Всматриваясь в старый любительский снимок, с усилием признаю в человеке с лопатой себя, восемнадцатилетнего. Это Аим в узбекской части Ферганской долины. Некогда начальная столица великой Кушанской империи, охватившей в своем расширении не только Среднюю Азию и Хоросан, но и Индию с современными Пакистаном и Афганистаном. Начался очередной полевой сезон Дальверзинской археологической экспедиции, руководимой Ю.А. Заднепровским (1924 – 1999). Впоследствии прославившемся раскопками в древнем Оше и его окрестностях (средневековом Медве, стоявшем на Великом Шелковом пути). И тогдашним киргизским президентом названный «Шлиманом Кыргызстана».
Всё это, как сказал выдающийся поэт Константин Случевский, «время Египта в прошедшем моем». Стихи изредка писались, но я думал, что стану всё же историком. С тем молодым человеком у меня в сущности мало общего. И стихи ранние, более поздние и нынешние словно бы написаны разными людьми. Убежден я только в том, что надо, надо меняться, чтобы не впасть в подражание себе прежнему. И в том, что поэт, какими бы не были посланные судьбой попутные занятия, не может перестать быть поэтом.
Михаил СИНЕЛЬНИКОВ
АРХЕОЛОГ
Старик археолог с могильною костью в кармане,
Овеянный снегом и серою пылью могил,
Ты спал на вагоне, ты ехал верхом на баране,
Ты клялся Кораном и конскую кожу варил.
Что видел ты в жизни? Могилы, могилы, могилы,
Могильную почву, горячую тучную грязь.
И жгли твои книги, как ветхие свитки Эсхила,
И руки ломали, и рушили времени связь.
Но ты возвратился в затерянный мир Согдианы,
Чьи древние звезды полвека светили тебе.
И в черную ночь потянулись курганы, курганы,
И красное солнце спустилось по красной тропе.
Но пашней и пастбищем стало твое городище,
Пахучее сено свисало с колхозных телег.
И сторож угрюмый, такой же оборванный нищий,
Тебя пожалел и в кибитку привел на ночлег.
И голые дети к твоей подбежали котомке
И съели твой хлеб, разобрали твои черепки.
Веселые дети согдийские были потомки,
И жили они оппонентам твоим вопреки.
Оглядывал ты краснощеких согдийцев искомых
И видел их предков, одетых в броню и шелка,
И долгую ночь под задумчивый треск насекомых
Текли облака и летели века сквозь века.
И вышел ты в степь, и заржали далекие кони,
Далекие горы проснулись у края земли,
И близкие звезды чуть-чуть наклонили ладони,
И плоские скалы воздетые руки свели.
Подобные птицам, над степью парили зарницы,
Подобны зарницам, взлетали и гасли орлы.
И был человек осторожной слезой на реснице,
Босым пешеходом, застывшим на гребне скалы.
И, глядя на степь, на великую степь Туркестана,
Ты вспомнил на миг в эту душную южную ночь
Кушанскую девочку, спавшую в чреве кургана,
Как старую мать и уже нерожденную дочь.
И слышались отзвуки ветра, и плача, и смеха,
И псы завывали, и время гремело трубой.
И скифские стрелы вращались воронками эха,
И синее небо со свистом несли за собой...
Широка, широка развернувшая крылья равнина,
И земля глубока, и воздушная высь голуба.
Под лопатой — трава, под травой — перегнившая глина,
А потом — черепки, а потом — черепа, черепа.
Все копаешь, старик, до седьмого, до смертного пота!
Ты копаешь, старик, да кто тебе спать не велит?
— И хотел бы заснуть, да — работа, работа, работа...
И грядущее время шумит, за спиною шумит!
Старик археолог! Мой добрый и первый учитель!
Ты видел Хорезм, обошел и Тянь-Шань, и Памир,
Хорошо ты прожил, и зрелищ великих был зритель,
И мертвые боги тебя призывали на пир.
Не тень ли твоя анфиладами каменных комнат
Бредет и копает! А сумрак тягуч и тяжел...
Предсказывать прошлое, чтобы грядущее помнить,
Ты мне завещал и в глубокую землю сошел.
31 декабря 1970
СФЕРОКОНУСЫ
Азии печальные холмы,
Пенные густых овец потоки,
Пение, как вопль на солнцепеке,
Первое предчувствие зимы.
Уходя, оставлю вам пейзаж
Пустырей, с которых собран хлопок.
Археологических раскопок
Что поет седобородый страж?
Тюбетейка, продранный халат,
Ковыляет инвалид колхоза,
Каперс чахнет, облетает роза,
В ямах «сфероконусы» лежат.
Хорошо на кладбище уснуть,
Где на грудах опочили груды,
Глиняные грубые сосуды...
Уксус в них копили или ртуть?
Нет, не ртуть, не уксус, не сурьма...
Эти сферы полнились горючим,
Чтоб врага, всползавшего по кручам,
Пепелила нефть, сводя с ума.
Вот, держа обломок на весу,
Вижу — не удержишь цитадели.
Но осталось посланному к цели
Выплеснуть все, что в себе несу...
1994
ТАИЛАНД
Ю. Девирцу
Три часа натужного театра,
Фирма регулярного туризма.
Словленный старухой на Арбате,
Ах, напрасно я забрел сюда!
...Ставший клерком, ожил археолог,
Волжскую Булгарию копавший...
Брюсова открытья. Александра.
(Не поэта, брата. С ним учился
Автор «Соррентинских фотографий».)
Наши боги — Шлиман, Вулли, Шишкин...
Я Массона знал, я видел в детстве
Бедного, гонимого Бернштама,
«Белых» возвеличившего гуннов.
Жизнь моя — руины Карфагена!
На обломках я стою и вижу
Каменный ларец, набитый пеплом
И костями жертвенных младенцев.
Приз финала — Рио-де-Жанейро,
Замененный азиатским туром
Без оплаты авиабилетов,
Без питанья... Секс-массаж в Питайе,
Тускло золотеющие будды.
На трамвай иду по Дербеневской,
Выигравший в этот день июля,
Как и все, поездку в Таиланд.
1996
ПРИМЕЧАНИЕ: «Белые гунны» — народ, вторгшийся в Центральную Азию; неосторожный А.Н. Бернштам сравнил его с германцами и славянами, принесшими Европе новый строй.
ДАЛЕКИЕ ГОДЫ
Тогда копали землю многие
Под солнцем черным добела,
Всех принимала геология,
Археология брала.
Вот жизнь летит, все загазовывая,
Куски хватая воровски,
Лишь снятся сапоги кирзовые
И выцветшие рюкзаки.
Я вижу эти экспедиции:
Ширь Енисея, Иртыша,
Цинга, тунгусы тусклолицые,
Энцефалит и черемша.
Хорезм и пепел в оссуарии,
Курганы темные Саян
И нефть грядущая Татарии,
И снег, и времени буран.
Походы в поисках ванадия,
Необходимого стране,
И ясность вражеского радио
В тысячеверстной тишине.
Порой туда в чернорабочие
Шли живописец и поэт,
И откликалась ночь, ворочая
Чужих костров далекий свет.
Вдруг день палящий и воинственный
Вторгался в тающую синь
Свободы тайной и единственной
Твоих урманов и пустынь.
2004
УР
Шестьдесят три метра – древность Ура,
Равен веку метр в земле сухой…
Вот феллахи после перекура
Раскопали и последний слой.
Там, внизу, в шестидесятом круге,-
Женский череп в золотом венце,
И лежат придворные и слуги,
Прахом породненные в конце.
Много выше, и на середине,
Где раскопки были нелегки, -
Слой Потопа - и в лиловой глине –
Остовы ковчегов и куски.
То, что рынком было, или храмом,
Покрывают пыли вороха…
Вот – божков, разбитых Авраамом,
Розовая, грубая труха.
Ничего под пеплом не поблекло,
Медленно является на свет,
Поднимаясь в нынешнее пекло
С клинописью глиняных галет.
… Так в душе копаюсь я упорно,
Узнавая облик и число,
Вырывая черепки и зерна
Из всего, что жизнью нанесло.
2013
СИНКОПА
Мы, в изнурении ломая
Кору безжизненной земли,
Под небом огненного мая,
Могилы древние нашли.
И просыпались скорпионы
И вылетали из под ног,
И током смерти затаённой
Любой из них ударить мог.
Но, проходя по буеракам,
Врезаясь в рыхлые слои,
Я, осененный тем же знаком,
Неслышно бормотал: «Свои!»
И книга царств, и близость яда,
И юность, всё в одно слилось.
Сместилась времени громада
И растеклась и вкривь, и вкось.
И, словно в музыке синкопа,
Твой собственный чуть явный след…
И возникают из раскопа
Огонь и скудость прошлых лет.
2015
ДАЛЬВЕРЗИН
Пройдём холмами Дальверзина,
Хотя и встать, и думать лень
В густой, тягучий, как резина,
И в сновиденьях знойный день.
Но выйдем рано, утром свежим,
Найдём пригорок по пути
И пополам его разрежем,
И эту твердь начнём скрести.
Чтобы являлись в мир горячий
То черепки, то черепа,
Кусок железа при удаче.
О, прежней жизни скорлупа!
Как вдруг, едва могильник тронув,
Шагнёшь в истлевшие века,
Начнётся пляска скорпионов
И в яму скатится кирка…
Под вечер тень прохлады сладкой
С туземной пищей из котла
И привезённый ленинградкой
Журнал «Америка», и мгла.
Конец кушанам и арабам!
Ты отдаляешься от книг,
Пить водку учишься с прорабом,
Стремглав бросаешься в арык.
Белеют, в памяти всплывая,
Во тьму летящие с моста
Доцента рана штыковая
И аспирантки нагота.
И не кончаются раскопки,
И юность, кажется, близка,
Но всё в песок уходит топкий,
И тошно глине от песка.
2015
СТРЕЛА
Ю.А.З.
Учитель памятником стал
В своем победном лике,
И принесли на пьедестал
Увядшие гвоздики.
Хотя нашёл совсем не тот
И не второй, а третий,
Давно исчезнувший народ
В густых пластах столетий.
Но ты, работая, как вол,
Где слой сыпуч и топок,
Одну лишь истину обрёл
В пыли своих раскопок…
Я сам срезал холмов углы
В студенческую пору
И с наконечником стрелы
Летел по косогору.
И эта ржавая стрела
В суглинке Кызыл-Сая
До цели все-таки дошла,
Мою судьбу пронзая.
2015
