Продолжение. Начало № 6 (65) от 17 марта 2006 г. - № 12 (71) от 15 июня 2006 г.]
Сквозь почтительно расступившуюся толпу к нам подошел нагловатого вида капитан. Не доходя несколько футов, он остановился, смерил меня взглядом, и по лицу его промелькнула презрительная усмешка.
— Тьфу, ефрейтор, — высокомерно сказал он. — Так что тут у нас? Невежественный местный священник?
— Товарищ капитан, — сказал ефрейтор. — Наши собаки не стали бросаться на этого человека, а Серж отгрыз руку у нарушителя и принес ему. Пошлите его в вольер, товарищ капитан.
Некоторое время капитан, нахмурившись, возил сапогами в пыли и сосредоточенно грыз ногти. Наконец он поднял глаза на нас:
— Так я и сделаю. Москва требует, чтобы я не убивал больше собак, но и не говорит, что с ними делать, когда те звереют от крови. А если этого загрызут, посчитаем, что произошел несчастный случай. Если же он останется жив, хотя вряд ли, мы его наградим.
Он походил немного, поглядывая на собак, грызущих кости троих убитых и сожранных смотрителей, потом повернулся к ефрейтору и сказал:
— Займись этим, ефрейтор. Если у него получится, станешь сержантом. — И с этими словами он быстро зашагал прочь.
Ефрейтор на мгновение замер, широко раскрыв глаза.
— Я сержант? Мужик! — обратился он ко мне, — утихомирь только этих псов, и все пограничники станут твоими друзьями. Заходи.
— Товарищ ефрейтор, — попросил я, — пусть эти три собаки зайдут туда вместе со мной. Они знают меня и знают этих псов.
— Так и быть, — ответил он. — Идем со мной, приведем их.
Мы вернулись к прицепу. Там я приласкал этих трех собак, позволил им облизать себя, пометить своим запахом. Затем вместе с вьющимися у ног собаками я подошел к запертому входу в вольер. На случай, если какой-нибудь пес вырвется на волю, вход охраняли двое вооруженных солдат. Дверь чуть приоткрылась, и меня грубо втолкнули внутрь.
Собаки ринулись на меня со всех сторон, но, завидев оскаленные пасти трех “моих” псов, большинство потеряло охоту подходить слишком близко. Лишь один здоровенный свирепый пес, по-видимому вожак, взлетел в прыжке, целясь мне в горло. Но я был к этому готов и, шагнув в сторону, нанес ему резкий удар по шее приемом дзюдо (или каратэ, как его сейчас называют). Пес замертво рухнул на землю, и его мгновенно покрыла живая масса обезумевших, дерущихся собак, так что я еле успел отскочить в сторону. Лязг челюстей и урчание были чудовищны.
Совершенно безоружный, без всякой защиты я немного постоял, направляя на собак только добрые и дружелюбные мысли, говоря в душе, что я их нисколько не боюсь и что я теперь их повелитель. Собаки повернулись ко мне, и на какой-то момент меня охватило омерзение при виде обглоданного скелета их недавнего вожака. Теперь все собаки смотрели на меня. Я сел на землю и пожелал, чтобы они сделали то же самое. Они расселись передо мной полукругом, вытянув вперед лапы, лениво свесив языки и виляя хвостами.
Я встал и подозвал Сержа. Положив руку ему на голову, я громко произнес:
— Теперь ты, Серж, будешь вожаком всех этих собак. Ты будешь слушаться меня и следить за тем, чтобы слушались остальные.
Из-за ограды вольера внезапно грянули аплодисменты. А я и думать забыл о солдатах! Оглянувшись, я увидел, как они приветственно машут мне руками. Капитан с сияющей от радости физиономией подошел к сетке и крикнул:
— Вытащи оттуда трупы смотрителей или то, что от них осталось.
Я понуро подошел к первому телу, представлявшему собой рваное кровавое месиво с обглоданными ребрами, и потянул за руку, но рука отвалилась от плеча. Тогда я взялся за голову трупа и потащил его к выходу с волочащимися по земле внутренностями. Послышался вздох ужаса, и я увидел, что Серж идет рядом, держа в пасти оторванную руку. С огромным трудом я выволок все три тела, вернее то, что от них осталось. Затем, уже в полном изнеможении, я подошел к воротам и был выпущен из вольера.
Передо мной вырос капитан.
— Ты воняешь! — сказал он. — Почистись, смой грязь после возни с трупами. Останешься здесь на месяц присматривать за собаками. Через месяц они вернутся в свои патрульные наряды, и ты свободен. Ты будешь получать жалованье ефрейтора.
Тут он повернулся к моему ефрейтору и добавил:
— Как я и обещал, с этой минуты ты сержант.
И он зашагал прочь, явно довольный тем, как все закончилось.
Сержант просиял.
— Да ты настоящий волшебник! Никогда не забуду, как ты прикончил этого пса. Никогда не забуду, как капитан тут прыгал, снимая все на пленку. Ты сам себе здорово удружил. Когда у нас в прошлый раз взбунтовались собаки, мы потеряли шесть человек и сорок собак. Москва тогда крепко дала капитану по шее и пригрозила наказать еще круче, если потери собак не прекратятся. Так что к тебе он будет благоволить. Тебя возьмут к нам на довольствие. А мы вопросов не задаем. Только ты и в самом деле воняешь, капитан верно сказал. Говорил я Андрею, что он обжора и от него вечно воняет. А теперь, глядя на его потроха, вижу, что был прав.
Я был настолько измучен, что у меня не было сил ужаснуться его черному юмору.
Завидев меня в столовой, солдаты оглушительно загоготали и что-то сказали сержанту. Тот тоже взревел от хохота и поспешил ко мне.
— Хо! Хо! Товарищ поп, — заорал он с буйным весельем в глазах. — Они говорят, что на тебе столько внутренностей Андрея, что теперь, после его смерти, тебе полагается отдать все его вещи. Родственников у него нет. Пока ты будешь у нас, мы будем называть тебя товарищ ефрейтор Андрей.
Все, что принадлежало ему, теперь твое. К тому же ты выиграл мне много денег, когда я побился за тебя об заклад у вольера. Теперь ты мой друг.
Сержант Борис был в душе совсем неплохим парнем. Неотесанный грубиян, без какого-либо намека на образование, он все же очень дружелюбно относился ко мне в благодарность за повышение по службе, — “иначе я на всю жизнь остался бы ефрейтором”, говаривал он, — и за крупный денежный выигрыш, полученный благодаря мне. Многие говорили, что в вольере у меня нет никаких шансов выжить. Борис это услышал и сказал:
— Мой человек что надо. Вы бы его видели, когда мы спустили на него собак. Он даже не шевельнулся. Сидел, как изваяние. Собаки приняли его за своего. Он и в этой своре быстро наведет порядок. Вот увидите!
— На что ставишь, Борис? — крикнул кто-то.
— Твое трехмесячное жалованье, — сказал Борис.
В конечном счете он получил в качестве выигрыша сумму, равную его жалованью примерно за три с половиной года, и был мне за это весьма благодарен.
В ту ночь, после очень сытного ужина, поскольку пограничники жили хорошо, я заснул в теплом домике рядом с собачьим вольером. Матрас был плотно набит сеном, а солдаты раздобыли для меня новые одеяла. У меня были все основания благодарить своих учителей, давших мне такое понимание звериной натуры.
С первыми лучами солнца я оделся и вышел к собакам. Мне показали, где хранится их корм, и я увидел, что их по-настоящему хорошо кормят. Они сбежались ко мне, виляя хвостами, и то одна, то другая, становясь на задние лапы, клала передние мне на плечи. При этом я как-то раз случайно оглянулся и увидел капитана, разумеется, за оградой, который наблюдал за происходящим.
— А, священник, — сказал он. — Я только подошел взглянуть, почему собаки ведут себя так тихо. Во время кормежки всегда были бешеные драки, а смотритель стоял в сторонке и швырял этой своре куски мяса, глядя, как псы грызутся за каждый кусок. Я не буду задавать тебе вопросов, священник. Дай мне слово, что пробудешь здесь четыре-пять недель, пока всех собак не увезут, и все тут будет в твоем распоряжении, а сам ты можешь ходить в город когда захочешь.
— Товарищ капитан, — ответил я, — я охотно дам вам слово, что пробуду здесь, пока всех собак не увезут. А потом я пойду своей дорогой.
— Еще одно дело, священник, — сказал капитан. — Во время следующей кормежки я принесу кинокамеру и сниму это на пленку для начальства, чтобы те увидели, какой порядок мы навели с собаками. Ступай к интенданту, возьми у него новый ефрейторский мундир, и если найдешь себе каких-нибудь помощников, пусть как следует вычистят вольер. Если они побоятся, сделаешь это сам.
— Лучше я сделаю это сам, товарищ капитан, — ответил я, — собаки не будут так нервничать.
Коротко кивнув, капитан зашагал прочь, не скрывая удовольствия от того, что сможет показать, как он управляется с кровожадными псами!
Три дня я не отходил от вольера дальше, чем на сотню ярдов. Эти люди были горячи на руку, им ничего не стоило открыть пальбу по кустам, “на случай, если там скрываются шпионы”, как они это называли.
Три дня я отдыхал, восстанавливая силы и общаясь с людьми. Узнавал поближе их самих, их нравы. Андрей был примерно одинакового со мной телосложения, так что его одежда мне вполне подходила. Но все его вещи пришлось не один раз стирать, поскольку к чистюлям он не относился. Довольно часто ко мне подходил капитан и пытался втянуть в разговор, но хотя он, казалось, проявлял искренний интерес и доброжелательность, мне приходилось строго выдерживать роль простого священника, который знал толк только в Священных книгах буддизма и собаках! А уж он вовсю высмеивал религию, говоря, что нет ни загробной жизни, ни Бога, вообще ничего, а есть только Отец Сталин. Я же ограничивался цитатами из Священных книг, никогда не выходя за рамки познаний, которых можно ожидать от бедного деревенского священника.
При одном таком разговоре присутствовал Борис, прислонясь к собачьему вольеру и лениво жуя травинку.
— Сержант, — раздраженно крикнул капитан, — этот поп, кроме своей деревни, ничего не видел. Повози его по городу. Возьми его с собой в наряд в Артем и Раздольное. Покажи ему жизнь. Он только и знает, что о смерти, и думает, что это и есть жизнь.
Он сплюнул, закурил контрабандную сигарету и вразвалку пошел прочь.
— В самом деле, поехали. Ты так долго просидел со своими собаками, что сам становишься на них похож. Хотя должен признать, что ты научил их уму-разуму. К тому же ты выиграл мне целую кучу денег. Я ног под собой не чую от радости, поп, и пока я не помер, я должен все потратить.
Подойдя к машине, он сел в кабину и дал мне знак сесть рядом. Он завел мотор, включил передачу, выжал сцепление, и мы с ревом покатили по узким улицам Владивостока, подпрыгивая на ухабах. Внизу, в бухте, стояло множество кораблей, мне и в голову не приходило, что их так много на свете.
— Слушай, поп, — сказал Борис, — на всех этих судах трофейные грузы. Это все товары, которые предназначались американцами по лэндлизу совсем другой стране. Они думают, что товары захвачены японцами, а мы отправляем их по железной дороге (Транссибирской магистрали) в Москву, где партийное начальство думает, что отбирает себе самое лучшее. А самые лакомые кусочки отбираем себе мы, потому что у нас свой уговор с портовиками. Мы смотрим сквозь пальцы на их плутни, а они — на наши. У тебя были когда-нибудь часы, поп?
— Нет, — ответил я. — В жизни у меня было очень мало своих вещей. А время я узнаю по солнцу и длине теней.
— Будут у тебя часы, поп! — Борис прибавил газу, и вскоре мы уже катили вдоль борта стоящего у причальной стенки сухогруза. Судно сплошь было покрыто потеками ржавчины и поблескивало искорками засохшей морской соли. Дорога, огибавшая бухту Золотой Рог, была долгой и утомительной. Портовые краны, мощно взмахивая длинными стрелами, выгружали товары, прибывшие со всех концов света. Орудуя грузовыми сетями, подтягивая тросы, люди кричали и махали руками. Выскочив из машины и таща меня за собой, Борис помчался вверх по сходням.
— Нам нужны часы, капитан, — рявкнул он первому попавшемуся человеку в морской форме. — Часы, наручные.
Появился человек, у которого на форме было больше позументов, чем у остальных, и жестом пригласил нас к себе в каюту.
— Часы, кэп, — снова рявкнул Борис. — Одни ему, и еще две пары мне. Хочешь сойти на берег, кэп? На берегу весело. Делай что хочешь. Девочки, выпивка — мы мешать не станем. Нам нужны часы.
Читайте эзотерическую страничку в бумажной версии журнала. Информация о подписке в разделе “ПОДПИСКА”
Добавить комментарий