День памяти Михаила КУЗМИНА. Умер он, конечно, весьма вовремя - в 1936 году. Потом из его дневника вылавливали упомянутые фамилии для арестов. О том, что случилось с домашней обстановкой и с кругом знакомых повествуется в отчаянном, знаменитом ныне письме Ольги Арбениной, без адреса написанном в ссылке давно погибшему (чего она не знала) любовнику. Это письмо в истории русской словесности я поставил бы рядом только с воспоминаниями Натальи Долгорукой.
Где-то подшита к делу рукопись последнего сборника Кузмина (по воспоминаниям читавших, выдающейся книги). Горько мне думать, что я ее не прочту, ибо извлечь стихотворения из этой нумерованной папки невозможно - следственное дело не может быть разрозненно.
Я родился у немолодых родителей, которые застали многих замечательных людей Серебряного века. Мне приятно думать, что мой отец видел Михаила Алексеевича и слышал его чтение - даже в узком кругу. "Александрийские песни" я полюбил еще в детстве-отрочестве и сейчас люблю ничуть не меньше. Замечу, что здесь целая линия русского стихосложения, идущая от молитв и царских манифестов (которые тоже ведь были "верлибрами"). Линия ведущая к конструктивизму и некоторым новейшим опытам. Увы,то, что сейчас зовётся верлибрами, несет на себе печать подражания плохим переводам из Элюара, Пабло Неруды, англосаксов... А вот "Александрийские песни", загадку которых В. М. Жирмунский видел в строфике, воздушны, пленительны, божественны. Рифм не нужно! Впрочем всем ли ведомо, что в теории стихосложения "рифмой" называется просто заключительное слово строки, не обязательно рифмующееся? К этому слову сбегаются мысли...
И ведь "нельзя жить" и без этой "разбивающей лёд" Форели!
Ему следовали столь разные авторы... Его учеником называл себя великий Хлебников, ученицей, конечно, была великая Ахматова (хотя это и отрицалось, но тут - долгий разговор...). В своем творчестве Кузмин предугадал итоги всех поэтических школ еще до их зарождения (притом, не останавливаясь на достигнутом, сам умел учиться у младших - например, у Маяковского, Пастернака...). Его творчество - драгоценная часть классической русской поэзии. Всё время прорывы в гениальность. Чего стоит лишь одна строка: "В оркестре пело раненое море". Сильных строк невероятно много... Но ведь дело даже не в строчках, не стоит изымать их из текста, прекрасного в своей цельности и гармонической соразмерности.Например, все "Александрийские песни" я считаю единым большим стихотворением.
Лучшее, что сказано о нем - речь Блока, звучащая, как пламенное стихотворение, и ранняя рецензия Иннокентия Анненского. В ней гениально невероятное сравнение некоторых стилизованных под молитвы стихов Михаила Кузмина и религиозных стихотворений Тараса Шевченко ("Марии", которая казалась кощунственной, была запретной и опубликована только после манифеста от 17 октября 1905 года). Поразителен упрек Кузмину, что он не хочет стать таким великим поэтом, как Шевченко. Да, не хочет. Но, стало быть, подразумевается, что может...
Один французский критик девятнадцатого века заявил, что счастливейшим день его жизни был день, когда он смог прочитать все сонеты Эредиа собранными в одной книге. Нечто подобное я испытал, взяв в руки том Кузмина, изданный "Библиотекой поэта". С той поправкой, что место Кузмина в русской поэзии более значительно, чем место Эредиа во французской.
Конечно,признаем,что по сути своей Кузмин - автор для немногих, и декламация на стадионе была бы ему противопоказана. Была бы не в его стиле. И не вызвала бы такого живого отклика, как стихи про тётю Нюшу, которая после ночной смены в ткацком цеху должна ещё занимать очередь в булочную. Но это те немногие, которые будут передавать такое наследие приходящим поколениям до тех пор, пока жива русская поэтическая речь.
Михаил КУЗМИН
* * *
По веселому морю летит пароход,
Облака расступились, что мартовский лед,
И зеленая влага поката.
Кирпичом поначищены ручки кают,
И матросы все в белом сидят и поют,
И будить мне не хочется брата.
Ничего не осталось от прожитых дней...
Вижу: к морю купаться ведут лошадей,
Но не знаю заливу названья.
У конюших бока золотые, как рай,
И, играя, кричат пароходу: "Прощай!"
Да и я не скажу "до свиданья",
Не у чайки ли спросишь: "Летишь ты зачем?"
Скоро люди двухлетками станут совсем,
Заводною заскачет лошадка.
Ветер, ветер, летящий, пловучий простор,
Раздувает у брата упрямый вихор, -
И в душе моей пусто и сладко.
1926
