На днях кто-то прислал мне пост - так это, кажется, теперь называется - о композиторе Ежи Петербургском, про его "Синий платочек" и знаменитое танго "Утомлённое солнце". Чудесная, известная во всём мире музыка, evergreen, вечномолодая вещь. Вспоминали и другие его танго, и вдруг я услышал название - "Маленькое счастье". Это же музыка моей молодости, как говорится, - отрочества. Сразу вспомнилась дача на Всеволожской, под Ленинградом, "холодное лето 1953 года" – был потом фильм с таким названием.
Шел месяц июнь, что-то начинало меняться в стране - умер усатый тиран, вдруг объявили: всесильный Берия оказался «врагом народа, английским шпионом" и его расстреляли. Это было шоком, но люди быстро успокоились - врагов народа среди большого начальства обнаруживали тогда нередко.
Но нас, ребят, это пока что не касалось. На нашей большой даче - её построил ещё до войны мой отец вместе с двумя родственниками - подобралась интересная компания 14-15 летних ребят. Выделялись из всех там мой двоюродный брат Боря К. и наш сосед по даче Лёня А., очень развитой, толковый парень. Большой компанией мы носились на велосипедах по округе, ездили купаться на Ждановские озера. В маленькой комнате на втором этаже жила красивая веселая пара молодоженов - моя кузина Анечка с мужем Аркадием, у него была радиола - редкость в те годы - и целый портфель пластинок: записи Утёсова, запрещенный Пётр Лещенко на трофейных "винилах", танцевальная музыка Цфасмана и Эдди Рознера, модные тогда танго - "Брызги шампанского", "Дождь идет" . По выходным дням, а когда они были в отпуску и не ходили на работу, - каждый день, всё это богатство звучало на всю округу, я эти пластинки помню до сих пор.
Но лучше всего запомнилось другое - танцы вечером, по субботам. Были возле нас целых две танцплощадки, "дикие", как сказали бы сегодня. Танцы устраивали недалеко от нас, одна компания собиралась на полянке ниже Колтушского шоссе, вторая - выше шоссе, на большом участке "исполкомовских дач". Там жили летом семьи муниципальных чиновников, советских служащих, как тогда говорили. Кто-то приносил радиолу и большой динамик, "колокольчик". Электричество в буквальном смысле слова воровали, палки-удилища с проводами и большими металлическими крючками забрасывали на линейные провода, ведущие к дачам. Мы ходили на верхнюю площадку, ее называли просто "пляс", там собиралась более-менее интеллигентная публика, студенты и такие, как мы, школьники-старшеклассники. Обстановка там была спокойная.
Но не то было на нижней площадке. Вероятно, только такие, как я бронтозавры, вспомнят сегодня амнистию 1953 года, когда Берия выпустил из тюрем и колоний уголовников, сидевших за "не особо серьёзные преступления и за денежные растраты в не особо крупных размерах" - так было объявлено в газетах. Может, помните у Евтушенко:
…смотрели хмуро горожане
на бритых наголо кутил,
кому убийства с грабежами
"святой Лаврентий" отпустил.
Ну, Евгению Александровичу виднее, он тогда жил в Сибири.
"Блатные" собирались на нижних танцах, которые они сами называли -"Колыма". Там же "тусовалась", как сказали бы сегодня, просто молодежь из соседних с их площадкой дач, и естественно, эти ребята попадали под влияние тех, кто там верховодил.
Но, надо сказать, "Пляс" и "Колыма" уживались относительно мирно, никаких стычек я не помню. Было как-то раз, утащили нашу радиолу, но ведь все были соседями, нашлись общие знакомые, и проблему быстро уладили.
Мы ходили "плясать" своей компанией, быстро перезнакомились и подружились с другими парнями и девочками из тех дач, стали вместе проводить время, купались на озерах. Но лучше всего запомнились танцы. Звучала музыка, и какая! Фокстроты, танго были тогда на школьных вечерах запрещены - западные танцы. Даже слова эти нельзя было произносить, на выходящих пластинках вместо фокстрот было напечатано "быстрый танец", вместо танго – "медленный танец". Предлагалось танцевать какие-то падэспани, падекатры, максимум - вальс. (Как будто это танцы русские!) Но кто мог что-то запретить нам, на дачах! Мы как чувствовали, что времена наступают менее кровожадные. Из соседних домов приносили пластинки, они лежали на столике рядом с радиолой, хозяева заводили то, что нам всем хотелось. И гремели быстрые фокстроты, и фокстроты медленные, и вальс-бостон, и, конечно, танго, королева всех танцев.
Кто-то умел уже танцевать, и те, кто, как я, ещё не умел, смотрели на танцующие пары с завистью. Но постепенно учились друг у друга. Помню, меня учила танцевать, показывала движения красивая стройная девочка из нашей компании, назову её, ну скажем, Фаина. Родители её, исполкомовские "слуги народа", за символическую плату жили в одной из тех дач. Мне Фаина, естественно, нравилась, да и я был ей, вероятно, не противен. Приглашали ее танцевать другие ребята, но возвращалась она всё же ко мне и под следующую музыку опять учила меня. Так приятно было двигаться вместе с ней, слегка обняв, держать в своей руке ее руку. Мальчишеская влюблённость…
Не вспомню уже сегодня большинство песен, под которые тогда танцевали – ведь почти 70 лет прошло, но одна запомнилась на всю жизнь, это было танго "Маленькое счастье". Прекрасная мелодия, точнее целых три: красивая, чувственная тема в цыганском стиле, за ней вторая тема и задумчивый припев:
Может, счастье где-то рядом,
Может и искать не надо,
Может быть, идёт за нами,
Может, долгими ночами
Будет нам казаться снами,
Может быть останется со мной.
Это танго нравилось всем собравшимся, его заводили по многу раз, танцевали, подпевая замечательной Изабелле Юрьевой. Только много лет спустя я прочел подробности жизни знаменитой "Белой цыганки", как её называли за несравненное исполнение цыганских романсов. На самом деле, звали певицу Изабелла Данииловна Ливикова, родилась она в еврейской семье в Ростове-на-Дону, была очень популярна в двадцатых и тридцатых годах. Во время войны пела на фронтах, в госпиталях, в блокадном Ленинграде.
А после войны петь ей не давали, ведь в стране придумали запрет на "цыганщину" и прочие "безыдейные романсы": ну как же, куда они ведут советских людей? Музыка должна мобилизовать на "трудовые подвиги".
Я помню эти времена, тогда запретили и Оскара Строка, и Вадима Козина. Редко-редко звучали записи Изабеллы Юрьевой по радио, да иногда позволяли ей спеть одну-две песни в сборных концертах. Публика приходила на эти концерты только, чтобы послушать именно её. Помню, раз на таком концерте были мои родители, они долго потом вспоминали и рассказывали друзьям - блестящая манера исполнения, прекрасный не изменившийся с годами голос!
Вспомнили о ней только в конце двадцатого века, отметили 100-летие этой замечательной женщины. Был шикарный концерт, известные певицы исполняли песни из ее репертуара, и сама Изабелла Данииловна спела несколько фрагментов из своих коронных романсов, говорят, голос звучал очень даже красиво. Дали ей звание Народной артистки, наградили орденом.
Но я отвлекся, попробую рассказать про то, что было дальше со мной. Кончилось лето, все разъехались, опустели дачи. Взять адреса своих дачных знакомых никому не пришло в голову, я знал только, что училась Фаина в школе, соседней с моей, на класс младше. Я был девятиклассником. Тогда мальчики учились отдельно от девочек, но, видимо, ясно было уже педагогам, что не дело это. И вот кто-то решил, лучше сказать - разрешил устроить новогодний вечер для 8-х и 9-х классов нашей школы вместе с такими же классами женской школы, где училась Фаина.
Помню этот вечер, в нашем актовом зале впервые белые школьные передники девочек. Искал я Фаину, но не пришла она. Я танцевал с кем-то, ребята из моего класса с удивлением смотрели, как скромняга Валера отплясывает танго и фокстроты…
Следующее лето я опять провёл на Всеволожской, но танцев по выходным уже не было. В тех исполкомовских дачах жили совсем другие семьи, никого из прошлогодних знакомых там не было, и мы с братом туда не ходили. Слышна была музыка с "Колымы", но та публика нас не интересовала.
А потом был новый учебный год, и многое изменилось в школе. Самое важное – ввели "совместное обучение мальчиков и девочек". Только мы, тогда уже десятиклассники, будущие выпускники, оставлены были в прежних классах, "без девчонок". Свысока смотрели мы на появившиеся в школе миловидные личики, прическ , платья. Тогда же была введена школьная форма для мальчиков, надели её все, кроме нас, выпускников. Помню, мы как-то раз сговорились - и всем классом пришли в школу в галстуках, не в пионерских, а в нормальных, взрослых. Девочки посматривали на нас с интересом.
В первый же день увидел я на перемене Фаину, посмотрел на неё и сразу заметил – что-то в ней не то. Она и её неразлучная подруга Люда отличались от большинства девочек – "взрослые" прически, немного сонный, "томный" взгляд чуть подкрашенных глаз. Две юные стиляжки, так про них говорили в школе. Меня Фаина не узнала или делала вид, что не узнаёт. Еще говорили, что дружат они со студентами, курсантами, с ними проводят время. Что ей какой-то школьник?
Ну вот, на этом надо бы и закончить этот рассказ про моё "Маленькое Счастье" и обо всем, что было с этим связано. Показал я текст моей дочке, сыну, они в один голос: ну что же ты, папа, оборвал на середине, расскажи , что было потом? (Это как у Галича: …а из зала мне кричат – Давай подробности!) Ну что ж, пара слов о том, что дальше было с моими персонажами.
О себе рассказывать не буду, много стариковских "мемуаразмов" печатается сегодня. Мой брат Боря женился на москвичке и уехал в Москву, он стал крупным специалистом по металлургическому производству, был одним из главных строителей металлургического комбината в Индии, подаренного нашими вождями Джавахарлалу Неру и его преемникам.
Наш сосед Лёня после школы поступил в университет на филологический и стал известным в кругах любителей поэзии стихотворцем, его считали конкурентом Иосифа Бродского. Стихи его я читал недавно в интернете, они красивые и умные. Но он погиб молодым, прямо как "Нигилист" Евтушенко:
На север с биофаковцами уехал он на лето,
у парня биография оборвалась нелепо.
Случайный выстрел охотничьей двустволки. А может быть, и не случайный...
Напишу ещё немного о героине этого рассказа, которую я спрятал под псевдонимом Фаина. Исчезла надолго она из моей жизни. Наша семья уехала из района улицы Рубинштейна и Пяти углов, где была моя школа, поселились мы возле Исаакиевской площади. Закончил я школу, потом институт, работал совсем в другом районе и с одноклассниками почти не встречался. Вдруг, лет через 20 после окончания школы, слышу по радио: будет вечер встречи, приглашаются выпускники всех лет.
Пришел я в родную школу, вижу наших парней, возмужавших, заматеревших, кто с бородкой, кто с брюшком. Разговорились и после "торжественной части" собрались в родной школьной столовой. Расселись, разлили по стаканам какое-то вино, разговариваем, вспоминаем. Вижу - подходит к нашему столику и садится с нами дама, явно хорошая знакомая наших ребят. Начинается общий разговор и вдруг понимаю – это же Фаина, та самая! Ну да, она ведь тоже выпускница нашей школы. Но как она выглядит, как одета, как разговаривает – грубая, развязная манера, полуприличный трёп. Особа того типа, который потом стали в Ленинграде называть "Интердевочка с Невского". Эх, лучше бы я её там не видел…
Меня она, естественно, не узнала, да и трудно узнать в 40-летнем дядьке того, пятнадцатилетнего мальчика. Не удержался я, спрашиваю: Фаина, это ты? - Да, отвечает, - а ты кто? Напомнил то лето на Всеволожской, нашу компанию. Лето, говорит, помню, тебя не помню. Брата моего Бориса вспомнила, меня – нет. Не помнишь, говорю, Фаина? А ведь я к тебе так хорошо относился…
Дальше вспоминать, пересказывать этот разговор просто не хочется, кончаю рассказ. Как будто было что-то хорошее - и не стало…
Добавить комментарий