В корпусе выдающихся художественных произведений на тему Холокоста, наряду со стихотворением русского поэта Евгения Евтушенко «Бабий Яр», повестью венгерского писателя, лауреата Нобелевской премии Имре Кертеса «Кадиш по нерождённому ребёнку», фильмом американского кинорежиссёра Стивена Спилберга «Список Шиндлера», достойное место занимает стихотворение израильского поэта и переводчика Натана Альтермана «Из всех народов»
ИЗ ВСЕХ НАРОДОВ
1942
И казнили детей у могил... В этот час
Спали люди спокойно на свете.
Ты под солнцем избрал средь народов – лишь нас.
Ты нас трудной любовью отметил.
Ты избрал нас, Господь, среди прочих людей,
Утвердил нас под солнцем упрямо...
Видишь, мальчик стоит над могилой своей
Потому лишь, что он от рожденья еврей,
Кровь его – как вода в этом мире зверей.
Просит он: «Не смотри, моя мама!»
Плаха мокра от крови, зазубрен топор,
А Святейший отец в Ватикане
Не желает покинуть прекрасный собор –
Поглядеть на погром, на закланье.
Постоять хоть часок – может, Бог что простит -
Там, где агнец разнузданным миром забыт,
Где дитя над могилой
Стоит.
Помнит мир о сокровищах прошлых веков -
Ведь наследие предков бесценно.
А хрустальные чаши ребячьих голов
Изуверы
Дробят
О стены!
Крик последний звенит: «Мама, ты не гляди,
Это зрелище – не для женщин.
Мы ведь тоже солдаты на этом пути,
Только ростом немного поменьше».
И казалось, кричит размозженная плоть:
«Бог отцов наших, помним мы кровью:
Средь народов земли ты избрал нас, Господь,
Ты отметил нас трудной любовью,
Ты, Господь, из мильонов детей нас избрал.
Пред тобою погибли мы, Боже,
Нашу кровь ты в большие кувшины собрал –
Потому что ведь некому больше.
Запах крови вдыхая как запах вина,
Всю до капли собрав ее, Боже,
Ты с убийц наших, Господи, взыщешь сполна.
С большинства молчаливого – тоже...
Перевод: Д. Маркиш
В январе 1942 года на вилле «Марлир», расположенной в районе озера Ванзее, в соответствии с указанием Гитлера, были определены пути и средства «окончательного решения еврейского вопроса» − данный эвфемизм означал полное уничтожение европейского еврейства. Зловещие слухи и раньше доходили до евреев, живущих на территории Палестины, но после заявления Палестинского еврейского агенства Сохнут, последовавшего 22 ноября 1942 года, стало окончательно ясно − еврейская нация подвергается планомерному уничтожению.
Спустя несколько дней, 32-х летний поэт Натан Альтерман в своей еженедельной колонке в газете «Гаарец» публикует стихотворение «Из всех народов», по сути дела являющееся одним из первых поэтических откликов на Катастрофу.
В 1942 году Альтерман ещё и представить себе не мог, что более шести миллионов евреев будут уничтожены, но его поэтическая реакция была предельно жёсткой.
Важное место в иудаизме занимает вера в богоизбранность еврейского народа. В одной из молитв говорится: “Ты избрал нас из всех народов, полюбил нас, благоволил к нам, освятил нас”, и буквальное повторение части этих слов в стихотворении является почти богохульным. Гениальность поэта состоит в умении предвидеть будущее, что не дано нам, простым смертным, и принять это со всей твёрдостью духа.
Натан Альтерман родился 14 июля 1910 года в Варшаве, в еврейской семье, исповедующей идеи национального возрождения. Будучи педагогами, его родители организовали детский сад, где с детьми разговаривали исключительно на иврите, и поэтому иврит, наряду с идишем, был впитан Натаном с младых ногтей. Во время Первой мировой войны семья Альтерманов переехала в глубь России, и время революций застало их в Москве, где отец поэта Ицхак Альтерман в начале 1917 года открыл еврейские педагогические курсы. Именно с этого времени русский язык на всю жизнь стал для Натана Альтермана языком чтения, языком русской и мировой литературы.
Ицхак Альтерман, был человеком проницательным, умевшим распознавать грязь и кровь за красивым идеологическим фасадом, и, благодаря отцу, Натан на всю жизнь сохранил неприятие коммунистических идей.
В 1919 году семья Альтерманов покинула Москву и после краткого пребывания в Киеве переехала в румынский Кишинев. Но, когда в Румынии активизировались антисемитские настроения, семья в составе бабушки, родителей и двух детей – Натана и его младшей сестры Леи – переехала в Тель-Авив, на постоянное жительство. В 1925 году Натана определили в гимназию «Герцлия», которую он благополучно окончил в 1929 году.
Ицхак Альтерман хотел, чтобы его сын стал агрономом. Натан, с детства писавший стихи на иврите и смутно ощущавший уже свое призвание, не противился отцовской воле. Для еврейских иммигрантов в подмандатной Палестине сельское хозяйство было тогда важнее поэзии.
Окончив гимназию, Натан отправился во Францию, в Нанси, где и получил диплом агронома. Впрочем по этой специальности он практически не работал.
Несколько лет во Франции оказались чрезвычайно важными для становления Альтермана как поэта и человека. В Париже он начинает активно заниматься литературным трудом, пишет на иврите стихотворения, но о публикации пока речи не идёт. Вместе с тем Альтерман внимательно следит за литературной жизнью еврейского ишува (ишув − собирательное название еврейского населения Палестины) и, когда ему кажется, что несколько его стихотворений могут быть опубликованы, он пишет почтительное письмо поэту Аврааму Шлёнскому (1900 − 1973 гг.) с просьбой посодействовать с публикацией.
Об этом человеке следует сказать особо. Уроженец Полтавской губернии, внук раввина города Николаева в возрасте 13-ти лет Авраам был послан родителями в Палестину, но с началом Первой мировой войны он прервал обучение в гимназии «Герцлия» и вернулся в Россию, где окончил гимназию в Екатеринославле.
После завершения гражданской войны Шлёнский, осознав, что с новой властью ему не по пути, вернулся в Палестину, где в 1926 году приступил к изданию еженедельника Союза ивритских писателей «Ктувим» (Ктувим − третий раздел Танаха −Еврейской библии) Когда журнал отделился от Союза, он встал во главе нового литературного движения. Литературное наследие Шлёнского обширно. Для его стихов характерно обилие поэтических образов и новаторских языковых форм. Из-под его пера выходили не только оригинальные произведения, но и великолепные переводы Шекспира, Пушкина (в частности, он перевёл роман «Евгений Онегин»), Гоголя, Чехова, Блока, Мандельштама, Пастернака, Симонова.
Натан Альтерман сознательно избрал Шлёнского своим патроном, понимая, что за этим поэтом будущее новой ивритской поэзии.
Летом 1932 года Натан Альтерман возвращается в Палестину уже сформировавшимся поэтом. Стихи его все чаще появляются в печати и воспринимаются как явление в интеллектуальном мире Тель-Авива.
В это время город выглядел совсем по-другому, нежели сейчас. К древнему арабскому Яффо, основанному более 3000 тысяч лет тому назад, примыкали только недавно построенные еврейские дома. А рядом с ними, на песке у самого моря, разместились палатки, где обитала тогдашняя интеллектуальная элита. В Тель-Авиве жили и работали классики – писатель Хаим Бялик, будущий лауреат Нобелевской премии по литературе Шмуэль Йосеф Агнон, поэт Саул Черниховский.
Представители следующего поколения поэтов Израиля, – Авраам Шлёнский и Ури-Цви Гринберг, к которым позже примкнули Натан Альтерман и Лия Гольдберг, входили в литературное объединение «Вместе». Расцвет их творчества приходится на годы, предшествовавшие созданию государства, и первое десятилетие его становления.
В Тель-Авиве выходили две солидные газеты – «Давар» и «Гаарец». На подмостках тель-авивских театров шли те же пьесы, что и в Париже. В маленьком городишке, где-то на задворках Британской империи, пульсировала духовная жизнь, не имевшая ничего общего с провинциальной затхлостью. Сегодня тот период специфической тель-авивской культуры ассоциируется, в первую очередь, с именем Натана Альтермана.
Альтерман был, наряду со Шлёнским, выдающимся реформатором окаменевшего от древности языка. Его поэзия, впитавшая в себя разговорную лексику, придала ивриту несвойственную ему прежде легкость. Для своей стихотворной летописи Альтерман создал собственную систему образов, ритмов, интонаций. Стихи Альтермана привлекли к себе внимание своеобразной трактовкой политических событий, по ним можно проследить все этапы становления еврейской общины в Израиле, им свойственны яркая образность и метафоричность.
Если проводить аналогии, то Альтермана можно считать и Маяковским, и Пастернаком новейшей ивритской поэзии. Но национальным поэтом он стал вовсе не оттого, что откликался на злобу дня, как Маяковский, или выступал за целостный и неделимый Израиль, как Ури Цви Гринберг.
Впечатляет широта его творческого диапазона. Годами он писал злободневные стихотворные фельетоны в газетах «Гаарец» и «Давар» под рубрикой «Седьмая колонка», запечатлевшие динамику жизни в Эрец-Исраэль в канун и после обретения государственной независимости. Для своей стихотворной летописи Альтерман создал емкую форму, в которой метроном как бы исчезает, повинуясь легкой поступи стиха. Вкрапленные в поэтический текст фрагменты ритмической прозы расширяют повествовательные возможности этого жанра.
«Седьмая колонка» пользовалась огромной популярностью. Номера газеты с фельетонами Альтермана передавались из рук в руки, хранились, как реликвии. Британские власти, получавшие от Альтермана стихотворные пощечины, иногда запрещали публикацию его фельетонов, но они все равно находили путь к читателю, становясь частью «еврейского самиздата» того времени. В своих произведениях Альтерман выражал поддержку военизированным еврейским организациям ХАГАНА, ЭЦЕЛЬ, ПАЛЬМАХ и ЛЕХИ.
Летом 1938 года Натан Альтерман выпустил первую книгу своих стихов "Звёзды вовне", которая стала (и осталась) самым популярным сборником ивритской поэзии.
Основными героями книги являются сам поэт, город, в котором он живёт, женское начало в мире (в том числе, образ женщины, любимой и недосягаемой). Книга представляет собой единое целое, элементы которого объединены не только героями, местом действия и сюжетами, но и чисто поэтическими средствами: в ней преобладает один размер стиха - анапест; образы, эпитеты, сравнения переходят из одного стихотворения в другое (при богатейшем воображении автора и прекрасном владении языком). Альтерман избегает указания конкретного места действия и действующих лиц, усиливая тем самым символический смысл стихотворений.
В книге "Звёзды вовне» ощущается влияние западноевропейских символистов, русских поэтов "серебряного века" и конечно, старшего товарища, вождя тогдашнего модернизма в ивритской поэзии Авраама Шлёнского.
Натан Альтерман «На дальней дороге»
Колокольчики стад, посвист птиц,
Тишь зелёных колодцев немая,
Золотые поля без границ,
Дорога в просторах без края.
И блестят, как стекло и медь,
Из росы поднимаясь, деревья…
Не устану дышать, не устану смотреть
И продолжу идти, умерев, я.
Перевод Адольфа Гомана
Катастрофа европейского еврейства потрясла Альтермана. Публикация поэмы «День памяти и борцы гетто» сделала поэта чуть ли не изгоем в кругах молодых интеллектуалов, презиравших еврейство диаспоры, безнадежно пропитанное, по их мнению, рабской психологией. В своей поэме Альтерман пошел так далеко, что открыто выступил в защиту юденратов, – еврейских органов самоуправления, созданных нацистами на оккупированных территориях. С самого начала создания юденратов об их роли в еврейской жизни велись ожесточенные споры. Многие видели в деятельности евреев в юденратах только сотрудничество с нацистами, другие считали, что работа в юденрате давала возможность более успешного противостояния жестокому врагу . До конца Второй мировой войны в еврейском мире преобладала первая точка зрения, с течением времени приобрела все большее распространение вторая. Истина, вероятно, заключается в том, что в юденратах изначально присутствовали люди с разными установками. В процессе работы в юденрате установки порой менялись: одних машина уничтожения ломала, других приводила к сопротивлению.
Своему другу Абе Ковнеру – бывшему узнику гетто и командиру партизанского отряда – Натан Альтерман сказал:
− Никто не убедит меня в том, что цвет нашей нации составляли подонки. Если бы я оказался в гетто, то был бы с юденратами.
Остается лишь удивляться проницательности поэта. Сегодня историки, опираясь на факты, ставшие известными лишь в сравнительно недавнее время, совсем иначе оценивают роль юденратов, чем тогда. С членов юденратов снято клеймо нацистских пособников. Тогда же их считали позором еврейского народа.
Альтерман вел светский образ жизни, однако по субботам ходил в синагогу и прекрасно знал еврейские традиционные тексты. В его картине мира Богу отводилась роль Творца мироздания и соучастника еврейской истории. Библия, считал Альтерман, есть документ, утверждающий наше право на землю Израиля.
В декабре 1947 года он публикует свое знаменитое стихотворение «Серебряное блюдо» – оно увидело свет в «Седьмой колонке» через две недели после исторического голосования в ООН 29 ноября 1947 года, когда евреи в ишуве и во всем мире ликовали: им обещали государство на Земле Израиля. Две недели поэт привыкал к этой мысли, сживался с ней, взвешивал настоящее и будущее. И вот, в разгар всеобщей радости и ощущения выстраданной и заслуженной политической победы он пишет стихи, эпиграфом к которым выбирает недавно прозвучавшие в Европе слова Хаима Вейцмана: «Государство не преподносят народу на серебряном блюде».
Натан Альтерман «СЕРЕБРЯНОЕ БЛЮДО»
“Государство не преподносят народу
на серебряном блюде”.
Хаим Вейцман, первый Президент Израиля
… И наступит покой. И багровое око
Небосвода померкнет в дыму,
И народ,
Всею грудью вздыхая глубоко,
В предвкушения близкого чуда замрет.
Он в сияньи луны простоит до восхода.
В радость, в боль облаченный,
И с первым лучом
Двое — девушка с юношей — выйдут к народу,
Мерным шагом ступая, к плечу плечом.
Молчаливо пройдут они длинной тропою,
Их одежда проста, башмаки тяжелы,
Их тела не отмыты от копоти боя,
Их глаза еще полны и молний и мглы.
Как устали они! Но чело их прекрасно
И росинками юности окроплено,
Подойдут и застынут вблизи… И неясно,
То ли живы они, то ль убиты давно.
И, волнуясь, народ, спросит: “Кто вы?”
И хором
Скажут оба, в засохшей крови и пыли:
“Мы — то блюдо серебряное, на котором
Государство еврейское вам поднесли”.
Скажут так и падут. Тень на лица их ляжет.
Остальное история, видно, доскажет…
Перевод Р. Морана
В 1957 году вышла новая большая книга стихов Натана Альтермана «Голубиный город». Альтерман остался верен своим эстетическим принципам, но размер стиха стал менее строгим, рифмы скромнее, метафоры прозрачнее. Появилась разговорная интонация, повторы, узнаваемые черты израильской действительности. Композиционно этот сборник не столь чёток и целостен, как «Звёзды вовне». Первая часть, давшая название книге, посвящена гражданской тематике, другие циклы не связаны с ней содержательной общностью, а последний - «Песнь десяти братьев» - был написан задолго до всей книги. Тем не менее, уровень поэтического мастерства остаётся очень высоким.
Альтерман рано понял, что без сохранения внутренней цельности ему не выполнить своего предназначения. Требуется для этого еще и полная самоотдача профессиональному целеустремленному труду. Нужна особая энергия, мужество особой закалки, чтобы оградить свою самобытность и сберечь внутренний жар, без которого никогда не добиться волшебного свечения слов. Отсюда – конфликт с внешним миром, который у каждого художника выявляется по-разному.
В Натане Альтермане как бы сочеталось два человека − с одной стороны, простодушие, щедрость, обаяние, а с другой − скрытность, неприятие пафоса, театральщины, охрана своего внутреннего мира от любых посягательств. Имея множество друзей, он обрекал себя на одиночество, ибо считал надежным только этот вид самозащиты. Ему пришлось слишком многим пожертвовать, чтобы сберечь изощренность восприятия и утонченность чувств. То, что было благом для поэзии, для него обернулось несчастьем. Ему нужен был допинг, чтобы тянуть свою лямку, и таким допингом стал для него алкоголь.
Две женщины, две музы, два ангела находились рядом с поэтом.
В 1935 году в тель-авивском кафе, где обычно собирались художники и поэты, Натан Альтерман познакомился с актрисой Рахель Маркус.
− С той поры, как я увидела его, – вспоминала Рахель, – я не смотрела больше ни на кого на свете всю свою дальнейшую жизнь. С Натаном я жила, как у подножья действующего вулкана. Знаешь ведь, что извержение может произойти в любую минуту. Неделями тянется абсолютное спокойствие. Натан погружен в себя. В нем идет напряженная внутренняя работа. Я понимаю, что происходит, и воспринимаю как должное его уход от действительности. Зато какое было счастье, когда Натан читал мне свое новое творение. Я всегда знала, что нелегко быть женой большого поэта. И не испугалась. Есть во мне сила для того, чтобы выдержать все. Я никогда на него не сердилась…
Рахель Маркус была хорошей актрисой, играла с холодной самозабвенной отрешенностью и любила свою профессию не менее сильно, чем свою семью. Ее память напоминала неупорядоченный архив, настолько была забита пьесами и драматическими сценами из обширнейшего ее репертуара. В дни спектаклей и репетиций, – а их бывало великое множество, – Рахель исчезала на целые дни, не забыв, однако, приготовить обед Натану и дочери Тирце.
Прекрасной дамой поэта (и иллюстратором некоторых его книг) была художница Циля Биндер. Когда они встретились, ей было девятнадцать, а ему за сорок.
С тех пор – свыше двадцати лет – ее жизнь не сходила с орбиты его жизни. Она была счастлива, потому что любила, и страдала из-за того, что так мало значила в его жизни. Рахель знала о существовании Цили. И сумела подавить в себе и боль, и ревность.
Дочь Рахели и Натана − Тирца Атар − родилась в 1941 году.
Свою армейскую службу она прошла в качестве певицы в ансамбле бронетанковых войск. После освобождения из армии она поехала учиться актерскому мастерству в Нью-Йорк, затем играла в театре "Габима" и в Камерном театре.
Жизнь Тирцы сложилась трагически. Помимо игры на сцене, она писала неплохие стихи, дважды была замужем, металась, остро переживала свою неприкаянность и беззащитность перед скверной бытия, не скрывала, что испытывает страх перед жизнью.
Впрочем, второе ее замужество оказалось удачным. Она стала матерью двоих чудесных детей, обрела и покой, и веру в себя.
Через семь лет после смерти отца Тирца погибла, выпав из окна 6-го этажа, возможно, покончив жизнь самоубийством.
17 марта 1970 года Альтерман лег в больницу на операцию язвы желудка. После операции он не пришел в сознание. Рахель и Тирца не отходили от его постели.
Натан Альтерман умер, не приходя в сознание, 28 марта 1970 года. В своем завещании он просил похоронить его без речей и почестей, «как простого еврея среди простых евреев». Четвертую часть своего имущества Альтерман завещал Циле Биндер. «Она пожертвовала для меня гораздо бОльшим, – написал он, – но тут уж ничего не поделаешь…»
Именем Натана Альтермана названы улицы во многих городах Израиля. В декабре 2015 года была выпущена в обращение банкнота достоинством 200 новых шекелей, несущая на себе портрет Натана Альтермана и отрывки из его произведений.
Знаменитому английскому поэту, драматургу, литературному критику Томасу Стернзу Элиоту принадлежит афоризм: «Поэзия — превращение крови в чернила», который, как нельзя более точно, отражает человеческую и творческую судьбу Натана Альтермана.
(В очерке были использованы материалы, опубликованные на сайте cat.convdocs.org/docs/index-154352.html).
Добавить комментарий