского.
Как он прославился сейчас, читатель прекрасно знает.
Волею судеб сейчас болезнь и смерть Литвиненко комментировал мировой прессе тот же Гольдфарб, который имел по этой части немалый опыт: в середине 1970-х мы с ним на пару осуществляли в Москве связь между иностранными корреспондентами (“коррами”) и тамошними отказниками и демократами (так называли политических диссидентов). Гольдфарб также был переводчиком у Андрея Сахарова.
Ниже следует тогдашний рассказ Гольдфарба о том, как он вывез Литвиненко из Турции.
“По его словам, Литвиненко был самым молодым подполковником в ФСБ, — рассказывал мне Гольдфарб, в прошлом руководитель соросовского Научного фонда, а в момент нашего разговора — глава соросовской программы по борьбе с туберкулезом в местах заключения РФ. — В суперсекретном подразделении по борьбе с терроризмом и организованной преступностью. Он познакомился с Березовским после того, как начал расследовать от ФСБ совершенное на того покушение, когда взорвали его “Мерседес”.
“Мерседес-600" был взорван бомбой, положенной в стоявший у обочины “Опель”. Олигарху тогда сильно обожгло руки, но он отделался гораздо легче своего шофера: тому оторвало голову.
“Они с Березовским не то чтобы подружились, но сохраняли отношения, поскольку дело так и не закрыто, — продолжал биолог. — Как неоднократно говорил Литвиненко, где-то в 1998 году его начальство поручило ему замочить Березовского”.
“Ну и замочил?” — спросил я.
“Нет, он потребовал письменный приказ, потому что ему дали устный...” — “А если бы он получил письменный, он бы убил Березовского?” — “Не знаю, надо у него спросить. Таких письменных приказов никто не дает. Началось внутреннее расследование, оно ни к чему не привело, на Литвиненко стали давить, и в результате все закончилось знаменитой пресс-конференцией. Он пошел к Березовскому и сказал: “Борис Абрамыч, вас хотят убить”, Борис Абрамыч устроил бенц, было его письмо Ельцину, была пресс-конференция, и таким образом имя Литвиненко вошло в публичный обиход”.
“Вскоре после этого Литвиненко выгнали из ФСБ, отправили на пенсию. Какое-то время он работал у Березовского, когда тот был секретарем СНГ. Где-то в начале 1999 года Литвиненко арестовали и посадили в Лефортово по обвинению в том, что года за два до этого он побил подозреваемого террориста, которого потом осудили. На Литвиненко завели уголовное дело. Он отсидел в Лефортово несколько месяцев, а потом суд его оправдал. Прибежали люди в масках и арестовали его снова в зале суда. Ему предъявили новое обвинение, тоже по старому следствию, в котором он участвовал: на каком-то рынке сотрудники ФСБ избили торговцев. Литвиненко продержали три месяца в Бутырке, но в суде дело опять развалилось, потому что он доказал, что во время инцидента он был в другом городе по другому делу. В момент его оправдания ему было предъявлено обвинение по третьему уголовному делу. Его обвиняли в том, что он сфабриковал дело о взрывах. Литвиненко утверждает, что все это липовые обвинения, и мне кажется, что он говорит правду”.
“Я с ним был знаком через Березовского раньше, но шапочно: “Привет — привет”. А Березовского я знаю много лет. Он мне в свое время дал грант в полтора миллиона долларов для научного фонда Сороса, которым я заведовал. У нас была логовазовская стипендия для помощи ученым. Когда Литвиненко вышел второй раз из тюрьмы, я с ним сел и серьезно поговорил, потому что в рамках моей борьбы с туберкулезом в тюрьмах России меня очень интересовала ситуация в Лефортово. Нас пускают в Бутырку и в “Матросскую тишину” — в обычные уголовные тюрьмы, но в Лефортово нас никогда не пускали и не пустят. Меня интересовало, как работает медицина в кэгэбэшной тюрьме. Мы с ним тогда перешли на “ты”. Я дал ему свою карточку с нью-йоркским телефоном. И вот то ли 25, то ли 26 октября Саша мне звонит и говорит в быстром темпе, а в голосе его такие вибрации, какие бывают от серьезного возбуждения: “Я убежал из России с женой и ребенком и нахожусь в Анталии. Деньги кончаются, у меня никого нет”.
“В бегах он к тому времени был недели две. Он говорит: “Если ты не приедешь и мне не поможешь, то мне кранты”. Кранты заключаются в том, что в Турции около ста тысяч нелегальных русских. Там существует целая индустрия по их вывозу в Англию, Германию, Францию. И турки их периодически отлавливают и депортируют в Россию. У Литвиненко был липовый загранпаспорт, который ему сделали старые друзья по агентурным сетям, чтобы уйти из России. Его собственный загранпаспорт забрали на обыске. Он мне этого не говорил, но по логике вещей он ушел на Украину, что очень просто сделать, и каким-то образом на теплоходе переехал в Турцию. Поскольку ему помогали друзья, он об этом не говорит. В Анталию идут пароходы из Сочи, из Одессы. Сесть на пароход и заплатить кому надо — это небольшая проблема”.
“Короче говоря, я вылетел в Турцию и нашел его в Анталии в кафе с женой и ребенком в состоянии крайнего уныния. Они жили в какой-то третьесортной гостинице, и деньги у них кончались. Я поселил его на свой паспорт в хорошую пятизвездочную гостиницу “Фалес”. Она стоила долларов 150-200. Вся эта операция обошлась мне в несколько тысяч. Тысячи четыре, наверное. Мы провели там ночь, отоспались, отогрелись, пришли в себя, а на следующий вечер поехали в Анкару на арендованной в фирме “Баджет” машине “Форд Эскорт-универсал” — самой большой, которую я смог найти в Анталии. В Анкаре мы поселились в “Хилтоне” и состыковались там с одним нью-йоркским адвокатом, который просил себя не называть, так как он имеет дела в России. Я попросил его прилететь в Анкару, сказал, что возмещу ему билет”.
“Наутро 30 октября адвокат снял с него показания под присягой, которые я записал на видеокамеру, предусмотрительно взятую с собой.
Саша изложил там всю историю, которую собирался рассказать в американском посольстве. Адвокат дал нам юридические советы, и мы пошли в посольство. Американцы сказали нам то же самое, что сказал адвокат: “Ребята, убежище в посольстве не дают. В посольстве дают визы. Вы можете получить студенческую визу, рабочую, туристскую, беженскую. Мы понимаем вашу ситуацию, Но вы сами должны тоже понять: сейчас в Америке выборы, вопрос политический, это человек, связанный в прошлом с известным Березовским, и люди, которые принимают решение, не сразу его примут, поэтому, честно говоря, мы вам очень симпатизируем, но это займет не меньше недели. Так что вы идите в гостиницу ждите ответ”.
“Я им говорю: “Ответ будет положительный?” — “Не знаем. Это не от нас зависит”. — Я говорю: “Вы ж понимаете: им грозит опасность”. Они говорят: “Да бросьте. В Анкаре трется “Исламский джихад”, тут Осама бин Ладен, тут террористы, и турки охраняют американские объекты, такие как “Хилтон”, так что муха не пролетит. Если живущие там американцы не боятся террористов, то какая уж тут Служба внешней разведки России? Это несерьезно! Возвращайтесь себе в “Хилтон”, живите спокойно и ждите ответ”.
“Мы вернулись в “Хилтон”, и тут на Сашу напала еще большая хандра. Он говорит: “Не знаю, что там говорят ваши американцы, но то, что я зашел в посольство, это для меня кранты. Я столько знаю, что в Москве есть по крайней мере два десятка очень влиятельных людей, которые не захотят, чтобы я жил. Я знаю про связи с бандитами, связи с чеченцами, я много чего знаю. Мне следователи говорили, что меня засадят за ту пресс-конференцию, за то, что я отказался жида замочить и изменил конторе. Помимо этого, я ушел из-под подписки о невыезде, и я теперь высветился: завтра придут люди в масках и нас всех замочат”. Он впал в серьезное уныние, и мы решили ехать в Стамбул, потому что мы в Анкаре уже высветились”.
“В полпервого ночи 30 октября мы с Сашей, его женой Мариной, шестилетним Толиком и тремя чемоданами, сели в тот же “Эскорт”, стоявший снизу на парковке, и отправились в Стамбул. Это километров 500. У нас не было карты, поэтому мы наняли такси, чтобы оно нас вывело из города и показало, в какую сторону на Стамбул. Выключили на всякий случай все мобильные телефоны, но не фары. Едем мы едем под покровом ночи, светит луна, никого за нами нет, впереди никого нет, ребенок спит. Когда мы подъезжали к Стамбулу, выпал серьезный такой туман, ничего не видно, и последний щит, который мы рассмотрели, гласил: “Стамбул — 7 км”. Мы поехали потом километров тридцать — никакого Стамбула. Как потом выяснилось, мы выехали на окружную и поехали вокруг города. И тут у нас кончился бензин, потому что от самой Анкары мы ехали, не заправившись. Сперва желтый загорелся огонек, потом красный, и я уже на нейтралке ехал с горы”.
“Я думаю: “Сейчас мы встанем, приедет полиция, проверит документы, у нас-то они в порядке, но у Саши нет, и, значит, ехать ему в Москву”. Он опять впал в серьезное уныние. Едем мы, едем, и думаем: “Все”. Туман, красный огонек показывает, что бензин на исходе, и мы стали молиться всем нашим соответствующим богам. И тут из тумана выплывает стамбульский международный аэропорт имени Ататюрка. Въехали мы на последнем бензине в аэропорт, заправились, нашли такси, сказали: “Хилтон” (турки знают одно английское слово — “Хилтон”), таксист нас вывез в “Хилтон”, мы прописались и легли спать. Было 6 часов утра 31 октября”.
“Спали мы долго, прямо скажем. К вечеру мы проснулись и стали думать, что делать дальше, потому что с американцами было ясно, что можно зависнуть надолго. Саша стал звонить в Москву, приятели ему говорят, что тебя уже все ищут, и был разработан некий план. Я позвонил в Нью-Йорк в “Margo Tours” и попросил сделать нам билеты. Я наплел им какую-то историю, но идея на самом деле была в том, чтобы взять билет в одну из стран, не требующих виз от россиян, с пересадкой в европейской столице, где нам можно было бы спрыгнуть на стыковке: в Амстердаме, в Париже, в Лондоне. К утру мы разобрались в маршруте, но я не могу сказать, в какую страну мы взяли билет с пересадкой через Лондон, потому что тут замешана одна авиалиния, с которой пришлось договориться”.
“Риск был в прохождении турецкого паспортного контроля. Турки повертели-покрутили его паспорт, посмотрели, понюхали и сказали: “Ну ладно, идите”. Они, видимо, решили, что не стоит связываться: уезжают, и хрен с ними. Мы прилетели в Хитроу, перешли в зал отлета, где у нас была стыковка, и перевели дух. Надо было ждать несколько часов до отлета. Я позвонил своему знакомому лондонскому адвокату и говорю ему: “Джордж, тут такая ситуация, я сижу в аэропорту, со мной знакомая русская семья, он из ФСБ, хочет просить политического убежища, как нам себя вести?” Он говорит: “Сидите, где сидите, вы никому о себе еще не заявляли? Правильно сделали. Сидите, где сидите, не сходите с места, дайте мне свой мобильный номер, я вам перезвоню”. Прошло полчаса, как он перезванивает и говорит: “Я провел беседы и уведомил соответствующие власти, я вот сейчас посылаю официальный факс иммиграционным властям и в Хоум Офис, что такие-то находятся в аэропорту, я представляю их интересы, они намерены просить политического убежища, я прошу впустить их в страну до решения вопроса под мое личное поручительство и готов поселить их у себя в доме”. Вызвался помочь и Володя Буковский, который сейчас их опекает”.
“Адвокат сказал, что у вас есть 10 минут, чтобы сдаться ближайшему представителю закона. Мы схватили наши сумочки и пошли сдаваться. Подошли к какой-то иммиграционной тетке, и я громогласно объявил, что тут вот находятся подполковник ФСБ Александр Литвиненко и его семья и просят политического убежища. Девушка не удивилась, они в Хитроу люди натренированные, и сказала: “Предъявите ваши документы”. Саша дал ей русский внутренний паспорт. Она спрашивает: “А где ваш международный паспорт?” Он говорит: “А я его уничтожил”. — “Почему?” — “А потому что он был поддельный. Я не хочу нарушать законы Соединенного Королевства и пользоваться на его территории поддельным документом”. Разорвал и спустил в сортир. Нас провели в полицию и часа три допрашивали. Я переводил этот допрос, потому что у полиции не оказалось русских переводчиков на месте, это вам не Нью-Йорк. Поначалу полиция была очень сурова, но к концу допроса английские полицейские начали брататься с подполковником Литвиненко на почве борьбы с международным терроризмом и другими бандитами, потому что они поняли, что у них общий враг. Они сказали, “ребята, у нас к вам нет никаких претензий, на вас нет никаких розысков, мы видим, что вы не преступники. Полиция руки умывает. Если бы это были мы, мы бы вас безусловно приняли, но, к сожалению, это не мы, и мы передаем вас в руки иммиграционных властей”. Мы ждали минут 40, за это время я достал сотовый телефон и позвонил на “Эхо Москвы” Венедиктову, и Литвиненко дал свое первое интервью. После этого нам позвонил “Интерфакс”, и мы успели дать три интервью, в том числе АП”.
“Потом нас допрашивали еще три с половиной часа. Их сфотографировали, сняли отпечатки пальцев, забрали все документы, выдали им такие справки. Приехал адвокат. А мне было сказано, что ты, милый мой, попадаешь под статью, поскольку ты помогаешь иностранцам, которые ищут убежища в Соединенном Королевстве и хотят незаконно проникнуть на его территорию. По идее тебе надлежит быть арестованным, однако, учитывая обстоятельства, правительство решило дела не возбуждать. Но у иммиграционной службы к вам серьезные претензии, поэтому вы на первом самолете уезжайте в Турцию. Я говорю: “Почему не в Америку?” — “Нет, в Турцию, потому что вы прилетели из Турции. Но поскольку сейчас глубокая ночь, мы конфискуем ваш паспорт и отпускаем вас в Лондон ночевать, а самолет у вас в 11.30 утра: придете, получите паспорт при посылке в самолет”.
“Адвокат отвез нас в город на своей машине в очередной “Хилтон”, который в Англии дешевле, чем в Турции. Утром я распрощался с ребятами, которых взяли под опеку адвокат и Володя Буковский, и отбыл в Стамбул, где у меня стояла машина на парковке, так что я туда и собирался. Сдал машину, поехал на такси в “Хилтон”, переночевал”.
На следующий день Гольдфарб вылетел из Турции в Нью-Йорк — опять с остановкой в Лондоне, где он собирался провести несколько дней. Номер не прошел. “Меня взяли под белые руки, — говорит он, — пять часов допрашивали, сняли копии со всех имевшихся у меня бумаг, а потом два симпатичных лба посадили меня в самолет, дали стюардессе мой паспорт и приказали ей вернуть его мне, лишь когда самолет будет в воздухе”.
На следующий день мы уже сидели с ним в “Русском самоваре”, где он взял селедку с картошкой, а я — очень недурного цыпленка-табака и их лучшее блюдо — жареный лук колечками.
“Англичане объявили меня персоной нон грата”, — резюмировал Гольдфарб.
“Я это переживу, — сказал он. — Я люблю Англию, и у меня там сын, но в Америке тоже хорошо и комфортно. Но вот если англичане начнут выдавать Литвиненко в Россию, это будет напоминать ситуацию 1945 года, когда Черчилль выдал Сталину воевавших на стороне немцев русских солдат. Их судьба известна. Я провел с Литвиненко три дня и могу поручиться, что он пребывает в страхе за свою жизнь”.
Литвиненко так и не выдали, а незадолго до смерти дали ему британское гражданство. Гольдфарба со временем стали снова пускать в Англию. Но он начал ожидать подвоха от российских властей и счел за благо устраниться от руководства соросовской программой по борьбе с туберкулезом в России.
В Россию он с тех пор не ездил, а теперь и подавно не начнет. Не хотелось бы, чтобы она приехала к нему.
Добавить комментарий