Старики Фуксы уже в постсоветское время наконец решились перебраться из Одессы в город Мельбурн, где жила их мишпуха (семья). Если их спрашивали, где этот Мельбурн расположен, они хором отвечали, что в Австралии, на другом конце света. И сразу после этого ответа люди, сделав очень удивленное лицо, спрашивали их: - Так для чего вам это надо? Тащиться в Австралию, черт знает куда, и еще в ваши годы. – Не волнуйтесь за наши годы, - говорил супруг. – Волнуйтесь за свои. А мы помаленьку, не спеша, дотянем до Мельбурна, где нас ждут два внука и семь правнуков. Понятно? И он улыбался, что бывало с ним очень редко.
Фуксы упаковали свои пожитки, напихали во все сумки и карманы лекарства, сели в самолет и благополучно приземлились в Мельбурне. Этот город супруги Фуксы полюбили очень быстро. Рома Фукс, старик под восемьдесят, с седой головой и седой, клинышком, бородкой, с грустными глазами за выпуклыми стеклами старомодных очков, на своих длинных, тощих ногах, за неделю обнюхал все близлежащие магазины и кафе, где пахло так хорошо, что он с тех пор перед завтраком, обедом и ужином выпивал чашечку пахучего черного кофе. В общем он решил, что этот город вполне удовлетворит его и его любимую супругу Софочку. Только одно не нравилось ему. Это был сильный ветер, котоый раскачивал его тощее туловище с головой наверху, как раскачивал громадные листья-опахала на макушке длинного тонкого ствола пальмы, стоящей одиноко в дворике его старшей дочки Изабэллы.
Рома сразу же отрапортовал Софочке о своих впечатлниях. Начал он так: -Скажи мне, пожалуйста, вот что. – Что Ромочка? - спроисла Софа. - Почему мы не родились в Мельбурне? Здесь все есть. Апельсины – пожалуйста, бананы – пожалуйста, хочешь ананасы - тоже пожалуйста. И я насчитал тридцать сортов кофе. Ты когда-нибудь могла представить себе такое? Но самое главное, что в этом городе люди живут и дают жить другим.
Это же замечательно, Софочка. А Софочка, с добрыми, улыбающимися глазами, маленькая, с торсом тридцатилитрового пивного бочонка, на двух распухших обрубках-ногах, сказала: - Ромочка, а я скажу тебе другое. Какие здесь восходы и заходы солнца! Я схожу с ума от этой красоты! А ты – не сходишь с ума? - Я не понимаю твоего восторга, Софочка, - ответил грустный Рома. – Восход, заход. Большое дело. Это все – для молодых. Наши восходы уже давно прошли. Теперь у нас с тобой – сплошной заход. – Я помню, Рома, молодым ты был совсем другим. – Эх, Софочка, что тебе сказать. Все ушло, как с белых яблонь цвет. А может быть, – как дым. Холера его знает. Память ни к черту не годится. – А жаль, - сказала Софа и махнула рукой в сторону мужа.
Прожив у старшей дочки полгода, Фуксы получили квартиру в доме на Коммерческой улице. Это - не дом, а двадцатиэтажный домище. Рома говорил, что этот дом больше, чем Одесский оперный, оперетта и кукольный театр вместе взятые. Называл он этот дом Титаник, этажи – палубами, а квартиры – каютами. В каюте у Фуксов было все. И отопление, и охлаждение, и горячая вода из крана, и холодная.
Только холодного пива из крана не было. Так что все было замечательно. Живи и радуйся. Не хватало только одного. С кем потрепаться о том да о сем, о болячках, у кого самые умные внуки и правнуки и, конечно, о политике. Рому, любившего всегда крутиться среди людей, это очень угнетало, и он часто жаловался Софе на неустройства жизни. А Софа говорила ему, что не надо жаловаться на судьбу, потому что неизвестно, какой подарочек ждет нас завтра. Никто не знает, что будет завтра. Даже животные с большим чувством обоняния не могут унюхать неприятность, которая может случиться завтра. К сожалению, такое черное завтра в один не очень прекрасный день пришло.
Одесситы Роминого и Софиного поколения до сих пор помнят слухи, которые ходили по Одессе. Мол какой-то чудак с Молдаванки по фамилии Шпринц, а по кличке Беззубый пыск (рот), сказал когда-то такую фразу: “Бывают времена, а бывают моменты”. Вы только вдумайтесь в последние два слова этой фразы: “А бывают моменты''. Это же гениальные слова предсказателя. Почти такие, как у умницы Эйнштейна, который предсказал какие-то черные дыры где-то у черта на куличках. Так и в Мельбурне, тоже черт-знает-где, этой осенью время сменилось черным моментом. Как будто бы солнце зашло за громадную черную тучу и кругом стало темно. А если прибавить к этому черные маски на лицах граждан-горожан, то получится не Мельбурн, а сплошная тьма. Непонятно, кому мы наделали в борщ, что заслужили этот паскудный вирус, холера ему в бок.
В одно черное мартовское утро Рома Фукс посмотрел на свою жену и вместо ее всегда улыбающихся глаз, увидел глаза, очень похожие на свои собственные. Куда пропала улыбка с ее глаз? Через минуту он понял, что она не совсем в своей тарелке, и что можно ждать от нее любых штучек. Так оно и было. Перед завтраком Софа раздраженно сказала, не глядя на мужа: - Рома, не маячь уже перед глазами. Сядь и послушай, что я тебе расскажу. Этой ночью приснился мне мой покойный дед по маминой линии, Мендель Скучник, который был еще до революции младшим раввином в синагоге на Решильевской улице.
И он мне сказал: - Софочка, не надо мне ничего говорить. Я знаю, какие цурыс (беды) творятся у вас. Молитесь Богу, и он вам поможет. Два раза в день. Особенно следи за своим Ромой. Я знаю его очень хорошо. Бывший комсомолец, и я ему не верю. Ты все поняла? Ну, пока, я очень спешу. Рома погрустнел. – Я всегда чувствовал, что старик меня не любит. Но чтобы так обидеть. За что? – сказал Рома вконец расстроенный. – Рома, обидел-не обидел, не в этом сейчас дело. Надо молиться Богу, чтобы он помог нам. Она закрыла глаза и тут же, на кухне, сказала: “Слава тебе, Господи, за то, что мы живы и стоим на своих ногах, а не лежим на больничной койке с вентилятором на лице. И еще за то, что ты помог нам с масками. Без них мы бы пропали”. Она добавила еще несколько слов на иврите и повернулась к мужу Роме Фуксу:- А чего ты молчал, бандит? Роме, у которого оба деда были сапожниками, нужно было время для подготовки текста молитвы. – Мамочка, я не такой быстрый, как ты. Завтра утром будем молиться вместе. Парочка молилась два месяца. Софа – два раза в день, утром и вечером. А Рома только вечером после телевизора.
В июне вирус приутих. А в начале июля у Ромы и Софы появился новый сосед. В их коридоре поселили тихого, одинокого еврея. Он был чуть помоложе Ромы и был солидного телосложения. Живут старики рядом больше двух месяцев, но кроме здрасьте и до свиданья, никто не сказал друг другу ни слова. Рома сказал жене: - Это - неправильно. Раз он мой сосед, так мне, конечно, хотелось бы узнать, чем он дышит и как он крутится на белом свете.
Софа сказала: - Рома, это – неэтично. Но Рома не послушал свою жену и остановил соседа и имел с ним пару наводящих слов, а после пригласил к себе на кофе. Звали соседа Илюша Крепкий, и Илюша сказал, что он кофе не пьет, а только зеленый чай, и лучше, если Рома придет к нему на чашку чая. От Роминой двери до Илюшиной двери расстояние небольшое, всего тридцать девять шагов, и ровно в семь часов, как штык, он был у Илюши. Тот сразу повел Рому на кухню и усадил за стол. Еще было светло, и за окном от ветра лениво раскачивалась верхушка кипариса. Кипарис мельтешил перед глазами, и Рому начало клонить ко сну. Но спать в гостях как-то неудобно, и он присмотрелся к полочкам вдоль стен. Все чисто, кастрюлька к кастрюльке, баночка к баночке. Большой аккуратист этот Илюша.
Потом началось чаепитие. Пили они зеленый чай, жевали печенье Мария и болтали о вирусе, о масках, чтоб они горели, как они не дают дышать людям, и о политике, как вдруг наш Илюша замолчал и сильно погрустнел. Так погрустнел, что на него жалко было смотреть. И Рома спросил его: - Илюша, тебе плохо? И тот ответил: - Да, плохо, Рома. На душе накопилось так много барахла, что тяжело дышать. И он глубоко вдохнул в себя, настоенный на зеленом чае воздух, а потом выдохнул так, что Рому чуть со стула не снесло. Он на всякий случай схватился рукой за стол, а потом сказал: - Илюша, ты, наверное, слышал от наших, что я – одессит и вырос на улице Мясоедовской. Я – человек простой, бывший таксист, и всяких батерфляев не понимаю, но я знаю толк в болячках. Так вот, когда живот болит, первое, что делают? Бегут в одно место и квэчаются (тужатся). И становится легче. А когда душа болит, нужно выговориться кому-то. И, вот тогда становится не просто легче, а - на пять с плюсом. Давай, дорогой, рассказывай все по порядку. Илюша долго смотрел Роме в глаза и сказал: - Рома, только это между нами. Понял? – Что за вопрос? Конечно между нами, - сказал тот и приготовился слушать.
Если вы думаете, что Илюша с такой фамилией, как Крепкий, имел силы сразу открыть рот, так вы ошибаетесь. Рома не переваривал, когда люди сидят рядом и молчат. У него поднимается кислотность, чтоб она сгорела, а глаза делаются еще грустнее. - Ну, когда же ты начнешь, хороший парень? – подумал Рома. И будто прочитав по его глазам, что скоро будет большой балаган, Илюша открыл свой рот и начал говорить.
А теперь послушайте, что он после всего сказал: - Хочу тебе признаться, Рома, что я маленько устал. – А который сейчас час, интересно, - сказал Рома и посмотрел на часы. – О, уже одиннадцать. Моя Софочка уже, наверное, рвет последний пучок седых волос на голове и причитает: - Ой, Боже мой, он заманил моего Ромочку к себе и прикончил его. Рома сказал так, и ему это понравилось. А потом оба улыбнулись. - Ты прав, Илюша. Я, пожалуй, пойду к себе. Заходи к нам, когда захочешь. У меня есть бутылка отличного виски. Говорят, что хорошо дезинфицирует эту холеру,- сказал Рома. – Ну, раз такое дело, ждите меня завтра – сказал Илюша.
Рома долго ждал Илюшиного визита. Прошло два дня, три дня, а он не появлялся. - Неужели я чем-то обидел его? Даже Софочка спросила меня на третий день: - Где же твой новый друг, Рома? А может быть он такой гордый, что мы ему – не компания? – Вот ты уже начинаешь мутить воду, Софа. Мало ли что могло случиться с человеком? Может быть, грипп или этот вирус проклятый зацепил его. Не будь такой быстрой. Понятно? – Понятно, понятно, – сказала Софа и надулась на мужа.
На четвертый день Рома понял, что дело серьезное. - Может быть, Софа права и Илюша решил не связываться с ними, и проверить, так ли это, было проще простого. Надо понаблюдать за его дверью, и все станет ясно. Небольшой наблюдательный пунктик у входной двери в Левину квартиру. Как пограничный пункт на границе, только без вышки. Возбужденный, он рассказал об этом Софе, и она одобрила.
Рома принес стул, поставил его рядом с дверью Илюшиной каюты и уселся поудобнее с русской газеткой. Он с трудом промучался полчаса, борясь со сном, когда пришла Софа с яблочным компотом . – Рома, имей голову на плечах. Не сиди долго. Тут такой сквозняк, что тебя может продуть. И что тогда будет? А? Я не стенке, а тебе говорю, Рома. Чего ты молчишь? ты, не дай Бог, оглох на оба уха? – Софа, отстань от меня. Я знаю, что я делаю. Понятно? – Понятно, понятно, - с сердцем сказала Софа и прошаркала тридцать девять шагов к своей каюте. Она была недовольна Ромой, громко хлопнула дверью и стала звонить дочке, жалуясь на невыносимый характер папы.
А папа начал читать статью о том, как идут дела с вирусом и на пятом предложении уснул на посту. Его разбудила соседка, крупная женщина в черной маске, делающей ее похожей на главаря банды из голливудских боевиков. Она открыла рот и на одном дыхании орала на бедного Рому десять минут. Из множества слов, которые обрушились на него, он знал только два: маска и фак. Рома понял, что с такой жещиной спорить не стоит. - Уес, уес, маска, - несколько раз с жалкой улыбочкой повторил он и ретировался к себе. Софа, будучи все еще не в духе, встретила его: – Рома, что там стоял такой крик?
А Рома, не обращая внимания на ее вопрос, говорит: – Где моя маска, Софа? Холера ее забери. Каждый день она пропадает! – Она уже такая черная, как моя жизнь с тобой. Надень уже эту грязь на лицо - и иди сейчас же в аптеку и купи себе новые на каждый день. – Никуда я не пойду. - Ты думаешь, что эта бандитка сильно меня напугала? Так нет. У меня, кроме нее, есть о чем думать, Софа. Меня больше волнует, куда пропал Илюша Молчанский.
В ту ночь Рома видел сон. Будто бы он вышел пройтись по Коммерческой улице, а навстречу, запрудив всю мостовую, движется большая толпа молодых парней и девушек. Все как один – без масок, и каждый второй с плакатиком. И на тех плакатиках что-то написано, и конечно, по-английски. И кричат они: - Фридом! Фридом! А по тротуару группка пожилых людей, и тоже с плакатиками. И на одном по-русски написано: Надень маску, мерзавец! А впереди этой группки еле волочил ноги Илюша Крепкий, единственный человек без маски, но в наручниках, а сзади него та самая соседка-бандитка в противогазной маске и с автоматом Калашникова подгоняет бедного Илюшу: – Шире шаг, старик! Не то заработаешь сапогом по заднице. – Соседка, скажи мне, за что ты издеваешься над старым человеком? Я ведь ничего плохого не сделал. Но соседка, молча толкнула его в спину прикладом автомата. Илюшу спасло то, что кто-то из молодых людей в толпе понимал русский и вступился за старика.
На этом Рома проснулся. За окном было еще темно, но желтоклювые птички уже не спали и бойко чирикали, чувствуя приближающийся рассвет. Рома посчитал до пятисот и в итоге понял, что ему не понять, о чем переговариваются желтоклювики. Звуки складывлись в бессмыслицу. Иди к черту, иди к черту и так далее, до тех пор, пока не начало сереть. Когда Софа закряхтела и открыла глаза, Рома выложил ей свой сон. Софа долго молчала, а когда нервы у Ромы начали сдавать, она сказала: - Ты не мог подождать, пока я возьму что-нибудь в рот? Ромочка, все знают, что я не могу говорить на пустой желудок. Рома, кряхтя, спустил ножки-скелетики с кровати, посидел, подумал и сказал: - Чувствует мое сердце, что с Илюшей что-то очень плохое случилось. - А мое сердце чувствует, - сказала Софа, - что он появится в пятницу вечером. Как раз на шабыс (суббота).
И Рома, и Софа оказались неправы. Через неделю позвонила незнакомая женщина. Она сказала, что Илюша в госпитале и через день будет дома.
Добавить комментарий