Сто лет со времени предполагаемой гибели комдива Василия ЧАПАЕВА, бесспорно оставившего большой след, если и не в реальной истории гражданской войны, то в искусстве (прежде всего в киноискусстве, ибо знаменитый фильм всё же бессмертен) и в литературе (от Фурманова до наимоднейших нынешних авторов), а также и в субкультуре поздне-советского анекдота... Конечно, во всей этой запутанной новелле немало и мифологии и идеологической заданности пробных лет сталинского термидора. Надо было показать, что победили белых генералов гениальные, хоть и малограмотные самородки, а не коллеги-генштабисты, мобилизованные Троцким(между тем для того того, чтобы получить представление о действительном положении вещей, довольно перелистать переписку с подчиненными военачальниками, которую вёл И. Вацетис(Вациетис), большую часть гражданской войны командовавший Красной армией под надзором Льва Давыдовича. В этих вполне грамотных письмах есть даже вкрапления из французских фраз).
Но дело в том, что высокое искусство, даже заказное, выше всех сиюминутных политических расчетов. Оно живет чувствами, страстями и пронизано незримыми и неподконтрольными нитями симпатий и антипатий. Пушкину, конечно, ненавистен русский бунт, столь "бессмысленный и беспощадный", но нельзя не признать, что в "Капитанской дочке" Пугачев изображен с искренней симпатией.
Чапаев всё же так обаятелен. Он мил нам, как очень русский, чистосердечный и простодушный, отважный и бескорыстный человеческий тип из золотого нашего простонародья (собственно по происхождению реальный Василий Иванович был чуваш, но это не столь важно, ибо русское начало выражается и в нерусских по крови людях, будь то герои войны, или великие писатели. Тут является открывшееся Западу измученное лицо славянского Востока - займем образ у Хлебникова).
Конечно, у нас памяти геройского комдива во время оно было посвящено много рифмованной газетчины. Но вот в великой поэзии не умолкнет жалобно-пронзительный возглас Мандельштама: "Захлебнулась винтовка Чапаева!"
Перебирая существующие стихотворения на тему и,не скрою, чуть промедлив над собственным, я пришел к выводу, что наиболее уместным сегодня будет стихотворение Ильи Эренбурга, написанное во время испанской гражданской войны.
* * *
В кастильском нищенском селенье,
Где только камень и война,
Была та ночь до одуренья
Криклива и раскалена.
Артиллерийской подготовки
Гроза гремела вдалеке.
Глаза хватались за винтовки,
И пулемет стучал в виске.
А в церкви — экая морока! —
Показывали нам кино.
Среди святителей барокко
Дрожало яркое пятно.
Как камень, сумрачны и стойки,
Молчали смутные бойцы.
Вдруг я услышал — русской тройки
Звенели лихо бубенцы,
И, памятью меня измаяв,
Расталкивая всех святых,
На стенке бушевал Чапаев,
Сзывал живых и неживых.
Как много силы у потери!
Как в годы переходит день!
И мечется по рыжей сьерре
Чапаева большая тень.
Земля моя, земли ты шире,
Страна, ты вышла из страны,
Ты стала воздухом и в мире
Им дышат мужества сыны.
Но для меня ты — с колыбели
Моя земля, родимый край,
И знаю я, как пахнут ели,
С которыми дружил Чапай.
1939
